Часть3. Мне Не Страшно. гл. 21

Глава 21

В один из будних поздних вечеров Ольга возвращалась с работы из Санкт-Петербурга. Она ехала на электричке, уставшая и расстроенная неизвестным положением на работе и дома. Рядом сидел мужчина плотного телосложения в спецовке и пил пиво. Ольга смотрела в окно, в котором отражались лица едущих. Люди стояли, люди сидели, говорили и шутили, смеялись и решали рабочие вопросы. Павел должен быть уже быть дома, так как его новая работа находилась недалеко от Пулковского шоссе. Время на дорогу сильно сократилось с двух, а порой даже пяти часов в пробке, до часа или получаса. Павел мог при желании приезжать на обед, в свой обеденный перерыв.
Ольга набрала домашний телефон, где они жили. Трубку не поднимали. Она позвонила еще раз, подождала подольше времени. Никто не снимал. Она набрала мобильный телефон Павла. Вначале шли гудки, потом раздалось сообщение оператора, что «аппарат абонента выключен или находится вне зоны доступа».

Ольга положила телефон обратно в карман пальто. Девушка посмотрела в грязное большое окно вагона. Там мелькали раздетые деревья и  дачные домики. Объявили станцию «Детское село», двери электрички открылись, и люди вышли, а новые вошли. Вместе с новыми пассажирами зашли и проверяющие. Молодая девушка в синей форме и парень в омоновской форме попросили предъявить билеты. Многие из новых пассажиров, толкаясь, снова вышли из вагона.
Телефон Ольги зазвонил, когда двери электрички закрылись и поезд начал медленно отъезжать. Следующая станция была Олиной. Ехать всего семь минут.

Она вынула телефон из кармана – звонил Павел. Подняла трубку:

- Ты где? – первая задала вопрос она.

- Олечка, я тут, в Пушкине. Прикинь, заблудился. Тут все перекопали, сволочи…

- Заблудился? – не поверила Ольга. Как можно заблудиться в городе, когда ты знал его с детства? Весь, вдоль и поперек. – Ты в Пушкине заблудился?

- Да, но сейчас выезжаю домой. Тебя у вокзала встретить?
Ольга хотела спросить, почему он в Пушкине, что там за дела у него. Хотела спросить, почему телефон был отключен и до него нельзя было дозвониться. Но была настолько уставшей и вымотанной, что ответила:

- Как хочешь, но у меня сумки.

- Хорошо. Я буду ждать, – ответил Павел и положил трубку.
Ольга встала с деревянной скамейки, накинула сумочку на плечо, подняла с пола два пакета с продуктами, прошла на выход. В тамбуре уже стояли люди. Но их было немного. Два молодых парня и женщина лет сорока. Ольга встала слева от входа в вагон, у дверей,  которые не открываются на этой станции. Поставила пакеты на пол и закурила. Женщина посмотрела на Ольгу и покачала головой, парни продолжали смотреть на нее и наблюдать, как она курит. Один из них вскоре отвернулся и стал смотреть в окно. Другой продолжал изучать ее. Ольга смотрела в немытые стекла дверей электрички. Пронеслись деревья, переезд, и вот они въехали на мост, стук колес изменился, и через две  минуты снова въехали на твердую почву. Электричка стала тормозить. Сумки с продуктами чуть-чуть съехали со своего места. Послышался скрип тормозов. Через минуту электричка остановилась и дернулась. Объявили остановку «Павловск». Оля прошла вправо, где двери открываются, и, пропустив парней и женщину вперед, вышла из электрички. На перроне велись строительные работы. Меняли корпус станции. Доски и обрезки арматуры валялись прямо на пути прохожих. Люди переступали через острые железки и спускались в подземный переход. Потолок перехода был сырой, и краска вздулась. Пройдя вниз ступенек шесть, люди оказывались в темном коридоре, где на асфальте были лужи и грязь. На выходе из туннеля висела убогая тусклая лампочка. Люди шли, толкаясь, обгоняя друг друга.  Все они  спешили на автобус, который подъезжал прямо к выходу из перехода, на автобусную остановку.

Ольга шла, опустив голову, и уговаривала себя потерпеть чуть-чуть, ведь скоро она увидит машину Павла и он заберет тяжелые сумки с продуктами.

Она прошла остановку. Прошла почтовый ларек, где Павел покупал для Любови Леонидовны свежий номер журнала «Дом-2», и уже виднелась «Пятерочка», но машины не было видно. Пошел дождь. Зонта не было. Ольга отошла в сторону от тротуара, поставила сумки и достала телефон. Набрала номер Павла, но телефон оказался снова вне зоны приема. Ольга пыталась закурить, но ветер и дождь гасили пламя зажигалки. Лишь в третий раз ей удалось прикурить. Скурив три сигареты, Ольга решила идти пешком до дома. Десять рублей на проезд стало жалко. Она сэкономит на проезде, зато сможет оплатить билет на электричку завтра. Подняв сумки с продуктами, она не спеша пошла вдоль  проезжей части. Дождь намочил волосы девушки, и с носа капали слезы: ручки от пакетов больно врезались в плоть ладони и терли невыносимо. Сделав шагов десять и изрядно отойдя от вокзала, позади себя услышала автомобильный сигнал. Павел, увидев ее сквозь пелену дождя, пару раз нажал на клаксон. Ольга обернулась. Она увидела, как Павел вышел из машины и, не сдав на сигнализацию, побежал к ней. Ольга пошла навстречу.

