Чистое отчаяние

Чистое отчаяние

Маруся сидела на кухне, отвернувшись к окну. Когда вошёл Федя, она даже не оглянулась. Впрочем, Маруся могла видеть его отражение в оконном стекле.

- Всё так... Всё стало так быстро кончаться… Я совершенно не могу быть одна… - глядя на Федино отражение, она говорила, говорила. Будто весь день готовилась к этому. Накапливала жалобы.

Феде  хотелось ей ответить, но он чувствовал, что она не способна была понимать какие-то разумные слова. А он и не знал таких слов.

Маруся казалась ему сомнамбулой. Феде и хотелось, чтобы она пробудилась от этого полубредового состояния, в котором находилась уже столько времени, и он боялся этого момента.

Может быть, она и не нуждалась в чужих утешительных словах, её саму захлёстывали потоки почти бессвязных жалобных слов.

Федя приходил вечером. Она будто ждала его. Ждала его выхода. Как в пьесе: «А вот и господин NN…» И начинались ее слова. Ну, или диалог с немногими репликами партнёра. Федя определённо вписывался в это драматургическое окончание дня. 

У Феди в прошлой жизни была кошка. Соскучившись за день без хозяев, она встречала их у входа, тёрлась о ноги, обнюхивала сумки, вскакивала на тумбочку в прихожей и тянулась к хозяевам, заглядывая в глаза. Её надо было гладить, говорить ей ласковые слова.

- Мне нужны, - говорила Маруся, - будни, работа, даже соседи, чтобы слышать шум, плач, телевизор… Чтобы было ощущение, что жизнь только у меня остановилась.
- Не говори так, - Федя взял её руки, сложенные на столе, - не надо, прошу тебя! Всё пройдёт.
- Нет больше её… Нет её! – Маруся окончательно расплакалась, опустила голову. Федя погладил её по волосам. Она ещё больше расплакалась.

Маруся ежевечерне так же плакала и так же «мокро», «липко», растянутыми губами, произносила что-то, сводившееся, в конце концов, к тупиковым вопросам: «почему?», «за что?» «зачем?»

- Да… - сказал вызванный Федей его медицинский друг Чучелов, - болезнь века. Болезнь девятнадцатого века. Болезнь тургеневских барышень.
- Ты думаешь? И всё?
- А ты что думал! Нервическая слабость! Это не так безобидно. Всё ведь от головы, всё через голову. Может быть  что угодно!

Но вот однажды Федя застал Марусю сидящей перед телевизором и с шитьём на коленях. А ведь ещё накануне Федя боялся, как всегда, оставлять её одну, она была отрешённой, пустоглазой, безразличной ко всему.
 
Удивляясь, радуясь, настороженно вглядываясь в её лицо, Федя стал в дверях. Маруся тоже удивлённо и как бы не понимая, зачем здесь этот человек, уставилась на него, наклонив голову, будто так - глядя поперёк человека - можно было всё разглядеть гораздо лучше.

Федя «это» как-то понял или, скорее, почувствовал, потому что он уже не знал, куда деть сумку с продуктами. Он замялся, виновато и независимо улыбаясь.

- Положите на кухню!
- Ага.

Почти две недели Федя был здесь чуть ли не полновластным хозяином, убирал комнату, выносил мусор, варил обеды, кормил Марусю чуть не с ложечки, пичкал лекарствами, встречал и провожал Чучелова, который по его просьбе навещал Марусю. Теперь один взгляд вернул Федю в исходную точку. Вроде того, как в детстве в игре с фишками и игральной костью вдруг попадёшь на «чёрную» клетку и по правилам должен возвращаться куда-нибудь в начало пути. Федя вышел на кухню, рассовал продукты по полкам холодильника, вернулся в комнату и опять стал на пороге. Маруся не подняла голову от шитья, не произнесла ни слова.
- Ну ладно, мне пора, - сказал Федя.

Он куда-то ещё пошёл. Где-то долго и будто бы по делу ходил. Время некуда было девать. Город, живущий материальной жизнью, всегда отрезвлял его. Но дома, в четырёх стенах, в знакомой обстановке отчаяние, ниоткуда вдруг взявшееся, захлестнуло его. Мысль о том, что ещё сегодня утром он проснулся счастливым, как просыпался в течение последнего времени, была мучительна.

«Ещё утром, ещё каких-то несколько часов... И вот её нет. Нет, как не было. И вечерний тупик».

«Почему? За что? Зачем?»

Деться было некуда. Ровно, приглушённо, мирно гудел ночной город.

«Господи, какая тоска! Пробудилась».

Федя пытался и не мог  разложить всё по полочкам.

«Во всём будничность, умиротворённость… А тут не знаешь, что с собой делать, хоть по полу катайся!»

Федя хоронил себя по высшему разряду. Сменяя друг друга, шла в ход самая мрачная музыка. В комнате  стоял туман от сигаретного дыма.

Когда в дверь постучали, Федя не сразу услышал. Дверь открылась, и на пороге появилась Маруся.

Потом, много позже, Федя пытался объяснить ей, что это было.

«Это было “чистое отчаяние”. Без примеси задней мысли, абсолютно без всякой лазейки для спасительной надежды отчаяние. “Чистое отчаяние” - вот, что это было! Понимаешь?»

Федя напрасно пытался объяснить и Марусе, и себе самому этот психологический феномен, который, как он уже не раз замечал, присутствовал в его жизни.

«Обмануть судьбу. Отчаянием!» - на разные лады формулировал он.

Федю озадачивало и даже настораживало то, что он не может посвятить в своё открытие никого, даже Марусю! «Для полезного использования в жизненных обстоятельствах».

Но это было потом, а пока он с ужасом смотрел на вошедшую женщину.

Маруся смущённо улыбалась. Только и всего.



2007