Глава 69. Алексей Константинович Толстой

(1817—1875)

Великий русский национальный поэт Алексей Константинович Толстой, на мой взгляд, по сей день не получил должного признания у себя на Родине. Редко встретишь любителя поэзии, кто бы ни говорил о нём с величайшим почтением и любовью, но творчество Алексея Константиновича, его биография не изучаются должным образом в школе, знают о нём гораздо меньше, чем о его прославленных родичах-романистах, хотя — позволю себе высказать крамольную для многих мысль — в духовном плане для России он сделал гораздо больше, чем оба эти родича вместе взятые. Повторюсь, это сугубо моё мнение.

Алексей Константинович Толстой родился 24 августа 1817 года в Петербурге в очень знатной богатой семье. Достаточно сказать, что родным прадедом его по материнской линии был выдающийся русский вельможа, граф, многолетний президент Российской академии наук и последний гетман Украины Кирилл Григорьевич Разумовский (1728—1803); следовательно, двоюродным прадедом его являлся тайный супруг императрицы Елизаветы Петровны Алексей Кириллович Разумовский (1709—1771). Дед будущего поэта Алексей Кириллович Разумовский (1748—1822), граф и богач, был сенатором при Екатерине II и министром народного просвещения при Александре I.

Мать Толстого, семнадцатилетняя красавица Анна Алексеевна Перовская*, в 1816 году вышла замуж за пожилого вдовца графа Константина Петровича Толстого (1780—1870), родного брата великого русского скульптора и рисовальщика (кстати, тоже по сей день не получившего достойного признания в своей стране) Фёдора Петровича Толстого (1783—1873).

* А.К. Разумовский женился законным браком на графине Варваре Петровне Шереметевой (1729—1824); через несколько лет он отженил Шереметеву от себя и стал жить с девицей Марьей Михайловной Денисьевой (Соболевской) (? — 1836). Дети от этого союза получили при Александре I дворянство и фамилию Перовские — по названию подмосковного имения графа Разумовского Перово. Дочь Анна Перовская (1796—1857) стала матерью А.К. Толстого; дочь Ольга Перовская (1798—1833) стала матерью братьев Жемчужниковых; сын Лев Перовский (1792—1856) стал отцом цареубийцы Софьи Перовской (1853—1881), повешенной 3 апреля 1881 года за убийство Александра II.

Брак был неудачный. Через шесть недель после рождения сына супруги полностью разорвали отношения, и Анна Алексеевна уехала в Черниговскую губернию, в имение своего младшего брата Алексея Алексеевича Перовского (1787—1836). В дальнейшем отец в судьбе сына никакого участия не принимал.

Настоящим воспитателем мальчика стал дядя Алексей Алексеевич, знаменитый русский писатель. Публиковался он под псевдонимом Антоний Погорельский и является автором знаменитой сказки «Чёрная курица»

Рос Алёша всеобщим любимцем и баловнем. К радости дяди, литературные задатки проявились у него очень рано. Поэт вспоминал: «С шестилетнего возраста я начал марать бумагу и писать стихи — настолько поразили моё воображение некоторые произведения наших лучших поэтов… Я упивался музыкой разнообразных ритмов и старался усвоить их технику». Алексей Алексеевич приветствовал старания племянника и всячески культивировал в нем любовь к искусству.

Восьми лет Алёша вместе с матерью и дядей переехал в Петербург. Друг семьи Перовских Василий Андреевич Жуковский представил мальчика восьмилетнему цесаревичу Александру, будущему императору Александру II, и Алёша вошёл в число детей, кто каждое воскресенье приходили к наследнику престола для игр. Добрые дружеские отношения между Алексеем и Александром продолжались в течение всей жизни Толстого. Впоследствии очень привязалась к поэту и несчастная супруга Александра II, императрица Мария Александровна. Она была большой ценительницей и почитательницей творчества Алексея Константиновича.

