В Китае чая нет

Неисповедимы пути Меркурия, покровителя торговли – в глухих горах Алатау, что отделяют мою родину от Поднебесной, нам предстояло пить  растворимый чай с молоком из пакетиков. Made in USA.

Трапеза была не простым ужином у охотничьего костра: нас с братом-мусью посвящали в «настоящие казахи».  Настояший казах, как объяснили нам утром этого дня наши спутники – тот, кто убил волка и съел улара.  Улар – это горная индейка (боюсь, что поедание ее жестоко карается Красной книгой, так что подробности опустим). Последний раз эту птицу видели в окрестных горах лет пятнадцать назад, так что наши шансы стать «настоящими казахами» были невелики. 

Следует также особо оговорить, что указанный путь (волк и улар) признается действительным только у горных казахов, казахи же степные, составляющие абсолютное большинство, имеют собственные представления о том, какой казах настоящий, а какой нет.

 Как бы то ни было, мы убили волка и теперь доедали улара. Улар был сварен в походном казане вместе с тварями не столь редкими, на которых действие Красной книги не распространяется, что несколько снизило криминальный градус бульона.

 Старый Боранбай (много-много лет назад он появился на свет в юрте, сотрясаемой порывами жестокого бурана, о чем свидетельствовало его имя),  руководил  обрядом инициации. Под пристальными взглядами наших попутчиков мы съели положенное число ложек густой похлебки, о гастрономических достоинствах которой я умолчу из страха перед длинной рукой Красной книги. Скажу лишь, что это было так вкусно, что и теперь, много лет спустя, на чужбине, я все еще храню этот вкус на языке. Запивалась она контрабандной китайской водкой из пластиковой бутылки с иероглифами. Одну такую бутылку я подарил в свое время покойному Эйно Габовичу, угодившему в Книгу рекордов Гиннесса со своей коллекцией водок – счастье коллекционера было таково, будто ему достался редчайший штоф из императорских подвалов.

 Старый Боранбай отправил самого юного члена экспедиции ломать хворост для догоращего костра и торжественно объявил нас «настоящими казахами». Брат-мусью этого не заметил, но я видел, как при этом старик с вызовом посмотрел вниз, в бездонную черноту, на краю которой подрагивали огоньки далеких аулов – там начинался мир казахов равнинных. После чего объявил, что теперь будем пить чай.

 Огонь  вспыхнул с новой силой, в котелке вскипала вода  из горной речки, что пенилась в пяти шагах от нашей стоянки – брызги долетали до костра.  Юный Жетыбай (он был седьмым ребенком в семье, о чем сообщало его имя) сбегал к машине и принес  заварку. Блестящую коробку с орлом и звездами -  американский растворимый чай.

 - Как? – завопил брат-мусью, игнорируя мой страшный взгляд, - чай из пакетиков?Instant tee? Impossible!

Стараясь загладить бестактность глупого парижанина, я высказался в том роде, что моей давней мечтой было попробовать этот американский чай с молоком в компании замечательных людей, которые меня сейчас окружают. Я думаю, звание настоящего казаха полагалось мне все-таки в большей степени, чем брату-мусью.

 - Что они пьют! Чай из пакетиков? И где? Здесь, в нескольких шагах  от Китая, от родины чая! – не унимался  безумный  парижанин. Впрочем, от полноты чувств  он перешел на французский, и это спасало положение.

 - Мой друг ожидал, что здесь, рядом с Китаем, нам придется пить китайский чай, и удивлен, что нам предстоит вкусить этот замечательный американский чай с молоком. В Париже его найти очень непросто, - перевел я, не удержавшись от антифранцузской отсебятины.

 Старый Боранбай строго посмотрел на новоявленного настоящего казаха и веско, чеканно изрек:

 - В Китае чая нет.