Козельские приключения ч. 1

 

часть 2 http://www.proza.ru/2015/01/02/1340
часть 3  http://www.proza.ru/2015/02/08/496
часть 4http://www.proza.ru/2015/06/07/1877
 



 Костер погас совсем, а сосны будто придвинулись к нашей поляне, желая погреться напоследок. С Жиздры уже тянется предутренний туман, и моментально набухшие влагой палатки едва просматриваются на темном фоне осенней зелени. Скоро начнет светать и пора признаваться: пока себе самому, а чуть позже и ребятам, что очередная ночь (какая уже по счету!) прошла напрасно. Хотя нет, как раз не напрасно, и после сегодняшних ночных бдений я готов спорить с кем угодно: выбранный нами путь ведет в никуда.   
 Заканчиваются наши отпуска и командировки, а вместе с ними исчезает и надежда выведать у здешних мест тайну, что хранят они уже без малого восемьсот лет. Вот только с чего мы взяли, что она вообще существует, эта тайна? «Небывалое бывает»,- не мною сказано, а уж на войне и подавно бывает всякое. Не поймем мы, сегодняшние, тех людей, не дано нам знать каким чудом продержался маленький Козельск почти два месяца, в то время как несравнимо более многочисленный и укрепленный Торжок пал, не выдержав и двух недель. А ведь были и куда более неприступные, но также стертые с лица земли крепости Рязань, Москва, Владимир… Да и многие другие, в том числе и совсем неизвестные нам. Крепости, покорившиеся неприятелю в считанные дни…
 Правда, столица южной Руси продержалась намного дольше. Но это и не удивительно: каменные стены высотой в два десятка метров и колоссальные рвы перед ними что то, да значат. Тем не менее, пал и Киев: месяц - другой в огне, в дыму, на пределе сил вымотает кого угодно. А вот что могла противопоставить бесчисленным монгольским туменам небольшая, да и не так уж сильно укрепленная приграничная крепость? Да знать нашлось нечто из ряда вон выходящее, если  лишь одно упоминание о «злом граде» Козельске впоследствии каралось в Орде   смертной казнью.   
   
