Грехи молодости

                Часть  первая. Капуста.

  В тяжкое послевоенное время, в районе села Хевронь, что стоит на пути следования поезда Москва-Владивосток между Тындой и Биробиджаном, случилось ч.п.: на железнодорожном переезде, прямо на рельсах застряла распряженная телега, доверху груженная первосортной белокочанной капустой. Ветка была напряженная: день и ночь по ней ходили поезда, и беда случилась бы неминуемо, если бы не бдительность путейца Зучкина.
  Путеец этот, хлипкй мужик в засаленной  кепке, с морщинистой тонкой шеей и дырявых сапогах  на босу ногу, пытался освободить дорогу сам, но не справился и бросился искать помощи. Только где её найдёшь в такую пору да в таком месте? Один тракторист Николай, от которого что в будни, что в праздники перегаром несет за три версты, маячит на горизонте. Ну да б-г с этим!  Коля был человек  в общем-то свой: чуб наперевес, рубаха с засученными рукавами, глаза залитые, но зрячие! Подогнал Коля трактор, стал трос искать и вдруг вспомнил:
- Я, - говорит - третьего дня проезжего автомобилиста  вытащил из лужи, а он выставил бутылку, посидел со мной душевно и укатил с тросом!
Впряглись Зучкин с Николаем и давай телегу толкать. Тужились-тужились, - кишки надорвали, а телега ни с места! Вспомнил Зучкин что участковый Ковырялкин днём при исполнении. Съездил Коля в село, привёз участкового. А тот молодой - да ранний,  нацелился составлять протокол. Осмотрел место происшествия,
почухал под козырьком и изрёк сурово:
- Диверсия! Чистой воды диверсия! Перегон заблокирован, преступник с лошадями скрылся с места происшествия! - Фуражка на участковом форменная, брюки с лампасами, свисток  как положено. Правда, пиджак клетчатый не по форме, но  всем ведь в селе известна его личность!  И взялся было Ковырялкин бумагу писать, но путеец Зучкин ткнул пальцем в небо и запротестовал:
- Не знаю это диверсия или простое расфиндяйство, но через четверть часа  по этой линии пойдёт грузовой поезд! Телегу с путей убрать надобно. Сиюминутттту!
  Взялись Зучкин с Ковырялкиным за оглобли, а Николай наладился толкать сзади. Телега ни с места. Поменялись местами: Николай с участковым впереди, Зучкин сзади. Снова ни с места. Менялись то так то сяк, и вдруг Николай просветлел и сплюнул смачно:
- Ё моё! Тут же, на соседнем поле, на прополке  девки!
  Пригнали бригаду девок. А те так увидали капусту, так и повеселели:
- Ну и бестолочь – говорят мужикам. – Разгрузить телегу надо, тогда она сдвинется с места. И давай насмехаться над мужиками и растаскивать капусту. Не успели мужики захлопнуть разинутые рты, как телега опустела и с места сошла с лёгкостью. А Ковырялкин снова  за свою папку:
- Будем  писать протокол. Чья телега? Откуда взялась на путях! Куда подевались извозчик и лошади?  А девки капустой хрустят и говорят в один голос:
-  Видали мы  того извозчика, а лошадей – нет!
- Как это? – в один голос удивились мужики.
- А просто. Мужик этот катил телегу по дороге сам. Руками вцепился в оглобли – и никаких лошадей!
- А подевался куда?
- Фиг его знает куда!               
               
 
                Часть вторая.  Агасфер Исаакович Вечный.
      