- Я тебе сказал, где ждать? Ты чего пошла? – подбежав к Ольге, напал с вопросами Павел и забрал сумки из рук жены.

- И я еще виновата? Почему телефон опять не брал? Что с тобой происходит?!

- Ну, вот, опять начинается! – вздохнул Павел. – Пошли к машине, – они быстрым шагом направились к машине. Ольга села в «семерку» на переднее сидение. Павел открыл багажник и поставил туда пакеты, потом плюхнулся в кресло водителя, завел машину.

- Сейчас надо одно дело сделать. Ты со мной или отвезти домой? - Ольга настолько устала, что ничего не ответила. Павел решил, что это значит, что жена едет с ним. Они тронулись, на стоянке у вокзала развернулись и выехали к светофору. Горел красный свет. Машин было мало, уже было начало одиннадцатого. Дождь заливал лобовое стекло, дворники  еле-еле справлялись.

- Куда едем? – спросила Ольга. – Опять в Пушкин?

- Да. Ты когда звонила, такой голос был, что я решил встретить тебя, а потом снова вернуться и решать свои дела. Сильно устала? – заботливо говорил Павел.

- Устала. Очень. Да, – сумбурно ответила девушка.
Машина проехала под мостом, по которому недавно прошла очередная электричка, сделала несколько поворотов, проехала несколько улиц и перекрестков, у вокзала в Пушкине свернула направо и оказалась в паутине дворовых пересечений. Дождь немного ослаб, и вокруг стали видны высокие бетонные фонари.
Павел припарковался с лицевой стороны пятиэтажного дома. Серая пятиэтажка светилась почти всеми окнами многочисленных квартир.

- Ты посиди минуты две, я сейчас приду, – сказал Павел, вынимая ключи из замка зажигания.
Он вышел из машины и побежал во двор. Ольга посмотрела в зеркало заднего вида, но его черная куртка слилась с косыми разводами дождя. Прошло пять минут, десять, но Павел не возвращался. Вскоре в машине стало холодно. Ольга поднесла руки и согрела их своим дыханием.
Дождь утих, оставив разводы и еще свежие тонкие ручейки из капель. Голова  разрывалась от мыслей и сильно болела. Но тут Ольга вспомнила, что за целый день она съела всего один пирожок, что купила на Витебском вокзале, как только приехала на работу. Хотелось спать. Мысль позвонить отпала сама собой, когда заднюю дверь  со стороны водителя  открыла девушка и села в машину. Следом появилась трехлетняя девочка в красной шапочке и розовом пуховике и забралась к девушке на колени. Павел захлопнул за ними дверь и сел за руль.

- Долго мы? – спросил он, беря Ольгу за руку. Ольга не ответила, и Павел продолжил: – Это Красных Женька, я про нее говорил как-то. Ну, сестра Лешки. Помнишь? – Ольга кивнула, хотя смутно представляла, кто это. - А это Виточка! – ласково продолжил он, смотря на дорогу, оторвав одну руку от руля, показал, не глядя на ребенка. – Знакомьтесь.

- Очень приятно, - протянула руку Красных, но Ольга только повернула голову в ее сторону, осмотрела и кивнула.

Женька убрала руку, явно смущенная. Павел разговаривал всю дорогу и с Красных и с ее дочкой Витой. Он очень любил детей и до сих пор мечтал о дочери, хотя бы не родной.
- Оль, прикинь, Женька назвала дочь мужским именем! – возбужденно сказал Павел, явно ожидая диалога.
Но Ольга, смотревшая в окно машины, повернула голову и лишь устало улыбнулась.

- Вита, от Виталия! – рассмеялся Павел. - И кому ж в голову такое пришло? Тебе, Женька?
Женька кивнула и настороженно посмотрела на Ольгу, которая будто отгородилась и была сама по себе. Будто она и не находилась в этой «семерке». Ольга заметила растерянный и недоумевающий взгляд Красных в боковое стекло машины.
- Ты потерпи немного, сейчас мы Женьку отвезем к одному челу, потом заберем и поедем домой. Я приготовлю еду сам, - заботливо говорил Павел Ольге. - Наверное, только утром и ела…

- Так нельзя, любить себя надо! – поддержала Красных Женька Павла. – Паша тебя любит, знаю.

