Глава6. Дети- цветы жизни

Глава 6
Дети – цветы жизни.
Силой воли достигнешь всего
И судьба пред тобой преклонится.
Знай, что счастья лишь нет у того,
Кто его не умеет добиться!
(Из школьного альбома)
Итак, Земля за 365 суток сделала полный оборот вокруг Солнца и наступил Новый, 1957 год от Рождества Иисуса Христа, 40 лет со дня Великой Октябрьской Социалистической Революции, как тогда писалось на всех советских календарях; и только в мае исполнилось 12 лет со дня Победы в Великой Отечественной войне, на фронте которой погиб мой отец Анатолий Арефьевич.
За эти короткие 12 послевоенных лет страна восстановилась из пепла, а мы – дети войны, вступали в самостоятельную жизнь.
Ушедший в прошлое 1956 год в жизни страны ознаменовался XX съездом КПСС, на котором выступил  приемник Генерального Секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёв с докладом, разоблачающим культ личности И. В. Сталина – вождя и вдохновителя всех наших трудовых и воинских побед, как ежедневно до этого писалось во всех газетах.
Для меня с Галей ушедший год был знаменателен тем, что мы ещё будучи студентами, официально стали мужем и женой, т.е стали супругами. А супруги это те, кто сам себя запряг в одну телегу жизни, и этот воз семьи тянут дружно в одной упряжке до конца дней своих, в радости и горе, бедности и богатстве, пока смерть не разлучила нас.
После нашей свадьбы 16 сентября две недели медового месяца пролетели как одно мгновение, за время которых мы не смогли решить вопрос о совместной жизни, так как учились в разных городах. Встал вопрос, как начать работать, чтобы обеспечить самостоятельное проживание? Само собой напрашивалось решение – надо переходить на заочное обучение и найти работу в школе.
Я перешёл только на третий курс, и о переходе на заочное обучение у меня не было резона. Перейти на заочное обучение Гале было сподручней, и РОНО гарантировало ей работу преподавателя химии и биологии в средней школе в селе Предтеченка, что в 15 км. Ниже села Сталинска (Беловодска).
К 1 октября мне надо было возвращаться в Алма-Ату на учёбу в институте и нам нечего не оставалось, как разлучиться на неопределённое время с надеждой, что мы как-то сумеем в ближайшее время разрубить этот гордиевой узел.
Наши душевные терзания только усилились, и наше спасение оставалось в письмах.
Рассветы осени … Уходят месяцы …  а дни прошедшие не возвращаются … И только практически ежедневные письма друг другу помогали нам переносить разлуку.
На ноябрьских праздниках 39-ой годовщины Октябрьской революции я сумел приехать, и мы его отметили вместе.
И вот изнемогая от долгой разлуки, как говориться, на последнем издыхании, я приложил все свои усилия, и спросил разрешения в деканате уехать на несколько дней домой, 30 декабря на крыльях любви на первом попавшем на автовокзале такси примчался в город Фрунзе.
Из Фрунзе рейсовым автобусом «Фрунзе – Кара - Балты», приехал в село Сталинское (Беловодское).
Родители Гали жили на центральной улице села в 15 минут ходьбы от автостанции. Едва поздоровавшись с уважаемой тёщей Анной Константиновной, я спросил велосипед тестя Ивана Николаевича, я привычно вскочил на седло железного коня, и вихрем, помчался по ухабистой, заснеженной гравийной дороге в Предтеченку. Дорога всё время идёт под уклон, что облегчало нажимать на педали. И к закату уже холодного, оранжевого солнца за белёсый горизонт, я вошёл в домишко тёти Зины, который стоял прямо на перекрёстке, когда дорога, сначала под прямым углом сворачивает в лево по ходу движения из Беловодска, и тут начинаются первые дома, построенные из самана и побелены известью, а затем, через 300 метров под тем же прямым углом поворачивает вправо, рассекая словно авеню село на две половины, далеко стоящих от кюветов шоссе.
Все дома, побеленные мазанки, однотипные, окнами горниц выходили на дорогу – улицу, а дверями и окнами на юг навстречу солнцу.
В задах дворов располагались приусадебные участки по 30 соток для садов и огородов.
Поскольку я не смог предупредить Галю о времени моего приезда, то моё появление на пороге дома явилось картиной художника «Не ждали …».
Галя с тётей Зиной сидели за столом сколоченным из тополиных досок, колхозным плотником и накрытом недавно купленной клеёнкой, и ужинали.  На двух камфорной плите, на которой варилась пища (еда), и которая обогревала обе комнаты, стояло два чугунка. В том, который был поменьше был сварен картофель в мундире, а в чугуне побольше была готова домашняя (самодельная) лапша с курицей. Тут же на плите стояла алюминиевая кастрюля с «изваром» - компотом из сушёных яблок, груш, слив и урюка.
На столе с хлебом испечённым в колхозной пекарне, стояли эмалированные жёлтые с голубыми васильками чашки с квашеной капустой с яблоками, с солёными огурцами и полузрелыми помидорами.
Колхозники жили в основном за счёт своего приусадебного участка на котором выращивались овощи и фрукты: картофель, морковка, красная свекла, капуста, огурцы, помидоры, лук, чеснок, укроп и тыква. В садах были яблони летних и осенних сортов, черешни и вишни, урюк и сливы, малина и клубника.
Работа колхозников на полях была сезонная, под открытым небом, на фермах крупного рогатого скота, свиней, овец и кур – круглогодично, и где в основном был слабо механизирован ручной труд. Так на МТФ для раздачи кормов – силоса использовались вагонетки на подвесной однорельсовой железной дороге, по которой по кормушкам развозился корм, который вручную вилами раздавался по кормушкам.
Электричество сначала в Беловодске, а затем и по другим сёлам от высокогорной Карловки до низинной Предтеченки появилось только после победоносной войны только к середине 50-х годов и на фермах появились скребковые транспортёры для удаления навоза.
В колхозе, согласно Устава сельхозартели были установлены обязательные минимумы по трудовым выхода днях, с учётом выполнения которых каждому колхознику начислялись «трудодни» в зависимости от профессии и вида работы. По этим трудодням начислялась натуральная продукция, произведённая в производстве, и выдавалась частью натурой – зерно, сахар, животноводство, а больше деньгами по закупочным, государственным, а не рыночным ценам.
До каждого колхоза доводился государственный план по производству сельхозпродукции и сдачи её государству по установленным закупочным ценам. В хозяйствах на основании плановых заданий составляли пронфинплан, в котором как правила предусматривалось превышение плановых заданий и уровня производства предшествующего  года.
Для приёма производственной сельхозпродукции в районах создавались заготовительные конторы «Заготзерно», «Заготскот», «Молзавод», «Сахзавод», «Заготживсырьё», «Заготсена», «Инкубаторная станция для вывода цыплят».
Производство механизированных работ по обработки земли и сбора зерна были возложены на государственные МТС – машинно-тракторные станции. И только с 1958 года колхозы были переведены на денежное авансирование по видам и объемам выполненных работ по установленным гос. расценкам, с выдачей дополнительной оплаты по итогам выполнения плановых заданий по производству и сдачи сельхозпродукции, приходящей уже не на трудодень, а на заработный и полученный рубль.
Галя и я были несказанно рады нашей встречи. Я присоединился к ужину (вечере), но засиживаться за столом мы не стали.
Галя зажгла свою десяти линейную керосиновую лампу, (в Предтеченке ещё электричества не было). У тёти Зины лампа была с меньшим пузырём – семи линейная. И мы с Галей ушли в свою комнату, плотно закрыв за собой двухстворчатую, выкрашенную тёмно-синей краской дверь.
Галя разобрала белоснежную пастель на полутора спальной кровати. Кровать была новая, с высокими железными спинками, покрашенными перламутровой краской и украшена блестящими никелированными шариками. Пружинистая сетка была туго натянута. Подушки на курином перу были взбиты и в них сразу утопала голова. Я укоротил у лампы фитиль так, что пожелтевший золотым отливом язычок пламени едва освещал комнату лунным полумраком, и мы провалились восторг и безумство лунной ночи.  В этом космическом бытии кроме нас двоих не было никого. Всё растворилось и исчезло в чёрной пустоте космоса. Мы слились в нечто единое целое и только сладостный восторг молнией сверкал из моих глаз в её глаза и обратно …  Всё блаженство рая было с нами здесь и сейчас.
До самого рассвета мы утоляли жажду разлуки и никак не могли её утолить. И, несмотря на то, что это была одна из  самых длинных зимних ночей нам только и оставалось песенное сожаление: «Ах, зачем эта ночь так была коротка …»
На деле же мы укорачивали и без того короткие декабрьские дни.  Едва солнце опускалось за горизонт и в доме зажигались керосиновые лампы, мы закрывались в своей комнате, и наше земное блаженство продолжалось все три бессонных ночи …
Наутро Галя ушла в школу подводить итог учёбы за первое полугодие и готовить свой класс к новогоднему празднику по встрече Нового, 1957 года!
А с тётей Зиной взяли серп, две недлинных аркана (верёвки) и пошли за южную окраину села на замёрзшее болото заросшее камышом.
Село Предтеченка расположено ниже села Беловодское и на его землях выходят на поверхность скрытые подземные воды, которые насыщаются таяньем снега и ледников в горах. По всей округе летом и зимой бьют ключи родников, выпуская воду из земных глубин на её поверхность.
Вода беспрерывно бьющихся ключей вытекает из лона родников и разливается и заболачивает луга, скапливается в лощинах, образуя заводи, по берегам которых растёт азиатский тростник – камыш, образуя трудно проходимые заросли. Камыш – трубчатое растение, вырастающее до 3 метров в высоту, с пушистыми султанами на подобии лисьих хвостов, на концах.
Зелёные дебри к зиме деревенеют, высыхают и остаются прочными, не тленными, не промокаемые и поэтому используются для покрытия крыш в домах. Это был самый доступный и при самозаготовке фактически бесплатный строительный материал.
Не впитывал влагу камыш, служил и видом топлива, которое давало высокую температуру при горении, только быстро сгорало в топках и поэтому требовалось его беспрерывно, постоянно подкладывать в печь.
Камыш без особого труда срезался серпом и поэтому говорилось: «Пойду, нажну камыша для топки».
В обширных зарослях камыша находили себе приют птицы, самыми крупными из них были фазаны, родичи домашнем курам. Как и куры самки были маленькие и неброские по окрасу, что их хорошо маскировало в порыжевших зарослях и петухи с красочными хвостами, превосходящих своей расцветкой перья домашних петухов. Для рыжих лисиц фазаны были великолепной добычей.
Вот и на этот раз, когда мы с тётей Зиной, прежде чем начать жать камыш, спугнули целую стайку фазанов. Неожиданно, испугав нас, прямо из под ноги выпорхнули они вверх и пролетев, несколько метров скрылись в глубине зарослей. Эти птицы, больше ходят по земле и свободно не летают по воздуху на большие расстояния.
С вязанками сухого камыша на горбу за плечами, обсуждая увиденное, мы вернулись домой. Тётя Зина начала топить плиту и готовить ужин, а я пошёл в школу за Галей. Возвращаясь из школы домой, мы шли через всё село взявшись под ручку. Идти под ручку, когда за твою левую руку согнутую в локте она ложит свою левую, было признаком либо вы жених и невеста, либо вы уже муж и жена.  Что было обыденно для города, то были в диковинку для деревни.
Мы встретились и вокруг нас всё померкло. Перестало существовать. Нас никто не интересовал, и никто не был нужен. Мы не пошли и на новогодний вечер в школу. И отказались от приглашения её подружек – учительниц, встретить вместе Новый год. 
В местном сельмаге Петровского сельпо, (Предтеченка относилась к Петровскому району) мы купили клубничной наливки и мятных пряников.
За ужином мы долго не засиделись. Распили бутылочку наливки с тётей Зиной и удалились в свою комнату.
Первое января 1957 года мы никуда не ходили и как говориться, из дома даже не высунули носа. Всё время говорили, судили и рядили, что нам делать и как быть, когда родится ребёнок. Но куда не кинь, везде клин … Матовое положение, как в шахматной игре. Однако жизнь не терпит безвыходных положений. Сказав «А» надо говорить и «Б». До рождения ребёнка оставалось предположительно ещё полгода. А там «Бог даст день, даст и пищу». А пока остаётся всё по-прежнему, она работает, я продолжаю учиться очно.
К обеду налепили пельменей. С мясом в селе не было проблемы. К Новому году, как правило, в подворьях закалывали (зарезали) «кабанчиков» для себя, но не отказывали и покупателям. Одними пельменями не ограничились и закатили «пир на весь мир».  Боже, как нам было хорошо! И как мы были счастливы. И снова: «И зачем эта ночь так была коротка?» В течении всей ночи мы не выпускали друг друга из своих объятий, вслушиваясь как гулка в унисон стучат наши сердца.
Но вот наступил поздний зимний рассвет. На замороженных стёклах оконных рам заиграли алмазными блесками лучи солнца. Надо было расставаться. Так по всей жизни приходится подчиняться этому «Надо». И мы снова расстались, не зная, когда встретимся вновь.
Не задерживаясь не в Петровке не в Беловодске, я из Фрунзе сумел выехать в Алма-Ату на скоростном автобусе «ЛАЗ». Вжимаясь спиной в спинку мягкого кресла прикрыв глаза, чтобы мысленно вновь и вновь воспроизвести всё только что пережитое блаженство и тем самым умерить горечь расставания… Я вслушивался в мерный гул дизельного мотора автобуса и шелест колёс по заснеженному асфальту.
А мне в след, вдогонку летели чувства и мысли моей Гали, моей жены, которая она изложила в первом же своём письме после нашего расставания.
Её письма были эликсиром для души, бальзамом на рваные очередной разлукой раны моего сердца. Надо было смириться с обстоятельствами и продолжать жить ожиданиями новых встреч.
5 января я получил её новое очередное письмо.


5.1.57 г.
Здравствуй, мой Вулечка!
Когда тронулась «Победа» мне показалось, что она унесла мою жизнь. Я куда-то бессмысленно побрела, едва сдерживая себя. Потом я вернулась на квартиру, легла и, конечно, до вечера плакала. Мне, наверное, никогда за время нашей разлуки не было так тяжело, как в тот день: ведь я раньше не плакала, когда ты уезжал. Да, я очень слаба, чтобы мужественно переносить разлуку. Мне необходима почти также, как воздух твоя энергия, поддержка, твоё присутствие. Когда ты уезжаешь, ты увозишь, кроме моей души, мои руки, а это, пожалуй, значит, что всё моё существо. Нет, тебе, наверное, этого не понять. Ведь я больна неврастенией, а ты – моё лучшее лекарство.
О, Вовочка, уже который день я не могу прийти в себя. С тобой мне было очень весело. А вчера я приехала домой. Только приехала, у нас гости: Саша и Валя. Я обрадовалась, но нет тебя, а они слишком живо напоминают нас с тобой.
Вечером мы ездили в Каганович и там ночевали. Я вспомнила, как мы с тобой ложились в Предтеченке, в Петровке, в Сталинском и как вставали. В Кагановиче мне было очень тяжело: я кушать хочу, а когда покушаю в животе становится тесно, давит, прёт во все стороны, просто дышать нечем. Утром я обнаружила в животе твёрдую шишку в левом боку. Мама потрогала и сказала, что это ребёнок, причём добавила, что если ребёнок ощущается в левом боку, то это девочка, а если в правом, то мальчик. Когда мы с малой стали вставать, то мне было трудно одевать чулки, знаешь, живот мешает! Я сказала маме: «Вот был бы Вова, помог бы мне чулки одевать». А мать: «Надо ему сказать, чтобы он тебя не баловал!» «Я говорю, торопитесь!» Саша спрашивал, как у меня обстоят дела. Я сказала, что хорошо. За столом мы много говорили о тебе. Саша с Валей тоже хорошо живут, Саша доволен, относятся они к друг другу хорошо, но мы, кажется, лучше.
Мама говорит, что они с отцом рассудили так: на следующий год я работать не буду, буду жить у них. А там ты кончишь и возьмёшь меня. Да! Если бы ты взял! Но там ведь ещё год остаётся, во-первых, во-вторых, я не в силах больше жить в разлуке. Два года уже живём и ещё два года. Я не хочу, чтобы ты не знал своего ребёнка. Вова, мне хочется быть вместе, но как это получится, я не знаю. Я сейчас не разбиваю мамины планы, времени до лета ещё достаточно, а к этому времени мы что-то придумаем. Дело в том, что мне нельзя этот год работать, ибо я не смогу учится. Следующий год ребёнка можно будет сплавить матери, а самой работать и учиться. Мама сказала, что пока я буду учиться, они не снимают с себя обязанность помочь мне, потому и хотят, чтобы я жила у них. Когда ты приедешь на каникулы, мы об этом серьезно поговорим.
Вовочка, мой мальчик, мой любимый, маленький Вулечка, ну скоро ли я снова буду говорить с тобой, слышать и видеть тебя? Ты мне скажи, хочешь ли ты меня также встретить? Как мне иногда хочется поделиться с тобой по поводу своего растущего живота, который я уже не в силах поджать и скрыть. Мне иногда даже больно, что ты не замечаешь его, тогда как для любого постороннего взгляда это не секрет. А ведь не замечаешь ты его из-за разлуки. Мой живот далёк от тебя, но ты нечего не видишь, не замечаешь, а для меня он смысл жизни. Вот таким же чужим будет тебе и ребёнок. Боюсь. До встречи. Скажи мне, родной, что-нибудь хорошее, поцелуй.
 






