Смотри в небо

Июнь 1941
«Анька, Анька! Новость у меня!»- громко и радостно кричал молодой парень, активно размахивая руками. Коля  Луговой был так высок, что, стоя в проеме двери, должен был пригибаться, чтобы не задевать дверной косяк.  Загорелое лицо сплошь усыпано веснушками, выгоревшие русые волосы стали совсем светлыми и торчали в разные стороны, растянутая белая майка, которая от частых стирок приобрела серый цвет, бесформенно болталась на нем, штаны были парню велики, а  отсутствие обуви его совсем не смущало.
-Что ты кричишь, как оголтелый, не видишь, делом я занята?
-Ну не сердись, -он приобнял маленькую девушку сзади и погладил её  по длинной каштановой косе.
Анечка Морозова едва доставала до плеча Николаю, была очень худой и дробной девушкой 17-ти лет.  Большие карие глаза обрамлены выгоревшими ресницами, естественный румянец и ровные белые зубы довершали образ.
Она отвернулась от стола и уткнулась молодому человеку в плечо.
- Скучала, я, Коленька, где ж ты был?
-А я, Анька, повестку получил, представляешь! Солдатом буду, Родину защищать! Правда, здорово? Правда же?
- Как повестку?- девушка отошла от Николая и взглянула ему в глаза.- Нельзя тебе в армию, Коленька, а как же мать? Свадьба?
- Эх; Анька, ничего ты не понимаешь! За Родину-матушку хоть огонь, хоть в воду, а с мамкой ты будешь, присмотришь за ней в мое отсутствие, а как вернусь - свадьбу сыграем! Да такую, что на всю деревню, всех позовем. Эх, Анька, как же я тебя люблю!
Он подхватил девушку на руки и стал кружить по комнате, приговаривая: «Эх, заживем!»
На следующий день Луговой стоял у порога и препирался с возлюбленной:
- Не буду я эти склянки таскать, Анна, что ты! Может, ты мне предложишь ими немцев забросать, а ну прекрати, давай уж прощаться, меня товарищи ждут!
- Ну, Николенька, ну не злись, волнуюсь я! Боязно за тебя, вдруг последний раз видимся!
-Брось, Анька, не говори ерунды, мы еще с тобой ууух, заживем! А как тебе страшно станет - на небо взгляни, и я буду смотреть, вот мы как будто друг друга и увидим.
-Иди к матери подойди, попрощайся с нею, боюсь - хуже станет.
- Мать у меня сильная, все переживет и сына своего дождется!
Парень подошел к кровати, что стояла в дальнем углу комнаты, за шторой, и присел подле матери:
- Эх, мамка ты моя, рано ты свой паралич приняла, в армию меня даже по-человечески не проводишь, но это ничего,  я вернусь и ууух, заживем. Ты только дождись, мам, слышишь, дождись меня!
Коля поцеловал свою старушку в щеку и быстро вышел, чтобы она не увидела его слабость. Женщина пыталась промычать что-то в ответ, но лишь бессильно зажмуривала глаза, из которых рекою лились слезы горечи разлуки, слезы потери самого важного в жизни.
- Ты пиши мне, Коленька, я ждать буду, а за мамку не переживай, мы сильные, мы справимся!
- Буду писать, милая, буду, ну да я пошел, достаточно слезы проливать.
Девушка проводила своего возлюбленного до расшатанного, давно требующего ремонта забора, закрыла за ним калитку и медленно опустилась на землю, моля Господа о том, чтобы не отбирал он у нее самого главного человека.
Будущий боец за Родину в последний раз окинул свой желтый, покосившийся домишко, лес за ним и с легкой грустью и гордостью отправился  к товарищам, чтобы вместе явиться в штаб.