Ольга слабо улыбнулась. Ей ничего не хотелось: ни есть, ни спать. Ей хотелось ехать и ехать на машине, разрезать фарами вечерний мрак, слушать приглушенное радио и курить. Выдыхать дым в приоткрытое окошко и сидеть с закрытыми глазами. Или с открытыми. И смотреть на ленту-дорогу, подпрыгивать на ямах, видеть ряды столбов-фонарей и ни о чем не думать.

Заметив, что Ольга сжала ноги и греет руки, Павел включил печку. Они ехали и ехали. Выехав к Федоровскому, он пропустил очередь машин на Московском шоссе, чтобы оказаться на другой стороне трассы. А потом, оказавшись на трассе, они ждали, пока можно будет повернуть на Колпино. Сколько раз Ольга и Павел тут проезжали, столько раз жалели, что нет светофора, который существенно разгрузил бы Московскую трассу, обозначенную на картах «М-10», и позволил избежать аварий в следствие «бычелобства» водителей.

Свернув на повороте, дальше двинулись по Петрозаводскому шоссе, затем свернули на улицу Южную и проехали железнодорожную станцую «Саперная», недалеко Ольга отметила АЗС, когда и ее проехали, машина въехала на небольшой мост, и они снова оказались на улице Южной.
Было темно, и дорога освещалась плохо, но Ольга помнила это место. Это улица Южная, дом 31. У нее больше была развита память зрительная, и она вскоре опознала трехэтажный желтый дом, где, как Павел говорил, жил его друг Игорь. Они точно сюда приезжали два раза, но Ольга тогда не знала зачем. Сейчас, в темноте, Ольга отчетливо видела два желтых окна на первом этаже. Павел завернул во двор и встал у осины, в трех метрах от дома. Он набрал номер и заговорил в трубку:

- Ну, мы на месте. Мясо у тебя еще? Хорошо. Выходим. Со мной Женька. А? Что? Хорошо, - закончил Павел разговор. Он взял руку Ольги, холодную, и слегка сжал в своей. – Я скоро, зайка.

Павел вышел из машины, следом за ним вышла Красных. Они шли, пригибаясь и прячась. Ольга проводила взглядом два удаляющихся пятна и повернулась к ребенку. Вита начинала капризничать и тихонько рвалась выйти за мамой из машины. Ольге пришлось разговаривать с ребенком.

- Значит, тебя Вита зовут? – поворачиваясь к девочке, начала Ольга.

- Да, - ответил испуганный ребенок.

- А сколько тебе лет, дорогая?
Малышка показала три пальчика и протянула маленькую ручку почти под нос Ольге:

- Вот сколько!!!

- Три? Три годика! – воскликнула Ольга, будто сделала открытие. – Да ты совсем большая девочка!

- Я к маме хочу! – отодвинувшись вглубь машины и вжавшись в сидение, протянула девочка.

- Сейчас мама придет, – разглядывая ребенка, успокаивала Ольга.

- А куда мама пошла?
Ольга грустно улыбнулась. Сказать ребенку правду, что мама пошла за дозой? Не поймет. И, минуту подумав, она ответила:

- Она с дядей Пашей пошла по делам. Они придут сейчас. Не бойся, я с тобой.

- Мне нужна мама! Мама нужна! Мамаааааа!!! – вдруг заплакала девочка и начала пытаться открыть дверь машины, сильнее дергая за ручку.

- Сейчас мама придет. Ой, смотри! – пытаясь занять Виту, начала Ольга, и девочка заинтересовалась и притихла. - Смотри, какие у тебя штучки на пуховике! Какие красивые, - вглядываясь в вышитые бабочки на пуховике, сказала Ольга. – А что это?

- Это? – перестав плакать так же быстро, как и начала, спросила Вита и показала на бабочку: – Бабочка!
- Красивая! – с восхищением выдохнула девушка.

- А вот еще бабочка! - приподнимая  розовый пуховик и тыкая пальцем на вышитую бабочку на джинсах, хвасталась девочка.
Ольга заметила, как впереди обозначились два темных пятна. Они двигались к машине. Это оказались Павел и Красных Женька. Они шли быстрым шагом, молча.

- Ну, как вы тут? Замерзли? – садясь в машину и вставляя ключи в замок зажигания, спросил Павел.
Только тут Ольга заметила, что ее муж не оставил ключей в машине, а взял с собой. Боялся, что она уедет?

- Вита нормально себя вела? – садясь на заднее сидение позади водителя, спросила  мать девочки.

- Как все дети, - слегка улыбнулась Ольга и добавила: – К тебе рвалась.

- А как же, Витка мамина дочка! Утю-тю! – обнимая ребенка и целуя в щеку, гордилась Красных.
Машина снова тронулась. На приборной панели часы показывали начало двенадцатого. Заметив, что Ольга посмотрела на время, Павел поспешил сказать:

- Сейчас Женьку отвезем с малой, и домой.

- Все нормально? – спросила Ольга Павла.