В 1826 году Алёша, его мать и дядя отправились в заграничное путешествие. Прежде всего они побывали в Германии, где заехали в Веймар. Там их принял Гёте, и потом Алексей Константинович всю жизнь вспоминал, как сидел на коленях у великого старца.

В 1834 году Алексей, будучи великолепно обученным на дому, был определён «студентом» в Московский архив Министерства иностранных дел. Обычно таковыми становились юноши из самых знатных аристократических семейств. В их обязанности входили разбор и описание древних документов.

Как «студент архива», в 1836 году Толстой выдержал в Московском университете экзамен «по наукам, составлявшим курс бывшего словесного факультета», и был причислен к русской миссии при германском сейме во Франкфурте-на-Майне. В том же году умер дядя Алексей Алексеевич Перовский. Всё его огромное состояние было завещано любимому племяннику.

Красавец, приветливый и остроумный молодой человек. Таким описывают Алексея Константиновича того периода современники. Он был одарён необычайной физической силой — свободно сворачивал винтом кочергу, разгибал подковы и винтообразно свёртывал пальцами зубцы вилок.

Время своё Толстой делил между службой, светским обществом и литературой. В конце 1830-х годов Толстой написал на французском языке два рассказа. Раньше они назывались фантастическими, теперь их можно отнести скорее к жанру ужасов. Это «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет».

Когда в 1840 году Алексея Константиновича перевели служить из Франкфурта-на-Майне в Петербург, во II отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии, где он должен был заниматься вопросами законодательства, молодой человек по-прежнему продолжал часто ездить за границу и вести светскую жизнь. Николай I не оставлял его своими милостями. В 1843 году на двадцать шестом году жизни Толстой получил младшее придворное звание камер-юнкер*.

* По закону при императорском дворе Николая I могло быть только 36 камер-юнкеров, так что этот чин считался очень высоким и почётным, о нём мечтали для своих сыновей тысячи благороднейших и влиятельнейших людей России.

Служба не помешала Алексею Константиновичу издать в 1841 году под псевдонимом Краснорогский* свою первую книгу — повесть «Упырь». Неожиданно она получила очень положительный отзыв В.Г. Белинского. Но в течение более десяти лет после этого Толстой публиковался мало — он представил на суд публики всего одно стихотворение и несколько рассказов и очерков.

* Псевдоним является производным от названия имения Красный Рог.

Однако именно в 1840-х годах им был задуман и начат роман «Князь Серебряный». Тогда же Толстой сложился как поэт-лирик. Им были созданы ряд баллад, такие знаменитые стихотворения, как «Ты знаешь край, где всё обильем дышит…», «Колокольчики мои…», «Средь шумного бала…» и другие.

В 1850 году Алексей Константинович был прикомандирован к сенатору Давыдову*(1790—1878) и участвовал в ревизии Калужской губернии. В Калуге он жил полгода и часто посещал жену калужского губернатора Александру Осиповну Смирнову-Россет** (1809—1882), читал ей свои стихи и главы из «Князя Серебряного». Смирнова-Россет была дружна с Николаем Васильевичем Гоголем, который как раз приехал к ней погостить и в присутствии Толстого читал главы из второго тома «Мертвых душ».

* Князь Сергей Иванович Давыдов был сенатором и вице-президентом Российской академии наук. Проведённая им ревизия в Калужской губернии вскрыла массовое взяточничество чиновников, наделала много шума и стала одной из самых знаменитых ревизий в истории дореволюционной России.
** Александра Осиповна Смирнова-Россет — фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I, одна из самых известных красавиц Петербурга; приятельница А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, В.А. Жуковского и других. Николай I называл её «царицей поэтов», а русских поэтов — её «верноподданными». Оставила интереснейшие воспоминания.

