Выход

Полковник Штойгад обожал рассказывать анекдоты. Беда в том, что знал он их от силы штук пять. И рассказывать не умел абсолютно.
Подчиненные, застигнутые полковником в припадке юмористического настроения, претерпевали нечеловеческие муки, в сотый раз слушая «а тут это», «ну и тот», и бессмертное «А-а, забыл, там это…». При таких условиях над анекдотами смеяться было трудно, скорее, приходилось прилагать дикие усилия, чтобы не зареветь в голос. Подчиненные, выдавив из себя дипломатический смешок , бежали прочь, глотая слезы.
Полковник искренне считал себя душой компании. Его румяное лицо в оправе из седых бакенбардов, лучилось добродушием. Офицеры полка его тихо ненавидели, но Штойгад думал, что все его боготворят.
- Милая Анна, - говорил он жене, - какие чудесные в моем полку ребята!
…Чудесные ребята в это время всерьез рассматривали возможность мятежа.
- Это невозможно, господа! Сколько мы будем терпеть старого олуха? – гневно вопрошал капитан Метенплац.
Офицеры сидели за партией в бридж на квартире лейтенанта Пургаузена.
- А что вы предлагаете? – поинтересовался майор Голенстоп, раскуривая трубку.
- Арестовать его, и  послать прошение о смене командира, в связи с недееспособностью полковника Штойгада.
- Арестовать полковника может только генерал или другой полковник. Иначе это мятеж. – резонно возразил Голенстоп, выпуская первый клуб дыма. Некурящий Пургаузен закашлялся, но на него никто не обратил внимания. Салага. – Да и прошение – ерунда. Вы знаете, какие грибы сидят в штабе, большинство из них еще Аттилу помнит. Они уже соплю от сабли не могут отличить!
- Однако, господин майор,…
- И недееспособность его надо доказать, – продолжал внушать Голенстоп,- ведь  неумение рассказывать анекдоты еще не повод…
- Не повод, говорите? – вспылил обер-лейтенант Нибенимейер, - Да я полдня потом в себя придти не могу! Вчера на смене караула даже слова не мог вымолвить, все вспоминал полковника с его историями. Его анекдоты уже ничем из памяти не вытравить! Я вообще скоро при слове «анекдот» стрелять в людей начну!
- Спокойнее, Нибенимейер!
- Господа, позвольте мне высказаться! – подал голос Пургаузен.
- Говорите, лейтенант. – Милостиво позволил майор.
- Надо составить прошение, скрепленное  подписями всех офицеров нашего полка, и отослать его генералу Брюхоферу.
- Ну не-ет!
- Уж лучше мятеж…
…Генерал Брюхофер славился своими неожиданными проверками. Если ему что-нибудь не нравилось, он устраивал в провинившемся полку такую жизнь, что солдаты и офицеры молили судьбу о ниспослании войны. Не было во всей армии другого такого любителя совмещать неприятное с бесполезным. Генерал витал над частью словно ангел смерти, заставляя круглое носить, квадратное перекатывать, и вообще, всячески душил прекрасные порывы. Он мог торчать в части месяцами, борясь со скукой. Подчиненные в это время мечтали поскучать хотя бы немного.
…Слово взял капитан фон Штервиц.
- У меня другое предложение, господа. Надо пригласить его на ужин, на котором и свести с полковником. В неофициальной обстановке полковник не удержится.
- Браво!
- А с чего это генерал явится на приглашение какого-то офицеришки? Он всех, кто ниже полковника и за людей-то не считает.
- Вы полагаете, Метенплац, что Брюхофер с его характером, частый гость на таких мероприятиях? Я так не считаю. Да и выпить он не дурак.
- Все равно. Нужно, чтобы идея исходила от Штойгада.- Голенстоп оставил в покое трубку и взял командование в свои руки. – И никаких писем, прошений и прочих челобитных. Будем ждать проверки. Теперь весна, а весной у Брюхофера обострение жажды деятельности. Но, господа, чтоб комар носа не подточил! Пургаузен, в вашем взводе есть рядовые Голоштайнер и Забауэр?
- Есть!
- И где они теперь?
- Ну, в казарме, скорее всего.