- Да, - коротко ответил муж и придал газу. Машина взревела: Павел забыл переключить на нужную скорость. Он посмотрел на свою жену, видимо, ожидая колкой фразы или неодобрительного взгляда, но Ольга продолжала хранить молчание и смотреть в темноту улиц.
Синяя семерка остановилась снова у серой пятиэтажки в Пушкине, из машины вышли Павел, Красных и Вита.

- До свидания, Оля! – попрощалась Женька. - Приятно было познакомиться с тобой.

- Я только провожу, - поспешил сказать Павел.

- До свидания, Женя, - без эмоций ответила Ольга, только ради приличия. Ей совсем не нравилось, что Павел продолжает общение со своими старыми подругами и друзьями, которые привели его в места не столь отдаленные. И потом ей не понять было, зачем рожать ребенка, если сама наркоманка? Внутренне даже защищала Красных, зная, что она работает парикмахером и старается заботиться о дочери. Но какое будущее у ребенка, если оба родителя наркоманы? В свою очередь, перенося ситуацию на себя и Павла, успокаивалась тем, что Павел не принимал тогда свое «лекарство» и она не наркоманка, а его жена. Но на душе легче не становилось.

Двери в машине закрылись, и Ольга вновь оказалась одна. Она достала пачку сигарет, открыла, увидела, что там одна сигарета, и, подумав, снова положила пачку в карман пальто.  Посмотрела вокруг на дома и улицы, на разноцветные зазывальные огни игровых автоматов, зевнула. Кинула взгляд в зеркало заднего вида и увидела, как Красных дает пакетики фольги  Павлу.

- Черт! – выругалась она и достала пачку сигарет. Вынула последнюю сигарету и нервно прикурила. Ей было стыдно за себя, ей было стыдно, что она так живет. Внутри себя казнила, ведь она – воспитанная и порядочная. Как она может за этим наблюдать? Как может ездить в одной машине с наркоманами? Как может это принимать? А если не может принимать, то почему не уйдет? Голова опять заболела с новой силой. Ольга откинулась на спинку кресла, сделала затяжку и закрыла глаза. Слезы подкатывали к горлу, и захотелось выть. Выть, как воют волки, – громко и протяжно и… долго, обязательно запрокинув голову. Навзрыд разреветься и реветь до тех пор, пока нос не забьет соплями, а слезы не кончатся. Но нет. Нельзя. Эмоции лишние в это время. Одинокая слеза выкатилась из правого глаза, Ольга смахнула ее со щеки. Вновь затянулась, подумала: «Наркоманы – люди? Или нелюди?!»

- Ну, вот, - садясь снова за руль, начал Павел, - сейчас приедем домой, поедим. Я массаж тебе сделаю. Ты как? Нормально?

- Нормально, - выдохнув дым в сторону, устало ответила девушка.

- Ну, что такое? Что-то болит? – обгоняя машину, спросил он.

- Все нормально, я просто устала, - после недолго молчания ответила Ольга. Она хотела сказать, что болит душа, но, подумав, не стала озвучивать правильный ответ.

Когда они подъезжали к дому, Ольга спросила:
- Зачем вы ездили к Игорю?

- Ты  тоже ездила, - зло ответил Павел. - Дела решать…

- Я видела, как она тебе давала пакетики… Тебе что, уже не дают? Недоверие или денег должен?

- Я же сказал тебе, что уменьшил дозу. Я же пробую, и ты видишь, как стараюсь завязать. Разве нет? - паркуя машину, ровняя по линии, пытался сохранять спокойствие Павел.
- Да. Ладно. Хорошо. Проехали, – выходя из  машины, спокойно ответила девушка.

- Я тебе не лгу. Ты мне веришь? – доставая пакеты с продуктами из багажника, спросил парень.

Дождь закончился. Ольга вытащила пустую пачку из-под сигарет из кармана пальто и выбросила на асфальт. Павел щелкнул сигнализацией для машины, и они пошли  к подъезду.

- Так ты мне так и не ответила, - заходя внутрь подъезда, твердил Павел.
Ольга открыла ключом домофон и пропустила вперед себя мужа.

- Паш, я устала… - поднимаясь по ступенькам, тихо ответила Ольга.

***
               Прошло две недели, как Павел уверял Ольгу, что снизил дозу, что они почти победили. Что его уже не тянет и осталось только не напоминать об этом. Ольга не видела ни шприца, ни газет, ничего, что выдало бы обман. Она проверяла карманы куртки и карманы брюк. А когда оказывалась в машине, искала под ковриками, в бардачке, у коробки передач, во всех потайных местах, что могла придумать женская фантазия. И, не находя ничего подозрительного, с одной стороны радовалась, с другой – начинала себя винить за недоверие, а с третьей – все-таки что-то глодало ее изнутри и скребло в душе.

