Александр Пушкин - День веселья, верь, настанет...

АЛЕКСАНДР ПУШКИН: "ДЕНЬ ВЕСЕЛЬЯ, ВЕРЬ, НАСТАНЕТ..."

Вскоре мы отметим 200-летие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. Конечно, наша рубрика не может не откликнуться на юбилей национального гения.  Тем более, что он несомненно живее многих живых присутствует в нашей жизни с детских лет и до лет преклонных.  Гоголь в свое время ошибся, когда написал о Пушкине: "... Это русский человек в его развитии, в каком он может быть явится чрез двести лет..."  Двести лет прошло, и, оглядываясь вокруг, мы видим больше таких людей, как, например,  булгаковский Никанор Иванович Босой, который "совершенно не знал произведений поэта Пушкина, но самого его знал прекрасно и ежедневно произносил фразы вроде: "А за квартиру Пушкин платить будет?" или "Керосин, стало быть, Пушкин покупать будет?" Что, впрочем, подтверждает присутствие Александра Сергеевича в нашей повседневной жизни...

Нынешний год, объявленный  Годом Пушкина, честнее было бы объявить, глядя на нашу действительность, Годом Гоголя, которому в апреле исполнилось 190 лет. Поскольку на виду более всего гоголевские типы, а не люди калибра Пушкина. Но надо ориентироваться на идеал. И здесь Гоголь прав: "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа..." "И пророческое", — добавил Достоевский. А скептик Чаадаев вообще считал, что "Пушкиным у нас умнеет все, что способно умнеть"... Пушкин и для своего времени и для нашего по-прежнему остается человеком будущего...