Катыршат Шулембаев – мой дос – друг.




 

Это письмо Гали пришло ко мне в Алма-Ату к концу недели, а следующее за ним на третий день. Она в нём писала:
8. 1. 57г.
Мой мальчик!
Снова я в городе, хлопочу личное дело. Я им отдала обходной лист, который я заполняла летом. Если они больше не станут приглядываться к нему и не придерутся ко мне, т.е если у меня всё ещё есть доля счастья, я завтра получу личное дело и оформлюсь заочно. Если же нет … да лучше об этом не говорить, ибо получатся новые неприятности, которые мне так не хочется снова переживать. Мне и без них горько.
Вчера вечером я получила твоё письмо, которое ждала с нетерпением и тревогой. Я его весь проглотила и ни капельки не насытилась. А теперь, мой мальчик, тебе надо уже писать в Предтеченку.
Вова, это хорошо, что с тобой нечего не случилось. Но я очень переживаю, когда ты ездишь на такси. Дорога длинная и сколькая, машина может легко перевернутся. Я тебя очень прошу, чтобы ты сюда ехал на автобусе. Тогда я не буду беспокоиться.
И ещё я тебе вторично напомню, а то может ты забыл, не лезь никуда в драки, особенно с ножом. За один нож, если его у тебя обнаружит милиция, тебе дадут три года, не говоря уже о драках с ножами. Подумай обо мне и о ребёнке, а потом о товарищах. Ты теперь не один, а с семьей, и не губи и не позорь нас. Ты же сознательный и умный человек. Как ты можешь идти на такие глупости.
Вот эти два обстоятельства меня сейчас очень волнуют. Дай мне честное слово, что ты будешь ездить ко мне только на автобусах, и не будешь драться с  ножом и вообще носить с собой нож. Для меня это очень важно.
Тебя покинули сила и энергия? Но это не надолго. Тебе сейчас как никогда надо взять себя в руки. Работай и работай. Мы уже скоро встретимся. Скажи, нет!
Как встретил тебя декан? Поругал? Плохо, но не смертельно. Важно, чтобы твои пропуски не отражались особенно на твоей работе и учёбе.
Сегодня ходила по магазинам. В одном я встретила прекрасные шляпки – миненгидки. Уж бардовую или синею я обязательно бы взяла. Но нет с собой денег. Вот досада! Шляпка – моя мечта, но вдруг я больше не встречу их никогда, а пока есть, я не могу взять. Придётся верно, смириться. А в другом магазине я встретила очень хорошие рубашки мужские шёлковые по 114 рублей. Повертелась я, повертелась вокруг них, но денег у меня нет. Тут я расстроилась больше чем около шляпок, потому что нужно рубашку тебе и отцу ко дню рождения.  А как уеду в Предтеченку, так оттуда не вырвешься. Когда уже мы будем жить так, что у нас будут деньги? Нескоро.
Купила тебе шёлковые носки. Кстати, какой ты размер носишь? На этом кончаю. До встречи.
Г.
Шесть часов. Я не отослала письмо, потому что  не захотела идти на почту за конвертом. Днём я долго бродила по городу, сильно промёрзла, да съела два мороженных. Когда я зашла в комнату и пригрелась, мне не захотелось идти и снова мёрзнуть, так как у меня заболело горло и кашляю так, что  болят лёгкие. Не люблю зиму. Я вечно зимой мёрзну и болею. В этом году я уже стала беречься. Ты хочешь сказать о мороженом? Вова, мне очень захотелось. Я их принесла домой и в комнате ела. А потом разожгла в печке, сготовила покушать, а в комнате стало так жарко,  как было нам в последнюю ночь. Миша обедал. За обедом мы разговорились о супружеской жизни. Он мне сказал, что ему надоело жить не только с женой, но вообще. Говорит, что жизнь у него не радостная и не интересная, несмотря на достатки.
 В своём письме она беспокоилась обо мне, понапрасну переживала надуманные неприятности. Я как мог, разуверял её, успокаивал, что я отродясь ни в детском саду, ни в школе не просто на улице никогда не дрался. Я ей писал.
Суббота. Девять часов вечера. Пустая аудитория…
Здравствуй, моя милая женушка! …
Целую неделю я тебе не писал ни слова… Но я не забывал тебя … С твоим именем я вставал и ложился спать, с твоим именем я слушал лекции, а потом ещё обычно до первого часа ночи занимался самостоятельно. Мне хотелось написать тебе, но на это у меня не хватало времени. И за эту неделю я сделал так много, как за месяц. Кроме того, что через день нужно было сдавать зачёты, я ещё ежедневно готовился сразу к двум экзаменам (зарубежной литературе и истории педагогики), да и к тому же ещё приходилось уделять время общественной работе. Сегодня лекции закончились. 23 первый экзамен. Мне очень хочется выдержать сессию на отлично. Мне нужно выдержать сессию на отлично, чтобы получать повышенную стипендию.
Каждый день я ходил на почту и только вчера получил от тебя письмо. Ну, родненькая, откуда у тебя берутся вздорные мысли. Я дерусь? Да кто тебе сказал? Знаешь ли ты, что я за все свои 21 год ни разу не дрался. Впрочем, ты этому не веришь, поэтому об этом поговорим, когда приеду. А сейчас мне хочется чтобы ты зря не переживала и не расстраивалась, ведь я у тебя примерный и хороший мальчик, поверь мне в этом.
А теперь мне хочется просто поболтать с тобой, понежиться хоть в мыслях, обнять и поцеловать … Я так соскучился о тебе, Галиночка! Нечего нового я тебе не напишу, да и нет никаких мыслей. Видишь, как я заучился, аж но обалдел. Но через 20 дней мы встретимся вновь. Я так хочу поскорее тебя увидеть. Ты, наверное, сильно изменилась, но тем ты для меня ещё дороже ещё любимей.  Я всю эту неделю представляю, как пройдут мои каникулы, как ты будешь уходить в школу, а я буду встречать и провожать тебя. Ведь мы будем вместе на этот раз целых 15 дней! На каникулах я думаю не только отдыхать, но что-нибудь сочинить (сюжет и тема уже есть), заняться русским, поработать над курсовой темой. Планы большие и хорошие, так что, видишь, и отдыхать некогда будет. Только не знаю, справлюсь ли я с ними.
Ты нечего мне не пишешь об университете. Да и вообще очень редко пишешь, ведь мы договорились, что ты будешь писать почти каждый день . Ах, Галиночка, но как ты не поймешь, что мне так необходимы твои письма.
Галинка, не сумеешь ли ты выслать мне рублей 100? Устал я, устал. Сейчас 10. Через час я пойду в общежитие и лягу спать. А завтра с самого утра вновь за книгу. Но чувствую я себя превосходно. Всегда бодр и жизнедеятелен.
Когда сдам экзамен, пожалуй, напишу мамам. Я скучаю и по ним, но мне трудно собраться с мыслями, чтобы написать.
Хотя вчера выпал новый снег, в Алма-Ате все эти дни стоит тёплая погода, но я хожу в сапогах, пальто и шапке. Мне нравится зима. Особенно я не могу забыть, как искрился снег, когда на новый год мы шли домой, помнишь? Оленька и Галиночка, Вова не будет вас тревожить он будет вас нянчить, помогать готовить уроки, кушать, одевать чулки. Я так соскучился по тебе.
До свидания, родная. Будь здорова. Крепко обнимаю и горячо целую тысячу раз твой мальчик.
P.S. Привет маме, папе. Как поживает тётя Зина? Пиши, мне скорее.




  Алма-Ата. 9. XII. 56 г.



 
Между лекциями В. Миллер, В. Кононенко.
Письма мы писали друг другу, не дожидаясь ответа на предыдущие, поэтому в письмах не всегда были ответы, на поставленные вопросы. Порой они писались ежедневно след в след вчера написанному. Были разные задержки из-за работы почты, но мы их ждали ежедневно и всегда были несказанно рады, когда получали их.

13.01.57 г. Воскресенье.
Здравствуй, Володя!
Всё-таки не писать я тебе не могу. Писать письмо тебе у меня естественная потребность, я словно говорю с тобой. А говорить с тобой у меня тоже необходимость. Уж слишком я скучаю без откровенных разговоров. Несмотря на то, что каждый день говорю до хрипоты, мне иногда кажется, что я одичаю и онемею.
 Вчера уроки прошли хорошо. Я вернулась домой уже поздно, потому что с Любой просидели, проболтали у директора. Дома я написала 4 учебно-воспитательных плана, а на 7 часов я была приглашена на день рождение к Рае. С шести часов я начала собираться, и в семь часов вышла из дома… Вечер был хороший. Приготовлено было много и тщательно. Подано было тоже хорошо. Вина и водки было много, так что гости (особенно мужчины) были довольны. А мне то, собственно было всё равно, потому что я не пью. Меня и не тревожили на вечере.
Гостей было много: Д. К. Сецко с женой, Мария Дмитриевна Малышева с мужем, Василий Петрович без жены, Григорий Романович без жены, Нина, Валя, я, Надя, Шура, Люба, Рая и хозяева. Было весело. Дмитрий Кузьмич ухаживал за Марией Дмитриевной, Василий Петрович то за Любой, то за Валей, то за мной, в общем жены не было так свобода была полная. Михаил Семёнович (муж М. Д) за Надей, Григорий Романович за мной. Между прочим, Мария Дмитриевна присматривала за директором и одёргивала его.
Видно он трепло. 
Ну, в общем, пили, ели, пели, плясали, танцевали, всё что угодно. Мне очень понравился вечер. На вечере Рая мне сказала, что любит меня больше всех («Спроси хоть у Любки, мы с ней говорили»), Василий Петрович рассказывал о своей жизни с женой и просил совета. Он говорил, что никогда не любил жену, что его женили 19-ти лет, а он тогда не знал совершено жизнь. Его сразу увлекла половая жизнь, а когда он возмужал и понял жизнь, он понял, что ошибся в выборе. Главное, что его смущает, это то, что жена совершенно не грамотная, не знает ни одной буквы и служит ему всего на всего подстилкой,  а никаких интересов у них нет, нет духовной жизни. Но когда приедешь, я тебе подробно расскажу. Он мне много говорил и о тебе. Это тоже я должна тебе сказать.
Вова, вот в компаниях я почему-то острее чувствую своё одиночество. Как было бы хорошо, если бы мы были вместе. Всё окрасилось в более нежный и приятный свет. Я сидела и думала, где ты сейчас можешь быть. Ты был, конечно, или в кино, или на вечере, или в театре. Домой я пришла во втором часу. Ночью мне снилось, что ты, прислав мне 2 письма, причём в обоих написано о смерти Чаги. Странно. Почему? Потом я видела тебя. Вова ты напиши мне расписание экзаменов. Сегодня я хотела поехать домой, но про похмелялась до 12 часов, а сейчас нет смысла ехать. Что-то болит голова. Надо лечь.
Хорошо поспала. У тёти Зины гости. Мы сделали пельмени, покушали, выпили. Ох, и много мне в это время приходилось бывать в компаниях!
Вова, ты пишешь мне, что наши письма представляют собой перечисление фактов без чувства и мысли. Вот мне кажется у тебя такие письма.  Редко какие меня устраивают, которые с мыслями и чувствами. Остальные письма суховатые. А я, глядя на тебя, также пишу. А раньше наоборот ты никогда не перечислял нечего, а только мысли и чувства.
И следом на второй и третий день:
14 января 1957 года.
Здравствуй, мой мальчик!
Получила твоё письмо. Я прочла его с таким волнением, словно первое признание в любви. Спасибо за хорошее письмо. Мне стало так легко и хорошо.  На какое-то время я совсем успокоилась, мне не о чем не хотелось думать.
Да, я, конечно,  очень слаба и часто пишу тебе глупые письма. Но ты должен меня просто прощать за это, снося мои слабости за счёт моей мнительности  слабости. Слабость я, пожалуй, в себе не искореню, не смогу никогда стать сильной, но ведь я знаю свой недостаток и всегда готова извиниться за обиды.
Вова я ложусь рано, и в 10 часов я зачастую лежу в постели, хотя и не сплю. А частот я уже сплю в 10 часов, потому что за день я успеваю сделать всё необходимое, а к вечеру устаю, и не хочется нечего делать. Я стала ещё слабее и физически и морально в связи с Олей. Для тебя я несколько раз пыталась ложить подушку, но без тебя так спать холодно. Когда я и под себя положу подушку, мне теплее. А вообще я очень мёрзну. Приезжай скорей, обогрей меня. Твоё присутствие вносит смысл и содержание в мою жизнь. А без тебя моя жизнь лишена светлости и радости. Я с радостью и с каким-то диким восторгом отрываю каждый вечер листочек календаря.
Сегодня уроки прошли хорошо. Особенно в 10 классе. У меня с ними дело пошло на лад. На уроки в 10 класс я иду с удовольствием.
15.01.57 г. Вовочка, продолжу письмо. Сегодня уроки прошли хорошо. Пришла, написала планы, в общем приготовилась к урокам. А теперь и делать нечего. Вот бы мы с тобой побаловались,  посмеялись.
Ты сейчас много работаешь. Но тебе сейчас иначе и нельзя. Успешно кончишь экзамены, весело отдохнёшь.
О нет! Жить в разлуке ещё просто невозможно. Эта пытка хуже любой другой.
Вова, завтра я поеду в Петровку в больницу. С ноября ещё не была. Чувствую себя неплохо, если не считать мелких недомоганий. Я уже не дождусь каких-нибудь изменений в моей жизни. Ой, Вова, я очень боюсь, чтобы не получилось двойни. Ну, их к монаху! Правда?
Где ты нашёл имя Глеб? Имя неплохое, но как, же звать малыша? Глеб? Грубо. Глебка? Так де ведь не могут его все звать. Почему тебе нравится это имя? А Игорь?
Привет Володе и Коле.  До свидания. 
Всегда твоя Г.

Мы жили не в пустоте, не в изолированном мире. Вокруг нас была жизнь других людей, с которыми мы каждый день контактировали, вступали в разные взаимоотношения, не задумываясь к каким последствиям, они могут привести на следующий день. Особенно меня волновали её сообщения о своих конкретных взаимоотношениях с кем бы то и когда ни было. Я в своих письмах старался её оградить от соискателей её внимания:
24 января 1957 года.
Здравствуй, моя милая девочка!
Сегодня я сдал второй экзамен (первый – вчера) и оба на отлично. Но я крепко устал, готовясь сразу по двум предметам. И хоть шумит сейчас в голове от напряжения,  но я рад, ведь я теперь приеду на целых 5 дней раньше! Когда я приеду? 8 февраля вечером я тебя уже буду сжимать в объятиях и целовать, целовать, целовать …
Вчера и позавчера я получил от тебя по письму, на которые я отвечу сейчас. Но мне их нужно перечитать. А пока я напишу о погоде. К. и Ч. ушли сдавать зачёт по физкультуре. В комнате Ким, моряк пыхтит над конспектом, и я. За окном снежный парк, улица, машины, пешеходы, солнце.
Вчера целый день летел снег, и теперь он лежит нежный, свежий и пушистый, сверкая под солнцем. Тепло. А ночь вчера была чудная, как в Венеции. На небе громады облаков с синими полынями чистого неба, с сверкающими звёздами, и луна. Кругом снежная чистота, тишина и спокойствие. Уснул я в час, а в 8 был уже в институте.
Письмо! Хорошее письмо для друга в разлуке тоже, что костёр ночью для путника в снежной пустыне. Сейчас для меня самыми хорошими минутами и счастливыми днями являются те, когда я получаю от тебя письмо. Но не всегда письма обогревают душу, иногда они жгут, иногда морозят её. 
Так то, что ты пишешь, что бываешь в компаниях (и конечно, пьёшь), где за тобой ухаживают разные неудачники, обиженные судьбой и женой (а каждой женщине лестно, когда на неё засматриваются), и ли же, что тебе кажется, что я обязательно должен быть, где то в кино, на вечере или в театре. До каких же пор можно не верить и как можно называть другом того человека, которому, если и не веришь, то сомневаешься? …
Что касается В. П., то если он действительно понял жизнь, и если он действительно на высоте, то пускай сумеет в душе своей найти силы поднять на ту же высоту и жену свою. О жизни я теперь кое-что могу сказать. Бросить – не выход из положения. Пусть научит читать, пусть образует. Собственно говоря, мне кажется, уж не так велики его духовные запросы, чтобы не найти им пишу. Ведь не собирается же он делать мировую революцию. Ну да хватит о нём, ведь это нечего не изменит. Но вот и перемешалось всё в голове, от усталости, наверное. А в груди тоска. Ведь ещё мне здесь торчать 15 дней, а я хочу к тебе, хочу тебя видеть, слышать, ощущать … Как Оленька? А Галя пусть будет спокойной и осторожной, ведь Оленька этого заслуживает.
Я чувствую, что письмо получилось какое-то неполное. Но всё, что не удастся высказать в письме, выскажем при встрече. Ах, я так соскучился и так истосковался…
Будь здорова. До скорой встречи. Целую .
Твой мальчик.
Привет маме и папе.
Привет тёте Зина, Рае, Любе.
Привет от Ч. и К.
Сегодня буду пе6чатать фотокарточки.
Стихи Логфелло замечательны.