Зимой 1850—1851 годов Алексей Константинович познакомился с женой конногвардейского полковника Софьей Андреевной Миллер (урожденная Бахметьева) (1827—1895) и влюбился в неё. Женщина ответила взаимностью. Они сошлись. Муж Софьи, конногвардейский полковник Лев Фёдорович Миллер (1820—1888), долго не соглашался дать жене развод. Анна Алексеевна, мать поэта, невзлюбила Софью Андреевну всей душой, объявила её развратной, падшей женщиной и всеми силами противилась женитьбе сына. Двенадцать лет влюбленные жили гражданским браком и смогли обвенчаться только в 1863 году! Софья Андреевна была высокообразованной женщиной, знала несколько языков. Толстой не раз называл её «своим лучшим и самым строгим критиком». К ней обращена вся любовная лирика поэта, начиная с 1851 года.
Большую роль в судьбе Толстого сыграли его двоюродные братья Алексей (1821—1908), Владимир (1830—1884) и Александр (1826—1896) Михайловичи Жемчужниковы*. Алексей и Владимир тоже известные русские поэты. Совместно с Алексеем Жемчужниковым Алексей Константинович написал комедию «Фантазия», которая была поставлена в Петербурге в том же 1851 году. На премьере присутствовал Николай I, был пьесой очень недоволен, пожурил авторов и велел снять «Фантазию» с репертуара.

* Братья Жемчужниковы были сыновьями Михаила Николаевича Жемчужникова (1788—1865), участника войны 1812 года, позднее гражданского губернатора Санкт-Петербурга и сенатора, и Ольги Алексеевны Перовской, родной сестры матери А.К. Толстого.

Но Толстой и братья Жемчужниковы на этом не успокоились. Они обиделись на императора и придумали сатирическую литературную маску Козьмы Пруткова и сборник его сочинений, который появился на свет в 1854 году. Помогал им в создании произведений Козьмы Пруткова знаменитый русский поэт Ершов*. «Сочинения Козьмы Пруткова» по сей день остаются одним из самых любимых произведений российского читателя.

* Пётр Павлович Ершов (1815—1869) — выдающийся русский поэт; более всего прославился стихотворной сказкой «Конёк-Горбунок».

Тогда же Алексей Константинович познакомился и установил добрые отношения с Н.А. Некрасовым и стал публиковаться в «Современнике».

В годы Крымской войны Толстой хотел организовать партизанский отряд на случай высадки на балтийском побережье английского десанта, а затем, в 1855 году, поступил майором в стрелковый полк Императорской фамилии. Но на войну он не попал. Во время пребывания полка под Одессой поэт заболел тифом. Тогда от тифа погибла почти половина полка. Алексея Константиновича выходила приехавшая в действующую армию Софья Андреевна.

После кончины в 1855 году Николая I (Алексей Толстой присутствовал у одра умиравшего императора) на престол взошёл личный друг поэта Александр II. В день коронации, которая состоялась в 1856 году, Толстой был назначен флигель-адъютантом*, а затем, когда поэт не захотел оставаться на военной службе, император назначил его егермейстером**. В этом звании, не неся никакой службы, Толстой оставался до самой смерти; только короткое время был он членом комитета о раскольниках.

* Флигель-адъютант — почётное звание, присваивавшееся офицерам, состоявшим в свите русского императора. Носили особый мундир и аксельбанты. Обычно были в чине полковника.
** Егермейстер — начальник над егерями (организаторами охоты) при императорском дворе.

 
Пользуясь своей близостью к императору, Алексей Константинович не раз вступался за собратьев по перу. Так, летом 1862 года он вступился за Ивана Сергеевича Аксакова (1823—1886), которому было запрещено редактировать газету «День»; в 1863 году защищал Ивана Сергеевича (1818—1883). Тургенева, привлеченного к делу о лицах, обвиняемых в сношениях с «лондонскими пропагандистами»*; хлопотал за ссыльного Тараса Шевченко; в 1864 году даже пытался помочь неприятному ему Николаю Гавриловичу Чернышевскому**.

* «Лондонские пропагандисты» — А.И. Герцен и Н.П. Огарёв.
** На вопрос Александра II, что делается в русской литературе, толстой ответил: «Русская литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Чернышевского…» «Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминать мне о Чернышевском», — прервал его император.