  Пока участковый милиционер Ковырялкин сидя на телеге составлял протокол, девки разошлись не забыв прихватить с собой капусту. И поскольку благодаря милицейской  бдительности  крушения не случилось, Ковырялкин громко захлопнул папку, отдёрнул куцый  пиджак и отправился в участок дописывать протокол.  Но каково же было его удивление, когда  вернувшись, он обнаружил что дверь в отделении не заперта!
- Неужто забыл закрыть? – проворчал Ковырялкин и тут же, споткнувшись о ногу спящего на полу незнакомца, больно ударился лбом об угол стола. Схватившись за то место, где по уставу должен быть пистолет, он  вспомнил, что забыл его дома под периной, сунул в рот свисток и как пустит трель!
  Мужик проснулся, сел, вытаращил из-под черных сросшихся  бровей выпуклые, похожие на спелые сливы глаза и что-то залопотал на непонятном языке.
- Руки вверх – тонким бабьим голосом приказал участковый, потирая ушибленный лоб. Мужик крякнул, поднял одну руку вверх,  другую запустил за пазуху старого лапсердака и вытащил пачку денег:
- Идыш фарштэейн? 
- Какой к свиньям идыш?! Ты кто такой?
- Агасфер Вечный, сын Исаака, аид. Я пришел в Хеврон!
- Вижу что пришел в Хевронь. Ты как проник в служебное помещение?!
- Я искал помощь вытащить моя телега!
Убедившись, что нежданный гость ни убегать ни сопротивляться не собирается,  Ковырялкин  успокоился и указал пришельцу стул напротив:
- Садитесь, будем составлять на вас протокол. Ваша  фамилия, имя, отчество.
- Агасфер Вечный, сын Исаака, а-ид.
 - Год рождения!
- Десятый, до рождества Христова.
Ковырялкин поднялся и выплеснул остатки воды  из гранёного стакана:
- Дохните в стакан!- но не обнаружив признаков алкоголя задал дополнительный вопрос: -  Вы в психушке не лечились часом?
 Агасфер Исаакович презрительно поджал губы и отрицательно замотал головой:
- Нэт!
 Глянув на часы, Ковырялкин присвистнул.
- Гражданин Вечный! Именем закона, вы задержаны по подозрению в попытке совершить диверсию. Откуда и зачем вы пришли в Хевронь?!
- Вы спрашиваете  зачем еврей пришел в Хеврон?!  И что такое для меня город, в котором я родился?
- Наше село назвали пять лет назад  в честь Хевроньи, свиньи-рекордсменки за рекордное число поросят! – сказал участковый, громко захлопнул журнал и оставив на столе не съеденный бутерброд, до утра закрыл арестованного на два замка и засов. 
  Ночью Ковырялкину не спалось, заснул он под утро. Снились ему кривые и пыльные улочки древнего еврейского города Хеврона и еще б-г весть что. Утром он проспал, и убежал на работу,  даже не выпив чаю.
               
                Часть  третья.  По умолчанию.

Открыв дверь служебного помещения,  участковый с удивлением обнаружил, что арестованный им вчера гражданин исчез. Осмотр ничего не дал: решетки на окнах были целы, дверь заперта, замки в порядке.
  В растерянности, Ковырялкин  ставил компресс на ушибленную голову, мусолил в руках обрывки газеты со следами вчерашнего бутерброда  и думал, как доложить о деле начальству и не получить строгача. Поразмыслив, он переписал и отправил в Тынду протокол, составленный им на злополучной телеге.
  И канула бы эта история в вечность, если бы через месяц-другой не обнаружилось, что все девки в селе ходят брюхатые. Когда пришло им время рожать, всё село переполнилось криками рожениц, воем сирен и гулом машин скорой помощи. И что тут началось!
  Местная больничка на три койки не выдержала сразу. Рожениц стали возить в Тынду, но и там палаты переполнились быстро. Койки ставили в коридорах, и горожанки, которым по случайности, пришлось рожать в то же время, подняли такой хипиш, что всё тут же открылось городским властям. Опросив рожениц подняли протокол участкового Ковырялкина и записали его сбивчивые, похожие на бред показания о сбежавшем еврее.
  Поскольку девки были безмужние, зачатие беспорочное, (а в такое верить при советской власти запрещалось), дело засекретили, а девок отпустили с миром. Новорожденных – носатых, глазастых, бровастых, схожих между собой как две капли , передали на воспитание в разные детские дома, предварительно записав на имя сбежавшего еврея, чтобы разыскать и привлечь в случае надобности…                ..