Всякая задержка писем на несколько дней вводила нас в расстройства и переживания, хотя было и сами пропускали несколько дней из-за этого, что говориться, руки не доходили. Это значит, что мы хоть день бы забывали друг о друге. А просто «Некогда» было всё отставить в сторону, взять в руки ручку и бумагу и написать письмо.
Так, не получив от меня письма в течение трёх дней она писала.
22.01.57. г
Вова! Что-то ты долго не пишешь… Последнее письмо, я получила в пятницу, а сегодня уже вторник. Сегодня нет письма… Теперь надо ждать завтрашнего вечера. А будет ли завтра? То я себя успокаивала, что тебе некогда, а сейчас начинаю волноваться.
Мне тоже сейчас некогда. Сегодня родительское собрание, вчера было собрание моего класса присутствие учкома, послезавтра политзанятия, а после послезавтра мой отчёт на партийном собрании. Всё это помимо уроков, внеклассной работы с учащимися и занимает много времени. Воспитательную работу в 7 классе я решила перестроить по-новому. А вообще у меня сейчас нет энергии вести эту работу. В пед. коллективе и со стороны директора отношение ко мне хорошее, по крайней мере, я ещё незапятнанная. О Нине на всё село разговоры, что дружит с десятиклассником, и Люба, и Рая. Люба с Раей делятся со мной. Вова, боюсь партсобрания. Ругать особенно не должны, но что-то всё-таки скажут.
Ты мне сегодня снился. Ты часто стал сниться, но как-то не очень хорошо. Что с тобой? Как плохо, что я о тебе так мало знаю.
Надо мной учителя теперь частенько подшучивают. Например, сегодня захожу в учительскую, а Николай Гаврилович говорит: «Вы не замечаете, что наша Галина Ивановна поправляется?» Дм. К.: «Да, да, заметьте, она в плечах шире стала»… «Хороша Маша, да не наша» - закончил Н. Г. Ну, конечно, при таких разговорах каждый учитель старается вставить своё слово. Я иногда думаю, что ты не весьма лестного мнения о моём положении в пед. коллективе. Но я при тебе не стараюсь вовсе нечего показать. А вообще, мне кажется, обо мне ничего плохого учителя не говорят, если может быть кое-какие мелкие недостатки по работе опять-таки от недостатка опыта.
Я сейчас сижу в учительской. Никого нет. Вечер. Скоро будут сходиться на родительское собрание учителя и родители …
Мне очень много нужно ещё совершенствоваться, много читать и знать, чтобы быть хорошим человеком и учителем. Единственно, чего мне не хватает, так это знаний.
Физически я часто устаю, за тревогами и заботами я не чувствую себя. Но когда я ложусь вечером или просыпаюсь утром, я кладу руку на живот. Тихо… Я шепчу: «Ну-ка стукни маму… так ей, так …». Знаешь, и начнёт стукать. Причём иной раз стучит в левой стороне, а иной раз в правой, а то и совсем внизу живота. Иногда я остро ощущаю какую-то радость, прелесть материнства и истерически хохочу. Я иногда думаю, что когда родится ребёнок и впервые мне принесут его кормить, я захохочу от радости и счастья. Ведь это будет что-то новое. Девочка или мальчик? Что мы с тобой состряпали?
Начинают собираться…
До свидания. Пиши чаще.
Твоя Г.
А я ведь в новом пальто! Я тебе забыла написать. Мне ведь мама пальто отдала. Спасибо ей мне так удобно в нём. Ты замечаешь, что иногда не пишу «целую?» что бы это значило?


Тягучие, изнуряющие дни разлуки тем ни менее сокращались с каждым прожитым днём. Всё ближе становился день встречи, когда наступят, зимние каникулы после экзаменационной сессии. Подсчёт вёлся ежедневно. Так я ей писал:
26 января.
 Здравствуй, моя нежная девочка!
Суббота. Такой хороший снежный день. Вот уже третье сутки валит пушистый, лохматый снег. А на улице тепло. В 4 часа я пришёл домой передохнуть, и мы с К. сходили на почту. Получил письмо, маленькое, но прелестное. И когда ты получишь это, то останется ждать не 20 а всего каких-нибудь 5 дней, родная … Сейчас я готовлюсь к политэкономии. Чувствую себя хорошо, голова не болит. Ах, мне до сих пор не верится, что будет детка… Скорее бы убедиться своими глазами. Вот посмотришь будет мальчик, раз он так беспокоен. Я уже скоро-скоро приеду, Галиночка.
Галя, книги я сумею привести тебе, только у меня сейчас трудно с деньгами. Позавчера мы купили К. костюм и вот от сегодняшней стипендии нечего не осталось. Так что ещё на дорогу нужно будет где-нибудь взять, если мама не успеет прислать.
Купил тебе лимоны.
Чаще я писать не могу, Галиночка. Да теперь (особенно после этого письма) не имеет смысла. Правда?
Я скоро приеду и сразу тебя вылечу. Вот посмотришь. А можно будет тебя носить на руках? Я тебя зацелую …
Будь здорова. До свидания.
Твой медведь ВАМ.
P.S. Я сейчас в кабинете литературы, сижу на политэкономикой. Крепко целую … Сегодня ты мне снилась. Вчера я сделал фотокарточки.

Между тем я оставался так сказать в своём первозданном виде, а вот Галиночка менялась не то, что ежедневно, и даже не ежечасно, а ежесекундно в её организме происходили созидательные перемены – формировался и рос наш ребёнок. И ей очень важно было моё присутствие, моя поддержка и опора, и поэтому как хорошо, что рядом с ней были родители и прежде всего мама Анна Константиновна. У Гали была своя дорога, но она шла тропами, по которым прошла её мать.
Почему-то мы в своих ожиданиях больше всего склонялись к тому, что у нас будет дочь, которую уже мы называли Оленькой, очевидно по имени университетской подруги Ольги Плетнёвой.
Если бы мы сыновья, знали какой ценой мы достаёмся своим матерям, мы бы не были такими толстокожими и не чуткими к своим самым, самым,  самым родным людям на земле.
Не редко вырастая, и становясь взрослыми, мы не только не уделяем им должного своего внимания, но ещё предъявляем разные претензии и поучаем их, как жить, совершенно забывая, что яйца курицу не учат.


27.01.1957 г. Воскресенье.
Здравствуй, Вуля …
Три часа дня. Я только что из дома. Вчера после занятий я на автобусе уехала домой. Дома уютно, чисто, тепло. Как хорошо! Я снова начинаю скучать по дому. Надоело мне одиночество. Здесь я одна. Как часто мне сейчас хочется поделиться своими мыслями, мечтами, ощущениями. И я невольно обращаюсь к матери. И хотя раньше я никогда с ней нечем совершенно не делилась, теперь я говорю ей самое сокровенное. Всё, что я ей скажу, не знает никто. Она отцу нечего не рассказывает. Мне это нравится.
А ведь если бы ты был со мной, я бы и маме нечего не рассказывала, а только тебе. Вова, ты мне снишься каждый день. Вчера я видела тебя голого. Мама говорит, что это  к свиданию. А сегодня во сне тебя увидела мама, она говорит, что тоже к свиданию. И я уже, правда думаю, что ты скоро приедешь, и жду тебя. Но ведь фактически ждать целых две недели. Это я рано стала волноваться. Снова дело дойдёт до отчаяния, и буду проклинать жизнь. Мне уже здесь надоело. Скорей бы вырваться! У меня сейчас много работы: уроки, классное руководство, кружковая работа, агитаторская работа и подготовка к мартовским занятиям в институте. И всё это при моей слабости и быстрой утомляемости. Я страшно устаю, я прихожу из школы разбитая и прежде всего, ложусь. Полежав немного, я могу садиться за уроки. А если я не ложусь после уроков, я ложусь в 8-10 часов. Настроение самое дурное. Но как мне работать! Всё это, конечно, изменение в психике. Часто хочется плакать. Очень обидчивая. Да ты ещё по недели письма не пишешь. Разум верит, что у тебя нет времени, а сердце нет. Кончу ли я когда-нибудь мучиться?
Вова, я просила тебя написать расписание экзаменов. Ты почему-то не сообщил. Ты готовился сразу к двум экзаменам. Почему? Удалось ли тебе сдать досрочно? Когда сдал или будешь сдавать? Когда ты приедешь? Примерно ждать я буду одиннадцатого. Ты пишешь, что будешь меня провожать в школу и встречать. Но провожать ты, допустим, не будешь, а встречать можно. У тебя много планов? Вряд ли что-нибудь из них будет выполнено.
Ты пишешь, что я, наверное, изменилась. Да, я, наверное, изменилась, т.е пополнела больше в одну сторону, а в общем подурнела. Оленька хулиганит. Не жалеет маму, толчёт чем угодно и головой, и ногами, и руками. То голову упрёт мне в живот так, что совсем твою Винеру изуродует: шишка на животе получается. То она лежит вниз головой, то лежит горизонтально, то вдруг очутиться вверх головой. Виртуоз, в общем. Мне весело бывает только тогда, когда Оленька начнёт шалить. И мама смеётся. А дочка притихнет, и маме смотреть на людей не хочется. А вчера нас с ней крепко потрясло в автобусе. Так она не вчера, ни сегодня не шалит, притихла. Не знаю почему. Ей уже 5 месяцев, а когда ты приедешь, будет половина шестого. Большая уже.
Как мне хочется, чтобы ты меня поцеловал … Вовочка … Ну скоро ты?
Лягу … болит спина, да и Оле тесно когда я сижу.
Вова, будешь сюда ехать, захвати несколько рубашек для перемены.
До свидания.
Привет Володе и Коле. Пиши, как только выберешь время. И, пожалуйста, скорее приезжай!
Целую тебя горячо и нежно.

Заканчивался лютый январь. Зима подходила к началу своего конца,  к февралю, а вместе с этим и приблизились каникулы. В своём письме я не состоятельно оправдывался за задержку своих писем…
Оставшиеся 6 дней до встречи казались ещё вечностью, так, что от нетерпения хотелось бить землю ногой, как конь копытом, чтобы она вертелась быстрее, чтобы – день, да ночь и сутки прочь!

29.01.1957 г.
Здравствуй, Галиночка!
Конечно, та ссылка, что я сейчас слишком занят, чтобы выбрать время для письма, несостоятельна. Но что сейчас нет и минуты свободного времени, то это правда. И, однако, письмо можно написать при любых обстоятельствах. Дело тут совсем не во времени, а в том, что весь мозг направлен на овладение того или иного предмета, что он прикован к нему, а по этому для письма просто не остаётся мысли, да и нет пиши, ведь день похож на день. Правда остаётся чувство. Но оно одно, хотя и неистощимо!!!
Сегодня получил твоё письмо. Вот уж право не знаю, почему ты иногда не целуешь меня в письме. Очевидно, у тебя нет потребности, и ты просто забываешь приписывать это в конце… А? Ну, не сердись, я язвлю немножко. Не знаю почему. Вот сейчас я кончил тему «Судный капитал» и вот уже сколько нацарапал. Завтра в 2 часа дня сдаю «Политэкономию», так что ещё не знаю, чего я стою в ней. Завтра же я отправлю это письмо, но приеду, пожалуй, скорее его. А сейчас за новую главу.
30.01.
Здравствуй, любимая! …
Сдал экзамен на хорошо. Это меня не то что расстроило, но погрузило в какое-то неприятное ощущение, я же не без честолюбия. Не знаю, право, что и писать. Следующий сдаю 5 февраля, поэтому приеду, может быть, быстрее этого письма. Боже, ещё торчать здесь мне 6 дней … когда же это кончится? Так уже это надоело, так хочется к тебе, домой…
До скорой встречи, родная. Будь здорова.
Целую … горячо…
Твой мальчик.
P.S. Привет Любе и Рае.

5 февраля я успешно досрочно сдал экзамен и 10 февраля уже был в Предтеченке, где жила и работала Галя.
Это были не каникулы, это была зимняя сказка. Блаженство продолжалось 2 недели.
Село Предтеченка было в 15 км. ниже села Сталинское и к нему вела за гравированная дорога по левому берегу малой Ак-Суд. За этим селом одну улицу в 200 дворов Чуйская долина переходила в бескрайние степи Казахстана. Образованный в селе колхоз назывался именем Фрунзе. Под эгидой колхоза в селе работала общеобразовательная средняя школа, клуб культуры и отдыха, изба-читальня, преобразовано в библиотеку. В селе функционировала почта с телефонной связью, работал магазин сельпо от районного потреб союза. В колхозе было две полеводческой бригады, МТФ – молочно-товарная ферма, СТФ – свиноводческая ферма, ОТФ – овоще товарная ферма и птичник для содержания кур. Колхозники имели по 30 соток приусадебных участков под садами и огородами, содержали домашний скот. Кроме пашни, где возделывались зерновые, люцерна и сахарная свекла были обширные выпасы с заболоченными местами из-за выхода на поверхность родников оттаявшего в горах снега и ледников. Хрустально прозрачная, холодная, пресная, вкусная вода скапливалась в балках, в поросших густыми зарослями камыша трёхметровой высоты. Камыш рос быстро как тростник, возобновлялся ежегодно и использовался как кровельный материал, крыши всех домов были камышовые.
Камыш использовался и топлива печек. К моему приезду во всю уже ощущалось наступление весны, солнце с каждым днём поднималось всё выше над горизонтом гор и днём уже припекало во всю, но по ночам стояли морозы и лёд в зарослях камыша ещё не таял.
 Утром Галя уходила в школу, расположенную на другом конце улицы, а я часом позже шёл с тётей Зиной на болото жать серпом камыш. Вернувшись с вязанками камыша на плечах, мы топили печку – плиту на два кружка и в чугунах варили еду.
Сварив обед, я шёл встречать Галю. Часто приходил раньше окончания уроков и ожидал её в тесной учительской. Все постройки были сделаны из необожжённого кирпича – самана, смеси глины и соломы. Такой дом, построенный родителями Гали в 1950 году, стоит и посей день. Возвращались мы из школы как муж и жена «под ручку» через всё село на удивление её жителей. Такого дива ходить под ручку в селе не водилось. 
После обеда мы едва не сразу завалились в белую постель с пышными подушками в своей маленькой комнате на 2 оконца, и говорили, говорили, говорили нос к носу, глаза в глаза блаженные и счастливые. И не могли не насмотреться, не наговорится. Потом поднимались ужинать при свете керосиновой лампы. В селе тогда ещё не было электричества. И снова ложились. Галя засыпала у меня на левом плече, и я всю ночь чутко оберегал её сон, вдыхая аромат её волос в завитках на голове. Мы уже не только знали, что у нас будет ребёнок, но уже осязали его присутствие между нами. Положив руку Гали на живот, я с замиранием в сердце, осязал как там таинственно развивается новая жизнь. Мы почему-то сразу подумали, что это будет девочка, которую мы назовём Олей, но, а если будет мальчик, то назовём Александр! Какое великолепное созвучие – андр!
 Пытали мы решить и проблему совместной жизни за свой счёт. Одно было ясно, что мне надо начать работать, но всё упиралось в то, что как я только оставлю учёбу в Вузе, у меня закончится отсрочка, и меня сразу заберут в Армию, и мы останемся с носом у разбитого корыта. Но если мне невозможно приехать к Гале по месту её работы, то, как можно приехать ей по месту моей учёбы? Вот в чём неразрешенный был вопрос.
Дни зимних каникул безжалостно и неумолимо иссекали как песок в песочных часах, и их нельзя было ни замедлить, ни приостановить. 
И вот новое расставания, и снова письма, письма, письма! … В них наша жизнь и наше спасение …












Проводы зимы.
«Марток – оставит без парток»…

Февральскими вьюгами и морозами заканчивается зима, но ещё целый месяц март проходит прежде, чем окончательно начинается пробуждение природы от зимней спячки и новое возрождение цветение жизни.
После возвращения в Алма-Ату, я сразу послал Гале письмо о том, как я доехал и снова стал ежедневно посещать главпочтамт в ожидание её писем ко мне.
В один и тот же день, первого марта мы писали очередные свои послания. Галя писала:
1.03.1957 г.
Здравствуй, мой мальчик!
Сегодня или завтра я должна получить от тебя письмо и узнать, как ты доехал. А у меня жизнь пошла по-прежнему. Была сегодня у Макарова. Они, конечно, на него кричали,  но, как видно, они потеряли над ним власть, а он обнаглел до основания. Нет сил, биться с ними. Не хочется мне работать учителем. Такая тяжёлая работа, что не хитро и с ума сойти. А никакого удовлетворения. Плода трудов своих не видишь. Недостаточно тружусь? Возможно, но не знаю, что от меня нужно. Нет, работать я здесь больше не хочу. Поучилась немного, хлебнула, а теперь надо куда-то ехать и начинать всё снова. А это продолжать уже нельзя. Мне не хватает твёрдости в характере, той твёрдости  и грубости, с которыми люди могут из воды сухими вылазить. Я слишком мягка и пытаюсь действовать на сознание людей, которого у них пока нет, а будет ли, бог весть. Теперь если начинать, то начинать с непрерывной строгости, твёрдости, грубости. Всё-таки, нужно добиваться такого положения, чтобы тебя боялись. Они не умеют уважать без боязни. Или оно вообще так в жизни, что кого бояться, то и уважают. Я лично кого боюсь, никогда не смогу уважать. В процессе работы возникает у меня много вопросов, которые я не в состоянии сама решить, а поделиться не с кем.
В Предтече страшная грязь. У меня даже настроение испортилось от грязи. Целый день идёт дождь. Мы ходили на семинар агитаторов, но он не состоялся. Завтра еду домой. Должны раскроить разлетайку.
Вова, я очень скучаю. Да что об этом писать! Каждый день пишу одно и тоже, правда? Действительно, нет нечего нового кроме грусти, печаль, слёз. Будем мы когда-нибудь вместе? Когда ты со мной я об этом не думаю, но когда нет тебя я очень много думаю об этом.
Вовочка, пиши чаще. Скорей бы мне отсюда. Как мне уже надоело это тяжкое однообразие!
До свидания.
Галя.