Вторая половина 1850-х годов — самый продуктивный период в творчестве поэта. «Ты не знаешь, какой гром рифм грохочет во мне, какие волны поэзии бушуют во мне и просятся на волю», — писал он Софье Андреевне.

Поскольку в этот период к руководству «Современником» пришел Н.Г. Чернышевский, Толстой полностью разорвал отношения с журналом. Он сблизился со славянофилами и стал публиковаться в их журнале «Русская беседа». Там в 1859 году была опубликована одна из величайших поэм русской литературы, творение Толстого «Иоанн Дамаскин».

Особенно дружественные отношения установились у поэта с Иваном Сергеевичем Аксаковым*. В аксаковской газете «День» было напечатано нашумевшее в свое время стихотворение о Петре I «Государь ты наш батюшка».

* Иван Сергеевич Аксаков — русский публицист и общественный деятель, идеолог славянофильства. Был редактором журнала «Русская беседа» и газеты «День».

Лично Алексей Константинович не считал себя славянофилом и утверждал, что является убеждённым западником. Со временем он полностью отошёл от кружка Аксакова и даже высмеивал их в своих произведениях. О своём политическом кредо поэт сказал стихами:

… двух станов не боец, но только гость случайный,
за правду я бы рад поднять мой добрый меч,
но спор с обоими — досель мой жребий тайный,
и к клятве ни один не мог меня привлечь.

С середины 1860-х годов здоровье Толстого сильно пошатнулось. Он жестоко страдал от грудной жабы и невралгии с адскими головными болями. Алексей Константинович отошёл от двора, жил преимущественно за границей — летом в разных курортах, зимой в Италии и Южной Франции. Подолгу пребывал в своих русских имениях — Пустыньке (возле станции Саблино, под Петербургом) и Красном Роге (Мглинского уезда Черниговской губернии, близ города Почепа). Жизнь по привычке вёл на широкую ногу, а потому со временем разорился. Особенно тяжело отразилась на его хозяйстве реформа 1861 года, отменившая крепостное право.

Однако все эти беды не помешали поэту создать в период 1866—1870 годов великую трилогию исторических трагедий в стихах — «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович» и «Царь Борис». В 1867 году «Смерть Иоанна Грозного» была поставлена на сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге и имела грандиозный успех, несмотря на то, что соперничество актёров лишило драму хорошего исполнителя заглавной роли.

Как бы предчувствуя свою близкую кончину, осенью 1875 года поэт написал стихотворение «Прозрачных облаков спокойное движенье», где, в частности, сказал:

Всему настал конец, прийми ж его и ты,
Певец, державший стяг во имя красоты.

Поэта страшно мучили головные боли. В самом начале 1875 года, предположительно, по совету И.С. Тургенева, Толстой начал делать себе инъекции морфия. В те времена это было совершенно новое лекарство, о привыкании к наркотикам ещё только поговаривали, но точно об этом их свойстве никто не знал. Привыкание у поэта произошло очень быстро. Уже через месяц Алексей Константинович был неизлечимым наркоманом. 28 сентября 1875 года во время очередного сильнейшего приступа головной боли Толстой ошибся и ввёл себе слишком большую дозу морфия. Версия о самоубийстве настолько сомнительная, что обсуждать её не стоит. Случилась эта трагедия в имении Красный Рог Черниговской губернии*.

* Алексей Константинович Толстой и его жена Софья Андреевна похоронены в семейном склепе у сельской церкви в селе Красный Рог Почепского района Брянской области.

Многие произведения поэта были опубликованы уже после его смерти. В частности, это его юмористические поэмы, такие как «Очерк русской истории от Гостомысла до Тимашева» (Послушайте, ребята,/ Что вам расскажет дед./ Земля наша богата,/ Порядка в ней лишь нет.), «Сон Попова» (Приснился раз, Бог весть с какой причины,/Советнику Попову странный сон: / Поздравить он министра в именины/ В приёмный зал вошёл без панталон…) и другие.

