Глава 50 Книга 2 Мейлах в октябре

                ТОЛЬКО ВПЕРЁД!

Ты зачем ей смотришь в жабры?
Ты в глаза ей загляни!

Мейлах не стал высказывать какие-то претензии Рахили Менделевне об умолчании важных для него сведений. Он слишком хорошо её знал, чтобы предполагать, что она поступит иначе. Плотно пообедав, Мейлах пошёл в туалет и в дом не вернулся.

 Очередным рейсом автобуса он выехал в столицу, а оттуда, на поезде к своей Тамаре. Его раздирали двойственные чувства – с одной стороны он с нетерпением ждал встречи, а с другой - ему непонятно было, почему Тамара не ответила ни на одно письмо.

 Неужели та холодность с её стороны, проявленная в последнее время, переросла в безразличие к нему и его судьбе? Всё указывало на то. Ему стало не по себе.  «Можно восторженно воспринять любовь, можно с пониманием отнестись к ненависти женщины, но перенести безразличие к нему… это цепляет за самолюбие!» - подумал уязвлённый Мейлах и решил во всём разобраться.

Знакомый дом с палисадом, увиденный издалека, придал Мейлаху сил, и он прибавил шаг. За калиткой, приветливо повизгивая, его встречал Барсик. Мельком поглядев на его будку,  Мейлах успокоился – никаких внешних признаков, что кто-то разорил его потайное место с сокровищами, он не заметил.

 Вытирая ноги о половик, Мейлах услышал голос Розалии Григорьевны, которая, как всегда, с утра чесала язык упрёками в адрес своего супруга. Она торопилась  высказать всё, что собиралось за ночь, потому что за текущий день соберётся новая порция претензий, которую нужно бы не опоздать до конца дня, выдать по норме.

 Завтрашний день будет иметь своё продолжение, поэтому принцип не откладывай на завтра, чем ты можешь испортить настроение мужу сегодня, соблюдался.

 В прерванном разговоре обоих супругов Мейлаха настороженно встретила Розалия Григорьевна и, уставившись на него, от неожиданности не знала, что сказать. Она громко икнула и, прикрыв рот ладонью, сделала вид, что ей нездоровится.

– Роза! Кто там? Это Тамарочка уже пришла из женской консультации? – спросил из другой комнаты Семён Маркович и, высунув голову в дверь, оторопел.

– Мейлах? Какими судьбами? Вы совершенно не похожи на себя – тонкий,  стройный. Мы думали, что вы уже никогда не вернётесь к нам, только не могли угадать причину – сказал Семён Маркович и вопросительно глянул на гостя.

– Где Тамара, что с ней, почему речь идёт про женскую консультацию? – вместо ответа стал задавать вопросы растревоженный Мейлах.
– Ничего страшного с ней не случилось. Она вам сама объяснит, когда вернётся домой.

Кстати, а вот и она. Заходи, доченька, порадуйся нашему гостю. Это Мейлах – если ты его ещё не забыла за долгое отсутствие.

Тамара, не выражая восторгов, медленно копалась, снимая пальто и надевая домашние тапочки. В лицо Мейлаха она не смотрела и вообще вела себя как-то странно – сдержанно.

– Что случилось, Тамара? Почему ты ведёшь себя так отчуждённо. Я тебе объясню, что со мной произошло, ты всё поймёшь! – заговорил Мейлах и, приблизившись к ней, попытался обнять.

Тамара отстранилась. Прикрывая рукой лицо, она прошла в свою комнату, не пригласив войти  супруга, и закрыла за собой дверь. Мейлах стоял как оплёванный. Тамарины родители молчали. Затянувшаяся пауза выглядела до неприличия странной.

– Что же мне теперь делать? Уходить или оставаться? Вы даже выслушать меня не хотите. Если вы считаете, что я вам посторонний человек, то скажите мне об этом, а то я должен разгадывать ваши загадки.

Со мной случилась беда, я пострадал от несправедливости со стороны властей, а вы мне добавляете  проблемы, – не вдаваясь в подробности, объяснялся с родителями Тамары оскорблённый Мейлах.

Дверь Тамариной комнаты приотворилась, и оттуда послышался голос:
– Мейлах! Я не знаю, что с тобой произошло и знать не хочу! Порядочные мужья из дома не убегают.