А я писал ей:
1 марта 1957 года.
Первый день весны, но между тем ещё с вчерашнего вечера было пустившийся, дождь окончился гололедицей, а сегодня утром посыпался снег. День серый, холодный и тоскливый. Но разве смерть может устоять перед жизнью? Нет! Всё идёт своим чередом и весна расцветёт в своё время… 
Галиночка, милая, любимая … родная… Каждую новую разлуку всё труднее переносить… Я не могу без тебя… Скорее, скорее бы получить хотя бы письмо! Как ты живешь? Как здоровье? Как Оленька? Как работа?
Я уже писал нашим милым предкам о том, что мне можно будет на следующий год поступать на работу, так как сейчас выдают билеты 1934 году, следовательно, на следующий год выдадут 35-ому. Впрочем, я не знаю, что вы узнали там… Но мне, кажется, что можно, особенно, если постараться. Я не хочу здесь больше оставаться, да и хочется скорее приступить к живому делу…
Сейчас у меня заполнена каждая минута: подготовка и занятия, курсовая работа, фестиваль, чтение, самостоятельное занятие самообразованием и прочие. Вот в частности сейчас нужно идти проводить заседание оргкомитета.
До свидание. Будь здорова.
Целую миллион раз.
Весь твой В.
P. S. Пиши, пиши скорее!
Я опять спутал день рождение отца и Н. 20 и 30, а кто когда – не помню. Напомни, пожалуйста.

1 марта 1957 года.
11 часов ночи.
Галиночка, ну, конечно, весна возьмёт своё. Несколько часов назад я послал тебе письмо, где жаловался на дрянную погоду, а вот сейчас не смотря на то, что близко уже к полуночи, на улице вдруг потеплело да так, что с крыш каплет, а на дорожках снег хлюпает под ногами. И какой-то тонкий, едва уловимый аромат мокрый весенней земли разлит в воздухе. Небо очистилось от туч и замерцало звёздами. До чего же грустно без тебя, дружочек …
Заседание оргкомитета длилось около часа. Шумное и бурное, но будет ли большая польза – не знаю. Иногда так бывает больно за пассивность окружающих. Поопускают руки, как крылья мокрая курица, и хнычут, что им скучно. Мне кажется так, что сумею ли я организованно провести фестиваль на факультете или нет, всё равно будут тереть мне шею.
Вернулся. В общежитие нет света. Долго сидели в темноте говорили о скуке. Скучно только бездельникам, всем тем, кто хочет, чтобы ему радость в рот положили, разжевали бы, да и проглотили б уж заодно. Потом я рассказывал о твоей школе, о селе. Мне приятно вспоминать о каникулах…
Спи, мой дружок. Спи спокойно. Моё сердце бьётся для тебя.

2 марта.
Здравствуй, Галиночка!
Три часа дня. У меня сейчас «окно». Да и ты уже кончила занятия в школе. Но где ты? Не знаю. А я хочу знать всё: и где ты, и чем ты занимаешься, и как себя чувствуешь … ты всё время стоишь перед моими глазами … а вчера всю ночь мне снился дом … ты, школа и родители. Мне снилось, что я работаю в школе. И это потому, что я действительно хочу работать. А такой школе, как Пред., мне кажется, что я бы смог уже принести пользу. Не знаю, что со мною. Эти два дня мою грудь теснит какое-то тревожное предчувствие. Или что-то должно случиться, или случилось, или мне чего-то не хватает – не пойму. А может быть, всё дело в весне. Опять появились ручьи. Скоро зазеленеют листья… Но будем надеяться, что это последняя весна, которую мы встречаем в разлуке.
Весенняя сессия окончится 7-го июля, так что в июне я приеду и буду возле тебя.
Нет, работать я должен. Ещё раз повторно, что в следующем году мне должны будут   выдать билет и если же есть в чём загвоздка, то пусть отец ещё раз хорошо всё разузнает, опираясь на моё сообщение. А мама должна уладить всё с РОНО, ты же с директором. Ах, если б это только осуществилось!
Сейчас я схожу на почту. Хорошо похлюпать по лужам и размокшему снегу.
Будь здорова. Твой ВАМ.








 
В жюри фестиваля 1958 г.

 
Друзья – товарищи 1958 г.

Пока эти письма – голуби полетели друг к другу, я писал следом:
3 марта 1957 года.
Моя родная девочка, здравствуй!
Воскресенье. Уже 11 час утра. Но город до сих пор окутан холодной сизой дымкой тумана. Так что, кажется, будто небо опустилось на землю и слилось с нею. И опять как-то печально и тоскливо.
Галиночка, всю сегодняшнюю ночь я был с тобою в своих сновидениях. Ах, как было хорошо! Вчера с 7 ч до 11 ч вечера было собрание актива института. Прошло оно вяло серо и бесполезно. О нём я и не стал бы тебе писать, когда б у меня не украли шарфик… твой милый и, пожалуй, первый подарок. Занимая в президиуме место, я тут же разделся около трибуны. В середине собрания в зал вошли какие-то негодяи – вечероискатели. Я их попросил выйти. Они ушли и унесли мой шарфик. Смешно? Да, было бы смешно, когда бы не было так печально, как сказала одна старушка, которую облили со второго этажа.
Я всё-таки теперь каждый день провожу так, как подготовку к работе. Запасаюсь пособиями. Вчера я взял три книги по истории, заплатив за них 43 рубля.
В мае месяце будет отчётно-перевыборная конференция. Так что работать мне в бюро осталось 2 месяца.
А сейчас я займусь курсовой работой.
Н,у и долго же от тебя нет письма. Поцелуй меня, любимая…
Шесть часов вечера. А письма от тебя всё нет. Боже, как мне грустно…
Послал всем вам (т.е тебе и мамам) по телеграмме. Но в письме ещё раз от всего сердца поздравляю тебя с женским днём, желаю здоровья, много лет жизни и успеха в труде. А ещё желаю, чтобы на следующий раз мы встретили твой праздник втроём и все вместе. Как я о тебе тоскую…
Так и реже,т и рвёт моё сердце тоска…
Грусть окутало душу мою…
Как мне трудно сейчас, милый друг, без тебя,
«Хоть скорее напиши!» - я  молю.
За окошком ещё этот серый туман,
Над землёй это низкое небо,
Как всё это меня погружает в дурман…
Вспоминаю тебя, где б я не был.
Но от боли такой не устать никогда
Сердцу биться тоскою в разлуке,
Ведь его для тебя я отдал навсегда, -
Навсегда сплетены наши руки.
Вот так всегда когда грустить я начинаю, мне хочется в стихах излить тоску свою, но как видишь, никогда мне это не удаётся. Да что я расхондрился, видно погода сегодня уж такая…

4 марта.
Понедельник. Прошла неделя, как мы расстались. Да и час тот же… шестой. Также ярко светит солнце, тает снег, бегут ручьи. Как ты дошла тогда домой? Семь дней я нечего не знаю о тебе. Я сижу в актовом зале на лекции, которая никак не слушается. А ты сейчас, наверное, прилегла отдохнуть и прислушиваешься, как бьётся детка… а мне же приходится жить воспоминаниями.
Без пятнадцати восемь. Вот-вот почтамт закроется... Письма нет… Мне больно. А ведь пора бы. Подожду, что ж… Надеюсь, что с тобой всё хорошо. Целую горячо ВЛ.
5. 03. 1957г.
Моя родная девочка!
Руки трепетали и сердце моё колотилось, когда я, получив письмо, тут же в зале опустился на скамью, чтобы прочесть его. О, сколько радости, сколько печали, сколько тоски и грусти принесло оно! … Да, снова письма, письма и письма. Но я вижу на твоём письме слёзы… Они уже высохли, а след их остался, и они сжигают мою душу. Твои любимые глаза в ориоле машинок стоят перед моим мысленным взором… Сколько ещё новых морщинок появится за время разлуки, но глаза твои для меня останутся всё такими же прекрасными, любимыми, родными. Не нужно расстраиваться до слёз, моя слабенькая, но умная и мужественная девочка. Не надо … Будь сильной, мужайся. Не уж-то наша любовь не стоит того, чтобы перенести все трудности и боль разлуки. Так ведь и боль то оттого, что любовь…
Да, меня догнали 2 машины, на первую из которых я и сел. А утром уехал на «Победе», но не такой уж и подозрительной, как показалась маме. Ведь, со мной нечего плохого не может случиться.
6 марта
Сегодня пришло твоё второе письмо.
Родная, значит наше намеренье невозможно. Но почему? Я так уже сжился с мыслью, что будущей осенью начну работать, что я не верю тому, что ты пишешь. Да я уже так настроился, что мне трудно будет на следующий год учиться. Почему нельзя? Пускай получше разузнают. Ведь я же писал, что билет выдать должны на следующий год (в январе – феврале 1958 года). Нужно всё-таки поговорить с директором, с зав. рано, быть может у них есть какие-то льготы. А если мы сделаем так, я проучусь в следующем году только один семестр, а потом уйду. Но куда? Нет, это не выход. Работать надо начать осенью и в Предтеченке. Но как? Как? Как?
Хорошо. Я всё-таки не теряю надежду, что мне можно будет уйти из института. Мне не вериться, что отцу в военкомате ответил знающий человек. Но если так, то всё равно не будем вешать носы. Нет, увольте, не в нашем нраве раскисать и сдаваться. Правильно, Галинка? Тогда нужно будет уехать вместе в Алма-Ату.
Но я пока не хочу окончательно верить в невозможности. Я жду твоё новое письмо.
Галиночка, родная… ты понимаешь меня? Не нужно сильно огорчаться. Я найду здесь работу и мы будем жить вместе. У нас будет малютка. Мама говорит, что мальчик? Мальчик ли, девочка ли всё равно дорого. Береги себя. Без тебя не сможем жить. Береги себя.
А весна придёт. Упал новый снежок, так он скоро растает.
 Пиши мне, родненькая. Целую тебя.

И продолжил через день:
8 марта 1957 года.
Добрый вечер, милая Галиночка! …
Вечер. Уже 9 часов. В комнате никого кроме меня. Чагу с Катыршатом только что пришли, пригласили тут же в общежитии. Валентин ушёл на вечер в институт. Ким куда-то вышел. Я, полулежа, сидел на койке и читал заново «Войну и мир» Толстого. Мне вспомнилось… одно осеннее утро. Это было лет 5 назад. Ты шла в чёрном платье, закутавшись в шаль. В правой руке ты держала портфель. Я тебя догнал около арыка, где живут Пальчики мы шли в школу. Я в то время читал впервые «Войну и мир» и спросил тебя. Ты сказала, что Лиза Болконская умрёт. Когда я спросил, от чего? Ты многозначительно сказала, что прочтёшь, узнаешь.
Затем по радио стали транслировать концерт, посвящённый женскому дню. И при песни «Уж недаром славится русская красавица»… в моих мыслях стал тот день, когда ты сидела перед зеркалом и передразнивала: «или алая заря – а»… Помнишь?
Мне стало очень грустно. Ты, конечно, сейчас где-то сидишь за столом … Весело ли тебя?... Но ты веселись… Только не забывай меня… не забывай. До чего же я хочу видеть тебя сейчас… Мы сейчас сидели вместе. Болтали бы без умолку…
А сейчас трансляция из Москвы. Слышишь. Выступает ткачиха.
А я буду сейчас пить чай и грустить.
… Без пятнадцати двенадцать. Ты уж, пожалуй, спишь, моя прелестная девочка… Тепло ли тебе? Ну, а я всё бодрствую. Сейчас выходил на улицу. Какая ночь! Полыхающий серп месяца в тройном ореоле. Застывший Орион с сверкающим чуть по ниже изумрудом Сириуса. Высоко прямо над головой мерцающая горсть Стожаров. На северо-западе ровный огонёк какой-то планеты. Как я люблю такую ночь в деревне, где небо просторно, воздух чист, а земля благоуханна.
Л. Толстой окончательно покорил меня. Чем больше читаю, тем больше хочется.
Спи, деточка, а я ещё почитаю.
9. 03. 1957 г.
Здравствуй, Галиночка!...
Сейчас (около 8 вечера) получил от тебя письмо и от мамы…
Родная, не нужно всё так болезненно воспринимать. Шут с ним с этим Макаровым, но напрасно ты разочаровываешься в своей работе, потому что, по-моему, лучше её и не может быть. Ты жалуешься, что не видишь плодов труда, так это ещё рано и к тому же они находятся не на поверхности, а внутри, и я не верю, чтобы ты хоть искорку не заронила в души детей. Притом ты несколько не учитываешь своё положение сейчас, когда ты сама уже мать и одна. Трудность и боль одиночества поглощают у тебя всё, но это ведь скоро пройдёт, моя нежная девочка… Право, не следует смотреть на вещи в такие тёмные очки. Никогда и не при каких обстоятельствах не следует терять бодрость духа и жизнерадостное настроение. Верь больше себе, ведь у тебя такая прекрасная и отзывчивая душа, такое разумное понимание жизни и здравый взгляд на вещи. Но тебе не хватает вот мужества и хладнокровия. Галиночка, ты должна его найти в себе, в нашей любви и дружбе.
Как же не писать о том, что тоскуешь? И разве может быть противной боль души, которая указывая на то, что мы стремимся друг к другу. Нет никогда! Лично я в этом нахожу (если хочешь) счастья разлуки…
Мамино письмо тяжёлое и болезненное.
У ней заболело второе ухо, отец вновь кашляет с кровью. Валек болеет и отстаёт в учёбе. В общем, ничего радостного. Ты им всё таки звони почаще. Маме это доставляет искреннюю радость.
В Алма-Ате тоже грязь. Сейчас собирался дождь, не знаю, пошёл ли. Ну, да пойду домой, узнаю…
Пиши мне каждый день, а то вот не было два дня письма, так я чуть не изнемог.
Крепко целую… Вова.

Галя также писала мне практически ежедневно.
6. 03. 1957 г.
Сегодня провела очень хорошее классное собрание в 7 классе, разругалась с 10-м классом. Как я их всех ненавижу! Скорей бы кончать.
Сегодня день ясный, тёплый, весёлый, а мне скучно без тебя. А ведь и работы много.
 7. 03. 1957 г.
Какая красота на улице! Сухо, тепло, а потому радостно как-то. Вчера я постирала. Сегодня утром развесила бельё, вынесла просушить постель. Сегодня она будет мягкая, тёплая! Я люблю спать на высушенной и проветренной постели, приятно пахнущей солнцем.
Потом я сегодня заходила в больницу. Потрогали мой животик и сказали, что у меня всё в порядке, говорят, что головка маленькая. Кровяное давление пониженное. Нужно есть больше сладкую и витаминизированную пищу. Я купила витамин «C». Ещё надо купить витамин «Д», но пока нет денег. От недостатка витамина «Д» развивается у детей рахит. Посоветовали меньше переживать и волноваться. Ребёночек один. Звонила маме. Говорит, что болеет вся семья, что скоро уходит в отпуск. Получила поздравительную телеграмму от Коли с Мирой. Но сама никого не поздравила за неимением денег.
Домой пришла сегодня почти в половине пятого. Оставляла Фенина после уроков. Сейчас уставшая пишу.
От тебя получила письмо третье по счёту. Ты очень хочешь «полочить» письмо. Теперь ты его получил, но оно тебе нечего отрадного не принесло. Живу я также как и жила при тебе. Решила по совету тёти Зины меньше всего беспокоиться и переживать. Не всё ли равно? Мне осталось здесь жить 1 месяц. Нужно поберечь себя. Оленька чувствует себя хорошо.