Поэзия великого поэта вдохновила многих русских композиторов. Романсы на его стихи создали Н.А Римский-Корсаков — «На нивы жёлтые…», «То было раннею весной…»; С.В. Рахманинов — «Есть много звуков…»; П.П. Булахов — «Колокольчики мои…»; П.И. Чайковский — «Средь шумного бала…», «То было раннею весною…», «На нивы жёлтые…»


***

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.

Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдалённой свирели,
Как моря играющий вал.

Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид,
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моём сердце звучит.

В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь —
Я вижу печальные очи,
Я слышу веселую речь;

И грустно я так засыпаю,
И в грёзах неведомых сплю...
Люблю ли тебя — я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!

***

То было раннею весной,
Трава едва всходила,
Ручьи текли, не парил зной,
И зелень рощ сквозила;

Труба пастушья поутру
Ещё не пела звонко,
И в завитках ещё в бору
Был папоротник тонкий.

То было раннею весной,
В тени берёз то было,
Когда с улыбкой предо мной
Ты очи опустила.

То на любовь мою в ответ
Ты опустила вежды —
О жизнь! о лес! о солнца свет!
О юность! о надежды!

И плакал я перед тобой,
На лик твой глядя милый, —
То было раннею весной,
В тени берез то было!

То было в утро наших лет —
О счастие! о слёзы!
О лес! о жизнь! о солнца свет!
О свежий дух берёзы!

***

На нивы жёлтые нисходит тишина,
В остывшем воздухе от меркнущих селений,
Дрожа, несётся звон. Душа моя полна
Разлукою с тобой и горьких сожалений.

И каждый мой упрёк я вспоминаю вновь,
И каждое твержу приветливое слово,
Что мог бы я сказать тебе, моя любовь,
Но что внутри себя я схоронил сурово.

***

Ты знаешь край, где всё обильем дышит,
Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет,
В вишнёвых рощах тонут хутора,
Среди садов деревья гнутся долу
И до земли висит их плод тяжелый?

Шумя, тростник над озером трепещет,
И чист, и тих, и ясен свод небес,
Косарь поёт, коса звенит и блещет,
Вдоль берега стоит кудрявый лес,
И к облакам, клубяся над водою,
Бежит дымок синеющей струею?

Туда, туда всем сердцем я стремлюся,
Туда, где сердцу было так легко,
Где из цветов венок плетёт Маруся,
О старине поёт слепой Грицко,
И парубки, кружась на пожне гладкой,
Взрывают пыль веселою присядкой!

Ты знаешь край, где нивы золотые
Испещрены лазурью васильков,
Среди степей курган времён Батыя,
Вдали стада пасущихся волов,
Обозов скрып, ковры цветущей гречи
И вы, чубы — остатки славной Сечи?

Ты знаешь край, где утром в воскресенье,
Когда росой подсолнечник блестит,
Так звонко льётся жаворонка пенье,
Стада блеят, а колокол гудит,
И в божий храм, увенчаны цветами,
Идут казачки пёстрыми толпами?

Ты помнишь ночь над спящею Украйной,
Когда седой вставал с болота пар,
Одет был мир и сумраком и тайной,
Блистал над степью искрами стожар,
И мнилось нам: через туман прозрачный
Несутся вновь Палей и Сагайдачный?

Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи,
Где столько тел лежало средь полей?
Ты знаешь край, где некогда у плахи
Мазепу клял упрямый Кочубей
И много где пролито крови славной
В честь древних прав и веры православной?

Ты знаешь край, где Сейм печально воды
Меж берегов осиротелых льёт,
Над ним дворца разрушенные своды,
Густой травой давно заросший вход,
Над дверью щит с гетманской булавою?..
Туда, туда стремлюся я душою!

