Сиреневое барокко

     Не помню уже, при каких обстоятельствах несколько лет назад услышала я, что в Нагорье растет необыкновенная сирень. Захотелось увидеть её в цвету.  Но обстоятельства мешали уловить именно тот момент, другие дела отвлекали. Наконец, всё сошлось. И вместе с бывшим первым секретарем здешнего райкома партии, потом председателя облисполкома  В.Ф. Тороповым направились мы за Плещеево озеро.

     Все луга и обочины шоссе, особенно после поворота  в  Переславле, были сплошь покрыты золотой россыпью одуванчиков. Одуванчиковые полянки то и дело встречались и в Нагорье, а сирени было мало. Цвели небольшие кустики  возле стен, в закоулках. А высокая поросль в садах серела прихваченными морозом листьями, крупные соцветия были обожжены холодом, видно, как раз перед раскрытием бутонов.

     Да если бы и не добрались злосчастные заморозки до этой южной окраины области, мы все равно не нашли бы той таинственной сирени. Но была она, была. Ольга Андреевна Санникова, бывший экономист, заместитель председателя нагорьевского Совета ветеранов, рассказала , как застала здесь, возможно, последние кусты. Росли они почти в самом центре села, возле полузаброшенного  деревянного здания, в котором размещалась какая-то мастерская. Ольга Андреевна помнит, что листья на деревцах, тянувшихся в высоту,  были мельче и темнее, чем на обычной сирени, а густо лиловые соцветия имели конусообразную форму. Необыкновенный аромат разливался в округе. Но сломленные ветки в воде не стояли, тут же увядали. Здешний биолог Александр Владимирович Шестаков подтверждает, что была это персидская сирень. Впрочем, старожилы называют её и китайской, и даже венгерской. Вспоминают ее густой аромат – в помещении ему было тесно.

     Впрочем, Нагорье, действительно, сиреневый поселок.  В нормальную весну редко какой палисадник без белой или лиловой сирени. Считалось, что расселилась и персидская, и обычная сирень из старинного дворянского поместья Нарышкиных «Елпатьево». До последнего времени все саженцы сирени, акации и липы привозили именно оттуда. Мы туда попадем  чуть позже. Пока под сенью раскидистых столетних лип идем по центральной улице посёлка, которой в послевоенное время дали имя адмирала Спиридова. Она уводит в далекое странное время, когда не скорости транспорта и связи соединяли  людей, а красота их поступков и чистота помыслов.

     Как было тогда, в 1770 – х ? Какая погода? На какой тройке приехал сюда адмирал Григорий Андреевич? После Чесменской битвы Екатерина наградила его звездой Андрея Первозванного и подарила село Нагорье и еще 15 деревень в благодарность за победы русского флота, навсегда записанных на скрижали истории.

     Может, тоже была весна. И лошади роняли пену на запыленные копыта, а колокольчики, отзвенев, замерли и зазвенела вся здешняя зеленая тишина.  Адмирал хорошо помнил эти места. Здесь, в маленькой Спиридовке появился он на свет, а с детства уже знал, что вся его жизнь будет связана с морской службой. Со времён Ивана Грозного, с XVI века Спиридовы числились военоначальниками, воеводами, а следующие поколения по слову Петра I посвящали себя морю. И Григорий Спиридов в десять лет стал моряком и отдал службе 50 лет.

     Теперь за  его спиной шумели войны четырех морей, грохотали канонады многих сражений. Пороховая гарь навсегда осела на его знаменах. А Чесменская битва все еще была вот будто за горизонтом, где громоздились темные облака   предвестники недалекой грозы.
 
     И то июньское утро 1770 года - 4 часа – было совсем рядом, незабываемое, неповторимое. Силы турок вдвойне против русских. Спиридов находился на корабле «Святой Евстафий», - писал он позже». Он вышел тогда на палубу в адмиральском мундире, при всех орденах. Приказал оркестру играть, чтобы не случилось. Пушечные ядра летели над его головой. Взлетел на воздух «Святой Евстафий», адмирал перешел на другой корабль. Турки рубили якорные канаты. «Легко мне было предвидеть по  знанию моему морского искусства, что сие их убежище будет и гроб их», - писал он позже.  Чесменская бухта стала местом гибели турецкого флота, а Спиридов навсегда героем битвы. И всё-таки торжество победы было неполным, апофеоз ее приписали графу Алексею Орлову. И высокие  монаршие  милости Екатерины II – орден с  бриллиантами и нагорьевские  места в подарок – не сняли сердечную боль. Ещё в полном расцвете сил подал в отставку. Такова судьба адмирала. Пенная океанская волна сменилась для него сиреневым цветом Нагорья.

