Часть 2 Жена Наркомана гл. 12

Глава 12


На следующий день, проснувшись, никто не сказал друг другу «С добрым утром», как это было на протяжении всего периода их совместной жизни. Павел и Ольга настолько глубоко забрались внутрь самих себя, что стали похожи на живых мертвецов. Ольга понимала всю ответственность своего решения. Нет, Оля не боялась смерти, как и Павел. Но жить с мыслью, что она убийца? Сможет ли? Голова лопалась от мыслей. Страх разъедал все изнутри. Просидев дома весь рабочий день, поплакав как следует и разрывая свою душу, Оля приняла решение – пожертвовать Алисой ради всего остального. Ради любви, ради спокойствия, ради…

Все это отговорки, просто так лучше… было думать, чем… думать про предательство себя и что там, наверху, не будут разбираться, отчего и почему она так поступила. Это серьезный грех, за который гореть в геенне огненной вечно  - малое наказание.
После прихода Павла с работы Оля опять поставила обратно на подоконник приготовленные котлеты и салат. Он по-прежнему не ел, а только много и часто курил свой «Петр I».

- Я согласна… - строго сказала Оля, ни к кому не обращаясь. Павел промолчал. Оля встала у окна и вынула сигарету из  его  пачки сигарет.

- Тебе нельзя! – срываясь с кровати и подбегая к жене, крикнул парень. Он выхватил еще не зажженную сигарету из худых рук девушки.

- Мне все можно! – зло ответила Оля и вынула из пачки новую сигарету. – Я приняла решение. Я сделаю так, как ты говоришь, потому что люблю тебя, но знай, ты убиваешь собственного ребенка.

- Я… Я…  хочу, правда, Алиску, я ее люблю, но…

- Знаю…

- Я люблю тебя, – подходя к ней сзади, обнимая за талию, шепотом ответил Павел. – Я… очень тебя люблю…

Оля погасила сигарету в пепельнице и вытерла слезы со щек.
- И я тебя люблю. Боже, за что? – поворачиваясь к гражданскому мужу и уткнувшись ему в плечо, разрыдалась она.

- Не знаю… За что-то? Может, расплата, может, потом, когда пройдем через это, нам будет счастье? - гладя по голове Ольгу, спросил Павел. Он сам уже не сдерживал эмоций и  все смотрел в темное окно на свое призрачное отражение лица. На отражение города с его бурной жизнью, пробками, даже в вечернее время, на дороге, что вела на Невский проспект. Он смотрел на город, но город не мог ему помочь, потому что сам страдал и мучился тоской по счастью. Он смотрел ему в глаза, а темнота вглядывалась в него. Павел сжимал плечи Оли, и она чувствовала, как его руки и тело дрожат от внутреннего напряжения. Будто внутри у него вулкан, с которым вот-вот вырвется наружу то, что  невозможно больше удерживать. В голове у нее крутилась песня:

«Столько неба не видел я сразу, и кажется, мне тебя не понять,
Не догнать, не остановить разум, да и не в силах он знать,
Отчего встречи так остры, но часто так тянет к одной,
То живем как два острова, то одной волной.
Проклиная этот белый свет, он не знал, и она
Затруднялась дать ему ответ, почему не судьба?
Карты вскрытые снова биты, тянется эта жизнь, как игра,
Строим мы стены разбитые, думаем и надеемся зря,
Мысли не собираются, делим и делимся мы, как назло
Никогда не кончается черно-белое кино...»

Они стояли, долго обнимая друг друга. Оля отпустила мужа и села на кровать. Вся жизнь, казалось, покидает ее. Живот начал сильно болеть, и теперь он был холодный. Оле становилось дурно. Голова кружилась, живот ныл, сердце кололо. Но кого это волновало? В тот момент Оля не признавалась себе  ни в какой другой боли, кроме как в душевной. Потому что она, эта душевная боль, захлестывала ее по кругу вновь и вновь. Она поняла, что горит заживо.