Павел часто теперь был в настроении, его не ломало. Он соображал, и между ними уменьшилась частота ссор и скандалов. Ольга успокоилась и снова могла спать в обнимку с мужем. То, что он ничего не принимал, выдавали признаки улучшения состояния: Павел мог спать, он более или менее ел. Он мог помыть посуду, приготовить еду. Павел снова стал тем человеком, с которым можно жить.
Вскоре Ольга стала мечтать о будущем. Оба стали планировать поездку в Москву и на море. Говорили, что Ольга может пригласить к ним в гости свою подругу с ребенком, и многое другое.

Но все равно что-то точило внутри, червячок сомнения ел и ел девушку. Она отмечала все изменения настроения и порезы Павла. Однажды, заметя ранки на кистях Павла, в районе вен, осторожно спросила, где поранился. Ответ был вполне правдоподобный: Павел сказал, что работа у него такая - строитель и он всегда может где-то пораниться. Но мелкие точки на кистях не давали покоя Ольге. Вычитав в интернете места уколов, Ольга при близости тщательно изучала тело Павла. Поднимать этот разговор снова - было все равно как находиться  в миллиметре от ножа. Вопрос о доверии становился камнем преткновения, и Павел мог сорваться снова.  Существовала грань, перейдя которую ничего уже нельзя будет вернуть.

В один из последующих дней, когда Ольга приехала с работы около десяти вечера, она обнаружила Павла, лежащего на застланной кровати лицом вниз. Он лежал неподвижно. Но не спал. На секунду девушке показалось, что Павел умер, но потом она заметила, как он тяжело дышит. Тихо разулась и присела на край двуспальной кровати. Положила ему на голову  руку.

- Ты как? – шепотом спросила она.
Павел молчал.
- Ты как, Паш? Ты потерпи еще чуть-чуть, у нас почти получилось. Еще неделька… -  пытаясь повернуть его на спину, убеждала Ольга.
Павел сопротивлялся. Он не хотел переворачиваться.
- Паша? Паша! Ты опять?
Павел молчал. Он приготовился к очередной попытке Ольги его перевернуть, сжался и подтянул руки к плечам, схватился за жесткое коричневое покрывало с белой оборкой.
- Покажи мне глаза! Я должна видеть твои глаза! – вдруг закричала Ольга. Это единственно правильный классификатор принятия наркотика, и узкие зрачки - одно из последствий, которое не скрыть в течение дня. В этом случае глаза  действительно не могут врать.

Неожиданно Павел сам перевернулся, приподнял голову и, не моргая, пристально посмотрел  на  нее секунды три-четыре, затем снова перевернулся лицом к подушке.

«Зрачки опять узкие!!! Опять! Снова два месяца борьбы впустую!» - Ольга тут же взорвалась слезами и начала бить мужа по спине, рукам, ягодицам, ногам. Она вкладывала всю злость в кулаки, всю свою беспомощность, все отчаянье, но Павел лежал спокойно и не сопротивлялся.

Он намеренно позволял себя бить.

Ольга спустилась на коленях вниз с кровати, села на пятки. Тушь потекла, и помада размазалась по щекам. Она истерила и не могла успокоиться. Павел лежал на кровати еще минут пять, потом сел, свесив ноги вниз. В таком положении получалось, что  девушка сидит в ногах Павла.

Ольга предприняла несколько попыток успокоиться. Она сделала пару вдохов и выдохов, глубоких настолько, насколько позволяли легкие.
Всхлипывая и производя непроизвольные движения головой, смотрела в пол. «Неужели конец? - думала она в тот момент. - Неужели это все?»
Ольга подняла голову и посмотрела на Павла.
- Сскажжи, что я нне ннужна теббе, и яя уййдду. Сскажжи, ччто нне ллюбишшь мменя ппряммо вв глазза, сскажжи ммне! – заикалась Ольга.
Молчание.
- Сккажи! Ххваттит мменя муччить! Яя жже живой ччеловек! – запинаясь, прокричала Ольга. – Я жже ппока жживая! – безудержный поток слез хлынул из глаз, стекая по щекам и подбородку. Капли падали ей на коленки. Но спустя пару минут Оля взяла себя в руки, сделав опять два длинных вдоха и выдоха. Теперь она почти не запиналась, ей хватило воздуха на предложение.

Она повернулась к нему, приподнялась и, стоя на коленях, взяла его голову в свои холодные руки.
- Если ты не любишь, если я ничего не значу для тебя, клянусь – я уйду, – держа в  ладонях его угловатое лицо, спокойно сказала Ольга.

- Я не люблю тебя… -  твердо ответил Павел, отведя глаза в сторону.

- Нет, смотри сюда! – и девушка показала на свои расширенные паникой и страхом глаза. – В глаза, Паша, в глаза!!!

