Библиовед и филолог Эмма Алискина

НА СНИМКЕ: Обложка сборника «Созвездие земляков. Знаменитые мужи Новосибирска», в котором напечатан очерк Э.А. Алискиной «Николай Грицюк в моей жизни».


Эмма Александровна Алискина близкий друг Николая Грицюка. А.Г. Раппопорт пишет о ней, отвечая на мой вопрос, поскольку я её не знал:

«Эмму Александровну Алискину я много раз видел в доме Фоняковых, где бывали и Грицюки - это всё была одна компания. Она занималась чем-то, если не ошибаюсь, в издательстве, затем создала "Центр истории сибирской книги", где и сейчас, кажется, директорствует».

Эмма Алискина написала воспоминания о Николае Грицюке «Николай Грицюк в моей жизни» в недавно вышедшем сборнике «Созвездие земляков. Знаменитые мужи Новосибирска»:

«Николай Демьянович Грицюк родился в 1922 году в селе Приображенка Приморского края. В 1940 году был призван в Советскую Армию, участвовал в боях за Сталинград, воевал на Украине, в Венгрии, Румынии, Чехословакии, Австрии. Награжден орденом Красной Звезды и многими медалями. Закончил войну лейтенантом связи.
В 1948 году у студента художественного факультета Московского текстильного института Николая Грицюка состоялась первая персональная выставка живописи работ в Москве. В 1951 году он окончил институт, а в 1955 секция графики Союза художников СССР признала Н. Грицюка сложившимся мастером и рекомендовала принять его в члены Союза художников СССР, минуя кандидатство. С 1958 года он постоянно был членом правления Новосибирского областного отделения Союза художников СССР, в 1964-1966 годах - его председателем. В это же время и позднее неизменно выбирался то членом выставкома зональной выставки, то членом Всесоюзного выставкома акварельной комиссии Союза художников СССР, то делегатом съезда художников СССР.
Работы Николая Демьяновича хранятся в 23 музеях России и Украины, в том числе в Русском музее и Третьяковской галерее, а еще - в Берлинской национальной галерее, Союзе художников Болгарии, в Венском всемирно известном музее графики «Альбертино», в музее Людвига, который находится в Кельне, в Российском посольстве Мексики и в очень многих зарубежных и российских частных коллекциях.
А вот в Югославию его работу увезла я. Мой муж, Джо Карлович Томлянович, хоть и приехал в СССР из Соединенных Штатов Америки, по национальности был хорватом и очень хотел увидеть места, где родились его родители. Это Лич, местечко в часе езды на электричке от роскошного портового города Риеки на Адриатическом море. В 1965 году мы получили приглашение из Белграда и разрешение выехать в Югославию на два месяца.
И вот тогда Николай Демьянович попросил меня передать его небольшую картину югославскому художнику Мило Милуновичу. Мы разыскали художника в Белграде и очень приятно провели вечер. Работу Грицюка Мило рассматривал очень долго, потом покачал головой и сказал примерно следующее: «Чрезвычайно щедрый художник. Такой фантазии и такого художественного воплощения хватило бы минимум на три работы. Какая огромная творческая сила таится в этом человеке. Не так-то легко и просто с этим жить. Он еще не раз удивит людей».
А потом мы мотались по Югославии. В Пуле, на полуострове История, восхищались Римским Колизеем, в Любляне - сталактитовыми пещерами, где в огромном, созданном природой зале, дирижировал великий Тосканини. В Крагуеваце, где фашисты прямо с уроков выводили мальчиков на расстрел, хоронили так спешно и неглубоко, что земля сочилась кровью, невозможно было сдержать слезы. В селе Фужине я давала уроки русского языка. Везде, где мы были - Сплит, Шибеник, Загреб - нас встречали очень тепло, кормили, поили чаем и кофе, и не случайно возникало во мне потом чувство ярости и бессилия, когда в 2001 году американские бомбы взрывали этих трудолюбивых добрых людей и их жилища. Возвратившись в Белград, позвонили Мило Милуновичу, чтобы попрощаться, но получили приглашение посетить его. Мило подготовил подарки - красочную картину для Грицюка и для меня рисунок пером и тушью, на котором изображена мертвая птичка в большой клетке.
Работу эту я храню, но не оформляю ее в рамку и не нахожу ей места на стене - она не вписывается в атмосферу благоприятствования, душевного комфорта, которую создают для меня работы Грицюка. Она звучит диссонансом, они несовместимы. Пусть и дальше хранится в папке.
А в 1968 году Джо (мой муж) умер. Агония длилась шесть дней. И все это время я не была одна, друзья были рядом днем и ночью, в их числе и Николай Грицюк, человек надежный и верный. Я прозвала его «печечкой» за то тепло, которое он постоянно излучал.
Около года спустя он показал мне работу, которую написал в те трагические для меня дни. Большое полотно (59,5x77), на переднем плане которого нагромождение каких-то темных глыб. Слева на глыбе часовенка с двумя шарообразными куполами. На фоне бледно-голубого овала призрачный крест на изогнутом стержне. В правом нижнем углу коленопреклоненная женская фигура.
Работа сковывала сердце настолько, что когда он был готов подарить мне ее, я поняла, что не смогу жить с ней в одном доме. Позднее работа была продана французскому издателю Альваресу, а в 1991 году репродуцирована в великолепном французском альбоме издательства «e'ditions du pegard». Мы называли эту работу «Памяти Джо».
Картины Грицюка не просто висят на стенах моей квартиры, они часть моей жизни, и с каждой из них у меня свои отношения.
 Моя голова лежит на подушке, а напротив «Гурзуф» (60x45), работа Николая Демьяновича. Ее первую я вижу, просыпаясь. С ней, последней, провожу время перед сном. Под картиной, на столике, растет наша домашняя сибирская березка. Одна из ее веток касается верхнего угла рамки. Но зелень на картине и березке разная. В «Гурзуфе» другой тон, в нем больше серого цвета, а вечерняя мгла, окутавшая дома, добавляет коричневой, темно-синей, черной краски. И сквозь этот фон просвечивают огоньки окон домов, каждый из которых взбирается все выше по холмистой местности южного города. Зелень эта не услаждает глаз сибиряка, она настолько насыщена, что кажется даже слегка ядовитой.
У одной из картин под названием «Солнечный» (39x27) - конкретная функция: снимать агрессию, негатив, восстанавливать равновесие. Не раз и не два падала я перед ней в кресло и судорожно водила глазами по черным линиям - прямым, кривым, полукруглым, угловатым вверх, вниз, направо, налево и наоборот. Спустя некоторое время в глаза попадали голубые тона, потом и розовые, затем обнаруживалась вязь, бахрома, линии, похожие на снежинки, кружева, бисер светлоголубого оттенка, голубого, темно-голубого, светло-бежевого и светло-серого, разнообразного розового, нанизанного на темные связки. Хитрая работа. При беглом взгляде совершенно не производит ударного впечатления, но при неторопливом, внимательном, неоднократном общении обнаруживаешь, какая это неброская, но красота. Работа подписана: «Эмме на память. Н. Грицюк. 1966 год».