Когда плохо - хочется забыться, убежать и заснуть.
Хочется оглохнуть.
Хочется не слышать собственных мыслей.
Хочется оказаться роботом и ничего не чувствовать.
Хочется на все наплевать и всех ненавидеть.
Когда плохо - как лавина нарастает безразличие ко всему.
Когда плохо - почему-то безумно хочется умереть…

- Я знаю, что тебя не возьмут. Они, бл*, боятся, боятся и делать аборт, и оставлять тебя в положении, - зло произнес он. - Надо позвонить ей, все-таки ее там знают, работала в роддоме…

- Но мы ж не общаемся… и… она меня ненавидит… не поможет…

- Думаешь, зачем я напиваюсь сейчас?  - и Павел выпил остатки водки в бутылке.

- Ты до сих пор ее боишься… - отвернула  от него лицо Ольга.

- Она только может помочь. Я ее единственный сын, злился Паша.

- Ты в свинью превращаешься… пьяную… и противную…

- Да, я такой… Я предупреждал тебя, что я говно… Все по-честному…

- Ненавижу тебя!

- А я знаю… Знаю, что ненавидишь. И знаешь, - Павел отошел нетвердым шагом от подоконника, нелепо улыбаясь, - я сам себя ненавижу! Но знаешь… - Павел покачнулся, сделал два шага к ней и схватился за спинку стула, что стоял недалеко от стола, чтобы не упасть, - мне тоже хреново, детка… - хрипло и неуклюже рассмеялся он. – Хреновей, чем тебе, потому что я так ждал дочь, так мечтал, я ждал ее, я…. – голос Павла утих к концу фразы. Он обошел кровать и рухнул на колени с той стороны, где он спал. – Мне больнее, потому что я могу потерять обеих. Ты не простишь меня… - он неуклюже забрался на кровать, рассеянным взглядом посмотрел на Ольгу и нащупал свой «сотовый», вытер слезы и нажал кнопку вызова под именем  «Матильда». Время было уже за полночь, но ни Оля, ни Павел не обратили внимания на эту мелочь.
- Мам, это я, – прохрипел заплетающимся языком Павел. – Нам помощь нужна…

Оля встала с кровати и направилась к подоконнику. Разговор Павла приобрел оттенок зажеванной пленки, где слова растягивались и звучали нелепо. Все как в тумане. Она хотела умереть. Это желание было осознанным, потому что…  потому что…
«Не дай бог тебе что-то вроде этого пережить, потому что, если и захочешь рассказать или излить душу, рассказать о том, что в ней творится, – не сможешь, потому что слов не  придумали таких!  Не поймут, какие б слова ты ни говорила. Даже не пытайся…»
Не получалось не думать, не получалось блокировать мысли о ребенке и новом статусе детоубийцы. Существо, что внутри, стало сопротивляться и отреагировало резкой болью внизу живота. Оля согнулась пополам.

- Аааааааааааааа!!!!!! – прокричала она и смела все, что находилось на подоконнике в комнате, одним движением: салат, вчерашние котлеты «по-киевски», пакет с соком. - Яяяяя ннеее мммоооогууу,  - она сползла на пол, одной рукой придерживая живот, второй касаясь лба. Ей было наплевать, что подумают соседи за стенкой.
Ей было плохо.
А когда плохо, все идет к черту!

Павел закончил говорить по телефону, подошел к Ольге, дал ей пощечину, крикнул:
- Идиотка!!! – поднял ее с пола и усадил на кровать. Он сел рядом с ней, поднял ее голову и снова повторил: – Идиотка!

- Ненавижу тебя! Ненавижу! – поведение Ольги напоминало поведение истерика. Она не соображала, что говорит, что делает, как себя ведет. Она закрыла лицо руками, громко всхлипывая.
«Не дай бог тебе что-то такое пережить…» - начал шептать знакомый голос внутри. «Заткнись! Заткнись!! Заткнись!!!!» - кричала внутри себя Ольга. Она наизусть знала эту фразу. Она помнила этот полуночный разговор с Никой и Анжелой. Она знала продолжение… Ольга закрыла лицо руками. Она все сильнее и сильнее надавливала на лицо, будто хотела снять с себя маску.

Павел принес стакан воды и дал ей выпить, насильно запрокинув голову и открыв  девушке рот, просто втиснув в зубы стекло стакана.

- Пей! – приказал он.  Оля сделала пару глотков. - Идиотка все же ты! Если б я знал, что такая…

- Ну, и что тогда? – успокаиваясь и поднимая глаза на мужа, спросила Оля.