Октябрь 1941
-Прошло  4 месяца, а вестей все нет, матушка, нет их. Вся извелась я, да и ребеночек наш папаньку требует, -говорила Аня, гладя себя по животу,- Думается мне, что мальчик это, Иваном назовем, как и хотел Николенька, - она помолчала. – Неспокойно мне что-то, вчера наши немцев убили, того и гляди – каратели нагрянут…
Ужасный шум и топот отвлекли девушку от беседы, она встала и подошла к окну:
-Что-то случилось, маменька, неладно что-то,- Аня покачала головой и вернулась в прежнее положение, когда в дом ворвались два немца и яростно начали крушить комнату. Успокоившись, они рывком подняли девушку и указали на старушку.
- Она не может двигаться, пожалуйста, оставьте её, оставьте!
Похоже, солдаты поняли, о чем она говорит, без разговоров подняли винтовку и выпустили женщине пулю в лоб. На её лице застыло выражение отчаяния и ненависти. Яростный крик заставил фашистов вздрогнуть:
-Ироды проклятые! Что же вы наделали! Господи, Господи! За что? Николенька, Николенька!- она опустилась на колени и стала беззвучно плакать, бить маленькими кулачками по полу и приговаривать: «За что? Господи! За что?»
Солдаты громко рассмеялись, за косу подняли ее с колен и изо всех сил ударили в живот. Острая боль пронзила тело Анечки, и она упала. Солдаты подняли ее и повели  с собой.
От боли она не понимала, где находится. Вся в крови, осознала лишь, что не будет у нее Ванечки, ничего не будет. У рва стояло, лежало, сидело еще множество таких же обреченных, как и она. Старики, женщины, дети, основному количеству там находившихся было от 2-х до 10 лет.
-Что же это делается? Господи!- она села и горько заплакала.
К девушке подошел мальчик, лет семи: «Стрелять сейчас нас будут, ты не плачь, не больно это, даже не почувствуешь, лучше так помереть, чем, как мою мамку, штыком проткнули вместе с сестренкой, Нинкой».
Сам отвернулся и отошел. Аня подняла глаза и увидела, как всех начинают строить. Девушка плакала и поняла, что ничего у нее не осталось. Все, конечная станция. Стала перебирать счастливые моменты, но почему-то ничего и не вспомнилось, кроме как покупка бабушкой платья на ярмарке. Усатый немец подошел, взглянул ей в глаза и ухмыльнулся. Девушка, не выдержала этого издевательства и плюнула ему в лицо, после чего незамедлительно получила удар в живот. Согнувшись пополам, как будто слышала, как кричит её малыш: «Зачем со мной так, мама?»
Выстрелы стали валить людей с ног, мертвые падали в ров, живые ползли,  но их тут же добивали повторной пулей. Аня слышала громкие вопли матерей, испуганные крики детей и свой собственный крик, который тоже, возможно, кто-то услышал, потому что Аня была убита. В октябре 1941 года. Не дождавшись своего Коленьку, не родив своего малыша, оказалась во рву, на куче тел ни в чем неповинных людей. А глаза ее были устремлены в небо, как будто пытались отыскать кого-то.
Позже деревеньку полностью сожгли, стерли с лица земли.

Июнь 1945
Николай вернулся в свой родной Брянский край. С горячим желанием увидеть родных и с трепетным волнением застать их мертвыми он шел по знакомой дороге в свою деревню Хацунь.  Столько времени он не получал весточки от своих, но в душе надеялся, что их письма просто не находили его. Дошел и не понял, почему нет его родной деревеньки. Придя в соседнее село Осиновые дворики, поинтересовался, что случилось и куда все подевались.
На что ему ответили: «Ээээ, брат, сожгли нашу Хацунь, сначала всех жителей ко рву  согнали и расстреляли их, а потом и саму деревушку уничтожили. А что, тебя там любимая ждала? Сочувствую, солдатик, тебе если чего надо - обращайся».
В полубреду Коля вышел из села, дошел до выжженной местности, сел на траву, и неистовый крик вырвался из его груди. Он кричал, бил кулаками землю до тех пор, пока у него не закончились все силы, после он откинулся на спину и тихо заплакал: «Анька, мамка, что ж это вы, обещали ведь, что дождетесь, я пришел, а вас и нет». Он кусал себя за руки,  бил по лицу, потом резко успокоился и замер. Горячие слезы капали на землю, а взгляд стал опустошенным и безразличным. Говорят, что старушка из соседней деревни так и нашла его, лежащим на спине, с широко открытыми, безумными глазами, устремленными в небо. Обнаружив его, села рядом, сняла со своей шеи шнурок с крестиком, надела  ее на солдата и отчетливо сказала: «Всем нам больно, солдатик, а жить-то надо, тяжело тебе, а ты терпи. А как выйдет тебе срок, найдешь ты своих там, обязательно найдешь!»