...К нашему порогу прибился маленький рыжий котенок. Трое солидных мужчин - два поэта и художник серьезно определяли его пол. Определили: кот. Назвали Вовкой. Котенок подрос и оказался кошкой, которая довольно быстро сбежала и вряд ли сохранилась бы в памяти. Но Грицюк ее увековечил. Однажды зашел ко мне со своим любимым фокстерьером Фанфаном. Кошка Вовка от испуга в одно мгновение, миновав стену, оказалась на гардине. Так, на гардине, и находится до сих пор на картине Николая Демьяновича, посвященной одному из моих дней рождения.

Таких картин две. И удивительно, будучи написанными в свойственной тому периоду творчества художника нетрадиционной манере, они и изображением и цветом точно передают непосредственную и веселую атмосферу наших дружеских праздников.

Раз, а иногда и два раза в год приезжал в наш город председатель Тюменской писательской организации Евгений Григорьевич Шерман с баулом всякой рыбы и воцарялся на моей кухне. Сам варил уху, чистил, резал и раскладывал по тарелкам вареную, копченую, соленую, вяленую рыбу и строганину. Это для всех.

Мясо готовили исключительно для Эллы Фоняковой (она рыбу не ела) я или моя соседка и сердечный друг - журналистка, писатель Замира Ибрагимова. Членом клуба был новосибирский писатель сатирик-юморист Николай Самохин, которого поэт Илья Фоняков за жанр его произведений дружески назвал «очернителем», бывал лирический поэт Александр Кухно со своей милой женой Ольгой Михайловной, семейная пара художников Ольга Леонтьевна Гинзбург и Леонид Николаевич Огибенин и другие приятные люди.

Мы любили проводить время на кухне, пренебрегая комнатами. Бывало и сидели по трое на двух стульях, но так нам было теснее, смешнее и намного душевнее. «Кабачок у Эммы» обозвал Николай Демьянович Грицюк эти наши всегда непредсказуемые посиделки.

В 1973 году в Москве издательство «Советский художник» выпустило книгу Виталия Манина «Николай Грицюк». Там, в разделе «Список основных произведений», значится «Весенний день» (60x80). Собрание Э. Алискиной, Новосибирск». Это - моя гордость. Вроде бы и ничего особенного — городской пейзаж, дома, дома, зеленые насаждения, люди без зимней одежды сидят на лавочках, неторопливо беседуют, прогуливаются, но атмосфера такая умиротворяющая, как обещание миролюбивого и обновленного времени года. Проходя мимо этой работы, я всегда невольно улыбаюсь.