     А натура  требовала действий.

     Об адмирале и его последней победе написано много. И всё-таки больше всего, его, Спиридова, осталось здесь. Кажется, и бюст его, установленный в центре Нагорья, на фоне плиты с фрагментами Чесменского сражения, это утверждает. Высокий лоб, букли, волевой подбородок. Печальный надлом волевого рта, печальный взгляд, изгиб густых бровей. Как будто издали всматривается в нас, пытается понять и напоминает. И будто живые звучат высеченные на памятнике его слова из рапорта императрице: «Неприятельский военный турецкий флот атаковали, разбили, разломали. Сожгли. На небо пустили. Потопили и в пепел обратили. А сами стали быть во всем Архипелаге господствующими». Сдержанное ликование и молодецкая удаль в этих словах, адмиральский шарм. Тогда турки потеряли 10 тысяч человек, а русские  – всего 11 человек. Все исторические справочники подчеркивают, что был русский флот тогда под командованием графа  А.Г. Орлова, которого назвали Орловым-Чесменским, но фактически заслуга в победе принадлежит адмиралу Спиридову.
    
     Обида заставила его уйти в отставку? И царские награды, и подарки, наверное, не удовлетворили честолюбия. А вот почему через 15 лет после этого взялся за другое большое дело своей жизни? В одном документе встретились слова, что из благодарности Екатерине II в 1785 году начал, а через два года закончил он на свои деньги церковь Преображения Господня в селе Нагорье.  Ему было уже 72 года, может быть, он подводил итог жизни. И, действительно, жизнь его клонилась к концу – в 1790 году адмирала не стало. Храм получился прекрасным – шесть приделов, полукруглые алтари, медальоны в карнизах, квадратные колонны, высокие своды, ажурные решетки, росписи, арки, колокольня, облицованная «корабельным железом».  По преданию, она сияла как золотая над селом. В центральной части храма был склеп адмирала и его супруги.

     Прошло два столетия. Покойный адмирал и думать не мог, какие бури разразятся над местом его упокоения. В 1931 году неизвестные вандалы разрушили склеп четы Спиридовых, украли все ценные вещи, останки бросили обратно. А потом храм отвели под МТС, под склад, электростанцию, кузницу, архив, гараж, тракторную мастерскую. И только шесть лет назад, после того, как губернатор передал храм на баланс комитета по охране памятников  истории и культуры, милостиво разрешили религиозному объединению Нагорья безвозмездно пользоваться церковью, в Нагорье появился молодой, энергичный священник – отец Андрей с матушкой Ириной. Здесь родились двое его младших детишек, и со всеми троими молодая семья ютится в крошечной однокомнатной квартирке.

     И то, что сумел сделать отец Андрей за эти немногие годы, достойно всяческого уважения. В одном из приделов полуразрушенного храма приведено в порядок помещение, где проводятся регулярные службы. В центральной части восстановлено надгробие адмирала. У мраморной черной плиты – два скрещенных  якоря и икона Николая Чудотворца. Сейчас возле надгробия венок с лентой: «Дорогому адмиралу от благодарных потомков». В один из спиридовских юбилеев сюда даже приезжали три адмирала с отрядом военных моряков. Стояли в почетном карауле, рядом с нагорьевскими ветеранами – моряками и ребятами, прошедшими службу на флоте.  Из небольших пушек  моряками из Санкт-Петербурга даже был сделан праздничный салют над улицей Спиридова. Адмиралы обещали всяческую помощь, но забыли об этом. Областное начальство тоже о герое Чесменской битвы помнит плохо. Сейчас на храм смотреть больно. Он стоит, покрытый черными пятнами, как будто вышел из пожара. Местные краеведы придерживаются версии, что это остатки железа, которым храм был отделан при строительстве. Говорят, что хранят люди иконы из разрушенного храма, один старожил бережет ложечку со спиридовским вензелем, найденную на месте старого дома. Живут в памяти нагорьевцев слухи о золотой шпаге или кортике, похищенных ворами из спиридовского склепа. А в здешнем доме детского творчества методист Екатерина Розова вместе с ребятами ведет неустанную работу, по крупицам собирая память об адмирале. Именно здесь хранятся бесценные реликвии – документы, фотографии, генеалогическое древо с 12 поколениями Спиридовых. Здесь прослеживается ниточка истории. Сын адмирала Григорий вместе с  Переславским Народным ополчением участвовал в Отечественной войне 1812 года, другой сын Матвей, был известным историком, а внук Михаил – декабрист. Вот и эхо  семейной были-легенды. Последний родственник адмирала, Дмитрий Иванович Спиридов работал главным агрономом в колхозе имени Чапаева. Сейчас за могилами его и супруги ухаживает совет ветеранов.  А сын Дмитрия  Константин погиб под Мценском в Великую Отечественную войну.