Ведущий рубрики обратился к поэту с рядом вопросов. Если у кого-то возникнет чувство неудовлетворенности вопросами и ответами, он всегда может отнестись непосредственно к Александру Сергеевичу. Только не надо к нему обращаться так, как это делал небезызвестный Иван Александрович Хлестаков: "Бывало, часто говорю ему: "Ну что, брат Пушкин?" — "Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то все..." Каков вопрос — таков ответ...
*   *   *
— Александр Сергеевич, с детства мы помним, что Ваше признание началось после того, как старик Державин Вас заметил "и в гроб сходя благославил". А Вы помните Вашу встречу?
— Державина я видел только однажды в жизни, но никогда того не позабуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, написавшую "Водопад". Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: где, братец, здесь нужник? Этот прозаический вопрс разочаровал Дельвига, который отменил свое намерение и возвратился в залу. Дельвиг это рассказывал мне с удивительным простодушием и веселостию. Державин был очень стар. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился... Наконец вызвали меня. Я прочел мои "Воспоминания в Царском селе". Я не в силах описать состояние души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом...Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли...
— Александр Сергеевич, простите за, быть может, пафосный вопрос, и все-таки: что для Вас поэзия?
— Ради Бога, не думайте, чтоб я смотрел на стихотворство с детским тщеславием рифмача или как на отдохновение чувствительного человека: оно просто мое ремесло, отрасль честной промышленности, доставляющая мне пропитание и домашнюю независимость...   Единственное, чего я жажду, это — независимости...Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это, — самый трудный шаг сделан. Если я еще пишу по вольной прихоти вдохновения, то, написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку. Не могу понять ужаса   своих друзей... Поскольку мои литературные занятия дают мне больше денег, вполне естественно пожертвовать им моими служебными обязанностями...
— Никогда не поверю, что гениальные строки:" Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит — / Летят за днями дни, и каждый час уносит / Частичку бытия..." писались ради заработка !
— Вдохновение есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно и объяснению оных. Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии... Один мой приятель, стихотворец, когда на него находила такая дрянь (так называл он вдохновение), то запирался в своей комнате и писал в постеле с утра до позднего вечера, одевался наскоро, чтоб пообедать в ресторации, возвратившись, опять ложился в постелю и писал до петухов. Это продолжалось у него недели две, три, много — месяц, и случалось единожды в год, всегда осенью. Приятель мой уверял меня, что он только тогда  и знал истинное счастье...
— У Вас есть любимое время года?
— Осень... Это любимое мое время — здоровье мое обыкновенно крепнет — пора моих литературных трудов настает...
— Александр Сергеевич, в массовом сознании Ваш род  не уходит дальше "арапа Петра Великого". Но ведь это не так!
—  Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т. е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во время княжества св. Александра Ярославовича Невского. Имя предков моих встречается поминутно  в нашей истории. В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал царя Ивана Васильевича Грозного, историограф именует и Пушкиных... Четверо Пушкиных подписались под грамотою о избрании на царство Романовых... Родословная матери моей  еще любопытнее. Дед ее был негр, сын владетельного князька. Русский посланник в Константинополе  отослал его Петру Первому  вместе с двумя другими арапчатами. Государь крестил маленького Ибрагима в Вильне, в 1707 году, с польскою королевою, супругою Августа, и дал ему фамилию Ганибал... В семейственной жизни прадед мой Ганибал так же был несчастлив, как и прадед мой Пушкин. Дед мой, Осип Абрамович женился на Марье Алексеевне Пушкиной, дочери тамбовского воеводы. И сей брак был несчастлив. Ревность жены и непостоянство мужа были причиною неудовольствий и ссор, который кончились разводом. Африканский характер моего деда, пылкие страсти, соединенные с ужасным легкомыслием, вовлекли его в удивительные заблуждения. Тридцать лет они жили розно. Дед мой умер в 1807 году, в своей псковской деревне, от следствий невоздержанной жизни. Одиннадцать лет после этого бабушка скончалась в той же деревне. Смерть  соединила их. Они покоятся друг подле друга в Святогорском монастыре...
—  Ныне России прививается западный образ жизни. Это заметно в быту, в массовой культуре. Дети называют русской народной сказкой — "Том и Джерри"! И даже осуждая Америку за варварство, происходящее  сейчас на Балканах, "американизация" продолжается...
— Мне мешает восхищаться этой страной, которой теперь принято очаровываться, то, что там слишком забывают, что человек жив не единым хлебом... Мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу-англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей тупостью и своей тарабарщиной.
—  Что Вы думаете, глядя на нынешнее поколение?
— Политические изменения, вынужденные у других народов силою обстоятельств и долговременным приготовлением, вдруг сделались у нас предметом замыслов и злонамеренных усилий. Недостаток просвещения и нравственности вовлек многих молодых людей в преступные заблуждения. Надлежит защитить новое возрастающее поколение, еще не наученное никаким опытом и которое явится на поприще жизни со всею пылкостию первой молодости, со всем ее восторгом и готовностию принимать всякие впечатления. Не одно влияние чужеземного идеологизма пагубно для нашего отечества; воспитание, или, лучше сказать, отсутствие воспитания есть корень всякого зла... Скажем более: одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия...
— Александр Сергеевич, если сравнить век нынешний и век минувший...