Но есть и другой город на небольшой (34x36) картине, очень деловой и красивый город, похожий на шитый бисером коврик. Гармоничный город, радующий глаз и цветом, и линиями, и полнотой дневной жизни так, что хочется смотреть на него часто. Но город этот и настораживает. На картине нет даже миллиметра незаполненного пространства. Все впритирку: машины, дома, общественные здания, парки, столбы и т. д. И не сразу понимаешь, что в красивом городе, изображенном на холсте, нет воздуха.

Однажды я приближалась к Новосибирску по Бердскому шоссе, и после того, как мы проехали столб в карьере Борок, мне стало не хватать воздуха, першить в горле и пощипывать глаза. Спутники объяснили, что мы въехали в вечный городской смог, на который я ввиду возраста и недомогания реагирую чутко. Но вскоре все прошло, наступило привыкание, и я с интересом смотрела по сторонам главной улицы моего вечернего города, освещенного разнообразными разноцветными огнями, горящими на столбах, в витринах, на рекламах, подсвеченных зданиях, и было в нем что-то таинственное, фантастическое, похожее на художественное произведение.

Не случайно, видимо, в творчестве Н. Грицюка значительное место принадлежит городу, живущему и созидающему. И не только Новосибирску, но и столичной Москве, и индустриальному Новокузнецку, Прокопьевску, Крымским Бахчисараю, Гурзуфу...

Не могу не сказать несколько слов еще об одной работе «52x40», которой любуюсь уже больше тридцати лет. Не знаю, о чем думал и что видел художник, работая над ней, а передо мной первозданная, не потревоженная голубая чистота морского дна с присущими ему невиданными обитателями и множеством раковин. Загадкой для меня является не только набор красок от белой до черной, которые не нарушают чистоты и прозрачности. Главное, какие оттенки, нюансы оттенков видел и использовал художник, чтобы простую акварель превратить в перламутр, которым одел раковины.

1976 год. По долгу службы пару раз в году езжу в Москву. Всегда беру с собой большой чемодан, чтобы купить в столице и привезти детям фрукты, которых у нас в то время не было и в помине.

На этот раз мне не везло. На вокзале, не успела я выйти на привокзальную площадь, - меня обворовали цыганки. Я металась среди знакомых москвичей, пытаясь занять денег на возвращение домой, но тщетно. У всех вчера еще были суммы, но сегодня уже куплена путевка в санаторий, какая-то вещь, отданы в долг и т. д.

Наконец, когда удалось все-таки занять необходимую сумму, я не могла скрыть удивления: «Откуда вы такая в Москве?» Оказалось, три года назад она переехала из Омска.

Я совершенно свободно и быстро купила яблоки, груши, лимоны, апельсины и вдруг на улице Горького, напротив Васильевской улицы, вижу три стола с весами и ящики с бананами. Великая удача! У каждого стола 4-5 человек. Для нас, провинциалов, выстаивающих по 3-5 часов за килограммом масла, это не очередь. Но за мной останавливается женщина и возмущается:

- Понаедут тут всякие, очереди создают. - Пытаюсь объяснить, что только в столице есть все, даже в ближайших к Москве городах прилавки пустые, дети не видят фруктов. Вся страна работает на Москву. Но когда она в ответ: - Ну и работайте, если такие дураки, но зачем ездить сюда и очереди создавать? - я смолкаю. В голове рождается нехорошая мысль, что кроме всех национальностей, населяющих Россию, есть еще нация особая - московская, и она мне не очень-то нравится. 
Но не бывает все хорошо или все плохо. Я поплелась в свою гостиницу «Россия», заглянула в один из буфетов, а там... С ума сойти! Такого не бывает. Лежат красивые, плоские, продолговатые подарочные баночки с непостижимо красивыми этикетками, извещающими, что передо мной красная рыба в масле. Лихорадочно пересчитываю добытые деньги и покупаю три баночки. Одну сразу припрятываю в дальний угол чемодана для Грицюка.

В мастерскую пошла, прихватив еще четвертинку коньячку. Под его знакомое хмыканье и привычное «любишь ты пожить» вскрываем баночку, а в ней - тоненькие, профессионально нарезанные пластики кеты в масле. Грицюк решил, что такое надо съесть самим, и закрыл дверь на ключ. В мастерскую и впрямь стучались четыре раза, но мы только виновато втягивали головы в плечи и озорно переглядывались, продолжая наслаждаться. Цедили по чуть-чуть коньячку, закусывали божественной рыбой, и, как всегда, он показывал свои новые работы, молча накладывая одну на другую, и только хмыкал, когда я несла всякую чушь, пытаясь словами передать игру цвета, угадать настрой души, эмоциональное состояние художника в тот миг, когда он перелагал это состояние на язык красок и линий. Похоже, моя глупость ему не мешала.