- Я не люблю тебя! И ты не нужна мне! - вглядываясь в зеркала души жены, крикнул он и резко убрал от своего лица ее руки.
«Он сказал «Я тебя не люблю». Он сказал «Ты не нужна мне!». Тогда зачем все это? Зачем эта борьба? Зачем такие жертвы? Ради чего? Ради кого?» - Ольга спокойно встала с колен. Отряхнула их, будто к ним прилипла высохшая прилипшая грязь, обошла письменный стол, что стоял у входа, наклонилась к напольной полке и вытащила из ряда книг их семейный  фотоальбом.

Она решительно вытерла слезы с лица, развернулась к Павлу, бросила альбом с фотографиями на кровать, попав им ему по руке.
- Рви! Я не хочу, чтоб что-то осталось!

Павел молча встал с кровати, взял в руку фотоальбом и прошел во вторую комнату.  Та планировалась как детская в мыслях Ольги. В ней стояла тумба с телевизором, небольшая тахта, старое кресло, на которое при желании можно было забраться с ногами. На окне, маленьком и грязном от капель дождя, с большой трещиной книзу, висели желтые шторы в коричневую широкую полоску и старая желто-белая гардина. К окну были приделаны узкие  подоконники, на которых Ольга поставила два цветочных горшка с фиолетовыми фиалками.

Теперь же эта маленькая комната стала комнатой Павла, где он спал и смотрел телевизор; где был в одиночестве и делал свои процедуры; где по ночам много курил и ел шоколад втихую, и прятал плитку лакомства под матрас; где ему было плохо и где  пытался переламываться; где весь мокрый, с ужасным запахом едкого от разлагающегося тела пота он проводил бессонные ночи; где плакал от боли физической и от боли душевной; где, наконец, думал о вечном - жизни и смерти.

Ольга слышала, как он рвет фотографии на части, а некоторые на несколько частей. Там, за стенкой. Там, в той комнате. В детской. Она села на кровать и зажала руками уши. Она чувствовала приступ гнева и отчаянья. Она чувствовала предательство и унижение. Она чувствовала боль и потерю. Отняв руки от ушей, сжала в кулаки. Ее использовали и об  нее вытерли ноги.

«Я  не люблю тебя. Ты мне не  нужна!» - звучали слова в ее голове снова и снова. Будто кадр из фильма поставили на повтор, а оператор заснул и не видит дефекта заезженной пленки.
Этот  звук, звук рвущихся фотографий. Неужели можно так просто забыть прошлую жизнь?  Неужели так легко выкинуть часть жизни на помойку?
Она ненавидела Павла. Она ненавидела себя. Она ненавидела все вокруг.
Ее пальцы прикоснулись к тяжелой хрустальной вазе, что стояла у кровати на прикроватной тумбочке. К той, что купила на распродаже в маленьком подвальчике на  Площади Восстания. Так понравилась… и цена всего сто рублей.

Ладонь обхватила  по кругу вазу, холодные пальцы встретились друг с другом. Будто на шее. Одним движением вынула пластмассовые цветы – колокольчики. Они бесшумно упали на  паркетный пол.
Ольга ворвалась в маленькую комнату. Павел рвал в тот момент их свадебные фотографии.

Он все видел, но не стал сдерживать. Ольга замахнулась вазой и с криком обрушила  ее на голову своему любимому.
Секунды  решали все.
Когда до макушки Павла остался ничтожный сантиметр, внутри Ольги сработал механизм  «стоп!», будто в каком-то поезде сорвали «Стоп-кран», этот красный рычаг…
Она вдруг поняла, что может убить. Тут не возникало ошибки. Ваза была тяжелая, и сил бы хватило. Ей стало страшно за себя. Ольга опустила хрустальную вазу, та тянула вниз, напрягая все жилы внутри руки. Тяжело было ее держать. Ольга стояла в шоке. В шоке от себя.
Павел не шелохнулся: как сидел на тахте и рвал фотографии, так и продолжал их рвать.
Когда Ольга еще стояла, замерев, пытаясь осознать свои поступки, Павел поднял голову, посмотрел на нее, скривил губы в улыбке.

- Не смогла? Трудно это? Убить?
Ольга молчала. Она поставила вазу на пол. У нее дрожали ноги и тряслись руки. Немного подумав, Павел порвал еще одну их совместную фотографию.

- Убирайся! Я устал от тебя! Уходи!

- Я не хотела… я не знаю… как это… я…

- Я сказал, уходи! – повторил Павел и встал с тахты.
Ольга направилась к выходу из комнаты, но, дойдя до двери, неожиданно развернулась и взялась за косяки дверного проема.

- Паша, - подняла  на него глаза, - не надо...
Павел подошел вплотную к девушке, между ними не осталось никакого расстояния, и легонько толкнул ее. Ольга удержалась:

- Не надо! Зачем? Я же хочу помочь!!!
Павел посмотрел ей в глаза. Он видел ее насквозь, он был хорошим психологом. Он знал, куда бить, чтобы было больнее. Ольга отвернулась. Она не выдержала взгляда. Всегда могла, а сейчас – нет.