Правда

Ах ты гой еси, правда-матушка!
Велика ты, правда, широка стоишь!
Ты горами поднялась до поднебесья,
Ты степями, государыня, раскинулась,
Ты морями разлилася синими,
Городами изукрасилась людными,
Разрослася лесами дремучими!
Не объехать кругом тебя во сто лет,
Посмотреть на тебя — шапка валится!

Выезжало семеро братиев,
Семеро выезжало добрых молодцев,
Посмотреть выезжали молодцы,
Какова она, правда, на свете живёт?
А и много про неё говорено,
А и много про неё писано,
А и много про неё лыгано.

Поскакали добры молодцы,
Все семеро братьев удалыих,
И подъехали к правде со семи концов,
И увидели правду со семи сторон.

Посмотрели добры молодцы,
Покачали головами удалыми
И вернулись на свою родину.
А вернувшись на свою родину,
Всяк рассказывал правду по-своему:
Кто горой называл её высокою,
Кто городом людным торговыим,
Кто морем, кто лесом, кто степию.

И поспорили братья промеж собой,
И вымали мечи булатные,
И рубили друг друга до смерти,
И, рубяся, корились, ругалися,
И брат брата звал обманщиком.
Наконец полегли до единого
Все семеро братьев удалыих.
Умирая ж, каждый сыну наказывал,
Рубитися наказывал до смерти,
Полегти за правду за истину.
То ж и сын сыну наказывал,
И доселе их внуки рубятся,
Все рубятся за правду за истину
На великое себе разорение.

А сказана притча не в осуждение,
Не в укор сказана — в поучение,
Людям добрым в уразумение.


История государства российского от Гостомысла до Тимашова

                Вся земля наша велика и
          обильна, а наряда в ней нет.
                Нестор, Летопись, стр.8

       1
Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.

       2
А эту правду, детки,
За тысячу уж лет
Смекнули наши предки:
Порядка-де, вишь, нет.

       3
И стали все под стягом,
И молвят: «Как нам быть?
Давай пошлём к варягам:
Пускай придут княжить.

       4
Ведь немцы тороваты,
Им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».

       5
Посланцы скорым шагом
Отправились туда
И говорят варягам:
«Придите, господа!

       6
Мы вам отсыплем злата,
Что киевских конфет;
Земля у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».

       7
Варягам стало жутко,
Но думают: «Что ж тут?
Попытка ведь не шутка —
Пойдём, коли зовут!»

       8
И вот пришли три брата,
Варяги средних лет,
Глядят — земля богата,
Порядка ж вовсе нет.

       9
«Ну, — думают, — команда!
Здесь ногу сломит чёрт,
Es ist ja eine Schande,
Wir m?ussen wieder fort».[1]

       10
Но братец старший Рюрик
«Постой, — сказал другим, —
Fortgeh'n w?ar ungeb?urlich,
Vielleicht ist's nicht so schlimm.[2]

       11
Хоть вшивая команда,
Почти одна лишь шваль;
Wir bringen's schon zustande,
Versuchen wir einmal».[3]

       12
И стал княжить он сильно,
Княжил семнадцать лет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет!

       13
За ним княжил князь Игорь,
А правил им Олег,
Das war ein gro, Ber Krieger[4]
И умный человек.

       14
Потом княжила Ольга,
А после Святослав;
So ging die Reihenfolge[5]
Языческих держав.

       15
Когда ж вступил Владимир
На свой отцовский трон,
Da endigte f?ur immer
Die alte Religion.[6]

       16
Он вдруг сказал народу:
«Ведь наши боги дрянь,
Пойдём креститься в воду!»
И сделал нам Иордань.

       17
«Перун уж очень гадок!
Когда его спихнем,
Увидите, порядок
Какой мы заведём!»

       18
Послал он за попами
В Афины и Царьград,
Попы пришли толпами,
Крестятся и кадят,

       19
Поют себе умильно
И полнят свой кисет;
Земля, как есть, обильна,
Порядка только нет.

       20
Умре Владимир с горя,
Порядка не создав.
За ним княжить стал вскоре
Великий Ярослав.