— ... Свет ни в чем не пременился. Всё идет той же чередой; Всё так же люди лицемерят, Всё те же песенки поют, Клеветникам, как прежде верят, Как прежде все дела текут; В окошки миллионы скачут, Казну все крадут у царя, Иным житье, другие плачут, И мучат смертных лекаря, Спокойно спят архиереи, Вельможи, знатные злодеи, Смеясь в бокалы льют вино, Невинных жалобе не внемлют, Играют ночь, в сенате дремлют, Склонясь на красное сукно; Всё столько ж трусов и нахалов, И столько ж глупых генералов, И столько ж старых волокит...
— Бывает ли Вам скучно с людьми?
— У всякого есть ум, мне не скучно ни с кем, начиная с будочника и до царя.
— У Вас  непростые отношения с царями. А если бы роли переменились, как бы Вы поступили ?
— Когда б я был царь, то позвал бы Александра Пушкина и сказал ему: "Александр Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи". Александр Пушкин поклонился бы мне с некоторым скромным замешательством, а я бы продолжал: "Я читал вашу оду "Свобода". Она вся писана немного сбивчиво, слегка обдуманно. Вы можете иметь мнения неосновательные, но вижу, что вы уважили правду и личную честь даже в царе". — "Ах, ваше величество, зачем упоминать об этой детской оде? Лучше бы вы прочли хоть 3 и 6 песнь "Руслана и Людмилы", или 1 часть "Кавказского пленника", или "Бахчисарайский фонтан". "Онегин" печатается, и если ваше величество найдете время..." — "Помилуйте, Александр Сергеевич. Наше царское правило: дела не делай, от дела не бегай..." — "Ваше величество, вспомните, что всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне... От дурных стихов не отказываюсь, надеясь на добрую славу своего имени, а от хороших, признаюсь, и силы нет отказываться." — "Признайтесь, вы всегда надеялись на мое великодушие?" — "Это не было бы оскорбительно вашему величеству..." Но тут бы Пушкин разгорячился и наговорил мне много лишнего, я бы рассердился и сослал его в Сибирь, где бы он написал поэму "Ермак" или "Кочум", разными размерами с рифмами...
— Вам приходилось слышать упреки в изменчивости мнений?
— Может быть: ведь одни глупцы не переменяются.
— Вы признанный мастер характеристик. Каково,  на Ваш взгляд,  общее отличие женщин от мужчин?
— Браните мужчин вообще, разбирайте все их пороки, ни один не подумает заступиться. Но дотроньтесь сатирически до прекрасного пола — все женщины восстанут на вас единодушно — они составляют один  народ, одну секту.  Одна дама сказывала мне, что если мужчина начинает с ней говорить о предметах ничтожных, как бы приноравливаясь к слабости женского понятия, то в ее глазах он тотчас обличает свое незнание женщин. В самом деле: не смешно ли почитать женщин, которые так часто поражают нас быстротою понятия и тонкостию чувства и разума, существами низшими в сравнении с нами? Это особенно странно в России, где царствовала Екатерина II и где женщины вообще более просвещены, более читают, более следуют за европейским ходом вещей, нежели мы, гордые Бог ведает почему.
— Когда у Вас спрашивали, кто все-таки был Белкин, повести которого Вы издали, что Вы отвечали?
— Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно.
— Существует мнение, что  свои произведения  Вы пишете с необыкновенной легкостью...
— Знаешь ли, как описывают мои занятия: "Как Пушкин  стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать!" — Это слава!
— Расскажите хоть одну забавную историю, которых Вы знаете великое множество...
— Никто так не умел сердить Сумарокова, как Барков. Сумароков очень уважал Баркова, как ученого и острого критика, и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков, который обыкновенно его не баловал, пришел однажды к Сумарокову: "Сумароков великий человек, Сумароков первый русский стихотворец!" — сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас  подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: "Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец — я, второй Ломоносов, а ты только третий". Сумароков чуть его не зарезал.
— Известно, что когда Вы собирали материалы для своей книги о Пугачеве, большую суматоху наделал червонец, который Вы дали на прощание старухе, видевшей Пугачева?
— Да, дело показалось подозрительным. Казаки на другой же день снарядили подводу в Оренбург, привезли и старуху, и роковой червонец и донесли: "Вчера де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой не велик, волос черный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под "пугачевщину" и дарил золотом; должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти". Когда мне передали, я много смеялся.
— Александр Сергеевич, в стихотворении "Моя эпитафия" Вы написали: "Здесь Пушкин погребен; он с музой молодою, / С любовью, леностью провел веселый век, / Не делал доброго, однако ж был душою, / Ей—богу, добрый человек". Как Вы относитесь к празднованию юбилеев, в  частности, Вашего 200-летия?
— Потомков поздних дань поэтам справедлива...
— В заключение, не напомните ли потомкам какое-нибудь Ваше стихотворение?
- Пожалуй, это...
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись !
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
*   *   *
 Комментариев к ответам Александра Сергеевича не даю, поскольку умные и так поймут, а люди иного склада разума нашу рубрику и так не читают. Хотя хочу пояснить почему этот материал публикуется сегодня. Пушкин как-то рассказал одному из своих друзей о том, что "все важнейшие события его жизни совпадали с днем Вознесения. Упоминая о таинственной связи своей жизни с одним великим днем духовного торжества, он прибавил: "ты понимаешь, что все это произошло недаром и не может быть делом одного случая" (Анненков П. В. Материалы для биографии Пушкина. 2-е изд. СПб., 1873, с. 307). Надеюсь, что встреча с Александром Сергеевичем Пушкиным на этой странице именно в День Вознесения станет для вас не случайной...

Для особо дотошных:
1) "Прометей", т.10, М., 1974; 2) А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10 тт.,М., 1964. Т. 10; 3) Указ. соч., т. 7; 4) т. 8; 5) т. 1; 6) А. С. Пушкин. Дневники. Автобиографическая проза. М., 1989; 7) Вересаев В. В. Пушкин в жизни. М., 1984.
Книга — номер страницы: 4—65—66; 1—24,55; 4—76—82; 5—164—165; 3—143; 1—98; 7—449; 8—69—71; 2—304; 7—434; 6—114; 4—92; 7—278,343; 4—106; 5—146; 1—228; 7—339.

Еженедельник "Шанс" (Абакан). 1999 г.