- Люблю тебя, – грустно ответил он. – Завтра к семи поедем…

- Аборт? К семи? - начиная снова всхлипывать, переспросила Оля.

- Аборт. К семи… - повторил Павел.

Оля отвернулась и, вжавшись в спинку дивана-кровати, снова заплакала. Павел обошел кровать с другой стороны, погасил свет, завел будильник на шесть утра и лег в кровать, повернувшись к жене спиной.

В тишине ночи слышались всхлипы. Они чередовались.
- Пааш… - позвала Оля гражданского мужа.

Он не отвечал, накрывшись с головой. Оля видела, как его тело вздрагивает.
- Паша…

- Чего тебе? – огрызнулся он. – Что ты меня мучаешь?

- Повернись ко мне, ты мне нужен… - протянула Оля. Павел повернулся к ней и прижал к себе:

- Прости меня. Но мне тоже больно. Очень…

 Оля выглянула из-под одеяла и увидела слезы на лице мужа. Она прижалась всем телом к нему и снова расплакалась. Павел не обращал внимания на мокрые пятна на подушке и слезы Оли, что катились ему на грудь.
- Я тебе очень люблю, – поцеловав ее в макушку, прошептал он. - Прости меня. Если можешь.

***
                Ночь они не спали. Утром Павел отменил будильник задолго до его звонка. Он собрал вещи для Оли в сумку и разбудил ее. Оля также не спала всю ночь. Она собрала все силы, какие у нее были, старалась не плакать. Через полчаса оделась, и они вышли из дома. Живот нещадно ныл. То, что было внутри нее, очевидно, знало, что произойдет.

За окном середина марта. Зима, опоздавшая на свой автобус, решила прихватить и мартовские дни. Мелкий снег бил в лицо. Уличные фонари горели блеклым желтым светом, отчего темнота была в преимуществе. Соль с песком, рассыпанные на дорожках, сносило ветром, освобождая скользкий лед под ними.  Павел держал Ольгу под руку и нес сумку, в которой были тапки, халат, мед.карта. Ольга дрожала. Павел курил одну сигарету за другой. Когда они спустились в метро, Оле стало хуже. Давка и недостаток кислорода… У нее кружилась голова, и немного оставалось до обморока. Павел крепко держал жену, стараясь уберечь от столкновений с другими людьми. Подъезжая к роддому, он позвонил своему начальству и отпросился. На целый день. Была пятница, и проблем не возникло. 

Когда вошли внутрь, их встретила Любовь Леонидовна, мать Павла. Она накинула белый халат на плечи сыну, и они все вместе вошли в ее кабинет, где Оля переобулась. Павел поставил сапоги жены в угол кабинета. Девушка заметно нервничала. В голове метались разные мысли от отказа до внушения себе, что это правильный выбор. За окном было еще темно, и, встав около него, девушка смотрела на отражение в нем.
Она положила руку на живот и чувствовала в себе жизнь, ведь только мать может почувствовать все это. Там, внутри, кричали. Там, внутри, сопротивлялись. Там, внутри, хотели жить…

Озноб охватил ее с головы до ног. Ольге было холодно, она замерзала. Павел подошел к ней и обнял ее.

- Я люблю тебя, верь мне. Так нужно, - Павел тоже нервничал, руки обхватили живот Ольги, и тут же ей стало легче. Она немного успокоилась. - Все будет хорошо…
В восемь утра они втроем зашли в гинекологическое отделение, где Ольгу отправили на пост дежурной медсестры заполнять документы. А мать с сыном ушли к главврачу, дальше по коридору. Сев у тумбы, где сидела молодая медсестра, Оля прикрыла глаза. Так она боролась со слезами. Пытаясь собраться с силами, сжимала кулаки. Медсестра померила давление, записав данные в карту, а также дату рождения Ольги, ее место работы и прописку с полисом.

- У вас первая беременность? – спросила молоденькая медсестра.
Оля настолько забилась внутрь себя, что внешний мир не существовал для нее.  Медсестре пришлось повторить вопрос.

- Да, – ответила Оля.

- Может, все-таки сохраните? – с надеждой спросила медсестра. Как Оле хотелось уйти, развернуться и уйти. Только там, наверху, знали как.

 - Нет, – еле слышно ответила Ольга.
Все внутри сжалось, резкая боль пронзила тело. Это была реакция на ее слова того, кто был внутри.