- Ты ведь жалеть будешь. Ведь пройдет это, и…
Павел вновь посмотрел на нее, приблизил максимально лицо, повернул его вправо. Ольга поняла: один его удар, и все. Один удар. Один.
Она сузила глаза. Пальцы добела вжались в межкомнатную белую дверь.
«Зачем?» - подумала девушка, как Павел вновь толкнул ее.

Девушка, как кукла, вылетела в прихожую. Падая, она смела ключи, косметику, что находились на подвесной деревянной полке у зеркала. Стукнулась головой о стенку и о выступ полки. Она упала на бок, чувствуя под собой подошвы зимних сапог и осенних кроссовок.
Павел смотрел на нее из маленькой комнаты, и лицо его было каменным.
Ольга встала. Нет, она не плакала. Слез не было. Прошла в зал, сорвала со стены две их фотографии, что прибила три месяца назад над изголовьем кровати, разбила стеклянные рамки, вынула глянцевые изображения, разорвала на четыре части:

- Если б ты умер, мне стало бы легче!  - выкрикнула она,  бросая кусочки фотографий на пол и топча их.
Павел со всей силы хлопнул дверью, с наличника осыпалась штукатурка, Оля поняла, что он услышал ее слова.

***
                Время остановилось, хотя настенные часы, круглые, с коричневым циферблатом, на котором выделялись бело-золотистые цифры, показывали семь вечера.

Ольга умылась, стянула с себя шелковый халат, надела комбинацию и легла в постель. Она включила телевизор и невидящим взглядом стала смотреть в экран.

От мыслей лопалась голова. Где-то внутри плачущий взрослый придумывал  и строил план побега. Побега от реальности - ребенок, план побега от любимого - взрослый. Как назло, память крутила счастливые моменты совместной жизни. Ольга злилась. Злилась на себя за свою доверчивость, за свою слабость, за свои чувства.

Прошло еще два часа, а они так и сидели каждый в своей комнате, не разговаривая друг с другом. Воздух в квартире был заполнен дымом сигарет. Оля много курила, нервничала, Павел тоже. Она полулежала в постели, Павел – на тахте. Дверь в маленькую комнату была по-прежнему закрыта. Штукатурка разнеслась по всей квартире, когда они по очереди выносили в мусорное ведро переполненные пепельницы и возвращались каждый к себе. В это невозможно было поверить. Сцена с вазой и решение расстаться  не укладывались в голове. Это была шутка, наверно. Жестокая шутка. И ему и ей не хотелось в это верить. Конечно, давно следовало принять решение, потому что жить, как раньше, уже было нельзя. Ольга сама требовала решения, и вот, вот оно было  принято.

Оля посмотрела на пол у кровати. Спустилась вниз и подобрала уцелевший фрагмент. На нем они праздновали наступивший две тысячи седьмой год. Оля залезла вновь под одеяло и прижала к груди клочок фотографии.

На часах было около полуночи. По телевизору начались глупые шутки, и не шло ни одного нормального фильма. Оля выключила телевизор. В комнате стало темно. Она продолжала полусидя лежать в постели и смотреть в темноту. Мысли путались, спотыкались, падали, поднимались. Оля убрала с одеяла пепельницу, поставила рядом, на прикроватный столик, где стояла эта ваза с пластмассовыми разноцветными колокольчиками. Глаза пекло от слез.

Оля не заметила, как Павел тихо подошел к порогу комнаты. В нерешительности остановился на пороге, посмотрел на нее… Поняв, что жена не против его присутствия, осторожно подошел к кровати.
В темноте выделялся его силуэт - высокий и худой.

Павел сел на кровать, посмотрел на Ольгу, но она опять не проявила внимания. Он смотрел долго и мял руки, будто хотел говорить, но не мог. Потом отвернул одеяло и лег рядом с ней. Ольга продолжала сидеть полулежа, и, кажется, она даже не моргала. Павел видел, как опухло лицо жены от слез, он чувствовал ее тяжелое дыхание. Он повернулся к ней и положил свою руку ей на талию, поверх одеяла, уткнулся лицом в ее бок, в красную сорочку. Обнял.
- Прости меня, если сможешь. Прости. Я люблю тебя, правда. Это единственная правда, которая имеет смысл. Прости, я не могу без тебя. Прости меня, что толкнул. Больно, да? Прости… Я не хотел. Это все дрянь эта…

Оля молчала.
- Ты сама виновата, видишь, в каком я состоянии? Не трогай меня в таком состоянии. Думаешь, мне хорошо оттого, что мы ругаемся?
«Ругаемся? - подумала Оля. – Всего лишь ругаемся???»

- Я люблю тебя. Ты самый близкий и родной мне человек. Я не знаю, как ты все это выдерживаешь. Я же не зверь какой-то, я все понимаю, роднулечка…
Сердце Ольги сжалось: «Может, и правда, не надо было лезть к нему? Он же предупреждал». Она положила свою руку на него.