       21
Оно, пожалуй, с этим
Порядок бы и был,
Но из любви он к детям
Всю землю разделил.

       22
Плоха была услуга,
А дети, видя то,
Давай тузить друг друга:
Кто как и чем во что!

       23
Узнали то татары:
«Ну, — думают, — не трусь!»
Надели шаровары,
Приехали на Русь.

       24

«От вашего, мол, спора
Земля пошла вверх дном,
Постойте ж, мы вам скоро
Порядок заведём».

       25
Кричат: «Давайте дани!»
(Хоть вон святых неси.)
Тут много всякой дряни
Настало на Руси.

       26
Что день, то брат на брата
В орду несёт извет;
Земля, кажись, богата —
Порядка ж вовсе нет.

       27
Иван явился Третий;
Он говорит: «Шалишь!
Уж мы теперь не дети!»
Послал татарам шиш.

       28
И вот земля свободна
От всяких зол и бед
И очень хлебородна,
А всё ж порядка нет.

       29
Настал Иван Четвёртый,
Он Третьему был внук;
Калач на царстве тёртый
И многих жён супруг.

       30
Иван Васильич Грозный
Ему был имярек
За то, что был серьезный,
Солидный человек.

       31
Приёмыми не сладок,
Но разумом не хром;
Такой завёл порядок,
Хоть покати шаром!

       32
Жить можно бы беспечно
При этаком царе;
Но ах! — ничто не вечно —
И царь Иван умре!

       33
За ним царить стал Фёдор,
Отцу живой контраст;
Был разумом не бодор,
Трезвонить лишь горазд.

       34
Борис же, царский шурин,
Не в шутку был умён,
Брюнет, лицом недурен,
И сел на царский трон.

       35
При нём пошло всё гладко,
Не стало прежних зол,
Чуть-чуть было порядка
В земле он не завёл.

       36
К несчастью, самозванец,
Откуда ни возьмись,
Такой задал нам танец,
Что умер царь Борис.

       37
И, на Бориса место
Взобравшись, сей нахал
От радости с невестой
Ногами заболтал.

       38
Хоть был он парень бравый
И даже не дурак,
Но под его державой
Стал бунтовать поляк.

       39
А то нам не по сердцу;
И вот однажды в ночь
Мы задали им перцу
И всех прогнали прочь.

       40
Взошёл на трон Василий,
Но вскоре всей землей
Его мы попросили,
Чтоб он сошёл долой.

       41
Вернулися поляки,
Казаков привели;
Пошел сумбур и драки:
Поляки и казаки,

       42
Казаки и поляки
Нас паки бьют и паки;
Мы ж без царя как раки
Горюем на мели.

       43
Прямые были страсти —
Порядка ж ни на грош.
Известно, что без власти
Далёко не уйдёшь.

       44
Чтоб трон поправить царский
И вновь царя избрать,
Тут Минин и Пожарский
Скорей собрали рать.

       45
И выгнала их сила
Поляков снова вон,
Земля же Михаила
Взвела на русский трон.

       46
Свершилося то летом;
Но был ли уговор —
История об этом
Молчит до этих пор.

       47
Варшава нам и Вильна
Прислали свой привет;
Земля была обильна —
Порядка ж нет как нет.

       48
Сев Алексей на царство,
Тогда роди Петра.
Пришла для государства
Тут новая пора.

       49
Царь Пётр любил порядок,
Почти как царь Иван,
И так же был не сладок,
Порой бывал и пьян.

       50
Он молвил: «Мне вас жалко,
Вы сгинете вконец;
Но у меня есть палка,
И я вам всем отец!

       51
Не далее как к святкам
Я вам порядок дам!»
И тотчас за порядком
Уехал в Амстердам.

       52
Вернувшися оттуда,
Он гладко нас обрил,
А к святкам, так что чудо,
В голландцев нарядил.

       53
Но это, впрочем, в шутку,
Петра я не виню:
Больному дать желудку
Полезно ревеню.