8.03. 1957г.
Здравствуй, мой мятущийся мальчик!
Твоё письмо полно грусти. Мне это читать было так же приятно, как и тебе о моей грусти. Сегодня 8 марта, я получила три поздравительные телеграммы: от тебя, Коли и мамы Веры, а мама Нюра приезжала сама. Кроме того на улице по-настоящему весенняя теплынь, до +20 градусов. Я сегодня впервые вышла из дому в разлетайке, такой же розово-нежной, как наша любовь. И малыш, не переставая, толчёт меня целый день: пляшет по случаю праздника. И уроки у меня сегодня прошли хорошо. По всем этим причинам мне хорошо сегодня и грустно от одиночества. Да, сейчас мне грустно… но что будет в будущем? Что оно готовит мне? Чем сильнее любовь, тем больше я за неё боюсь, тем больше хочу, чтобы наши отношения были только такими, как сейчас, чтобы мы никогда не имели несчастье быть с кем-то другим, кроме нас.
Ты снишься мне каждую ночь. Как хорошо, что хотя ночью во сне имею возможность побыть с тобой.
Мне очень жаль, что нет шарфика, который и ты, и я так любили. Ой, я даже не могу тебя представить без него. Но, может быть, он ещё найдётся?
Вовочка, выброси из головы работу, учись, с работой нечего не выйдет. Тебя возьмут сразу, как только ты уйдёшь из института. А это будут хуже, чем учёба в институте.
Спасибо за поздравления. Наконец-то, я его заслужила в день 8-го марта. Очень рада.
Стихотворение хорошее. Искра таланта есть. А искра может разгореться в пламя. Нет, мне очень больно, что ты грустишь. Я тоже грущу. Но это не излечимо. Слова бесполезны. Я рада, что я грущу. Значит, я живу. Я живу для тебя и ребёнка и пожертвовала бы для вас чем угодно, хотя я очень люблю жизнь. Я поняла это.
Горячо целую Галя.

9. 03. 1957г.
Здравствуй, мой любимый! Завтра у вас тоже, наверное, выборы. А сегодня тебе очень некогда, в институте празднично. Я сужу по университету. А у нас тут не очень празднично, а особенно у меня на душе. Я едва провела сегодня уроки, пришла домой, читала «рассказы» О. Генри. Потом я долго плакала. Мне очень больно от одиночества. Ведь так можно зачахнуть. Совсем одна в этой медвежьей Предтеченке, где поговорить даже не с кем. Любка с Райкой? Да и то возятся с чеченцами. Вырвусь ли я когда-нибудь отсюда или умру здесь раньше времени. И когда я хоть немного привыкну к такой жизни?
Потом я гладила, убиралась в комнате. Пока гладила, наверное, угорела. Мне стало очень плохо. И сейчас ещё плохо. Неужели не пройдёт? Я боюсь ложиться. Может в комнате угарно?
Завтра с утра бежать на избирательный пункт. А сейчас ровно 10. Лягу спать. Завтра домой не поеду.
На улице дождь. Целый день печально. Когда же весна?

10. 03. 1957г. Здравствуй, Вовочка! Воскресенье. Проголосовала я в половине восьмого. К 10-ти часам мои избиратели проголосовали. Я пришла домой, приготовила уроки, да пишу тебе.
На улице с самого раннего утра большими хлопьями идёт снег. Тоскливо.
У тёти Зины гости. Пришла Люба с Иваном. Иван сидит и просит водки. Пол литра его не устраивает. Отвратительно просто слушать! Какая низость! Прийти в гости к матери и просить водки. Был бы хорошим, сам бы пришёл к матери с бутылочкой. Вообще я призираю всё то, что касается водки, выпивки.
Чем сегодня занимаешься ты? Как себя чувствуешь? Пиши почаще.
Мне очень грустно. Сейчас найду что-нибудь почитать.
5.30 ч. читала Д. Лондона, спала. Пока я спала, выяснилось солнце, и от снега не осталось и следа. Тёплый ветерок, свежий воздух.
На улице пусто, дома никого нет. Я немного постояла, подышала свежестью, потом зашла в дом. Пишу… Хочется писать бесконечно, а писать не о чем, кроме как об этой тоске, грусти, одиночестве. А об этом и писать, надоело. Если бы, ты был здесь, день нам казался бы чудесным, мы бы нашли, чем заняться. Ты бы посмотрел, как подскакивает живот под платьем под ударами малыша. Теперь и руку не надо прикладывать и платье поднимать. Итак, хорошо видно и очень смешно. Я лежу спокойно, а живот то и дело вздымается.
 Быть здесь мне осталось ровно 4 недели, а через три месяца у меня будет ребёнок. Скорее бы! Мне уже надоело так ходить.
Вова, может я смогу приехать к тебе впервые дни декрета? Мне бы, конечно, очень хотелось, но это связано с некоторым риском. Как ещё у меня здоровье будет. Да и остановится там негде.
А тебе ещё 4 месяца до конца года. Много. Как надоела такая жизнь! Нет, Вова, тебе ещё не так. Ты день и ночь в кругу друзей, молодёжи, а значит бесконечной энергии и веселья. Но представь меня одну в этой комнатке, а кругом совершенно пусто. Как затворница! Нет, тебе не понять этого, я уже утратила терпение и силы, чтобы прожить такой жизнью ещё месяц. Нет, мне уже совсем мало, правда? Уж конечно я выдержу. Воскресенье пройдёт, а там день за днём промчит неделя, а там и месяц. Ведь время летит быстро. Я вырвусь отсюда, а дома мне будет веселее. Там я буду навещать мама – Веру и других знакомых. А в конце апреля приедешь ты.
Что было бы, если бы не было детки? Жизнь пошла бы совершено по-иному. Я была бы более энергичной. А теперь от предчувствия близкого конца энергия совсем отпала.
Письмо получилось бессвязное и пустое. Мне просто хотелось поговорить с тобой, и я писала всё, что взбредёт в голову. Живу будущим.
Уже вечер 10 часов. Я сейчас лягу спать, немного помечтаю. С тех пор, как ты уехал, я каждый раз кладу для тебя подушку. Поможет ли?
Вот и  сегодня я положила подушку для тебя. Но ты ляжешь ещё нескоро. А я пожелаю тебе спокойной ночи и всего самого хорошего. Желаю увидеть тебе хороший сон. До свидания. Поцелуй меня, как всегда. И я тебя поцелую нежно, потом положу голову на грудь, и мы уснём обнявшись. «мешает даже нитка»… на это прошло, это сон… он осуществим, правда!... Я сейчас живо ощущаю твою руку и грудь под головой, вижу тёмные очертания подбородка и губ… таких бесконечно родных, хороших, красивых. Они красивы именно сейчас, когда я вижу их снизу… будь всегда здоровым и сильным, мой мальчик, потому что я хрупка и слаба… но я люблю тебя.
Твоя грустная Галинка.
/Люшенька/

Главным вопросом, на который мы хотели найти ответ, был вопрос, как нам после рождения ребёнка начать самостоятельную жизнь, для чего мне  необходимо было оставить учёбу на очном отделении и начать работать. Но как в таких случаях говориться, куда не кинь, везде клин. Главным препятствием к этому решению было то, что мне бы всё равно не дали работать, а призвали бы на военную службу. А это значило, что блин на блин менять – только время терять. Само собой выходило, что надо решать вопрос с жильём и Гале переезжать в Алма-Ату и здесь же определяться с работой. В этом направлении я и стал направлять свои усилия, чтобы получить возможность проживать с семьёй в общежитии в институте.
К такому варианту приходила и Галя. Она писала.
12. 03. 1957г.
Здравствуй, мой Вовочка!
Сегодня я получила первый ответ на моё письмо. Что-то очень долго идут письма…
Первым долгом я должна тебе сообщить, что вчера у меня была мама – Вера. Я ей была очень рада. Но только по-настоящему и обо всём мы так и не поговорили, потому что она всё суетилась, что не уедет отсюда, и уехала очень быстро. После 5 урока мы с ней встретились, а, ещё не было трёх, я уже сидела одна в комнате, проводив её. День был чудесный: солнечный и тёплый, настоящий весенний день. Начинают ходить раздетыми.
Она мне сказала, что был болен Валик, что серьёзно болен отец, боится, что у него заболевание лёгких. Ест уже из отдельной посуды. Мама тревожится.
Сказала, что во Фрунзе были 10-го, были там в зоопарке, она купила себе в магазине хороший свитер, сапоги. Лида вышла замуж зарегистрировалась, в следующее воскресенье (17-го) приедет показать мужа, она немного приоделась. Мама говорила, что отдавала в ремонт часы, там заменили циферблат и они стали как новые. Но только ко мне она их не одела, чтобы по дороге не сняли.
Была у наших и привезла интересную новость: у Коли родилась вторая дочь. Скажи ни новость! Коля скоро засыпится дочерьми! Ну, пусть растут на здоровье, коли родились. Это Ларке в апреле будет два года.
Не забыл ли ты поздравить Колю?
Наш малыш растёт, слава богу. Сегодня ночью как разыгрался, так я не в шутку рассердилась. Что-то мне так неприятно было от его усердной толкотни. А за руки не придержишь. Живот растёт быстро. Василий Петрович мне уже раз сказал: «Г. И. вы полнеете с каждым днём». Оно и правда стало видно уже и в пальто. Я стала пальто носить без пояса. Мама – Вера тоже говорит, что у меня будет мальчик, потому что живот растёт наперёд как-то. Не округлый, а вроде как бы острый. А тётя Зина думает, что у меня будет мальчик по тому, что я сильно похудела на лице и почернела.
В общем, Вова, мне ещё никто не сказал, что будет дочь. Все говорят, что мальчик. А я хочу девочку. Может и природа за то, чтобы ты никогда не курил  и не пил?
Отвечу на письмо.
Да, ещё раз повторяю, что намеренье работать в Предтеченке, невыполнимо. Придётся нам как-то уж, наверное, обосновываться в Алма-Ате. Ах, если бы и я смогла работать! На любой работе, лишь бы приносить хоть немного денег. А я может быть тоже, где-нибудь устроюсь.
Вова, тебе выдадут билет, если ты будешь студентом, а если уйдешь, то тебе не билет выдадут, а возьмут в армию. Нет, лучше учись. Так будет лучше во всех отношениях. Нужно  только находить другой выход. Надо переселяться в Алма-Ату и искать работу. Это единственный и самый правильный выход. Проучиться только семестр, это значит не устроиться на работу и на заочный. По-моему так нечего  не выйдет. Ну, допустим, ты бы и погулял полгода. Для жизни в  Предтеченке или дома это нечего. Но устроишься ли учиться дальше?
Раскисать, конечно, не будем, тем более, что мы ведь выиграем. А вообще, если мы оба не будем работать, мы жить не сможем. Кому-то из нас или лучше обоим нужно бы работать. Но это как удастся. Подыскивай работу себе и мне. Да мне то, правда, ещё рано.
Вообще жду твоих писем. Что-то ты ещё решишь, вернее предложишь. Мой родной. Хоть что, только вместе.
До свидания. Целую тебя.

В своих семейных проблемах, как показывала жизнь, мы не были одиноки. Так в разлуке с женой в силу определённых обстоятельств вынужден был жить  Чага. А у студента первого курса Давыдова, родился мальчик, а он отказывался узаконивать свои брачные отношения и комитет  комсомола разъяснял ему «отцовские обязанности». О чём я сообщал Гале:
13 марта 1957 года.
Здравствуй, Галиночка!
Получил твоё письмо, на которое и отвечу сейчас.
Нет, родная, ни одно моё письмо, которое и когда-либо и пришло к тебе с опозданием, не является не оправданным. Я никогда без причины не задерживаю письма, да и задерживал я их только в прошедшую зимнюю сессию, а сейчас я пишу тебе не позднее чем через день, и пишу их потому, что не писать я не могу, ведь письма единственная отрада, единственная возможность дать свет и пищу душе, чтобы она незадохлась в тоске и грусти.
Не только мама, но и я категорически запрещаю тебе ездить на грузовых машинах во избежания такого большого несчастья. Вообще ты сейчас должна быть сверхосторожность.
Какая у вас сейчас грязь, я представляю, если и ботинки снимаются с ног. Но скоро просохнет, хотя сегодня день такой сырой и пасмурный.  А от такой промозглой погоды и усиливается боль твоей поясницы.
Я иногда повторяю поговорку «Что Бог даёт всё к лучшему». Правда, я предпочитаю брать самому, а не дожидаться когда даст Бог. Но сейчас, как видно, нечего не остаётся делать, как повторить поговорку, да заняться Алма-Атой.
О том, что в этом году ты сможешь работать, не может быть и речи. А о следующем годе пока нечего не будем заказывать, может быть, я уйду тогда из института. А сейчас я займусь поиском работы и квартиры.
Сессия начнётся 14 июня, поэтому сделаем так, как пишешь ты: как только тебя увезут в больницу, а  то можно и на день-два раньше мне дадут телеграмму, и я в тот же день приеду. Об этом подробно поговорим ещё в мае, когда я приеду.
Вспоминаю ли я нашу баню? Господи, да я живу только воспоминаниями и надеждами на будущее. Я всё помню и всё вспоминаю, отчего ты снишься мне почти каждую ночь.
Молочко течёт, как всё это я ярко представляю… прямо вижу. Ты помнишь, как я массажировал их? … Конечно, помнишь.
Я не болею и не на что кроме разлуки не жалуюсь. Каждый мой день больше чем перегружен, так что, слава богу, для хандры почти, что не остаётся времени. Кроме учёбы, большая работа по подготовке и фестивалю и текущие общественные мероприятия и дела. Так сейчас я должен разобраться в личном деле студента 1 курса Давыдова, у которого родился мальчик и который отказывается от регистрации. Как правильно поступить? Кто прав она или он? Стоит ли его выгнать из комсомола? Как обеспечить имя и средства жизни родившемуся человеку? Всё это очень трудно решить и всё это  я должен решить. Кроме того, в понедельник (18.03) состоится собрание актива факультета, где я должен выступать с докладом об итогах и задачах на II семестр. Как видишь, хандрить мне некогда.
Пиши мне больше о себе, о чувствах, об ощущениях, об Оленьке.
Да, нужно готовиться к жизни в Алма-Ате. На следующий год мы обязательно должны быть вместе. Ты поговори об этом дома.
Горячо целую Владимир.

Протекание беременности у женщины вызывает не только физиологические процессы, но и влияет на состояние психики. Делает её ранимой во взаимоотношениях с окружающими, что мы по своему варварству не осознаём, и даже можем не уступить место в транспорте.
В своих письмах Галя приоткрывала мне эту великую тайну природы и учила быть внимательным…
Она писала:
13.03.1957 г.
Здравствуй, Вова!
Сегодня получила твоё письмо. Оно попало к Макарову, а он принёс его мне. Почта работает препротивно. Вова, пиши мне с расчётом, чтобы последнее письмо я получила до 24 марта. На каникулах я буду ездить, а письмо будут теряться. А с 24 или совсем не пиши, или в Беловодск на моё имя. Там они уж точно дойдут до меня. После каникул я работать, вероятно, буду с неделю, а потом конец всем моим мукам. Так что как получишь это письмо, начинай писать на Сталинское. Там я могу бывать чаще, и твои письма будут целы. А то тут вечно душа болит, что письмо где-то пропало.
На 8 марта я довольно рано легла спать. Меня сейчас абсолютно нечего не интересует. Мне бы скорее отпуск. Я пожила бы в кругу семьи и отдохнула бы от всего на свете. Возможно, мой пессимизм вызван таким положением, но только мне все люди противны, особенно ученики. Я их ненавижу.
Хотя ты пишешь, что я напрасно разочаровываюсь в своей работе, я всё-таки разочарована и, наверное, навсегда. Работать преподавателем я больше не хочу. Меня это не привлекало и тогда, когда я была ученицей. Ведь, я выбирая вузы, и не мечтала быть учительницей. Но раз в моей жизни наступил такой перелом, что нас расформировали, так деваться некуда. Но я буду решительно говорить с родителями о переквалификации. Пусть что-нибудь советуют. Быть преподавателем у меня не хватает твёрдости и строгости. Не с моей слабостью  и мягкостью в характере быть учителем. Да,  у меня в душе слишком много места занимает личное. А это отражается на работе. О, если бы я могла не замечать свои слабости! Мне бы спокойнее жилось. Но ведь я вижу свою любую слабость, и она меня мучает. Как это ужасно изо дня в день пытать себя. Николай научил меня видеть в себе слабости, но не научил бороться с ними. Сколько раз уже я ругала его за это. Лучше бы я никогда не знала, что могу делать лучше. Я всегда прекрасно вижу, как надо делать, а не могу это осуществить практически. Да, вот хладнокровия тоже нет.
Я сейчас хочу одного: отдохнуть «от мира сего» в кругу семьи, благополучно отделаться от Предтеченки и никогда больше не знать сюда дорогу.
А потом я хочу в этом месяце поехать в больницу в Сталинское.
Я знаю, что на моё настроение сильно влияет малыш. Тем не менее, я убеждена в том, что написала. Сегодня у меня был открытый урок в 10 классе. Урок прошёл плохо. Сегодня на педсовете меня будут штудировать. В 10 классе очень плохие знания, а потому и дисциплина. В 7 этой четверти будет много двоечников. Таковы мои неважные дела.
Был педсовет. Меня немного покритиковали. Вернулась в половине 11. Любку провожал Василий Петрович.
До свидания, мой мальчик.
Значит, как получишь это письмо, в Предтечу больше не пиши. Если уж я долго здесь ещё задержусь после каникул, то я напишу тебе.
Г.