- Ты мне нужна, – прошептал Павел.

Оля спустилась с положения полусидя и коснулась спиной матраса. Руки Павла продолжали ее обнимать. Неожиданно он задел правый бок, которым Ольга стукнулась, падая в прихожей, и она  застонала.

- Прости, – Павел целовал лицо Ольги. – Прости. Больные люди, такие, как я, они долго живут. Так что я обречен гореть на этой земле, не грусти. Многие люди ждут судного дня, для меня он уже наступил, потому что я уже горю в этом адском пламени. Но у тебя есть надежда спастись, у меня же – нет. Я устал убегать от себя, устал обманывать себя, что живу. Ведь я мертв уже давно. Ты боишься смерти? Я видел ее, но меня почему-то не берут ни в ад, ни в рай. Я должен тут маяться, и я не уверен, что жив. Мне больно на тебя смотреть, я же животное. Я не человек уже. Понимаешь? Почему ты со мной? Почему? Я не заслужил тебя, даже грамма твоей любви. Уходи, - он положил ладонь себе на грудь, опустил голову, замолчал. Но через секунду поднял голову и посмотрел ей в глаза: – Вот здесь болит, не могу я тебя губить, люблю я тебя. Тут болит, - и он что есть силы стукнул себя в сердце. - Тут! Уходи! Уходи!
Он заплакал. Ольга обняла Павла, прижала к груди.

- Все будет хорошо. Мы справимся. Мы сможем.

***
- Тебе надо это отпустить, - прервал мое повествование доктор.

- Как?

- Надо не вспоминать о…

- Вам легко говорить!- криво улыбнулась я.

- Тебе надо…

- Надо???

- Найди себе новые впечатления. Познакомься с другими людьми. Сходи на дискотеку. Запишись на курсы…

- Не хочу.

- Не хочешь знакомиться или не хочешь забывать? - спросил меня доктор.

- Знакомиться…

- Познакомишься - получишь новые впечатления. Они вытеснут те… воспоминания.

- А что делать со старыми? Воспоминаниями. Если б я могла приказать. Только память ведь не собака, команд не понимает…

- Зря ты так думаешь. НЛП очень хорошая вещь, как раз основана на командах. Ты не хочешь - вот это твоя проблема. Пойми, пока ты живешь прошлым, настоящее тянется из него, а будущему просто нет места. Да-да. Нет. Оно занято, – спокойно говорил доктор в этом кабинете, где не было ни одних часов.

- Не хочу, чтобы меня считали слабой, - смотря в пол, пробубнила я.

- А кто тебя считает слабой?

- Не знаю. Думаю, многие. Теперь я часто плачу, а это слабость…

- Для мужчин - да, – согласился доктор.

- Для меня тоже. Ведь я умею терпеть боль. Я всегда считала, что, родившись сильной, нельзя стать слабой.
- Да в чем ты видишь свою слабость? Объясни, наконец! – сердито спросил доктор.
«По-моему, я вывела его из себя», - мелькнула мысль. Но я молчала. Я не знала, что ответить. Слабость в любви? Глупо звучит. Ведь это чувства, а они всегда подчиняются разуму. Я посмотрела на пальцы рук, перевернула ладони кверху. Какое можно придумать оправдание?

- Наверно, я всегда требую невозможного, – вздохнула я. «Ты ведь не поверишь больше никому?» - пискнул внутренний голос.

- Отчасти. Ты же понимаешь, что все мы разные. И никто не может залезть тебе в голову и прочитать, что ты хочешь, а что нет. Ни один человек не способен, пока ты не скажешь.
- А вот Павел мог… - сказала вдруг я и почувствовала, что слеза вот-вот скатится вниз по щеке.   

Доктор смотрел на меня, боясь нарушить что-то невидимое и неосязаемое вокруг меня. Наконец он не выдержал и сказал:
- Не надо сдерживать эмоции. Не надо сдерживать слез, в данном случае. Пусть это выйдет сейчас, чем потом отразятся переживания в болезни. Дай напряжению уйти. Как же ты получишь новое, если закрылась со всех сторон? Так не пойдет.
Я снова нервно закурила. За окнами уже давно не было света.

- Наверно, сейчас уже глубокая ночь? - спросила я, видя почти пустынные улицы. Хотя в таком городе, как этот, и ночью кипит своя, иная жизнь. Может, причина в том, что окна выходили на улицу Трефолева.

- Не беспокойся о времени. Мы сами его устанавливаем, ведь стрелки на часах - лишь кусок металла. Устала? – спросил доктор после минутного молчания.

- Ужасно.

- Еще кофе?

- Можно.

Я вернулась и села на диван. Доктор снова взял мое запястье, послушал пульс.
- Ээээ, дорогуша, нет. С кофе завязываем. Давай, вдох-выдох. Еще. Молодец. Вдох–выдох, разожми свои руки. Пусть они спокойно лежат. Давай, продолжаем.
И я продолжила.