 Ты убежал от своей Рахили, неизвестно ещё кто от кого убежал, когда ты был с Софьей Борисовной, наверно опять ты, так же, как убежал от меня! Простить тебе этого не могу. Занимайся своими побегушками, дальше.

 Я, без тебя сложа ноги, не сидела и теперь, слава Богу, – беременна. Ты здесь не причём, без тебя эти дела получаются лучше, чем с тобой. Ты свободен!

– Семён  Маркович! Что происходит в вашем доме? Я ни в чём не виноват ни перед кем из вас, а вы даже в комнату не пригласили, чтобы выслушать меня. Или это ваше обещанное ранее хорошее отношение ко мне, под моё радостное «спасибо»? Бесчеловечно получается.

 Если вы предлагаете покинуть вас,  я не против, но нужно к этому подготовиться – упаковать вещи, собрать документы, найти жильё и решить прочие сопутствующие вопросы.

Хоть бы предложили покушать с дороги, что ли… – рассуждал Мейлах. Семён Маркович сочувственно на него смотрел, кивая головой в знак согласия, а затем, помог ему снять верхнюю одежду и пригласил в зал.

– Роза! Быстрее ставь на стол всё, что есть! И водки не забудь принести из холодильника. Я буду потчевать уважаемого человека!

Розалия Григорьевна не привыкла, чтобы ей отдавали команды. Эту привилегию она сохраняла за собой, но на этот раз, почувствовав, кто в доме хозяин, мигом обеспечила требуемое, и, пожелав мужчинам приятного аппетита, скрылась в комнате дочери.

Два мужика, при наличии спиртного да ещё при хорошей закуске всегда не скучно проведут время, даже при условии, что встреча происходит не по самому радостному поводу.

 Разговор был непринуждённым, доброжелательным. Мейлах рассказал о своих приключениях. Семён Маркович слушал, сопереживал. К собеседнику он не имел претензий, но, огорчённый провинностью дочери, не знал, как  объяснить свершившийся факт с беременностью, не огорчая Мейлаха и не укоряя, Тамару.

В беседе у обоих мужчин время шло незаметно быстро. Семён Маркович напомнил Мейлаху, что они всей семьёй по-прежнему вечерами работают в ресторане. Их ансамбль самый популярный в городе – только в нём не хватает Мейлаха, заметил Семён Маркович и предложил поработать с ними в этот вечер. Мейлах не имел возражений.

Ресторанный репертуар не претерпел существенных изменений. Клиенты менялись, а предпочтения оставались прежние. Мейлах, отвыкший от внимания публики, сначала волновался перед сольным номером, но выпитое и добавленное, чтоб не волноваться, преобразило его.

 Желание показать Тамаре, кого она отвергла, – сделали его собранным, уверенным, знающим себе цену. После всего пережитого, после всех мытарств и несправедливостей он понял, что ему уже ничего не страшно и очередная история его не очень огорчила.

 Жизнь сложна, но прекрасна! В каждом новом дне можно искать своё счастье, если верить в него. Главное – он на свободе! Свободу может в полной мере почувствовать лишь тот, кто её лишался…

Оркестр заиграл знакомую мелодию. Мейлах с маракасами в руках, поддерживая бодрый ритм, выдвинулся вперёд и с горящими глазами, с энергией твёрдого, уверенного, окрылённого человека запел, используя свои стихи, написанные только что под всплеском всего пережитого:

Неспроста всплывает солнце и играет в облаках,
Неспроста таится сладость на обветренных губах.
И нельзя в большом и малом отрекаться от мечты,
Падать навзничь у подножья самой главной высоты.

Всё берёт своё начало там, где верные друзья,
Неспроста мои причалы там, где Родина моя.
И под парусом надежды в море жизни – не спеша
Только в шторме человечья раскрывается душа!

Неспроста всё ждёт возврата из небес и из глубин.
Мудрость жизни обретает иней сдержанных седин.
А когда дела закончим,  словно чувствуя вину
Ждут распахнутые руки ясноглазую жену!

Ресторанные клиенты - это не та публика, которая легко и с
интересом воспринимает серьёзные слова гражданского звучания, но на этот раз, песню слушали внимательно.

 По аплодисментам чувствовалось, что слова и музыка понравились. В зале находились не только постоянные местные клиенты и курортники. Прибыл из длительного круиза всем известный здесь теплоход «ЛИЛИ МАРЛЕН» и морякам хорошо были знакомы шторма, волны и ожидающие их ясноглазые жёны и слова песни были им близки.