- Они на гарнизонной гауптвахте, лейтенант! Сегодня ночью их задержал драгунский патруль! Попались на мародерстве – украли бумажные цветы у торговки возле ратуши. Так вот, если хотите, чтоб ваши солдаты хотя бы иногда отличали вас от флагштока, объявите им по трое суток ареста. Одни сутки за мародерство, одни – за то, что попались этим увальням и, еще одни – за цветы. Что это, ядро ему в ранец, еще за цветы?! В бордель нынче без цветов не пускают? Это не солдаты, а клоуны. Пусть ночуют на губе, а днем занимаются строевой подготовкой. Кстати о ранцах. Ранцы им набейте шрапнелью. Пусть этих идиотов гоняет какой-нибудь вурдалак, вроде вашего капрала Кляузе. Вечер – на уборку конюшен. Не снимая ранцев.  И накрепко вдолбите своим разбойникам, что этой весной за малейшее нарушение их ждут шомпола!
- Будет сделано, господин майор!
- А кто внушит полковнику идею приглашения? – поинтересовался Метенплац.
- Я обязуюсь это сделать, господа! – Фон Штервиц встал из-за стола и торжествующе посмотрел на Голенстопа. – Но, думаю, прошение не помешает. Подсунем после вечера.
- На этом и остановимся, господа! – подвел итоги майор. – И помните – чтобы воздух звенел от праведности!
                ***
Фон Штервиц принадлежал к старинному дворянскому роду. Фон Штервицы в изобилии водились в этих краях еще в те времена, когда явившиеся частенько без спроса, гости, вежливо стучали в ворота тараном, а радушные хозяева щедро угощали их кипящим маслом и луком. У них, у Штервицев, было даже собственное независимое княжество. С тех пор много воды утекло. К сожалению, вместе с когда-то несметным состоянием. Папа капитана фон Штервица оставил сыну в наследство приставку «фон», чем это самое наследство и ограничивалось.
Больше всего капитан ненавидел безродных выскочек, вроде Голенстопа. Он был моложе капитана на пять лет, а уже – майор.
Придя домой в растрепанных чувствах, фон Штервиц сделал страшную глупость.
За ужином он случайно проболтался жене. Выложил план заговора. Вечер был чудесно теплый, ужин вкусный, а в окно вперемешку с птичьими трелями врывался визгливый голос капрала Кляузе: «Носок тяни, сволочь! Э-раз, э-раз, э-раз, два, три! На месте-е – стой! Два дружка из горшка! На конюшню – шагом марш!» Все это привело капитана в романтическое настроение. У него совершенно вылетело из головы, что Марта фон Штервиц и Анна Штойгад – лучшие подруги. Затем он сделал глупость еще большую – забыл об этом разговоре напрочь.
  …Время шло. Полк затянули в струнку, прошение было составлено, а генерал все не ехал. Полковник по-прежнему истязал офицеров юмором и обер-лейтенант Нибенимейер стал задумчиво поглядывать на свои пистолеты.               
И вот, в конце мая генерал неожиданно нагрянул. Налетел, как буря, с громом, проклятиями, и обещаниями загнать весь полк в южные колонии, где вместо женщин и попоек будут повстанцы и лихорадка. Но буря быстро выдохлась. Придраться было не к чему. Все было идеально. Настроение генерала испортилось. В этот момент капитан фон Штервиц и сумел шепнуть полковнику, что, мол, неплохо было бы устроить вечеринку в честь генерала. Не успел он закончить, как Штойгад выскочил вперед:
- Господин генерал! Разрешите пригласить вас на небольшой праздник сегодня вечером!
- Какой еще праздник? – Генерал всем грузным корпусом обернулся к полковнику. На его мундире звякнули покачнувшиеся медали, врученные в разное время, за безупречное протирание штанов по отдаленным гарнизонам.
- В вашу честь, господин генерал! Такая радость для нас, такая радость! Не откажите в милости! – Полковник едва хвостом не вилял.
Брюхофер смягчился.
- Ну, хорошо! Всех господ офицеров прошу присутствовать. Полк отличный!
- У меня, господа, в девять вечера! – Настырно копал себе могилу Штойгад.