- Нет, - повторила девушка. Ее руки дрожали, и голос тоже. В глазах темнело…

Когда все документы были готовы, Олю проводили в палату. В ней уже находились три девушки. Оля выбрала кровать у входа, расстелила постель и переоделась в халат. Она сидела на краю кровати, опустив голову. Горечь и боль были во взгляде.  Волосы  свисали с головы на похудевшее лицо. В палате было холодно, и ее морозило. Боль в животе разгоралась все сильнее и сильнее. Она знала: там, внутри, кричали, срывая голос. Маленькое существо, которое хотело жить. Оля не могла понять – зачем? Зачем ей дана эта беременность, если она не может родить? Зачем? Много вопросов, и ни одного ответа.

Прождав около пяти минут, Оля решительно встала и направилась к выходу. Она прошла пост дежурной медсестры и быстрым шагом пошла на выход: в халате и ночнушке,   в тапочках. По памяти шла по коридорам, поворачивая наугад к выходу. С каждым шагом Оля ускоряла свое движение.

Она убегала. Убегала. От кого? От проблем? От врачей? От мужа? От себя? От пустоты, что наваливалась на нее со всех сторон? Она не знала. Неудобные тапки то и дело слетали с ног, но  она продолжала путь.
Через некоторое время ее догнал Паша.

- Оля, Олечка… Пошли обратно… Прости меня, но надо… Ты же все понимаешь… Давай… - он взял ее под руку и безвольную, пустую, повел обратно в отделение. Ольга хотела потерять сознание, ей хотелось, чтобы хоть что-то произошло, чтобы не дать ей это сделать. Оказываемое давление на нее раздавливало ее личность.

Не поймут, какие б слова ты ни говорила. Даже не пытайся… Потому что это останется  в твоей душе навсегда, и никакими лопатами, ничем не сможешь это вынуть из себя, чтобы отчистить свою душу. А раз нет слов, нет способов избавиться от этой черноты… то она с каждым словом или действием, даже случайно напоминающем об этом, будет делать больно. Смирись, просто смирись. Ты должна будешь раскрашивать  душу, со временем закрашивать это пятно, чтобы оно не мешало тебе жить.

- Мамочка!!!! Мама! Неееттт! – проносилось в голове ужасным криком. – Неееетттт!!!
Дикая боль переломила Ольгу пополам, и она схватилась за живот. Она посмотрела в глаза Павлу, он выдержал взгляд.

Когда девушка вошла в операционную и легла на кресло, часы показывали 10.15 утра. Это время она запомнит на всю жизнь. Анестезиолог – женщина - готовила вену, другие  весело переговаривались насчет сегодняшней вечеринки. Ей сказали: «Не бойся, все будет хорошо». Но она дрожала, отчего анестезиолог прикрикнула на нее, а потом погладила по голове. У Ольги катились слезы. И опять: «Оля, не реви, иначе наркоз не возьмет!» Но  поток слез не остановить, она не владела собой. Она не принадлежала себе. Она знала: это не она плачет…
Все эти полчаса Павел стоял на лестнице и курил одну сигарету за другой. Он мерил шагами пространство от лестницы до входа в отделение.

Он сжимал кулаки и разжимал. А когда на лестницу вышла Любовь Леонидовна, Павел ждал ответа, как Ольга. Он скурил две пачки сигарет за полчаса. Ведь никто не давал гарантии. Когда Павел услышал, что все нормально, он встал с корточек и шумно выдохнул.
 Когда Оля очнулась, время было 10.45.
- Олечка, просыпайся… детка… - ее хлопали по щекам. - Вот и все, а ты боялась…

Ее проводили в палату, дали тряпку между ног и уложили в кровать. Начиная приходить в себя, Оля попросила Павла позвонить ее родным и сообщить, что все нормально. Многие вздохнули с облегчением. А она… она плакала и твердила, что она убийца. Что она убила свою дочь. Павел сидел рядом на кровати и гладил ее по голове, вытирая слезы.  Описать словами все, что она чувствовала, – невозможно. Любовь Леонидовна спустилась вниз в столовую и принесла еду Павлу и ей.
- После наркоза есть хочется, - ставя на тумбочку тарелку с ленивыми голубцами и кусочком хлеба, пояснила она.

