Глава 4. Конопатая женщина в неопрятном платке

В предбанник сельсовета набилось народу – тьма. По старой поговорке – «я свидетель, а что случилось», сюда сбежались и стар и млад.
И даже пришла женщина-таджичка с оравой детишек, что-то лопочущих по-своему.
- Зухра, а ты что пришла? – спросила её одна из женщин.
- Рядом дом живу, один дорожка с Таней хожу.
Переговаривались потихоньку, но всё равно на первом этаже сельсовета стоял гул, словно, кто диких пчёл потревожил.
Секретарша, молоденькая, своя, «Бабейковская», Светка, вышла и сказала таким голосом, что перекрыла весь гул в приёмной на первом этаже: «Если сейчас не замолчите, председатель велел всех выгнать на улицу. Там будете в очереди стоять, а уже гроза начинается».
- Вот, малявка-малявкой, - сказала банщица Мотря, - а – НАЧАЛЬНИК!
Толпа хихикнула и примолкла.
Им всем было уже сто раз наплевать на покойницу Нюрку, которая давным-давно вышла замуж в Луньково, за Кольку Нагайцева, но каждый хотел внести свою лепту в расследование этого, как им казалось, страшно запутанного дела.
- Кто семечки будет лузгать и на ламинатный пол шелуху плевать, тот первый кандидат на вылет, - грозно добавила Светка, - для вас ведь сельсовет новый построили.
Сельсовет и впрямь был новый, двухэтажный, обшитый сайдингом, со стеклопакетами вместо старых маленьких окошек.
Вышел в холл участковый: «Ну, кто в кустах сидел, всё видел и убийцу знает, заходи по одному!»
В холле стало совсем тихо.
- А я первая пойду, - сказала бойкая Мотря, банщица, - всех знаю, никто мимо бани не пройдёт.