 «Жужаше и таяше…». Тогда, в самом начале командировки, мы спорили до хрипоты, эмоции лились рекой, но железобетонная уверенность ребят действовала убедительно, а возражать мне не хотелось. Да и бесполезно было возражать - наверное, легче построить машину времени и увидеть все своими глазами, чем переубедить этих фанатиков. К тому же их гипотеза несомненно интересна, это ясно не только гуманитариям - историкам, но и махровым технарям наподобие меня. Дело лишь в том, что пока не существует ничего кроме этой гипотезы, ну разве что несколько трухлявых деревянных обломков, доставленных с огромными предосторожностями в лагерь, облитых для сохранности каким- то сероватым раствором и помещенных в помятый, видавший виды контейнер.
 Они «оттуда», из тех времен, это сомнений не вызывает. Дерево сохраняется в торфе тысячелетиями и подчас из него извлекаются не только бревна, но и целые деревянные конструкции.  Что имеем еще? Да самое главное, пожалуй: «…бо древами пороки  биша, бысть оне жужаше и таяше…»
 Так утверждает не пользующаяся особым доверием среди историков Ипатьевская летопись, но, тем не менее, именно из нее известен и такой достоверный факт: заодно с монгольскими осадными машинами- пороками защитники крепости побили и четыре тысячи воинов! Четыре тысячи, ни больше ни меньше, именно на этой цифре настаивает официальная наука и мудрый пророк ее, начальник нашей экспедиции.
 Впрочем, отнюдь не со всем согласен наш мятежный пророк, будь по-другому - не кормили бы мы сейчас комаров на болотах вблизи Оптиной Пустыни. С его точки зрения, те самые «древы» жужжали и таяли от высокой скорости, будучи запущенными посредством некой особо мощной катапульты. Смутные очертания ее конструкции наш профессор сумел рассмотреть в неком рисованном изображении того времени, предъявленном впоследствии и мне, а находка предполагаемых останков дубовых «боеприпасов» с глубокими вмятинами, полученными, возможно,         от ударов, и вовсе послужила несокрушимым доводом в пользу данной гипотезы. Привлекательная мысль, к тому же она дает и объяснение причин столь невероятной стойкости гарнизона. Вот только официальная история говорит другое: сила крепости заключалась в мужестве ее защитников и выгодном островном расположении. А упоминаемые в летописях пороки якобы уничтожили сами козляне во время своей единственной  вылазки из крепости: где, как утверждается, и полегли все, до последнего человека.    
    Потому мы с Валеркой и здесь теперь – конструкторы, тризовцы, инженеры и вообще не поймешь кто, просто два махровых технаря, призванных доказать, а может быть и опровергнуть гипотезу этих фанатиков – гуманитариев, что собрались на местных болотах во главе с начальником экспедиции. И вот почему сейчас, спустя бездну времени, я смотрю на ископаемые «древа» в упор и стараюсь поверить в то, что именно этими бывшими бревнами разбиты чудовищные метательные машины, установленные монголами под стенами города, что именно от них удирали в панике насмерть перепуганные чариги Субэдэя. «Жужаше и таяше»,- да, разумеется, как же иначе: было от чего потерять голову даже прошедшим огни и воды басурманам!
 Вот только с какой скоростью нужно запустить пятиметровое дубовое бревно, чтобы оно подобно снаряду «жужжало и таяло» в воздухе: триста метров в секунду? пятьсот? Впрочем, какая разница, ибо уже и сто - цифра  просто космическая! Ну, где было взять «во времена оны» такую энергию! Да и не одна деревянная конструкция не выдержит импульс в сотни тысяч тонн отдачи, а прочных и жестких металлических ферм тогда  не существовало нигде, включая развитую и образованную Европу. Бред какой то… 
 Нет, не укладывается у меня в голове этот древний прогресс вооружений, и поверить в  него не помогают даже самые изощренные технологии ТРИЗ. Пусть еще за полторы тысячи лет до осады Козельска Архимед жег зеркалами неприятельские триремы, переворачивал галеры, приблизившиеся к стенам родных его Сиракуз, и за целую милю метал в них каменные ядра при помощи пара. Но ведь на то он и Архимед, и не ровня ему козельские мастеровые, не имевщие даже понятия о законах Ньютона! Лить на головы врагов смолу и кипяток, кидать со стен эти самые бревна, рубиться и стрелять из луков - это представляется отчетливо. А вот на артиллерию тринадцатого века моей фантазии категорически не хватает.
 Значит нужно идти спать, всеобщего траура завтра…нет, сегодня уже, и совсем скоро!- не миновать все равно. Не хочу даже представлять, как это будет, у меня есть еще три часа спокойной жизни и жертвовать этим единственным оставшимся мне благом я категорически не намерен. Но сырые недра палатки, густой букет всевозможных репеллентов и смачный Валеркин храп явно не располагают к спокойному отдыху, а звенящие внутри стаи голодных комаров почти выносят меня обратно на свежий воздух.