…
В девять вечера началось празднество. Все офицеры явились с женами. Пародия на офицера, по общему мнению, Пургаузен, пришел один, так как женат не был. Однако он не растерялся и подсел к дочери полковника, Эльзе. Полковник крякнул, но при генерале указать место наглому лейтенанту постеснялся. Присутствовал и посторонний человек – кузен Анны Штойгад, брюнет лет сорока, гостивший у них уже второй день. Лицо его показалось Пургаузену смутно знакомым, но вспомнить где он это лицо имел удовольствие видеть, лейтенант не смог и обратился к делам более насущным.  Ужин начался.
С каждым бокалом лицо генерала все больше краснело, а глаза добрели. Офицеров хмель не брал. Все нервничали. Кроме Пургаузена. Он нашептывал Эльзе на ухо какие-то глупости, приводившие ее в смущенный восторг. Они не замечали ничего вокруг. Полковник, глядя на них, хмурился, и если бы лейтенант хоть на минутку забыл о своей неотразимости и вспомнил о своем начальстве, он, несомненно, бежал бы из-за стола без оглядки.
После ужина мужчины прошли в курительную комнату. Пургаузен не пошел.
В курительной полковник наконец-то решил блеснуть своими талантами.
- Господа! Не угодно ли выслушать анекдот?
Нибенимейер вздрогнул. Кот, до этого мирно спавший на софе, невзирая на табачный дым, при этих словах широко открыл глаза, зевнул, спрыгнул на пол и демонстративно покинул помещение.
Офицеры посмотрели ему вслед с завистью.
Полковник начал:
- Муж говорит жене: «Дорогая, мы должны купить новую расческу! У этой сломался зуб» «Ты с ума сошел, из-за одного зуба расческу покупать!» - тут полковник искусно изобразил голос разгневанной женщины. Офицеры переглянулись. Черноволосый кузен с интересом посмотрел на полковника. – «Да, но это был последний зуб!»
Генерал раскатился смехом. Офицеры криво улыбались. Анекдот был не нов, но из уст полковника прозвучал впервые. И как он его рассказал! Мастерски.
А полковник не унимался. Он рассказал еще несколько анекдотов, совершенно новых, ловко изображая в лицах персонажей, и офицеры совершенно искренне смеялись. Генерал, у которого не было антианекдотной прививки, так и покатывался со смеху.
… К концу вечера генерал размяк настолько, что удостоил присутствующих чести рассказать случай из своей жизни.
- Был я в ту пору еще капитаном, - он подмигнул фон Штервицу, - и находился проездом в одном городе. И случился у них в ту пору бал в доме бургомистра. Бургомистр меня знал, и поэтому я получил приглашение. Готовился полдня. Пришел, весь блистающий, молодой, счастливый и, сразу всех очаровал! Все, без исключения, дамы мне улыбались! Мужчины тоже были рады меня видеть. Я танцевал с женой бургомистра, а она все краснела и улыбалась. Ах, господа, это был лучший бал в моей жизни, пока со мной не захотел познакомиться один иностранец. Он подошел ко мне. «Капитан Генрих Мария Брюхофер» - представился я, щелкнув каблуками. «Будо Ругацци. Художник. Винодел» - сказал он, и дальше бубнит: «Винодел…, винодел…  А! Ви надел штаны наизнанка, капитан!»
… Прощаясь, генерал вис у полковника на плечах, просил заезжать, и повторял:
- Хорошие ребята! Отличный полк!
Капитан Метенплац в это время рвал ненужное прошение на мелкие клочки.
… Прошел месяц. Вместо зануды-полковника теперь частью командовал балаганный шут-полковник. Нибенимейер успокоился.
Офицеры гадали, в чем причина перемены в старом Штойгаде, но, ни к чему так и не пришли.
Все разъяснилось в начале июля.
Из командировки вернулся лейтенант Пургаузен. Он теперь часто ездил в командировки.
На полном скаку он преодолел плац и, поравнявшись с Голенстопом, спрыгнул с коня на ходу.
- Вот! – кричал лейтенант, - Вот! Я же помню, что видел его!
Он вынул из-за пазухи свежий номер «Ягельблатт», газеты гильдии пищевиков, и показал майору объявление, напечатанное на последней странице.
В объявлении помещался гравюрный портрет кузена жены полковника.
Ниже помещался текст:
«Густав Козье. Сеансы магнетизма».