*   *   *

Они быстро шли по коридору морга. Татьяна еле поспевала за Миланой Витальевной и судмедэкспертом.
Проходя мимо кабинета паталогоанатома, Мила заглянула в дверь: «Пётр Евсеич, мы с клиентом, в какую нам?»
- Господи, как пятница, и домой пораньше хочется, Вы мне всё подарки везёте. Давайте уж в третью, - доктор встал, надел шапочку на абсолютно лысую голову, - заезжайте, я подойду сейчас.
- Осторожней там с головой, совсем не оторвите, - сказал Василий Степанович санитарам, которые перегружали тело убитой с каталки на прозекторский стол. Они уложили покойницу и сразу накрыли её простынёй.
- Татьяна Семёновна, - обратилась Милана к сестре убитой, - посмотрите, пожалуйста, и подтвердите, что это тело Вашей сестры Анны Семёновны Нагайцевой.
Подошедший уже Пётр Евсеевич, приподнял простыню с лица убитой.
- Она-а-а-а-а-а, - выдохнула Татьяна, лицо её приняло странную гримасу и она грузно стало оседать на пол.
- Нашатырь, быстро! – крикнула Милана.
Один из санитаров подхватил Татьяну подмышки, другой сунул ей вату с нашатырём под нос, и они вывели её в коридор да усадили на клеёнчатый диванчик.
Татьянино лицо было похоже на отверстие надутого и крепко завязанного детского шарика. Или, как говорят в народе, на куриную гузку.
- Господи, - сказал Пётр Евсеич, - вы мне один труп привезли? Или писать, что до кучи уже два.
Эти слова привели Татьяну в чувство. Лицо её приняло более-менее нормальное выражение, но в готовности номер один, чтобы заплакать в любую минуту.
- Давление мне померьте, - сказала она хрипло.
- Вот это уже разговор, пошли в кабинет, - сказал Василий Степанович.
- Опять сюда? – Татьяна показала на дверь прозектороской.
- В кабинет, я сказал, идите за мной.
Доктор вывел Татьяну из морга на улицу, где в машине её ждала Милана Витальевна.
- Ну, что?
- Давленьице скакнуло. Сделал укол, дал успокоительное. Забирайте. А я – отдыхать, отдыхать, отдыхать…Телефон отключаю. Милашечка, люблю, целую. Долго не сиди, не зли мужа своего.
Мила нервничала, ей надо было допросить эту странную женщину, сестру убитой, хотелось пить и ужасно хотелось домой под душ и спать.
Но на Старой Можайке в Одинцово были сплошные пробки: народ уже ринулся на дачу. Было невыносимо душно, а кондиционер, как известно такой машине, как 24-я Волга не положен.
Наконец, свернули в переулок, где находилась прокуратура.
Милана Витальевна провела Татьяну  в свой кабинет, показала, куда повесить пальто и где сесть у стола.
- А попить где можно? – спросила Татьяна.
Мила набрала номер секретаря прокуратуры и попросила две чашки чаю и печенья.
Татьяна выпила чай, утёрла лицо бумажным платком, предложенным Миланой и сказала:
«Благодарствуйте…Милана….Витальевна. Я готова, спрашивайте!»
- Ну, начнём. Как Вы считаете, у Вашей сестры были враги?
- У Нюрки-то… Да кому ж она враг!
- Я не про неё спрашиваю.
-…Ну, не знаю, как и сказать Вам…
- Да так, как есть и говорите.
- Да есть одна штучка. Лариска, Серафимина дочка.
- А чуть подробнее, кто такая Серафима, кто такая Лариса.
- Серафима… Серафима Павловна – родная сестра Руфины, Нюрк…Нюриной свекрови.
- А Лариса, стало быть, её дочь?
- Да…Всем нервы там измотала. Мужика у неё нет. Психованная…
- Что, на учёте у психиатра стоит?
- Не-а. Тут она умная. Два института закончила. Да всё права качает.
- Это как?
- На её половину не заходи, яблок с её яблони не рви. Все грядки перекопала, сделала лужайки. И вот их стрижёт каждое воскресенье. И то мальца своего, сына,  то есть, заставит.
- А это плохо?
- Земля на то, что овощ всякий сеять, капусту с картошкой сажать, А она качели с крышей…
- С тентом.
- Да, вот с ним, поставила. И картины рисовать выходит.
- И это тоже плохо?
- Да кому ж понравиться, народ там пашет-сеет, а она – картинки, - Татьяна забыла уже и про убиенную сестру Нюру, про то, как плохо ей было в морге. Ненависть сквозила в каждом её слове.
- А то вот ещё мужика какого-то привозила и они все втроём на велосипедах катались, а потом чаю напились и давай в бадминтон играть.
- Простите, Татьяна Семёновна, но каждый отдыхает так, как считает нужным… И потом, Вы же говорите, что никакого мужчины, мужа, друга у Ларисы нет.
- Так и нет, больше его никто и не видал, А она забор теперь вокруг своей части поставила, свёкор ей помогал. Он и машину старую ей подарил.
- А у них есть план раздела участка?
- Есть, конечно. И у Ларки этой, и у теть Руфы. В Одинцове, в земельном отделе получали. Уж лет шесть, как получили.
- А что ж муж-то бывший?
- С психованными-то не живут мужики…Можно мне позвонить?
- Звоните!
Татьяна достала из кармана мобильник: «Толечка, я здесь в покуратуре…Ой, Нюрочку-то уби-и-и-или! Ты приезжай за мной…Улица-то какая? А какая?»
Милана сказала.
- Да, вот ещё что хочу спросить. Что ж никто так все пять дней об Анне Семёновне и не хватился? – сказала Милана Витальевна.
- Да я была у неё накануне, дня за два. Она мне и сказала, что, может, придёт в гости на неделе и на пару дней останется. А вот в какой день – не сказала. Говорит, как всё бельё переглажу, так и приду. Пе-е-е-регладила-а-а-а, - опять заплакала Татьяна, - кому оно теперь нужно, это бельё её.
- Вот, - Милана Анатольевна протянула Татьяне протокол, прочитайте и подпишите.
- Ой, очков-то я не взяла, батюшки.
- Выбирайте, - Мила протянула ей коробку с очками.
- Ой, это Вы что ж, специально держите?
- Держим, - Милана начинала сердиться, эта неопрятная женщина, совсем не старая ещё, но по старушечьи одета, оказывается, знает, как всем надо жить. Что делать. Пахать или сеять. Не больше, не меньше.
Даже забыла Милана Витальевна о записи в своём конспекте.
Значит, на велосипеде кататься – срам. Да-а… А они-то с мужем каждые выходные летом километров по 25 наматывают.
- Да, вот ещё. Не уезжайте никуда в ближайшее время. Прошу Вас, Татьяна Семёновна.
- Куда ж мне теперь ехать, только за Нюрой следом.
- Бог с Вами, что Вы такое говорите, Татьяна Семёновна!
- А!- Татьяна махнула рукой и вышла из кабинета, забыв попрощаться.
А Милана позвонила секретарю и попросила вызвать к ней во вторник Ларису.
Да, надо жалюзи опустить, чтобы цветы совсем не сгорели. Уж очень солнце в этом году жгучее.
Она подошла к окну и увидела, что на обычном месте её дожидается в машине муж. А у заднего стекла машины крутится Витюшка, любимый внучонок.
Она взяла сумку, заперла кабинет и, словно девочка, подскакивая, побежала вниз по лестнице, цокая каблучками.

2007 (С)