15. 03. 1957 г.   2-30 дня
Здравствуй, Вовочка! Получила меленькое письмецо. Только что пришла из школы. Передаёт концерт русских народных песен в исполнении сестёр Фёдоровых. Поют они с большим мастерством.
Что это у тебя за неудовлетворённость с собой, своими поступками, жизнью! Почему! Ты, наверное, заучился. Впрочем, это просто настроение, и оно уже, наверное, прошло.
А голова болит от того, что много читаешь. Я так и знала, что ты начнёшь болеть. Меньше читай, как только можно. Побольше гуляй, но только не с девочками, а то весна ведь. От того и голова болит, что гулять хочется. Меньше думай и копайся в себе, а то это тоже отравляет тебя. Ты говоришь, что в публичку пташки ходят показать себя и посмотреть на людей.  У нас тоже так было. Мы с Ольгой тоже ходили на людей смотреть и себя показывать. Иногда мы даже нравились. А вообще я иногда смотрела на публичку также критически, как и ты.
Уроки, в общем, прошли сегодня хорошо. Только 10 класс снова обидел меня своим отношением к делу.
Макарова вызывала к директору. Больше новостей нет. Завтра съезжу домой…
Уже вечер. Днём я приготовилась к урокам, вымыла голову, читала книгу «мать и дитя» «зоологию позвоночных». Сейчас немножко постираю. Всё равно жить всё время интересно. Раньше я мечтала носить в себе ребёнка и это моё большое счастье. А сейчас мне очень хочется кормить грудью ребёнка. Мне даже не вериться, что у меня будет малыш, я очень хочу малыша. Жизнь у меня полная, интересная. Вот только тебя нет. А если бы мы жили вместе, я бы нечего в жизни не желала.

Наши письма скорее были монологами, нежели диалогами, т.е. не были письмом ответом на полученное письмо, а фиксировали некоторые детали  вновь наступившего дня и тем самым сближали наши души, несмотря на расстояние и время.
Я ей писал:
16 марта 1957 года. Суббота.
После того, как я на почте написал тебе под первым впечатлением коротенький ответ на твоё прелестное письмо, прошло уже более 4 часов. И вот сейчас, прежде чем «отправиться в объятия Марфея» мне захотелось что-нибудь написать тебе.
По возвращению с почтамта мы с Катыршатом сжарили картошку, вскипятили чай. И всё время играли в шахматы. К нам ещё присоединился Рашит Сулейманов, мой добрый товарищ, наш  институтский секретарь комсомола. Я с ним сыграл в 3:2 в его пользу. Поговорили мы с ним. Посетовали на бездельников и на безобразие, которыми пестрит жизнь.
Я вышел на улицу. Какая ночь! А луна! Небо так прекрасно, как твои глаза… Наступает чудесная пора весны, пора рождения, новой жизни, пора любви. Но мне с тобой и декабрь казался маем. Сейчас 12 ночи. Приятного сна, Галиночка… А Марфея я упомянул потому, что вспомнил, как ты реагируешь на него. «Вот вредный!» - подумала, пожалуй, и сейчас. Нет, это я специально, чтобы ты улыбнулась.
17 марта.
Здравствуй, Галя! …
Целый день я просидел к комитете комсомола за составлением доклада к завтрашнему активу, и вот уже скоро шесть вечера, а я написал только проект постановления и страницу доклада. Чёрт знает что, никак не могу выдавить из себя и слово. Это мучительно.
Сейчас брошу всё и отправлюсь на почту, получу от тебя письмо, а потом я всё-таки доклад напишу. Мне хочется, чтоб доклад был толковый, чтоб он пользу принёс. Мне хочется вложить в него душу… Мне хочется развеять их пассивность, равнодушие, заронить их души искру настоящего комсомольского духа, сказать о решающей роли камсоргов… но боюсь, что всё останется только звуком.
Галиночка, здорова ли ты? Когда ты идёшь в отпуск? Погода, капризная и грязная, пожалуй, раздражает тебя. Но ты сама знаешь, что скоро всё изменится, погода установится, будет солнце, духота и жара… и мухи!
Я сейчас посидел, подумал и, знаешь решил, что я дилетант. Дилетант в учёбе, и общественной работе.
Ну, я пойду, на почте допишу.
Получил письмо!
Крепко целую Вова.

Я ей послал письмо 17-го, а она написала мне: тоже в этот же день:
17. 03. 1957 г. воскресенье . 3 часа дня.
Здравствуй, мой родненький!
Я только что из дома. Только зашла, села и решила, прежде чем чем-то заняться, поговорить с тобой. Мне это составляет большое удовольствие, единственную радость.
Домой вчера я уехала на автобусе (снова стал ходить автобус). Дома не было никого, а через некоторое время пришла мама. Рассказала мне новости. Вечером пришёл отец, поговорили, спать легли рано. Ночью мне снился ты. Утром ниша уехали в город, а я осталась одна дома. Сходила на базар, купила моркови, семечек, потолкалась с удовольствием по толчку, поспрашивала, что почём и пошла домой. Потом пошла в магазины.
Встретила Нинку Соловьёву. Она нашла, что я подурнела и всё отскакивала в сторону, чтобы посмотреть, как я теперь выгляжу. Мне было неловко.
- а мне девчонки говорили, что ты в положении! – воскликнула она, вихляясь и подёргивая плечиками.
Подошла Тася Дамашова с мужем и тоже воскликнула «Ой какая ты стала!».
Видела Костю Соловьёва, Тольку Бачевского, кот. тоже заставил меня покраснеть сказав, что я «сильно изменилась на лицо». При этих словах он окинул меня взглядом с головы до ног. Всё причину посеревшего лица ищут на животе. Я уж и не рада была, что вышла из дома. Пока я ходила на базар, да в центр, сильно устала. Ещё надо переться на перекрёсток да стоять там, а у меня спина ломит от усталости. Но я собралась и побрела. Счастье моё, что я на перекрёстке даже не останавливалась, а сразу села в машину и благополучно прибыла в Предтеченку. Такова моя поездка. Но главного я не написала. Я не написала, что говорила с мамой об Алма-Ате и что она нашла эту затею очень хорошей. Она одобрила то, что мы оба поедем в Алма-Ату, снимем квартиру, при этом один нас должен обязательно работать, а мама – Вера будет по-прежнему высылать  200 рублей, и наши тоже будут помогать.  Мама очень хочет, чтобы мы были на этот год вместе. И я очень этому рада. Ведь я ещё с ней на эту  тему не говорила, а сейчас коснулась её в 1-й раз, и мама не задумываясь, одобрила. Это хорошо. Мы так и сделаем. Вот только обязательно тебе или мне надо искать работу, чтобы мы хоть чуточку были самостоятельными.
И всё мои сегодняшние мысли вились около одного: около нашего будущего. Ах, Вовочка, как я хочу быть вместе! Как искренне я завидую тем, кто ходит всегда вдвоём. Как мне надоело одиночество! С тобой я лучше чувствую себя. Уже скоро, правда? Скоро уже я постоянно буду чувствовать тебя рядом с собой, буду каждую ночь лежать головой на плече и ощущать твоё тепло, так необходимое мне. Разы забыть когда-нибудь это?
Ах, Вова, как мне грустно и больно становится, когда я начинаю вспоминать наши ночи, когда мы лежим обнявшись, когда ты целуешь меня, когда  ты говоришь мне что-нибудь хорошее, нежное, когда я ощущаю тебя всего, когда я целую тебя… Вот уже скоро месяц, как тебя нет и пройдёт ещё один месяц, пока ты приедешь. Это будет последняя встреча, когда мы встретимся ещё вдвоём. А потом ты получишь телеграмму «Поздравляю с сыном». И начнётся иная жизнь. Но ты по-прежнему будешь дорог мне.
Я очень устала, немного полежу.
Полежала, помечтала. Уже вечер. К урокам не готовилась, да и не охота. Надо бы хоть планы написать.
Вова, в отпуск я пойду примерно с 7-го апреля. Вот уж не дождусь, когда расстанусь с Предтечей. А там и ты приедешь. Скорей бы 1-е мая.
Вова, так куда же мне переезжать? В Петровку или в Сталинское? Подумай хорошенько и напиши мне как муж. А то я сама не знаю. Как только я пойду в отпуск, я поживу с недельку – две в Петровке, потом приеду в Сталинское и больше не буду ездить. Когда я рожу, я тоже буду жить в Сталинске, пока ты приедешь. А когда ты приедешь, мы будем жить в Петровке. А вообще летом долго жить там не придётся потому, что нам нужно будет ехать и устроиться к началу твоих занятий в Алма-Ате.
Июнь я буду у своих потому, что я не буду уметь обращаться с ребёнком, и мама мне поможет, а мама – Вера ведь всё время будет на работе. В июле я поеду на сессию до 5-го августа. А там и ехать надо. Вот, исходя их такого положения, напиши, куда мне перебираться с пожитками. И сообщи об этом своим от своего лично имени («я распорядился!»), чтобы на меня не было обид, а на тебя не обидятся.
Вовочка, что-то ты редко пишешь? Сейчас у тебя уже есть время для письма. Не отвык ли ты от меня? Пиши чаще и больше. Мне ведь это нужно так же, как и тебе.
На этой неделе Коля прислал письмо. Я решила тебе послать его, чтобы ты познакомился с его жизнью. Письмо мне очень понравилось. Ты мне его потом пришлёшь. А пока до встречи. Помни обо мне. Целую тебя горячо и нежно.
Твоя любящая девочка.

Мои письма к Гале не имели того шарма и трепета, которыми была полна каждая строчка её письма, хотя я и пытался передать её состояние своей души:
18 марта 1957 год. Понедельник.
Люшенька!...
Твоё письмо получил вчера вечером. А пишу сейчас на лекции по истории СССР. Может быть, ты сейчас пишешь мне. Ну, вот мы и поговорим.
Знаешь. Мне сегодня ужасно некогда. Доклад к активу я скомкал. А потому настроение у меня дурное, а тут ещё второй день солнца не видно.
И скажу я тебе,
Как любимой жене,
Что от грусти – тоски
Не избавиться мне…
Ну чем же я не Кольцов?
… Актив не состоялся из-за неявки большей половины «активистов»… с позволения сказать. Перенесли на следующий понедельник. Но всё равно мне пришлось сидеть на заседании комитета, которое только что закончилось.
Половина десятого вечера. Страшно не то что болит, а отупела голова, да так, что ломит во лбу и глаза ничего не видят. Но мне нужно сейчас ответить на твоё письмо с тем, чтобы завтра утром оно уже отправилось к тебе.
А что делаешь ты сейчас? Этот вопрос, как ты могла заметить, я задаю не впервые, и он, может быть уже приелся тебе. Однако это не случайно, потому что я всегда стремлюсь представить тебя, всегда хочу знать, где ты, что с тобой, как ты чувствуешь себя, чем занимаешься, о чём думаешь. Всё, всё вплоть до выражения глаз и жеста я каждую минуту хочу знать. И в самом деле, что сейчас с тобой?... Ты постарайся вспомнить и написать мне. Нет ничего ужаснее неизвестности. Ведь от письма до письма 5-6 дней. Следовательно, когда я читаю только что полученное письмо,  то, что в нём сообщается ушло уже в безвозвратное прошлое, после которого бог знает что могло ещё совершиться. Но оставим философию.
Предтеченка-то то медвежья – нет спору, но зачем, родная, так убиваться, что граничит почти с туплением и истерикой. Не нужно, Галинка… Твои возгласы о том, что ты можешь умереть раньше времени мне очень и очень не нравятся. Если бы мы с тобой повесели носы, утратили жизнерадостность и веру в будущее, нас бы давно задушила разлука своими огорчениями и трудностями, которыми она так богата и щедра.
У тебя есть Оленька… А у меня? Одни воспоминания и надежда, да безграничное стремление и обожание к тебе с ней.
У Д. Лондона мужественные рассказы, но не все. Особенно мне нравятся «Мексиканец», «Любовь женщины» и «Любовь к жизни».
А я читаю «Идиота» Достоевского. Это, как кажется мне, несколько тенденциозный рассказ, но очень интересный для понимания самого автора, такого большого и поразительного противоречивого.
Я соскучился по свежему, вольному воздуху, которого, на мой взгляд, нет в Алма-Ате. А знаешь, я представляю, как у тебя вздымается живот…
О том, чтобы приехать тебе впервые дни декрета… это мысль. Но, трудность и риск её заключается не только в поездке (дышать сейчас можно сравнительно хорошо – ходят новые, мягкие автобусы (57 руб. билет), а в квартире и деньгах. Да к тому же в конце апреля я приеду сам. Даже можно так, если б ты числа 24-го (не раннее) дала телеграмму, что тебе плохо, то я на следующий день был бы дома. Такой вызов нужен для формальности.
Всегда клади подушку для меня, ведь я всегда с тобой. «Мешает даже нитка»… Да, скоро она нам опять будет мешать…
Нежно целую. Твой мальчик… страстный.
P. S. Отправляюсь - ка я спать. Сидеть больше не могу, хотя голова болеть перестала, но глаза слипаются.

Какая это радость и ответственность становиться матерью и отцом, становиться родителями. И как хорошо, если это происходит одновременно, на одной волне любви и взаимопонимая. Судьба человека, судьба каждого из нас начинается и формируется ещё, или лучше сказать, уже в утробе матери. И как же несовершенны и недостаточно действенны законы об охране материнства и детства. Сколько варварства в поведении и поступках людей и по сей день.
О своих последних школьных буднях, своих весенних переживаний Галя писала:
18. 03. 1957 г. Понедельник.
Сегодня из четырёх уроков два я провела на участках. Ребята копали, а я, конечно, стояла и покрикивала. Воздух такой чудесный. А небо! Невозможно сказать, какое красивое. Не синее, а голубое–голубое с бирюзой, чистое, как слеза, и по нему друг за дружкой гонятся снежно-белые пушинки облачков. Ох, и красота! Как будто на голубом атласе набросаны кусочки высококачественной ваты. Кажется, что облачка невесомые. Я, конечно, не обладаю писательским даром речи, но мне искренне хочется, чтобы ты правильно и живо представил это небо. Я даже не знаю, с чем это сравнить. Я стояла и не могла, чтобы не воскликнуть несколько раз: «Ребята, посмотрите какие облака, какое небо!» Не солидно? Зато душа романтичная или поэтичная, не знаю.
Сегодня я получила два письма от тебя от 10-го и 13-го марта. Отвечу. В одном было немного напечатано. Кто это печатал? Ты? Очень аккуратно и грамотно. Мне понравилось. Если только ты, то хорошо.
Всю ночь и не нужно было сидеть и играть. Днём сон – не сон. Не заметили ли ребята улучшения в твоей игре в шахматы?
Ты меня целуешь? Ах, мне ведь легче. Вот на 1-е мая поцелуешь, другое дело…
Как и чем ты сейчас питаешься, как устраиваешь себя материально?
Как себя чувствую? Чувствую себя хорошо. Только вчера да сегодня сильно спина болит. На это связанно, вероятно, с плохой погодой. И сейчас болит спина. Но мне к этому не привыкать. Почему я ничего не пишу об Оленьке? Почему же не пишу? Я пишу в каждом письме о ней. Всё настойчивее бьётся в наш мир. Сегодня я обедала, да видно её немножко прижала, так она, как толкнёт, аж я вскрикнула, испугалась. А вообще очень она живая. Не была бы только плаксой.
Когда ещё ты был дома, она не ощущалась под ручкой. А сейчас уже заметно подросла, потому что когда руку положишь, то ясно ощущаешь её. Она лежит в правой стороне. Говорят, что в правой стороне лежит всегда мальчик. Посмотрим, насколько это правда. По всем признакам должен быть сын. Вот уж мне эта загадка! Сын или дочь. Я стала очень боязливой. Я боюсь дверь на улицу открывать, как только стемнеет, я боюсь сидеть одна в доме даже днём, я всего боюсь. Всякие истории меня тоже пугают. Хоть бы сынишка не был таким.
В мужчинах я ценю ум и физическую силу, развитое сильное тело, человечность, хотя сама слабая.
Половина 10-го. Сильно болит спина. Лягу уже. До свидания, мой мальчик.
Да, сегодня мне приснилось, что ты подарил мне красивый носовой платок.
Вот уже утро. Половина восьмого. Я уже поднялась. Спала я хорошо. Мне сказали, чтобы я больше спала на спине, потому что ребёнок уже большой и ему неудобно, когда я сплю на боку. Ток я привыкаю спать на спине. Сегодня большую часть ночи я спала на спине.
А знаешь, мама моя купила уже две игрушки-тарахтушки. Такие хорошенькие!
Скорей бы нам встретиться! Так уже хочется поговорить! Я уже совсем изныла. Как много ещё нужно, чтобы дождаться желаемого! Нет никакого терпения…
До свидания.
Твоя Г.
Вова, ведь я читаю Лондона. И вчера до 11 часов читала рассказы его.