Павел нежно смотрел на Ольгу и держал за руку.
- Я люблю тебя… - повторял он ей, словно не верил в свои слова.

Где-то в начале третьего часа дня Любовь Леонидовна договорилась насчет машины. И в четыре Любовь Леонидовна села вместе с сыном и будущей невесткой (ведь сын собирался жениться на Ольге через неделю)  в машину знакомого врача.  Они отправились на квартиру  в Павловск.

Приехав туда, Ольгу сразу уложили в кровать, чтобы она приходила в себя. Павел спал в комнате напротив. Утром в воскресенье Ольгу покормили, и она могла уже ходить. За ней старались ухаживать, отвлекать от мрачных мыслей, смешить, забивать голову ненужной информацией, делать все, чтобы не давать погружаться девушке внутрь себя. Потому что внутри нее блуждали пустота и темнота. И это помогало, спасибо им огромное за это. Оля чувствовала благодарность за то, что ее понимают, не осуждают и… окружили заботой, когда она так в ней нуждалась. В это время забылись ссоры и обиды. Они ей казались родными людьми.

Оля мало разговаривала, а когда начал отходить наркоз – заболело тело. Синяки на руках прошли через четыре дня. В мыслях Оля часто звала свою мать, она так хотела увидеть ее, обнять, почувствовать тепло, родное тепло. Но вместо этого рядом была чужая кровать, на которой спала та, которая утешала и бегала за лекарствами, та, которая чужая…

***
                Через неделю Ольга и Павел расписались в одном из Дворцов бракосочетания Петербурга. Ольга была одета в строгую черную юбку-карандаш, белую блузку, а Павел в коричневую рубашку и брюки светло-коричневого цвета. Ольга была без прически, без накрашенных ногтей, с небольшим букетом белых хризантем от свекрови, Любови Леонидовны. Радости и улыбок на лицах молодоженов не было. Фотографий тоже. Они: Любовь Леонидовна, Павел, Ольга и двоюродный брат Павла, Виктор - вошли на пять минут в зал церемоний, без фанфар и длинных  речей,  Ольга и Павел натянули  друг другу обручальные кольца. Сотрудница ЗАГСа объявила их мужем и женой и пожелала счастья.

Ни Ольга, ни Павел не были рады свадьбе. Выйдя из здания и увидев невесту в белом платье и белый лимузин с двумя кольцами и куклой на крыше машины, Ольга подумала: «Вот она - моя свадьба». Ей хотелось реветь навзрыд. Ей хотелось бежать, все равно куда. Ей хотелось напиться.

Молодожены провели остаток вечера в кафе на Фурштатской, в пяти метрах от Дворца бракосочетания, тщетно пытаясь поднять себе настроение. Оба хотели понять, что сегодня они поженились. И Ольга, и Павел хотели напиться, чтобы поутру проснуться с похмельем и понять, что все, произошедшее с ними за последние месяцы, не по правде, что это сон. Затянувшийся сон. Дурной сон. 

Выпив две бутылки красного вина и выкурив пачку сигарет, Ольга поняла, что ей надоел этот мнимый праздник. Этот фарс, эта игра в счастливых молодоженов.

Досидев до закрытия кафе, они не спеша прогулялись до станции метро Чернышевская, где вскоре новоиспеченные молодожены разделились с Любовью Леонидовной и Виктором на пересадках подземного царства.

Добравшись до съемной квартиры, они устало расстелили кровать и легли спать. Ольга не улыбалась, а Павел чувствовал дикую усталость и печаль жены. Они долго лежали в постели при выключенном телевизоре и свете. Молчали, каждый думал о своем.

Прошло много времени, прежде чем Павел повернулся к Ольге и обнял ее.
- Моя жена. Я люблю тебя, - притягивая к себе, шепнул Павел. - Я знаю, ты устала. Знаю,  что не так все должно быть, но сегодня наша первая брачная ночь.

- Нет, – отталкиваясь всем телом от мужа, прошептала Ольга. – Прости, не могу.
«Теперь ты – жена наркомана, - внутри тихо засмеялось ее «Я». - Что ж, будь счастлива! – ехидно продолжал внутренний голос. Ольга перевернулась на другой бок. – Что ж, спи… Спи… пока можешь спать…»