 Нет, теперь уж точно не уснуть! Лучше набрать дров, разжечь опять костер и сидеть около него, смотреть на огонь, греться и ни о чем больше не думать. Впрочем, сейчас и мыслей- то никаких нет, кроме одной: забраться подальше в темный и теплый угол. Только чтобы в этом углу была абсолютная пустота,  где нет и не может быть никого, и где не нужно отвечать на бесконечные, да теперь уже и бессмысленные вопросы. Залезть туда, зарыться во что-нибудь мягкое и спать, спать до бесконечности! Сейчас за благо счел бы и вагонную полку, лишь бы была там пара чистых простыней с подушкой, да чтобы не впивались в бока корни и кочки. Только до этого еще очень далеко, и пройдут в лучшем случае сутки, прежде чем нам станут доступны блага цивилизации.
 А пока, за неимением их, как это здорово - костер! Выкладываю на едва тлеющие угли собранные ветки, раздуваю чуть и пламя, вначале совсем несмелое, начинает понемногу вытягиваться, потрескивать, а главное - греть. Присаживаюсь поближе к огню, закрываю глаза, мысленно представляя себе уютные внутренности купейного вагона и, кажется, начинаю потихоньку засыпать. Но нет, не тут- то было - на окраинах сознания всплывает привычная, надоевшая уже порядком картина: ночь, зловещая луна в пустом стылом небе, да одинокая маленькая крепость на острове между двух рек в заледеневшей насквозь степи. И еще заснеженный, скрипучий от мороза деревянный мост, перекинутый через ров к центральной арке входа.
 Я все это уже тысячу раз себе представлял, в упор: видел, будто наяву, каждую деталь: ворота, потемневшие от времени бревенчатые стены и даже нависающую над ними громаду надвратной башни. Только  не хватает чего- то очень важного этой картине, и потому она кажется фальшивой, будто намалеванной неумелой рукой, плоской и безжизненной. Но я никак не могу понять, чего именно не хватает, и потому вновь и вновь мысленно возвращаюсь сюда, будто пытаюсь защититься от собственного фиаско,  и для пущей солидности привязываю эти фантазии к ТРИЗ. Только что же так незаметно ускользает от воображения, что?!
  Внезапно почувствовав чью то руку у себя на плече, я едва не вскакиваю от неожиданности. Надо же: даже не слышал шагов, а они не могли быть бесшумными: под ногами листва и множество мелкого сушняка. Тем более  сложно подойти незаметно, имея размашистую, совсем не «лесную» походку, как у нашего начальника экспедиции.
 Мы сидим рядом у костра и молчим. Марк курит и, будто невзначай, пускает дым в мою сторону. Он, как и я бросал курить когда то и не понаслышке  знает как хочется иногда глотнуть дымку. Что ж, спасибо! Но не только за   дымок я благодарен ему сейчас: намного больше – за молчание. Мешаю палкой угли, будто нет сейчас ничего важнее на свете, а Марк сидит, не меняя позы, и дымит своим «верблюдом».
-Хочешь уехать?
Вопрос прозвучал громом среди ясного неба. Не зная, что ответить, поворачиваюсь и гляжу на него в упор: догадывается ли он о причине моего настроения? Марк не отводит глаз, и я понимаю:  даже не догадывается, а почти уверен в худшем и готов теперь ко всему. Молчать дальше не имеет смысла. А  тем более  обходить острые углы,- это уже просто глупо.
  Я не смотрю в сторону начальника экспедиции, выкладывая ему извечные инженерные истины. Только вижу Марка - едва, боковым зрением, и даже не пытаюсь угадать реакцию на мои слова, просто не хочу знать ее. Или боюсь знать - какая разница! Говорю, не доказывая свою точку зрения, а лишь информируя оппонента о несостоятельности его позиции, предельно холодно и без эмоций – ну, хотя бы внешне. На то я и технарь, в конце концов, чтобы поскорее прекратить это бессмысленное, местным лягушкам на потеху, времяпровождение! Долго и, как мне кажется, убедительно доказываю что то, привожу неопровержимые, на мой взгляд, цифры, пытаюсь предельно доходчиво разъяснить ситуацию. И, устав, наконец, и не слыша возражений, поворачиваюсь к Марку.
  Я представлял себе его физиономию во многих вариантах, но меньше всего ожидал увидеть теперь улыбку. А он улыбается - слегка, чуть заметно, не иронически даже, а будто отрешенно, внутрь себя. И тут меня разбирает злость: настоящая, от души, почти неуправляемая. Встаю, поворачиваюсь и молча шагаю от костра в темноту. Не хватало окончательно потерять тормоза и высказать ему все – без обиняков и напрямую! Спускаюсь по тропинке к берегу и вдруг слышу шаги за спиной …
 - Подожди!
  Мы стоим у воды. Теперь говорит Марк, а я пытаюсь слушать его краем уха - не остыл еще, да и знаю до последней фразы содержание этого монолога. Как, впрочем, и самого Марка, с ним мы будто сто лет назад познакомились…