Зарисовки. Ты не лейтенант, ты полковник по жизни

Зарисовки. Ты не лейтенант, ты полковник по жизни

(Предупреждение: для взрослых только, не для чтения впечатлительных)

Лежали в больнице, в хирургии. После операции. Привезли на каталках и выгрузили санитары и медсестры. Палата тяжелая. Много людей.  И с разным оказались в большой палате. В одно утро многие прооперированы. Отходили от ядовитого наркоза, от которого во рту пересохло и очень неприятный вкус химии. Воду сразу пить нельзя - смертельно опасно после общего наркоза, так сказали хирурги, как сказали, только ополаскивали рот. Тут из коридора услышали разудалое: "Я ехала домой, душа была полна...". Его, этого "певца" тоже выгрузили на кровать с каталки почти никаким. Спросили его соседи по по палате: "ты чего это распелся то?. После наркоза такой?" Он вялым языком, медленно, но твердо стал говорить. И как он смог в таком состоянии...?
- Вееселосссти нет, но спееел. Вы виидели, что  вчеера утром женские палаты были  пустыми. Тттеперь забиты, уже в коридор кладут. Бабушек привозили вчера с утра до ночи. Я спрашивал - они попали сюююда  из-за того, что вчера снег выпал. Старушки, подскользнувшись не отпустили сумку с молоком и деньгами. Поэтому каждая вторая в коридоре - упала на правую руку и сломала ее. Теперь мучаются. Я думал, запою, развеселю их, а они подумают, увидев меня после операции, что у них не все так плохо, сравнив свое состояние с моим. Им операция не нужна, нужны только время и обезболивающие.
- Ты как?
- Нормально.
- А я видел, как тебя резали, строительной дрелью сверлили кость и зашивали швом, почти как у футбольного мяча, я на соседнем столе лежал в операционной.
- Тебе что, интересно на это было смотреть?
- Неее, не интересно, но я не мог не видеть, у меня лишь местный наркоз был и поэтому я не мог спать и все видел, и слышал все. Глядя как тебя резали и сверлили дрелью, я как-то отвлекся от того, что делали со мной.
И он начал рассказывать подробности.
- Ты зачем расссскааазываешь? Мне и так плохо. Ты поганец что ли?
- Нет.
- Тогда помолчи, и т ак плохо.
- А как было? Ты сам расскажи.
- Привееезли на каталке. Переодели. Оставили в предбаннике перед операционной. Накрыли простыней белой и свет выключили, будто умер попытался расслабиться. Полчаса ждал. Выкатили прооперированных. Перерыв.  Медсестры подвигались женственно, потанцевали под музыку. Отвлекло. Музыку выключили. Вкатили в операционную. Вошли хирурги. Потом на меня надел маску анестезиолог, приказал считать и он взял мою руку в свою. Я подтвердил, что усну и проснусь по его голосу. Очнулся по его команде. Сказали, что нужно на каталку перелезть. Пе..пере..пере...полз, не открывая глаза. Сил не было открыть глаза. На миг открыл глаза и спросил, где Наташа?
- Так ведь медсестра Наташа и нас туда привезла. А нас то кто тогда обратно привез?
- Так и я дууумал, что эта медсестра  дооолжна была забрать. Лица то не видел, мааска такая жее. Но же глаза другие.
- Та, другая медсестра сказалала обиделась: "На операции была я, а не Наташа ...".
Но засмеялась. Я не ответил  сил не было.
- Даа, тебя она за Наташу  точно не простит, но тебе уже нужно быстро на перевязку, вся повязка твоя уже совсем мокрая и всю кровать кровью уделал уже.
- Не могу пока встать. Подымусь.

Прооперированные приложили на послеоперационные швы пластиковые бутылки со льдом, обмотанные в полотенца, заранее положенные в их морозилку холодильника, что бы как-то остановить сочившуюся кровь. Потом  медсестры сказали, что нельзя слишком долго лед долго держать и попросили лед для других неожиданных прооперированных, что слишком много операций, в коридоре уже лежат, кому-то легкое пробили ножем, в коридоре лежит, истекает и все курить просит и курит ведь. Палата отдала свой лед другим. Двигаться едва могут. Но операция прошла и хочется не думать об этом, отвлечься. Наркоз уходит постепенно и начинается … . Именно это и начинается. Боль. А больные пытаются отвлечься, потому и языком шевелят, чтобы развлечь себя хоть как то.
Врачи знают состояние больного, примерно могут дать прогноз. Больному вероятный прогноз не интересен. Ему страшно.