19. 03. 1957 г. Вторник.
Здравствуй, мой любимый!
Получила сегодня письмо от 14-го марта. Я от тебя получила уже много писем. Но ведь и я пишу тебе не позже, как через день. А ты пишешь, что получил только три письма. Я так рада, что получаю часто письма.  Если я когда не получу, так мне этот день кажется мрачным и грустным.
Сегодня весь день идёт густой мелкий холодный дождь, на улице печально… Уроки мои прошли нормально. Осталось четыре дня этой четверти. Вот хорошо-то! Тогда я поеду в город.
Придя домой сегодня, я легла и с часик уснула. Потом вышивала, готовилась к урокам. А сейчас уже вечер. Мне нужно было идти на политзанятие, но я не пошла. Уж очень сыро (идёт дождь), темно и сколько. Решила, что не казнят. А мне сейчас всё равно. Ты можешь представить настроение человека, который через каких-то несколько дней работы уйдёт отсюда навсегда.
Малыш молодец. Жизнь в моём животе бьёт ключом. Он сделал меня какой-то очень чуткой, нежной и счастливой.
Тебе хочется ласки, взгляда, взять меня на руки? Мне тоже очень хочется твоего поцелуя, улыбки, хорошего слова, твоего присутствия. Но, кажется, виден конец нашей тяжёлой разлуки. Стало немного веселей. Желанию увидеться хоть на несколько часов нет предела. Уже месяц, как нет тебя. Раньше через месяц мы виделись. А теперь придётся через два. Это очень долго. Разве мы вынесем? После мая там мы тоже встретимся через месяц. А здесь через два. Ох, и долго! Нельзя ли что-нибудь придумать? Ты очень занят, а я тоже не могу ехать… ах, как печально.
Стараюсь не расстраиваться. Но совсем успокоюсь, когда перестану посещать школу. «Скучай по мне и люби меня как можно больше…» А что я за это буду иметь?
Ну как же с делом Давыдова? В чём там у них дело? Что? трепанулись и произвели на свет малыша? Как часто дети страдают из-за подлости родителей! Ни в чём невинные существа появляются на свет из-за легкомыслия, если не сказать хуже, людей, совершено не думающих ни о завтрашнем дне, ни о гражданском долге. Лишь  бы насытиться. Это что-то животное, хотя присущее, как ни  печально, человеку. Так поступают обычно люди, лишённые частицы благородства в характере. Ты мне поподробнее опиши дело Давыдовых.
Ты стал стать беспокойно? Это потому, что сильно перегружаешь мозг. Надо быть больше на воздухе, полезно заняться чем-то физическим. А нельзя ли тебе уменьшить нагрузку на голову? Мне тоже очень приятно, когда я увижу тебя во сне. А видеть тебя я стала почти каждую ночь.
Да… я часто вспоминаю тебя, вернее не вспоминаю, а думаю о тебе постоянно, не только тогда, когда положу руку на живот. Я рада той жизни, которая бьётся во мне, а её ведь заронил ты. Ах, Вова, выспорил, видно, ты. Сын у нас будет, наверное. Но мне очень хочется дочку. Если это будет сын, то в следующий раз ты так не старайся, чтобы была дочь, ладно?
На сегодня всё. Уже 10-й час. Ложусь и почитаю…

20. 03. 1957 г. Утро. Я только что поднялась, умылась, убралась в комнате. Ты уже, наверное, тоже не спишь. Здравствуй, мой нежный мальчик! Обними и поцелуй меня… Ну а теперь мне предстоит ещё кое-что сделать, прежде чем идти в школу…
До встречи. Твоя Галя.

Если можно так сказать, нас мужчин, очеловечивает женщина, и особенно та, которая становится матерью наших детей.
Развивался и рос наше дитё, а вместе с ним, также не видимо для глаза, взрослел и развивался я. Я даже не хочу представлять, а кем бы я был сам, если бы всего этого у меня не было.
Говоря о значении труда в становлении и развитии человека, Ф. Энгельс написал: «руки учили голову, а поумневшая голова учила руки»… По аналогии так и все происходит в жизни каждого из нас.
Я писал Гале:
20. III. 1957 г.
Когда я сегодня в 3 часа дня шёл на почту, мне показалось, что я не был там целую вечность, и что меня там ждёт целая пачка писем. Но… мне, как видно, действительно, только казалось. Да оно и понятно, не был я на почте только вчера. Однако какой-то тревожный осадок в душе … А ведь даже маленькое письмо могло бы сделать сегодняшний день праздником для меня.
Ну, теперь уж весна, пожалуй, пришла по-настоящему. Второй день солнце. Теплынь, хоть босиком бегай.
Работы у меня много, но я не тужу.
Я подал заявление о работе и меня обещали принять, как только окажется вакансия. Это даст, как я тебе писал, только 200 рублей. Но и это очень хорошо, только бы действительно устроиться.

21. III. 1957 г.
Здравствуй, Галиночка!
Твой письмо я получил в 12 часов дня, т.е. 12 часов назад. Сейчас я пишу тебе в постели. Сначала лекции, потом комс. собрание на Iкурсе, которое продолжалось более 2 часов, и которое было бурным (обсуждали Давыдова), затем ужин (жаренная картошка) – всё это задержало меня с ответом.
Я очень рад твоему письму…
У Ника вторая дочь! Вот здорово! Поздравила ли ты его и не забыла бы поздравить от меня. Как же назвали? Мама-Вера суетилась? Хорошо, что она приезжала к тебе. Как это она сумела?
Раскисать, конечно, не будем. Хоть что, только вместе. Много нам придётся претерпеть, и мы должны все это перетерпеть. Буду я получать стипендии 280 рублей, да устроюсь на 200 рублей работать, да если нам родные будут высылать по 200, а если с отцом будет всё хорошо, то они смогут присылать и 300. Одним словом, если мы будем иметь в месяц около 900 рублей, то мы сможем жить в Алма-Ате. 200-250 будет уходить на квартиру. За 600 руб., мне кажется мы бы смогли жить втроём. Конечно, каждый рубль будет на учёте. Из  вещей ничего нельзя будет брать. Ну, да год я думаю, перебиться можно. Вот таковы мои соображения. Остальное допишу утром.
Спокойной ночи, любимая…. Горячо целую.

22. III. 1957 г.
Здравствуй, моя девочка!...
Да мне нужно кончить институт на стационаре. Будет трудно, но все трудности потом окупятся старицей. Я учусь неплохо, веду значительную общественную работу, так что при распределении после окончания учёбы меня могут направить в хорошее место и на солидную должность, к тому же я буду литератор, руссист и историк.
А мальчишка значит боевой… Ах, Галя, как это значительно, что у нас будет дитя… Сколько радости, сколько забот и огорчений, пожалуй… Ну дай, бог! Когда ты уедешь из Предтеченки? Я буду писать тебе на дом.
До свидания. Будь здорова.
Твой Владимир.
P. S. Настроение у меня бодрое и приподнятое. Весенний дождь оживил меня. Сейчас я прошёлся, как хорошо. Бегут ручьи, по асфальту прыгают пузыри. И тут ещё получил сейчас ещё 2 твоих писем! Но на них после. Сейчас нужно возвращаться в институт, чтоб не опоздать на лекцию следующую.
Крепко целую и тебя, и Оленьку…

22 марта 1957 г.
Не прошло и двух часов после того, как я был на почте и писал тебе о дожде, и вот сейчас, когда я сижу на лекции, за окном падает уже крупными хлопьями снег. Как всё это несколько странно. Вот так бывает и с судьбой человека. А дождь меня так встряхнул и оживил, что я себя почувствовал, как бы вновь рождённым. А может быть всё это от твоих писем.
Два письма к ряду!
Тебе противны ученики потому, что ты утомилась, и потому, что тебя сейчас всецело занимает материнство. Ведь ты очень добросовестный человек. Конечно, сейчас ты не можешь полностью отдаваться своему труду. Ты это чувствуешь, но не отдаешь отчёта причинам. А поэтому и разочарованность твоя от неудовлетворенности собой. Я бы не сказал, что у тебя слабый характер. Тебе нужно больше верить в свои силы.
У нас удивительно сходятся мысли и чувства. У меня тоже (я чувствую) личное слишком много места стало занимать в душе и это отражается на поведение и работе, что я ощущаю ежедневно. И мне тоже кажется, что иное я мог бы сделать лучшее. Ты правильно объясняешь моё настроение, мою неудовлетворённость. Ведь меня ни на минуту не покидает сознание, что я уже отец и что я всё ещё небогатый студент… Это действует на моё духовное состояние, это сознание отравляет порою самые светлые минуты.
И если бы не любовь, если бы не глубокая, всепобеждающая вера в тебя, как единственного неизменимого друга, как человека большой и трепетной души, как любящей женщины, которая готова перенести с тобой всё – то я не знаю, чтобы было со мной, и чтобы я делал. Но я жив и радостен этой верой, этим сознанием. Как-то на каникулах во время одного разговора ты имела неосторожность заметить, что я бедный студент… Ни что ещё так не жгло мою душу, как эти слова. В тетради под «Сказкой» осталась начатая и недоконченная запись, которую я сделал, когда ты была в школе… Но я вижу теперь, что ты обронила их без всякого умысла. И хотя я верю тебе, но мне придётся ещё 2 года терзаться, пока я, наконец, не начну работать. Как уже надоело быть только пожирателем, только брать, но ничего не давать.
А малышу я рад до забвения… скорей бы приходил июнь месяц. А может, мы его назовём Андреем? Сашенька или Андрейка.

Каждый день я находил время писать Гале письма и не менее двух раз в день бывать на Главпочтамте отправлять письма ей и получать от неё.
23 марта 1957 г.
Здравствуй, Галиночка!...
Суббота. Вечер. Комитет комсомола. Сейчас здесь тихо. Уже никого нет. В чёрное блестящее стекло окна щурятся электрические фонари. Где-то на первом этаже, видно, уборщица стучит передвигаемыми столами; да время от времени слышится глухое грохотание трамвая, и ночная темь разрывается вспышкой электрической дуги.
Сегодня на лекциях не был (мне разрешили по субботам быть свободным), но весь день просидел в институте за Достоевским.
В восьмом часу я с Катыршатом сходил на почту, получил от тебя письмо о перевод на 100 рублей от мамы. С почты мы зашли в магазин, взяли две булки хлеба, килограмм рыбы. Я утром выпил только кружку чаю, поэтому на рыбу я накинулся с большим аппетитом.
И вот я снова здесь и пишу тебе.
Письму Ник. Ив. Я бесконечно рад. Оно дало мне почувствовать его сейчас, как наяву, и многое из былого воскресло в моей памяти. Ведь, знаешь, я его люблю… что ли. И ещё, интересно, я не могу не поделиться ещё одним ощущением, которое вызвало письмо. Какое-то ощущение ревности, что ли. Нет не то. Задето самолюбие. Мне неприятно, что с выводами, но возмущайся. Разве я не понимаю, что он писал домой, и как он писал. Да я  ни на что не претендую. Но… Да ты меня должна понять. Ах, как долго я с ним уже не виделся и не говорил. Впрочем, я сейчас испытываю какое-то стеснение по отношению к нему. Почему, не знаю.
… После того, как я написал абзац о Никола, прошло около часа. Сейчас хлопнула дверь… И смех мужской и девичий раздался на лестнице… Со скрипом хлопнула наружная дверь… И снова всё замолкло. Это ушли мой добрый товарищ Ситько Николай (я о нём как-то уже упоминал тебе) со своим другом – товарищем (именно только товарищем) Светой Лапшевой. Какие это милые люди. Я им много говорил уже о тебе. Вот и сейчас я кое-что рассказывал о тебе. Они знают, что я жду малыша, и что это будет Сашенька или Оленька.
Я сидел за письмом, когда они заглянули сюда. Я большим удовольствием я болтал и шутил с ним. Я сейчас им высказал их мысли, как мне кажется. Коля «любит» другую. Зару (её я мало знаю, да почти не знаю, кроме того, что она очень хорошо поёт). Так вот я им высказал, что они созданы друг для друга, что если они женятся ( а Света «любит» другого, Роллана, который сейчас в армии и с которым она дружит уже 4-ый год), то это будет самый счастливый брак, наравне, конечно, с моим, неприминул я заметить.
24 марта 1956 г.
Всё это было высказано в форме шутки, но было ужасно весело, они много смеялись. Улыбался и я. И вот они ушли. К. пошёл проводить её до автобуса. Они как бы невзначай обронили комплимент, что я неплохой и интересный человек. Не бойся, родная, я не испорчусь. Конечно, они не знают многого обо мне; о том, что я порою  не прочь поиграть, но вообще я действительно хочу быть хорошим человеком, потому что хочу. Чтоб ты была счастлива и чтоб ты всегда меня любила только одного.
Никого нет. 11 часов. А мне хорошо. Я люблю одиночество. Оно даёт мне возможность душой полностью отдаться тебе, мыслями витать около тебя, моей слабенькой, но такой прелестной девочки…
Сейчас заглянула сюда вахтёрша.
- Скоро пойдёте?
- Да, сейчас ухожу, - ответил я.
Что ж нужно идти. Да пора и отдыхать, ведь для меня нет воскресений. Впрочем, в общежитии я напишу ещё письмо домой, по твоей просьбе. А тебе допишу завтра. Ты конечно сейчас в Сталинске… в своей комнатке. Вспомни, сколько признаний я сделал тебе  в ней… Спи спокойно… Горячо целую…
P. S. Переезжай, конечно, в Сталинское. Об этом я написал домой.
Большой привет папе и маме.

24 марта 1956 г.
Здравствуй, Галиночка!...
Воскресенье. По-настоящему весенний день. На мутноватом небе ласковое солнышко. Кругом парит. В воздухе разлит тонкий аромат весеннего ветерка. Кругом необычное оживление. Люди, как муравьи, бегут одни туда, другие сюда. На площадках, тротуарах, скверах галдит и прыгает детвора. Вспомни, как в это время скакала детвора через верёвку под окнами школы. А вот скакали ли ты, я не помню. А помнишь, как играли в лапту и в мяч вообще. Да что там помнить, ведь ты сама сейчас это видишь.
Мой день начался так. В десятом часу я только оделся и хотел идти умываться, как в дверях столкнулся с Виктором. Я с ним после приезда ещё не виделся и, разумеется, очень ему обрадовался. Умывшись, я его усадил за стол и мы стали завтракать. Завязался оживлённый разговор. Я ему показал письмо Ника и прочёл его. При упоминании, что родилась Таня, В. соскочил со стула, глаза его заблестели, и он стал кружиться. Потом мы оделись о пошли гулять. По дороге на почту, мы решили отметить день рождения Танечки. Я взял две кружки пива. Мы чокнулись и в голос проговорили: «Лет до ста расти ей без старости…» Здесь к нам подошёл старо-народный, нищий дед с пустой кружкой. В. отлил ему из своей и отошёл. Мы засмеялись и проговорили, что отметили втроём.
На почте нам нечего не было. Долго мы сидели в сквере против почты. Приятно щурились солнцу, болтали и смотрели, как в песке копаются малыши, закутанные ещё в зимние шубы.
В. рассказал, что Н. дома нет, что она работает где-то на Братской ГЭС, что она ничего ему не пишет и что он хотел бы её видеть и знать, что с ней.
Потом мы поехали к нему в общежитие, пообедали там в столовой. Снова вернулись на почту, и опять ничего не получили, расстались; и в 3 часа я был уже дома, откуда я, взяв книги, сразу ушёл. И вот я в институте, сижу и пишу тебе. Никого нет. И мне грустно и хорошо.
А когда на следующий год придёт весна, то вот в такой же тёплый и ласковый день мы выйдем  гулять втроём. Наш малыш уже будет большой. Ведь ему будет чуть ли не год!
Во время отпуска переезжай сразу в Сталинское. Здесь тебе будет удобнее и ты сможешь готовиться к экзаменам. Хорошо бы тебе сдать несколько предметов. Когда мы будем жить в Алма-Ате, может быть ты переведёшься и учиться сюда.
Ты пишешь, что редко получаешь письма. Этого не может быть, потому что я пишу их почти каждый день.
Скоро папе 50 лет. Ты знаешь, как я его обожаю. Я ему желаю всего самого наилучшего. В торжественный день ты поздравь его за меня и крепко пожми его трудолюбивую, честную руку. Я ему пришлю телеграмму.
На этом кончаю писать и вновь преступаю к Достоевскому. Написал тебе, словно поговорил. Мне хорошо. Ведь я знаю, что и ты всем своим существом в мыслях своих стремишься сейчас ко мне. А малыш бьётся и трепещет…
8 часов вечера и я снова на почте, но напрасно, и вечер не принёс письма.
Передай тёплый привет маме и папе. Да напиши мне об их здоровье.
Будь здорова твой Владимир.
P. S. Вечер необыкновенно хорош. Я кончил «Идиота» Достоевского. Странный писатель. Его книги болезненно тяжелы. Сейчас пойду в магазин за хлебом. Мальчишки куда-то ушли. Да мне одному лучше.