       54
Хотя силён уж очень
Был, может быть, приём;
А всё ж довольно прочен
Порядок стал при нём.

       55
Но сон объял могильный
Петра во цвете лет,
Глядишь, земля обильна,
Порядка ж снова нет.

       56
Тут кротко или строго
Царило много лиц,
Царей не слишком много,
А более цариц.

       57
Бирон царил при Анне;
Он сущий был жандарм,
Сидели мы как в ванне
При нем, das Gott erbarm![7]

       58
Весёлая царица
Была Елисавет:
Поёт и веселится,
Порядка только нет.

       59
Какая ж тут причина
И где же корень зла,
Сама Екатерина
Постигнуть не могла.

       60
«Madame, при вас на диво
Порядок расцветёт, —
Писали ей учтиво
Вольтер и Дидерот, —

       61
Лишь надобно народу,
Которому вы мать,
Скорее дать свободу,
Скорей свободу дать».

       62
«Messieurs, — им возразила
Она, — vous me comblez»[8], —
И тотчас прикрепила
Украинцев к земле.

       63
За ней царить стал Павел,
Мальтийский кавалер,
Но не совсем он правил
На рыцарский манер.

       64
Царь Александр Первый
Настал ему взамен,
В нём слабы были нервы,
Но был он джентльмен.

       65
Когда на нас в азарте
Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте,
Он начал отступать.

       66
Казалося, ну, ниже
Нельзя сидеть в дыре,
Ан глядь: уж мы в Париже,
С Louis le D'esir'e.[9]

       67
В то время очень сильно
Расцвёл России цвет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет.

       68
Последнее сказанье
Я б написал моё,
Но чаю наказанье,
Боюсь monsieur Velliot.[10]

       69
Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.

       70
Оставим лучше троны,
К министрам перейдём.
Но что я слышу? стоны,
И крики, и содом!

       71
Что вижу я! Лишь в сказках
Мы зрим такой наряд;
На маленьких салазках
Министры все катят.

       72
С горы со криком громким
In corpore11, сполна,
Скользя, свои к потомкам
Уносят имена.

       73
Се Норов, се Путятин,
Се Панин, се Метлин,
Се Брок, а се Замятин,
Се Корф, се Головнин.

       74
Их много, очень много,
Припомнить всех нельзя,
И вниз одной дорогой
Летят они, скользя.

       75
Я грешен: летописный
Я позабыл свой слог;
Картине живописной
Противостать не мог.

       76
Лиризм, на всё способный,
Знать, у меня в крови;
О Нестор преподобный,
Меня ты вдохнови.

       77
Поуспокой мне совесть,
Мое усердье зря,
И дай мою мне повесть
Окончить не хитря.

       78
Итак, начавши снова,
Столбец кончаю свой
От рождества Христова
В год шестьдесят восьмой.

       79
Увидя, что всё хуже
Идут у нас дела,
Зело изрядна мужа
Господь нам ниспосла.

       80
На утешенье наше
Нам, аки свет зари,
Свой лик яви Тимашев —
Порядок водвори.

       81
Что аз же многогрешный
На бренных сих листах
Не дописах поспешно
Или переписах,

       82
То, спереди и сзади
Читая во все дни,
Исправи правды ради,
Писанья ж не кляни.

       83
Составил от былинок
Рассказ немудрый сей
Худый смиренный инок,
Раб божий Алексей.

______________________________________________________
[1] Ведь это позор — мы должны убраться прочь (нем.).
[2] Уйти как-то неприлично, может быть, и обойдемся (нем.).
[3] Это нам под силу, давайте-ка попробуем (нем.).
[4] Это был великий воин (нем.).
[5] Такова была последовательность (нем.).
[6] Тогда пришел конец старой религии (нем.).
[7] Боже упаси нас от такого! (нем.).
[8] Господа, вы слишком добры ко мне (франц.).
[9] Людовик Желанный (франц.).
[10] Мосье Вельо (франц.).
[11]В полном составе (лат.).


Рецензии