В палате разные. По тяжести  - "легкие ", "средние", готовящиеся, прооперированные раньше и только что. По возрасту - молодые совсем, средние по возрасту и совсем постарше. По типу операций - большинство пластом лежало. Один лечь не мог - ребра у мощного бывшего борца были переломаны, не на ринге, а в ресторане. Он сказал, что отошел в сторону от драки и даже ничего не успел понять. От боли он издавал звуки,  мыча. И днем и ночью сидел за столом, опершись на руки. Все время в мутной дреме. Спать он не мог от боли. Он двое суток уже не спал, но держался. Один "легкий" со страху жрал все, как паровоз уголь. У кого-то ступня была "на веревочке"  чудом осталась. Он детей покатал на горке и ногу чуть не оторвало. Другой просто слушал музыку и сильно врезался ногой в поребрик. Они оба лежали на растяжке мышц полного перелома кости с "гвоздем хирургическим", вбитым в пятку, к которому через веревки гири повешены были.
И видеть неожиданно всю эту боль... .
Но больные как-то пытались наладить настроение свое и вели себя и между собой как в детстве. В смысле, что не как в больнице оказались, а как во время тихого часа в пионерском лагере между собой оказались, развлекались что что-то вроде самозащиты от всего включилось.
В больнице, где не знаешь исхода, остается только человек сам с собой. Остается человек в отношении к себе и к другим.

Говорили о себе все так, как есть.

Телевизор не включали, в нем лишь напряг. Хотя один сказал: "можно, но только что-нибудь типа в мире животных.  А ты агроном-фронтовик, не воевавший, уже за*бал насмерть своим храпом всю ночь. Иди смотреть свое мексиканское мыло в коридор". Уважаемый агроном ложился не понятно зачем в хирургию - три инфаркта у него  - оперироваться нельзя. Но уважаемый агроном ложился в больницу как ветеран Великой Отечественной Войны. Он боялся неприятных вопросов от настоящих ветеранов, поэтому не ложился в специальное отделение для ветеранов. Его клали, нашли куда класть, в хирургию. Храпун этот, бегал очень быстро к телевизору в фойе, но крайне яростно и агрессивно требовал, что бы еду приносили к его постели, потому что он не ходячий. Агроном, не державший ни разу ружья, по его словам каждый год ложился, чтобы в больнице почет получить то, что положено ему за его заслуги. Вы про такого в одном из рассказов Шукшина читали.
Но больные молодые и седые все равно начали «меряться письками». Чтобы  отвлечься. Типа кто в работе или по жизни важнее. Или по армейскому званию важнее. Особенно не ржали от услышанного потому, что сил не было и чтобы швы не лопнули. Один из палаты, прооперированый вчера, доковылял до туалета и решил там поговорить по телефону не с женой. Его разрезали от колена до ягодиц и глубоко внутрь - доигрался с оптимизмом, когда упал, полезжи на кран к любимой, а потом не сразу пошел к врачу. Нашел чем хвастаться, что он с ушитой жопой, и в новую жизнь. В результате он, расчувствовавшись, уронил телефон так сказать... в воду и стал сушить его на батарее. Только что прооперированные молчали в тряпочку, вернее в подушку. Говорили, конечно, чтобы отвлечься, хотя сил особенно у них не было, но слушать, слушали как это все жизнерадостно происходило.
Запомнились двое из всех.
Один – энергетик, матерый производственник. Он рассказал всю свою жизнь и о том, как он был замом генерального, как помогал, делал, строил, но потом отказался от должности из-за нервозности. Кто-то сказал : "Ничего себе, при развитом то социализме-капитализме дауншифтинг себе позволил, такое позволить себе, это же не прощается навсегда."
Другой был сильно помоложе. Совсем тихим был.
- Ты чем там притих то - сказали ему - Помер что-ли? Что молчишь? Ты же орал после операции "Я ехала домой, душа была полна."
- Пока живой. По званию, так..., пехота, лейтеха вузовский, кафедра военная была, необстрелянный в общем...
- И что по работе?
- Хвастаться нечем особенно.

К ночи начались совсем сильные боли. Шутить уже не могли.
Добрался до двери и вышел из палаты крайне разговорчивый якобы майор непонятно каких войск. Вернулся он совсем без лица. Вернее, корежило его от боли.
- Что с тобой, майор? 
- Да-а-а-а...  Укол просил обезболивающий, я вчера чуть не сдох от боли,пока не сделали. Но сегодня мне не сделали. Сказали что укол дорогой.
- Что?! Укол говоришь не сделают, спросил кто-то. Мы же ночью зубы поломаем об спинки кроватей от боли.
Сразу этот, молодой лейтенант, как-то он смог, он поднялся, дошел по кроватям, по стене до двери и вышел. Неизвестно то, что там было. Шума не было. Но пришла старшая медсестра. И лежачим прооперированным сделано было необходимое, без жгучей боли и трусы потом не были в крови, будто в ягодицу штык фашист воткнул, как это делали.

Прозвучало тихо от кого-то в темноте засыпавшей палаты: "Ничего особенного не было в жизни лейтенант, говоришь. Говоришь, пехота, лейтенант необстрелянный. Мы не смогли и даже майор не смог. А ты  смог. Не воевал, в жизни тоже нужно уметь, не только пули, на деле, ты оказался обстрелянным жизнью полковником по жизни."

Рано утром прибежала красна девица медсестра в темноту палаты: "Да ничего, ничего, я только градусники хотела взять. Люди даже не поняли, что у них уже кем-то заботливо поставлены градусники под мышки. Еле головы подняли, но кто-то сказал девушке: "Почему только градусник дать...., а я не только градусник могу дать..., а шоколадку тебе приготовил, на тумбочке вот лежит. Девушка убежала. Ее мужчины больше не стебали, лишних слов не говорили, но трогательно к ней относились,молча.


Галим Фарзтдинов