26 марта 1957 г.
Здравствуй, родная!
Только что начался день, и солнце ещё не успело разогнать сизоватую дымку утреннего тумана, но кругом уже улыбается и бьётся жизнь. А что будет дней через десять, когда набухнут почки и распустятся первые цветы!... До чего же прелестна весенняя пора…
Вчера вечером от тебя получил письмо. Но оттого, что весь вечер пришлось просидеть на заседании комитета, отвечаю только сейчас. Ночью снилась ты… будто бы уже с сыном и будто бы уже здесь. В Алма-Ате. Снились родные, но всё это уже не удержало в памяти.
Как я материально устраиваю свою жизнь? По-прежнему. Живём мы втроём, я всё также остаюсь у них «министров финансов», что признаться тебе, мне уже надоело. С Ч. наметилась трещина, но мне бы хотелось разрывать мою дружбу с ним.
Ты сумела передать и это голубое-голубое небо, и эти пушинки облаков и главное выразить самою себя. Иначе и не могло быть. Не могло быть другим ни небо, ни облака, и ты не могла не воскликнуть.
А почему ты стала всего пугаться? Не нужно быть трусихой. Это вообще не хорошо, да чего доброго ещё может отразиться на малыше.
9 часов утра. Принимаюсь опять за курсовую работу.
…. Девятый час вечера. 11 аудитория, одна из самых больших аудиторий института, до отказа забита студентами. Уже более часа читается доклад по итогам VII пленума ВПКСМ. Душно, смрадно и жарко. Уже всем надоело слушать, тем более, что мне приходиться слушать его второй раз. Ах, родная, я устал сидеть, хочу спать.
P. S. 27. 03. 1957 г.
Получил 2 письма, но о них вечером. Привет маме и папе.
27. III. 1957 г.
Здравствуй, Галиночка!
Твои письма полны грусти и тоски… Пусть в них будет всё, что угодно, только не пессимизм и хандра, эти самые пагубные стороны разлуки.
С самого утра хмуриться небо, и вот теперь, кажется, наконец, пойдёт дождь. Я люблю весенний дождик… Он освежает, бодрит и оживляет. Земля уже начинает щетиниться зеленью травы, набухают почки. А когда мы встретимся, всё будет уже цвести и трепетать зеленью листьев. Но это будет так не скоро… через 25 дней! Однако, нам ли их бояться? И эти дни отшумят весенними дождями, а там  и для нас засияет солнце.
Как я уже писал тебе, ты пришлёшь мне телеграмму 24-25 апреля, потому что из-за работы уехать мне домой будет трудно.
Ты сейчас отдыхаешь. Как ты проводишь своё время, чем занимаешься, куда ходишь?
Для меня сейчас настали удушающие дни.
К 10 апреля я должен написать работу… 14 апреля нужно будет провести факультетский фестиваль, подготовка к которому забирает сейчас почти всё. 5 апреля коллеквиум по русскойлитературе. 20 апреля досрочный экзамен по соврем.рус. Яз. А сколько ещё комс. работы за дисциплину, успеваемость и пр. Ах, родная, это так много!  И мне пока удаётся со всем справляться.
Письмо не окончено, но я не хочу его задерживать. До свидания, моя прелестная девочка… Когда ты уже станешь мамой, не дождусь. Будь здорова. Передай похлоп маме и папе. Бываешь ли ты в Петровке? Сегодня уже второй день нет от тебя письма… Как это плохо.
Целую горячо… Вл.

Как неутомима земля вращается вокруг солнца, так и мы неутомимо, преодолевая время и расстояние берегли нашу любовь.
28. 03. 1957 г.
Здравствуй, мой любимый!
Я получила от тебя сразу 4 письма, когда приехала из города, на которые сейчас отвечу.
Сейчас я в Предтеченке. Вчера я приехала в Сталинское. Дома одна неприятная новость: маму положили в больницу с аппендицитом. Завтра сделают операцию. Я очень волнуюсь за неё, но в последнее время стали учащаться приступы. Возможно, после операции она ещё и поживёт, а то совсем стала себя плохо чувствовать.
Сегодня утром я приехала сюда, была в школе, заполнила журнал и пришла домой. Погода скверная: низкое пасмурное небо, холодно… у меня болят ноги.
Детка чувствует себя чудесно, как мне кажется. Вот уже пять часов, а она с самого утра ножками да ручками бьёт маму. Вова, я очень скучаю по тебе, очень хочу твоей ласки, хочу слышать твой голос, хочу ощущать тебя. Мне стали сниться дурные сны: Наташка скучает тоже… да, не удивляйся и не смейся. А как ещё нескоро 1-е мая.
Вова, сейчас я вновь перечитываю письма. Ты пишешь, что Коля С. любит Зару, а Света любит Роллана, а почему ты слово «любит» написал в кавычках? Я и не поняла, или они любят, или говорят шутя.То, что ты хочешь быть хорошим человеком, мне очень нравится, мне хочется всегда гордиться тобой, мне хочется, чтобы мы всегда любили друг друга и не знали никого другого, чтобы мы никогда не смогли сказать людям друг о друге плохое, а только хорошее. Это вот с Мишкой я говорила, так он опять говорил мне о том, что жизнь идёт колесом. Особенно после того, как однажды к ней приходил Николай, с кот.она когда-то  дружили, помнишь? «Я, - говорит, - теперь стал как зверь и никогда не прощу ей этого. Пусть она мне докажет, что не она его пригласила, а он сам пришёл. Да и если бы она ко мне вообще хорошо относилась, я бы не придал этому большого значения, а то она каркает каждый день, не слышал ни одного ласкового слова.
Я пыталась его отговорить и убедить, что в этом нет ничего особенного, но мне это не удалось.
Вова, а ты как бы прореагировал, если бы в твоё отсутствие пришёл ко мне Петька, и я бы с ним сидела в комнате? Наверное, тоже так, потому что даже мой отец не оправдывает т.е. он бы на Мишкином месте так бы поступил, а ты?
Да, я очень люблю свою комнату в Сталинске, с ней так много связано. Где бы я ни была, меня всегда туда тянет.
Да, Вовочка, если бы  мы в следующий год были вместе! Большего и не нужно. Мишка мне сказал, что у меня будет сын. А может и правда у нас будет сын и имя ещё не придумали.
Да… я стремлюсь к тебе и душой и телом, а твой малыш и бьётся, и трепещет. Мне очень приятно, что малыш именно твой и я твоя… мне хочется обнять тебя…
Да, возможно, Вулечка, мне противны ученики потому, что меня занимает материнство. Я, действительно, не могу сейчас полностью отдаться ученикам и не знаю, почему. Я не удовлетворена собой, и мне очень тяжело. И ещё мучительная черта характера: неверие в свои силы. Я упорно борюсь с ней и хоть немного когда-нибудь преодолею её. У нас с тобой, да не сходились бы мысли и чувства? На то мы и муж да жена («одна сатана»)! Разве я не понимаю, что тебя мучит?
И меня ведь мучит то же, что и тебя. Я очень хочу, что бы ты всегда всё до мелочей говорил мне. Ты ведь самый родненький мне на свете. Разве можно тебе что-то не сказать или тебя осудит в разговоре с другими людьми? Это ведь просто невозможно. Я понимаю, что тебя тревожит твоё положение и понимаю то, что терзаться ты всё равно будешь эти два года, до тех пор, пока не будешь полностью самостоятельным. Но ты не очень терзайся, ведь не поможешь! И никуда не денешься. Как-нибудь уж! Что ж теперь! Не вечно! Мы тогда поможем своим.  Пусть уж они нас не кидают в трудную минуту.
Твои записи в тетради под «Сказкой» я недавно обнаружила и, конечно, прочла. Там ты ничего особенного не пишешь, и вообще нет ничего особенного в том, что ты учишься. Это ведь не вечно! А потом, ты будешь работать, и мы будем жить лучше всех. (сейчас ведь мы живём хорошо).
Вова, я очень часто плачу…распустилась до ручки. (двери). В Петровке я бываю, но мне туда очень не по пути, а из-за малыша мне страшно не хочется толочься в тесноте автобусов. Пусть уж прощают.
Мне уже и так нельзя ездить на машинах, а я всё езжу. А особенно к Предтече сейчас очень плохая дорога. Просто муки.
Работать буду до 10-го апреля.

Вот заканчивался и март месяц – конец зимы и начало весны, когда температура воздуха от минус переходит через ноль в сторону плюс. Ещё мы благополучно пережили месяц разлуки, её боль: В надежде и вере, что приближается то время, когда мы сможем каждый день быть вместе, и не разлучатся никогда.
Я ей писал:
30 марта 1957 г.
Здравствуй, родная!...
Сегодня отцу исполняется 50 лет! … Ты его, конечно, уже давно поздравила. Я представляю, какой он сейчас возбуждённый, как ты ему улыбаешься, и как все трое вы особенно необыкновенно добры и милы. Я люблю всех вас.
Прошёл ли грипп у отца? Каковы его успехи на работе?
Моя девочка, ты пишешь, что тебе жаль, что скоро мы больше никогда не будем предоставлены только самим себе, что нас будет разделять третье. В этом я не совсем согласен с тобой. Действительно, предоставлены самим себе мы уже не будем, но это «третье», которое ещё не родившись забирает столько внимания и заботы, никогда не будет разделять нас, а наоборот… Разве ты не дороже стала для меня с той жизнью, которую породила наша любовь… Самое моё искреннее желание: всегда видеть тебя моей девочкой. С годами, пожалуй, порастереться романтика и тебя в сорок пять лет уже не совсем можно будет называть девочкой, но и тогда я повторно: «мешает даже нитка», но она –то только и может мешать, чтобы появилось «третье», которое лишь роднит, а не разделяет. А вообще я так сейчас соскучился о тебе, что мог бы задушить в своих объятиях…
Когда солнце стоит прямо над головой, тень пропадает.  Подожди ещё немного и от твоей тени одиночества не останется и пятна. Ещё раз помни: всё приходит во время для того, кто умеет ждать. Сейчас каникулы, затем последние дни в школе и опять дома, майская встреча и июнь, а там мы всегда будем вместе. Я заберу тебя сюда, и тогда уже каждый день будет наш.
Мне никогда не хочется огорчать тебя. Но твое письмо из Фрунзе побуждает сказать несколько резких слов, которые вызваны тем, что ты вдруг сравниваешь меня с какими-то вертихвостками, из бывших твоих сокурсниц. Мало ли где и кто трепется, и даже, если  б я жил среди «этой бражки», у тебя нет никакого основания «бояться, что я нечист». Хорошего же ты обо мне мнения, что думаешь, что куда В. туда и я «не отстаю ни на шаг». И это я-то «не отстаю ни на шаг» со своей моей претензией на самостоятельность? Ты не можешь говорить о том, чего не знаешь.
Самым большим событием, так сказать; в моей жизни сейчас то, что я плюнул на свою перегруженность и занялся, наконец, снова спортом и на этот раз тяжелой атлетикой – штангой. Вчера был на первой тренировке. Я легко выжимаю за 60 кг., так что, кажется, могу сделать значительные успехи. Но сегодня за то я больной. Болят руки, ноги, спина, плечи, но это всегда так бывает после первых тренировок.
А вообще я здоров, как бык, хотя малость и ослабел из-за безрежимья питания. Однако я это исправлю и через 25 дней жди меня окрепшим и сильным. Одобряешь ли ты занятие штангой?
Вот и всё. Передай привет маме и папе. Не горюй сама. Будь здорова. Горячо целую твой Владимир.
P. S. Половина восьмого вечера.
Около часа назад я читал о Гоголе в энциклопедии, когда вдруг в окно кабинета влетел порыв ветра с шумом дождя. И вот я радуясь и ветру, ноющему в голых ветвях деревьев, и дождю, крупными каплями бьющему в лицо, подняв воротник пальто, чтобы вода не попадала за шиворот, шёл на почтамт. Но сегодняшний день ничего не принёс. Да этой перепиской я хотел только сказать тебе о дожде, о том, что в этот тёмный субботний вечер мне вдруг сделалось очень грустно. Ты сейчас дома, в кругу родных, ярко горит свет… А я сейчас вернусь в общежитие, напьюсь чаю, да снова в институт за книги, за писанину, чтобы убежать от хандры и дурного настроения. Тоску же о тебе ничем не умять.

А Галя в этот же была вся в расстроенных чувствах из-за  болезни матери, плохой погоды и одиночества в день рождения её отца Ивана Николаевича. Ему исполнялось всего на всего только 50 лет, что для нас было дремучей историей.

30. III. 1957 г.
Здравствуй, Володя!
Сегодня получила твоё письмо от 27 марта. Сегодня я в Сталинске. Мама в больнице, операция прошла, кажется, удачно, но сегодня она себя ещё плохо чувствует. Отец на работе, я одна дома управляюсь по дому. Шила себе платье.
Сегодня я очень плохо себя чувствую физически: болят ноги, спина, поясница, низ живота. Очень меня мучат эти высокие каблучки. Я просто уже не в состоянии ходить на них, а больше не на чём. Сегодня тётя Маруся Ивашененко отдала мне свои туфли на низком каблуке. Вова, стали сильно отекать ноги. Чем ближе, тем страшнее мне за свою жизнь из-за физической слабости и сердца. Морально чувствую себя тоже очень плохо. Болезнь матери, разлука, бесконечные свои болезни да при такой болезненной нервозности. Часто плачу, а когда плачу, с сердцем делается плохо. Со временем это должно пройти. Мне бы вот, наверное, морально отдохнуть нужно. И во ещё мне страшно надоела и тяжелая тряска в автобусах,  а жизнь складывается так, что приходится ездить почти каждый день. Завтра я поеду в Петровку, послезавтра в Петровке буду на совещании биологов, во вторник в Предтечу опять, а в среду на занятия.
Сейчас уже вечер. Я одна, готовлю ужин. За окном проливной дождь. Он начался ещё часов в 5. А вчера я была в бане.
Ты пишешь, чтобы я дала телеграмму? Хорошо. Я готова дать её сегодня, потому мне сегодня очень плохо. У меня даже была такая мысль дать телеграмму о болезни матери, но потом я подумала, что не стоит, чтобы из-за неё так далеко ехать, да и денег у меня нет ни  гроша.
Сегодня отец получил твою телеграмму, но последние слова её очень непонятны: «желаю…. Счастьеского счастья». Что за выражение? Или ты так написал, или просто очень неграмотно перепутали.
Я тебе написала письмо в Предтече и не кончила его. Положила в конверт, а он запечатался. Я уже не помню что там, только помню, что письмо неважное. Я хотела его не отсылать да и раздумала.
Ещё недели две я пробуду в Предтече, а потом перееду сюда. Скорей бы. Здесь веселей. Хоть бы с мамой было всё в порядке. Что-то очень у меня сердце болит за неё. Перед операцией она плакала.
Уже скоро 9, а отца всё нет. Где же он? Мне уже надоело сидеть одной в доме. Я сейчас опять заплачу… У него сегодня день рождения, а в доме так невесело!
А сколько ещё мне придётся хлебнуть! Ну да это впереди!
На днях я зашла в магазин, и один молодой мужчина покупал жене, только что родившей сына, золотые часы. Он был счастлив. Он так громко и с радостью разговаривал в магазине, что люди окружили его и смотрели (среди них была и я). Но я подумала, что мне не нужны золотые часы, конечно, ты хоть бы приехал поболеть. И то мне было бы легче, от сознания, что ты где-то здесь, за стенкой. Но ведь у тебя будет, вероятно, пора зачётов или экзаменов, и ты не сможешь.
Ну пока всё. Кажется, идёт отец. До встречи твоя жена.
Ох, и тяжело же мне сегодня. Наверное, потому что суббота и на улице уже пошёл снег…