Летите, голуби,... к нам!

ЛЕТИТЕ, ГОЛУБИ, … К НАМ !


В Вене, Лондоне, Брюсселе, Лукке (Италия), Венеции, Кадисе (Испания), Гонконге под угрозой штрафа от 36 до 500 евро запрещено кормить голубей. Причина понятна...
Газета «Собеседник»


        После окончания десятого класса школы рабочей молодёжи – ШРМ, по настойчивой рекомендации отца, я подал документы для поступления в ЛИТМО. Отец сам заканчивал этот ВУЗ перед войной, а его друг детства был в это время деканом факультета. Надо полагать, что поступление мне было практически гарантировано, тем более, что я был рабочей молодёжью со стажем без двух месяцев два года, а моим друзьям по дневной школе предстояло учиться ещё один год в одиннадцатом классе. И всё бы шло своим чередом, но мои новые приятели по вечерней школе уговорили меня вместе поступать в Горный институт на открывшийся радиоэлектронный факультет.

                – Подземные телевизоры, автоматика в горном деле, всё новое! – уговаривали они меня.

Я взял и согласился. Документы в ЛИТМО из приёмной комиссии отдавать не хотели, уговаривали, пригласили даже к декану, другу отца, но я стоял на своём, и документы переправил в Горный институт. Начались приёмные экзамены. Моя мама предполагала, что знания, полученные в ШРМ, будут слабоваты, и последние полгода я занимался с репетиторами по физике и математике. Экзаменов я не боялся. Конкурс в институт был небольшой, и на экзамене по физике я даже отказался от дополнительного вопроса на пятёрку – настолько я был уверен в поступлении. Получил четвёрку – и, как оказалось, одного балла мне и не хватило!

              - У кого имеется рабочий стаж два года, - спросили в приёмной комиссии?

У меня до двух лет не хватало двух месяцев, и я, очень скромный в то время, промолчал. От зачисления без экзаменов на вечерний факультет я отказался. Дело в том, что в Куйбышеве, где с самого раннего детства на Волге, на даче, я проводил все свои летние школьные каникулы, стала болеть моя бабушка. Уже несколько лет она жила одна в большой квартире на первом этаже старинного деревянного дома. Из удобств был только газ и газовое отопление зимой. Воду надо было носить из колонки на улице и так далее… Мой дядя, профессор и заведующий кафедрой в Авиационном институте, жил с семьёй в другом конце города и не мог постоянно помогать матери. Вот мне и было предложено годик поучиться на вечернем отделении института, помогая по хозяйству болеющей бабушке. Дядя, обладавший большими связями в ВУЗовских кругах, обещал на следующий год перевести меня на второй курс дневного отделения практически любого технического института в Ленинграде. А работать, обучаясь на вечернем, мне было предложено в дядиной лаборатории при институте в самой низшей должности – препаратором. Это даже не лаборант! Зато не надо каждый день ходить на работу в институт. Моя задача – строить дОма графики громоздких термодинамических функций по табличным данным, экспериментально полученных аспирантами. Меня всё это устраивало, и я отправился в Куйбышев.


     Одно дело, проводить жаркое лето на Волге и знать, что осенью будешь снова в Ленинграде, а другое дело – окунуться в повседневную осеннюю и зимнюю жизнь провинциального, как считали аборигены, города. В центре города – одноэтажные и двухэтажные дома, много домов деревянных. Моросит дождь, смывая с тротуаров шелуху от семечек. Народ одет неброско, многие пролетарии, особенно водители троллейбусов и автобусов, ходят в широких шароварах. Годом раньше, подобные граждане остановили меня с самыми мрачными намерениями, когда я шёл в узких брюках и рубашке навыпуск.

               – Твоё счастье, что ты из Ленинграда, - отвязались тогда они от меня.

В общем, первые полгода привыкал я к жизни в Куйбышеве с трудом. Потом появилось много новых знакомых, и жизнь пошла веселее. Правда, здоровье бабушки лучше не становилось.

 
И вот свела меня судьба с компанией студентов третьего курса строительного института. Меня с ними познакомил мой давнишний с детства приятель, сын дядиного друга. У нас дачи были рядом, недалеко от Волги. Ребята были приезжие, на несколько лет старше меня, и жили они в общежитии в одной комнате. Было их четверо. Два Владимира, Коля и Витя. Один Володя – статный голубоглазый красавец с аккуратными тёмными усами, любимец женщин. Называли его Виль. С его усами был такой случай. Как - то раз, после очередной студенческой вечеринки в общежитии, Виль уединился с далеко не трезвой студенткой в одной из свободных комнат. Через некоторое время, оставив подругу одну в постели в тёмной комнате, наш красавец удалился на несколько минут и обо всём благополучно забыл. Увидев это, другой участник вечеринки, существенно обделённый по жизни женским вниманием, крадучись, проник в заветную комнату, и потом у него хватило ума рассказывать:


                – Она меня всё спрашивала: Виль! Где твои усы?


