Психическая атака

Помните, патриции, эти кадры из старого советского фильма? Белые офицеры идут в «психическую атаку»? Идут молча, ровно, как роботы.  Трещат пулеметы, падают убитые – цепь растягивается, заполняя пустоты. Механический шаг, стеклянные глаза.  Нет, это не люди – это посланники запредельного,  воины ада.  Не знаю, о чем думали другие пионеры, меня  же мучила мысль, что продержись офицеры чуть дольше под шквальным огнем, я бы сейчас смотрел что-нибудь поинтереснее – про Зорро, про индейцев   – и мечтал стать не космонавтом, как тогда полагалось, а, например, есаулом. В детстве я был жутким антисоветчиком. Но не об этом.

Я, друзья мои, видел психическую атаку своими глазами.

Дело было в Париже, в те отдаленные времена, когда мой босс еще не сорвался с Олимпа в самую глубокую пропасть на свете, а его нынешние гонители и хулители почитали за счастье донести его чемоданы до машины.  Не самое подходящее место для психической атаки – Париж, - должно быть, подумали вы.  А вот тем не менее... И не в каком-нибудь окраинном аррондисмане, где бунтует время от времени арабское юношество, а в самом благополучном, элитарном месте, что только можно вообразить. В павильоне «Дофин» в Булонском лесу.

Скорее всего, сенаторы мои, вы никогда не были в павильоне «Дофин».  С улицы туда не войдешь. Столуется тут creme de la creme, парижские сливки: высокопоставленные дипломаты, посланники и послы по особым поручениям, члены совета директоров и сопровождающие их лица обоего пола. И если вы не значитесь ни в одной из перечисленных категорий, ваши шансы попасть в павильон «Дофин» близки к абсолютному нолю.

Здесь нет фейс-контроля, так что имей вы хоть самый прекрасный фейс на свете, он вам не поможет.  Вместо фейса на входе тщательно, хоть и с величайшей любезностью,  проверяют пригласительные билеты.

Посольство одной свежеиспеченной державы давало прием по случаю дня независимости. Сияли люстры, официанты в смокингах и лакированных туфлях порхали по залу, как бабочки над цветущим лугом,  столы ломились под доставленными дипломатической почтой национальными деликатесами. Серебряные вилки тыкались в экзотические яства сначала настороженно, боязливо, как пугливые воробьи – но вскоре яства были распробованы, и воробьи превратились в хищных грифов, раздирающих павшую антилопу. Лились бургундские, эльзасские и водка, разлитая на древнем алтайском заводике, ясная, как утренняя роса.  Лились речи. Звенели бокалы.

Мир международной дипломатии...  блестящий, полный условностей, недоговоренностей, самообмана...  Отведаю ли я еще когда-нибудь от твоих щедрот?

Тогда, в Париже, в павильоне «Дофин»...

Они шли в психическую атаку.

Молча.

Страшно.

Белые офицеры (военные атташе в парадных мундирах). Промышленники и дипломаты. Мастера искусств. Аристократические старухи, клацающие квадратными челюстями. Блеск фамильных драгоценностей был почти нестерпим. Как крылья летучих мышей шелестели шелка.  Казалось, пали по ним  из углов  павильона пулеметы, они бы и шли так же молча, страшно, с вилками наперевес.

Стеклянные глаза, где-то я их уже видел, - подумал я, и сразу вспомнил, где: в темном зале  кинотеатра юного зрителя на улице Калинина в стародавние времена.

Психическая атака.

Я посторонился, пропуская цепь атакующих, и (до сих пор проклинаю малодушие свое) пополнил ряды дезертиров, робко жавшихся по стенам со своими дижестивами.

Метрдотель застыл у цели, как боец в карауле у мавзолея, как египетский жрец перед жертвенной чашей.

Чаша сияла за его спиной, и блеск бриллиантов утонул в этом сиянии.

Угадайте с трех раз, что это было.

 

                (Правильный ответ: серебряный тазик с 3,5 кг. белужьей икры)