Лики страшного мира. Блок

                «Из мешка               
                На пол рассыпались вещи.
                И я думаю,               
                Что мир –               
                Только усмешка
                На устах повешенного».
                Велимир Хлебников

   В том, как эхо ‘страшного мира’ парило над головами поэтов серебряного века, есть, определённо, что-то зловещее, давящее, как кошмар. Так и в поэзии Блока ощутимо это клеймо - клеймо поэта, обречённого ‘видеть сквозь’, ощущать то, что ещё незримо, то, во что другие и не верят. Да, нет сомнений, Блок был одним из тех представителей своего времени, над кем нависло ‘проклятье Кассандры’ – несчастье сознавать всю пугающую силу, мощь разливающегося гула ‘страшного мира’.

   И не счесть примеров этого ‘мирочувствия’ у Александра Блока. Возьмём хотя бы стихотворение «Рождённые в года глухие» (1914), что Блок посвятил Гиппиус. Весь стих, в сущности, - сплошной надрывный плач над судьбами, покорёженными свинцовой тяжестью ‘страшного мира’ – мира ещё более страшного от того, что позабыть его невозможно. «От дней войны, от дней свободы – кровавый отсвет в лицах есть», - уже и освобождение кроваво, ведь проходит оно в постоянном страхе перед новой войной. И стихотворение это – отзвук того мира, что видел Блок, ввергнутого в пожар первой  мировой войны.

   Лирический герой следующего стихотворения «Голос из хора» (1910-1914) , завершённого ещё до начала этой страшной войны, уже разучился доверять («И плачешь ты, заметив ложь, или в руке любимой нож»), но сам поэт, в отличие от него – дитя, он не хочет верить в столь уродливую действительность, хотя и понимает, что снесёт ещё немало страданий от этого мира. Тоска небытия – вот то, что висит в воздухе, накаляет его. И ужасно то, что ‘смерть - далека’, ведь жить здесь, где ‘лжи и коварству меры нет’, просто невыносимо. Нет в этом царстве даже света: он не может пробраться сквозь густую пелену: «Ты будешь Солнце на небо звать – Солнце не встанет». Мир этот кажется ещё отвратительней потому, как не каждый видит его уродство (оно не очевидно), а те, кто видят, ‘достучаться’ до других неспособны, все их призывы не будут услышаны: «Крик, когда начнёшь кричать, как камень, канет…»

   Так чем же так безбожно-гадок мир, отблески которого порой про-слеживаются в стихах А.А.Блока?  Мне думается, что нет ничего страшнее мира слепых и глухих, жестоких и равнодушных, где и ты сам нем и чувствуешь, что изменить ничего не в силах, да и немота твоя сокрыта не в неспособности твоей говорить, а неумении других – услышать. Посему и Блок попросту не смог не оставить потомкам предзнаменования (в том же стихотворении «Голос из хора»)  о ликах грядущего, что он увидел: «О, если б знали, дети, вы, холод и мрак грядущих дней».  Этот  ‘страшный мир’ душ ‘жителей’ века серебряного не щадит: «В сердцах, восторженных когда-то, есть роковая пустота». И не удивительно мне, что сердце героя надломлено, ведь и Блок сам до крайности чувствителен, он ‘оголённый нерв’, предчувствует грозный конец и молится: «Те, кто достойней, Боже, Боже, да узрят царствие твоё!»

   Люди в игре этого мира и этого времени – лишь расходный материал для какой-то беспощадной, безобразной, безумной силы, жующей клыками своими всё, что заблагорассудится. В стихотворении «Пожар» (1906) Блок пишет об этом: «И, крутя живые спицы, мчатся вихрем колесницы, впереди скакун с трубой над испуганной толпой». Не всадники ли Апокалипсиса мчатся? Не знаю, но нельзя отрицать, что мир этот – мир хаоса, постоянного ожиданья новой крови, новых смертей, так, даже мирное время наполняется полной чашей тревоги: «Где мы? Чьи взывают голоса?»

   «О, если б знали вы, друзья, холод и мрак грядущих дней!» - взывает Блок. Ему, как и многим другим, являлись зловещие лики ‘страшного мира’ – мира будущего, того, что ещё грядёт.