 Другой Володя был слегка сгорбленный, горбоносый с невероятным чувством юмора. Фамилия у него была Никулин, но в компании его все звали Никульби. Третьим был Коля. В компании он был Келя. Келя был личностью легендарной. Он был единственным послевоенным детдомовцем Татарстана, который учился в институте. Остальные, по его словам, были либо убиты, либо сидели по тюрьмам. Келю лично знал министр высшего и среднего образования Татарстана, всем приводил его в пример, гордился им, и при встречах обнимал Келю, как родного. Четвёртым был Витя Банных из далёкого узбекского города. В общежитии он почти никогда не ночевал и, когда моя бабушка умерла, я часто ночевал на Витиной кровати - дома было тоскливо и скучно. Это случилось примерно через полгода после моего приезда в Куйбышев.


    Студенческую жизнь в общежитиях можно описывать долго, и многие её хорошо знают. Это весёлое и бесшабашное время! Меня всегда удивляло, как девчонки в своих комнатах умудрялись на свои скромные стипендии каждый день готовить обеды с супом и вторым, да ещё и угощать гостей, то есть нас. Суп был, конечно, не очень наварист, на второе картошка с солёным огурцом, но все же обед! Мы тоже кое - что с собой приносили…! Потом песни, танцы, веселье. Вот так незаметно и достаточно быстро закончился мой первый учебный год. Настало время возвращаться в Ленинград. Я настолько сдружился со своими новыми тремя приятелями, что уговорил их перевестись в строительный институт – ЛИСИ – в Ленинград. Предварительно я навёл справки у своего отчима. Он там работал заведующим кафедрой, профессором. Мои друзья слегка обалдели от такой перспективы и с радостью согласились. На курсе им все завидовали. Ещё бы, из Куйбышева – в Ленинград!


          Сначала в Ленинград приехал я, а ближе к осени подтянулись и ребята. Пока они не устроились с жильём, первое время мы жили у меня в двадцати двух метровой комнате четырёхкомнатной коммунальной квартиры. На шестом этаже, без лифта, без горячей воды и без ванной. Окна выходили во двор – колодец. Только недавно, лет семь назад, появилось горячее отопление. Печки остались. А до этого, из подвала с отцом с вязанками дров – на шестой этаж! Рядом с моей комнатой была комната отца. С некоторых пор у каждой комнаты был свой вход. Мама со вторым мужем жили в другом конце города и были в это время в отпуске. Надо ли говорить, как быстро заканчиваются деньги у жизнерадостных молодых людей, тем более, проживающих вместе, как в общежитии. Появились проблемы с едой. Отец сам питался дома довольно скромно, поскольку был на диете. Его каждодневные каши быстро надоели, молодые организмы просили, нет, требовали мяса или, хотя бы, рыбы! Попытка поймать рыбу вместе с другом детства Лёшей у моста Строителей в Неве не увенчалась успехом – было изловлено всего четыре ерша – маловато. И тут я вслух вспомнил, будучи с двенадцати лет на Волге охотником, какие вкусные лесные голуби. Мои приятели зачарованно слушали, а по карнизу окна важно расхаживали источники белковой пищи. – А чем они хуже лесных голубей? - такого вопроса не возникало. Все понимали, что ничем. Достать пшена из отцовских запасов, было делом пяти минут. Труднее давалась затягивающаяся петля. Ну вот, зерно насыпано, петля аккуратно разложена. Все замерли в томительном ожидании. Голуби перелетели на соседний карниз с закрытыми окнами. Открыли и эти окна. Опять зерно, петля. Голуби перелетели на крышу напротив и с интересом наблюдали за нами.


           – Они боятся наших голодных взглядов! – сделал смелый вывод Келя.

              – У меня есть план. Только ловить буду я один!