     Катя Розова сказала мне, что адмирал Спиридов не поддерживал особых отношений с Нарышкиным – слишком большая разница была в их древах. У Нарышкиных в нем царица Наталья, сенатор, писатель, государственные деятели. Один из них – Семён Кириллович – генерал-аншеф, театрал, считался первым щеголем России. От него даже пошло направление в архитектуре – нарышкинское барокко, многоярусные народные сооружения. Но пересеклись линии двух дворянских родов в Нагорье. И с обоими одинаково обошлась история.

     Село Елпатьево, начав свою историю в 16 веке, знает имена Оболенских, Дмитрия Самозванца, владимирского воеводу Вельяминова. Почти два века владели им дворяне Нарышкины. Жили здесь весело и красиво в своем дворце. Устраивали лошадиные бега, гуляли в прекрасном парке, остатки которого – древние липы, тополя и березы, ряды желтой акации и ивы – и сейчас дают пищу воображению. Нарышкины любили гостей. Сохранилось свидетельство, что приехавший  в Россию в 1858 году Александр Дюма писал камергеру Д.Н. Нарышкину и его жене, бывшей французской актрисе Женни Фалькон: «Дорогие друзья. Я приехал и обнимаю вас. Женни я прижимаю к своему сердцу справа. Нарышкина слева. Ваш Дюма».

     Он вместе с другом – художником жил здесь осенью этого года. Рисунки елпатьевских окрестностей Жана Пьера Луана пользовались потом большим  успехом в Париже.

     В то время Александр Дюма видел и самое удивительное чудо Елпатьева – церковь Вознесения Христова. Построена, правда, она другим камергером П.П. Нарышкиным в 1829 г на собственные деньги. Но как бы впитала в себя  дух и принципы многих Нарышкиных. Храм одноглавый, ярусный с 24-метровой колокольней.

     В строгом пересечении прямых линий первого яруса, алтаря и приделов возникает круглый второй ярус храма, увенчанный куполом, затем небольшой круглый барабан с четырьмя глухими нишами, глава со шпилем. Четыре колонны дорического стиля поддерживают треугольные фронтоны южной и северной стороны. Колонны, капители, архитравы, русты, портики, итальянские окна. Четыре яруса освещения, красиво расписанные стены, чугунные плиты с узором. Такой была церковь сто лет назад. Но и сейчас  в документах департамента культуры и туризма есть запись: «Церковь резко отличается  от построенных церквей в окружающих селах». Кроме религиозного своего назначения, несла она в себе черты или настроения некой одухотворенной театральности, тем более удивительной в этой настоящей российской глубинке.

     Сейчас вид храма вселяет только острую печаль. Со стороны он еще впечатляет своей колоннадой и арками. А приблизишься – мерзость запустения, исписанные стены, раны от вырванных решеток, мусор. И поляна перед храмом, покрытая незабудками и маргаритками.  Местные жители говорят, что маргаритки на поляне цвели всегда, крупные и разноцветные. То ли хозяева любили их, то ли став травой забвения, они распространились с  соседнего погоста и измельчали – склеп Нарышкиных постигла та же судьба, что и могила адмирала. И здесь есть своя легенда. Приезжали, мол, туристы – москвичи, выстукивали стены храма, нашли нишу, а в ней серебряную саблю. Сабля, наверное, тоже из сказки. А вот то, что многие годы храм использовался  как зерновой склад совхоза «Нагорье» - правда. И по словам главы сельской администрации Воробьева, много лет назад, когда не было еще сегодняшних тысяч  и вчерашних миллионов, совхоз продал храм за мизерную сумму какому-то якобы музею Графики. Хозяева о своей собственности так и не вспомнили. А  в одном из документов уже давнишних обследований отмечалась  «высокая художественная культура работавших здесь мастеров». И добавить бы – бескультурье их потомков.