Русскоязычные члены команды,  заглянувшие в ресторан, держались обособленно. Среди них была интересная женщина, которая смотрела на поющего Мейлаха с особым вниманием. Это была Софья Борисовна.

 Она смотрела и глазам своим не верила – в этом человеке такое поразительное сходство с Мейлахом, но только вот наличие волос мешало полному сходству. В её памяти всплыли события давно ушедших дней – прекрасно проведённое время, романтические встречи и неожиданный разрыв, в котором она винила только себя.

При кажущемся благополучии она была одинока и несчастна. Изнурительная работа, бестактные предложения начальников, требующих близости, с большей настойчивостью, чем выполнения должностных функций, постоянное замкнутое пространство тесной каюты, бескрайний простор бездонного моря и главное – отсутствие любимого мужчины   угнетали её.

Софья Борисовна ещё внимательней присмотрелась к поющему человеку и теперь уже с полной уверенностью узнала в нём Мейлаха. Щёки её зарумянились, глаза приобрели задорный блеск, и она стала ждать удобного момента, привлечь к себе внимание исполнителя дорогих её душе песен.

 Впрочем, решение пришло мгновенно. Она попросила у сидящего рядом сослуживца  заказать у солиста  песню для неё под названием «Пора рябиновой печали». Коллега немедленно подошёл к Мейлаху, объяснил желание и подождал, пока исполнитель сосредоточился, вспомнил слова, а затем, переговорив с музыкантами, утвердительно кивнул головой.

 Мейлах вышел на эстраду и в проигрыше под звуки плавной мелодии объявил, читая по бумажке переданной ему заказчиком: – «Песня посвящается присутствующей в зале многоуважаемой Софье Борисовне Кац!».

 Мейлах сразу даже не понял, что такое невероятное совпадение может случиться в его жизни. Времени на осмысление свершившегося не было. Музыканты уже два раза повторили проигрыш, а он никак не мог вовремя вступить и ждал ещё одного, с которого, вкладывая всю красоту своего голоса, душевность и волнение от предстоящей встречи, запел:

От костров рябины тихо веет холодом,
Журавлиным многоточьем меду строк.
Далеко ушла весна, но сердце молодо
На устах липуч и свеж медовый сок…

Он не просто пел, он летел в облаках  в  осенней прохладе к солнечной весне. Его крылья были распахнуты навстречу женщине, которой он не забыл, а последние события, только сильнее подхлёстывали его стремительный полёт для новой встречи.

 Зал ресторана был просторным, и среди сотни людей он не мог сразу определить местонахождения Софьи Борисовны. Она же, заметив, что Мейлах  не может зрительно найти её, встала и, приветливо помахав ему рукой, пошла к оркестру.

 Завершив последние слова песни, он сошёл с эстрады и двинулся ей навстречу, не предполагая, что она,  приблизившись, прильнёт к нему нежно, ласково и шепнёт на ухо:
– Здравствуй, дорогой, я верила, что мы непременно встретимся. Я жила этой надеждой!

Мейлах растерялся и не знал, что сказать. Музыканты призывали его вернуться на рабочее место. Он медлил. Разъярённая Тамара, положив на фортепьяно скрипку, скрылась за кулисой…

 Чтобы сгладить замешательство в коллективе, какую-то музыкальную композицию начала играть Розалия Григорьевна. Семён Маркович на саксе выворачивал удивительные звуки под неистовое соло ударника Гриши.

Хлюст, тот самый, известный щипач, стал ещё более известным, виртуозным контрабасистом, который в приливе творческой энергии впадал в такой неудержимый кураж, что даже трудно вообразить, как ловко он выщипывает ноты, выкручивая пируэты контрабасом, выдерживая бешеный ритм.

 Они с Гришей, чередуя свои соло, могли свести с ума  замысловатыми выкрутасами любую ресторанную публику. Чувствуя, что Мейлах произвёл впечатление, они выкладывались, чтобы успех перевести на себя.

Розалии Григорьевне с Семёном Марковичем ничего не оставалось, как на этом бешеном музыкальном ринге быть на одном уровне с инициаторами. Они так отработали музыкальную картинку, что зал взревел!