         Часов в десять утра, попив чая с куском булки, Келя отправился в сквер на углу Малого проспекта и 8 линии Васильевского острова. Мы жили на 9 линии. В это время бабушки в сквере гуляли с внуками после их кормления. Некоторые внуки и внучки были ещё в колясках. Те, которые были уже не в колясках, брали у бабушек кусочки хлеба и бросали их голубям. Бабушки умилялись, дети радовались. Ещё больше умилились бабушки, когда увидели, что молодой, прилично одетый интеллигентный парень достал из кармана горсть зерна и бережно разбросал его рядом с газоном, где кормились голуби. Их воркование заглушало иногда негромкие разговоры старушек. Бабушки слегка насторожились, когда кормилец стал окружать рассыпанное зерно странной петлёй. От петли тянулась верёвочка к дереву, за которым спрятался интеллигент. Стая бабушек, побросав коляски и гуляющих внуков, бросилась к Келе, подняв в воздух всю стаю голубей. В то время в Ленинграде приезжих было мало, народ был воспитанный, поэтому называли они Келю мерзавцем и убийцей, то есть, самыми, по их мнению, последними словами. Силы были неравны. Келя бежал резвыми пружинистыми шагами, как Остап Бендер в известном произведении, и через десять минут, слегка запыхавшись, был уже у нас на шестом этаже.


                – Вот беда, еле убежал от старух. А петлю я утратил.
 

Наш друг иногда любил высокопарные выражения. Но это была не беда. Беда наступила прямо на днях. Или с голодухи, хотя должно быть наоборот, или после стресса при ловле голубей в сквере, у Кели появилась неудержимая тяга к женскому полу. Не просто неудержимая, а паталогическая. Как в старом, всем известном анекдоте, когда старшина построил солдат у кирпичной стены и спросил:

              - А что Вы думаете, рядовой Иванов, глядя на эту стену?

             – Я думаю, товарищ старшина, что мы, если надо, такой же стеной встанем на защиту Отечества!

 В таком же духе ответил и рядовой Петров.

              – А что, Вы, думаете, рядовой Арутюнянц, глядя на эту стену? - спросил старшина.

              – Об интимной близости с женщиной, - товарищ старшина.

                – А почему Вы так думаете?

                – А я всё время об этом думаю, товарищ старшина!


Вот так случилось и у Кели. Об этом он думал постоянно, мало того, и говорил постоянно. Даже больше, чем о голубях, что нас настораживало. Опуская подробности, мне стало иногда казаться, что Келя готов был вступить в интимную связь даже с памятником Екатерине Второй рядом с Александринским театром, что на Невском проспекте. И решили мы своего товарища отправить к врачам. Те внимательно выслушали бывшего детдомовца и, в конце концов, прописали какое-то сильнодействующее лекарство. Через несколько дней на какое – то время женщины Келю вообще перестали интересовать. Он поправился! А лекарство ещё осталось. Забегая несколько вперёд, когда Келя уже поселился в институтском общежитии, он оказался в одной комнате с выходцем из деревни, старательным студентом. Тот прелюдно прославлял линию партии, восторгался деканом факультета, тем более ректором института, ратовал за целомудрие у женщин до брака и мужскую верность, восторгался таинством первой брачной ночи, и, самое главное, не дал Келе что – то списать во время зачёта. Одним словом, отношения не сложились. И вот тогда, когда этот сосед по комнате решил жениться на достойной дочери дворничихи и слесаря, проживающей в отдельной квартире на окраине Ленинграда, Келя решил отомстить. Накануне регистрации брака, и, соответственно, первой брачной ночи, с утра наш друг подсыпал жениху в чай три дозы своего лекарства сразу! Что было дальше - никто не знает. Даже Келя.

 
     А голод - не тётка! Как добыть голубей? И тут я вспомнил. Когда перед поступлением в ВУЗ я работал токарем на кожевенном заводе, у меня там был приятель – ровесник. Звали его Валентин. Помимо всяких наших развлечений после работы, он любил стрелять из воздушки – пневматического ружья. У него было такое же, из каких стреляли за две копейки в тире.


                – Валька, выручай! – сказал я ему, позвонив по телефону и обрисовав обстановку.


Валька с радостью согласился помочь, но с одним условием, что стрелять будет только он, а выбор целей остаётся за нами.