Я называла его «Пит», не зная происхождения этого прозвища. Позднее, из воспоминаний его жены Валентины Эдуардовны Грицюк (книга «Николай Грицюк. Человек и художник». 1987), выяснилось, что Грицюк сам сочинял для своих маленьких детей смешные и озорные сказки, где дочка Тома звалась Джипом, сын Толик - Джопом, жена имела имя - Мим, а себя он назвал Питом.

В мастерской было чудесно, как всегда в мастерской Николая Грицюка, как нигде интересно, тепло и комфортно. Потом он молча снял со стены маленькую (21x11) работу 1970 года и подписал «Эмме Александровне (важной даме) по поводу одной встречи. 13 апреля 1976 года». На работе угадывался вечер, дорога, освещенная светом, струившимся из окон кафе, и довольные собой и всем, что их окружало, слегка подвыпившие люди.

А через полтора месяца, 28 мая 1976 года, Н. Д. Грицюка не стало. Лет девять назад один хороший знакомый поинтересовался, не хочу ли я продать какие-нибудь работы Грицюка. Нет, конечно, нет. Грицюк, его работы, его вдохновение, его мастерская - это лучшее, что было и есть у меня из внешнего мира. Его творчество и сейчас заставляет работать душу.

Ушел знакомый, но пришел семнадцатилетний внук, технарь по натуре:
- Я прошу тебя, никогда не продавай ни одной работы Николая Демьяновича. Они мне тоже нужны.

Это была двойная радость. С одной стороны - мой Грицюк в надежных руках, а с другой - линия жизни, выбранная внуком, мне нравилась.

1996 год. Председатель областной организации «Общество книголюбов» Татьяна Викторовна Пендюрина решила создать литературный музей. Идея эта витала в воздухе давно. Впервые поднял вопрос о создании в Новосибирске музея истории литературы и книгоиздательства еще в 1939 году Савва Елизарович Кожевников - очеркист, критик, литературовед и знаток истории сибирской литературы. Идея эта и позднее несколько раз обсуждалась в Новосибирской писательской организации. И не случайно. Из всех писательских организаций к востоку от Урала - Новосибирская самая крупная и, пожалуй, самая деятельная, при ней работало зональное бюро пропаганды художественной литературы, включавшее, кроме Новосибирской, Омскую, Томскую, Кемеровскую области и Алтайский край.

Директором бюро в течение десяти лет была я. Учитывая это обстоятельство, Т. В. Пендюрина (твердо решив воплотить, наконец, идею в жизнь) предложила мне заняться созданием литературного музея. Начала я работу со звонка в Западно-Сибирское книжное издательство уникальному, с моей точки зрения, человеку - Минко Виталию Порфирьевичу. В его трудовой книжке две записи: принят, уволен. Сорок шесть лет этот человек трудился на одном предприятии и знал о создании сибирской книги очень много. Среди многих интересных фактов он сообщил, что в 1962 году впервые Новосибирская книга получила диплом второй степени Всероссийского конкурса искусства книги. Это книга стихов И. Ветлугина «В моем городе», изданная в 1961. Оформлял книгу художник Николай Грицюк. Так, двадцать лет спустя, Николай Демьянович напомнил о себе и определил направление сбора экспонатов музея, который мы назвали «Новосибирская книга».

В музее собираются материалы о жизни и деятельности всех писателей, художников-иллюстраторов и издателей с начала развития издательского дела в нашей области.

Работы Н. Грицюка экспонировались примерно на ста тридцати выставках и не только в Советском Союзе, но и в Афганистане, Польше, Норвегии, Швеции, Бразилии, Кубе, Чехословакии, Мексике, Болгарии, МНР, КНР, Японии, Ливане, США, Германии, Кипре. Состоялось сорок четыре персональных выставки, больше половины из них (25) были организованы уже после смерти художника.

То есть творчество Николая Грицюка живо, в нем нуждаются, оно востребовано и двадцать семь лет спустя после того, как сам художник ушел от нас.

Приведу только один из многочисленных, восторженных отзывов на одной из выставок картин нашего мастера. «...Грицюк Н. Д. - серьезный, большой художник, который открывает мир, заставляет известное увидеть по-новому, часто с неожиданной стороны...

Художник - великолепный живописец. Посмотрите на «Каменские домики»! Сколько оттенков, красок, на первый взгляд, в однотонной картине. Или «Строительная весна»!

Строятся дома - буйство красок, цвета и в то же время поразительная цельность и стройность колорита и чувства.

Это искусство глубоко содержательно, ярко индивидуально и учит зрителя творческому отношению к жизни. У автора чувствуется высокая художественная культура, он продолжает лучшие традиции нашего искусства. Новосибирск может гордиться этим поистине талантливым художником».

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2014/08/03/272


Рецензии