 
           До начала уплотнительных застроек, проводимых в последние годы, Васильевский остров представлял собой массу дореволюционных доходных домов, расположенных на параллельных линиях от первой до двадцать седьмой. Исключением являлась набережная Невы. Там были дворцы и прочие красоты. Доходные дома часто образовывали дворы – колодцы, в которые выходили окна коммунальных квартир, навстречу друг другу. Раньше, те жители, у которых не было своего места в подвалах для хранения дров, складывали дрова во дворах штабелями. Мы, дети, любили играть на этих дровах. Многие падали. Родители ругались и кричали из раскрытых окон. Солнечный свет попадал в окна только верхних, как правило, шестых этажей. Ненадолго он посещал пятые этажи. На нижних этажах солнечный свет в квартирах не видели никогда. Две комнаты нашей семьи были на шестом этаже, и мы с другом детства при помощи большого зеркала, как прожектором освещали затемнённые квартиры. По детской дури своей, мы направляли слепящий луч и в квартиру через двор напротив, где, словно дятел, стучала целыми днями на своей пишущей машинке, работавшая на дому машинистка Эсфирь Соломоновна. Ей это очень не нравилось, а нам, почему – то, наоборот. Но в некоторых дворах – колодцах окон не было или были, но только на самых верхних этажах. Вот такой двор на 17 линии мы во время разведывательной вылазки без труда и нашли. На уровне второго этажа по всему периметру колодца располагался карниз. На нём, как в зрительном зале, один к одному сидели вожделенные голуби. Окон не было вообще. Украшала колодец мрачного вида арка, выходящая на 17 линию.


     Отношение к голубям, как к дичи, у меня, охотника с детства, было однозначное. Более того, я, как коренной ленинградец, ненавидел их за загаженные памятники моего города. К тому же, из литературы я знал, что голубь, символ мира, способен медленно и страшно добивать слабого противника. Голубки тоже агрессивны, но меньше. Существует даже теория, что те особи, имеющие мощное вооружение – клюв, когти, задние ноги и даже крылья, никогда внутри своего вида этим оружием не пользуются. «Ворон ворону глаз не выклюет». Побеждённый волк подставляет победителю шею, но тот никогда не наносит смертельного укуса. Голуби представляют собой исключение из этих правил, как, впрочем, и люди.


      И вот мы идём с 9-ой линии на 17-ую пешком. Идти недалеко, услугами трамвая мы не пользовались. Впереди усатый голубоглазый красавец Виль. Он несёт мой спортивный чемоданчик и чем – то похож на единоборца, спешащего на тренировку или на молодого тренера. За ним идём мы с Никульби, о чём – то болтая. У нас с ним было много общих тем. Келя со своим забавным недугом болтался где - то у врачей. На углу 17-ой линии и Большого проспекта с воздушкой, заботливо завёрнутой в лёгкое одеяло, нас ждал Валька. Он жил на 18-ой линии, кстати, недалеко от нашего кожевенного завода.


                – Ну что, голодающие! Пошли. Ведите!


И мы вошли в заветную арку. Во дворе на карнизе ничего не изменилось. Все сидели на своих местах. Меня, как знатока птичьего мира, назначили наводчиком. Кстати, насчёт мира. Не в смысле войны. Значительно позже, когда я работал в высокоинтеллигентном, в то время, и интеллектуальном, Оптическом Институте ещё младшим научным сотрудником, направили меня в очередную командировку в Москву. Ехали мы на «Красной Стреле» со старшим научным сотрудником Виктором Владимировичем из соседнего отдела, по нашему общему научному вопросу. Утром в Москве, проходя пешком с вокзала мимо ЦУМа, я спросил коллегу, не хочет ли он посетить магазин Детский Мир – у меня подрастали дети и даже в Ленинграде в смысле детской одежды был некоторый дефицит.

                – Нет, - ответил Виктор Владимирович.

               - Александр Михайлович! Мне уже под пятьдесят и меня интересует исключительно женский мир!

 Это так, кстати... Голуби сидели близко друг к другу. О птичьих болезнях, типа орнитоза, я тогда уже знал. Выбрав самого бойкого, не сидящего неподвижно на одном месте, я дал команду Вальке. Заботливо раскрытый Вилем чемоданчик начал наполняться. Я решил ограничиться семью штуками: три на суп и четыре на жаркое. Когда всё это уже варилось и тушилось, пришёл от врачей Келя. Из кухни его было уже не выгнать. Он втягивал в себя ароматные запахи и через каждые пятнадцать минут уверял меня, что всё уже готово. В конце концов, я не выдержал натиска и подал всё на стол. Получилось немного жёстко, но съели всё мгновенно. Надо было подержать голубей ещё часок на огне. Кстати, такое же слегка жёсткое мясо голубя подают в Китае, правда, с другими приправами. Я всегда удивлялся – почему приготовленные утки у них мягкие, а голуби жёсткие. Но это было значительно позже, а тогда мы каждый день ели изумительно приготовленных голубей и радовались жизни. Всё было ещё впереди!