Попытка перезагрузки

Сон. Кто-то — ребенок? - выпадает из окна. Я бросаюсь и успеваю удержать. Кажется, успеваю.

Ничего особенного. У всех бывают такие сны. А вот то, что проснувшись я вдруг решила разыскать место, где родилась — это странно. Никогда раньше не приходило в голову. Я часто бываю в этом городе, но вся моя здешняя родня живет уже не там, где пятьдесят лет назад я появилась на свет. Что ж, такая круглая дата — повод для припадания к истокам.

Беглый расспрос тетушек и карта в ноутбуке не вполне совпали.

– Садишься на транспорт на улице боевиков и едешь в сторону Ленинского пути.

Название улицы меня не особенно удивило — в нашем революционном городе и не такое можно встретить, - а вот выяснять у прохожих, в какой стороне Ленинский путь, я не решилась и продолжила расспросы.

–Да она не боевиков теперь! Теперь она называется улица Якова Гарелина.

– Да ну?! Все бывшие мироеды стали в чести!

– И Ленинский путь теперь никто не знает. Надо спрашивать «в сторону силикатного завода». А дальше уж я не помню.

– Школа там была начальная. Красное здание кирпичное. Недалеко от вашего-то дома. Одноэтажная, кажется.

– Узкоколейка к карьерам шла где-то рядом.

Карта показывает дальнюю окраину, прямую улицу, уходящую в лес. Спутник рисует озера и пишет «заброшенные карьеры».

А я вспомнила тропинку через двор к высокому щелястому забору и дальше — через поле (грядки?) с голубенькими цветочками картошки — дальше — дальше — обрыв. Но с папой не страшно. Там внизу двигаются, работают маленькие машины.

Потом папу закапывают в землю, и все плачут. Почему они плачут? Ведь его потом выкопают. Как картошку. Это не навсегда. Я точно знаю. Но никто не верит.

…..      …..       …..        …..          …..        ….

– Почему сегодня-то? По телевизору сказали 31 градус! Завтра, послезавтра съездишь. Загорелось!

Похоже загорелось. Мне нужно именно сегодня. Еду.

В маленьком автобусе не многолюдно, и с каждой остановкой народу все меньше. Переезд. Автобусик подпрыгнул на рельсах. Кажется у меня после этой встряски не все совпало с самой собой. Душно. Воздух слоится, расслаивается.

– Остановка «Силикатный завод».

«Кирпичный завод», -одновременно слышу я. Тогда так говорили. Поворот. Я узнаю эту улицу. Я могу узнавать? Мне было пять лет, когда мы уехали!

Одинаковые двухэтажные оштукатуренные дома красновато-коричневого глухого цвета. По краям крыш — два треугольных подъема с круглыми чердачными окнами. Лента кирпичиков-»сухариков» под карнизом. У некоторых еще два балкончика и ризалиты. Вскоре по левой стороне улицы кирпичные дома заканчиваются, и начинается частный сектор. Впереди уже виден лес. Автобус уже пуст. Конечная.

За новым пластиковым забором -полуразрушенное здание красного кирпича. Похоже на школу. Уточнить не у кого — вокруг ни души. Жара. Сиеста. От школы дальше дорогу пересекает узкоколейка, потом — лес. В обратную сторону — небольшой пустырь, и начинаются те самые двухэтажные дома. Все пока складывается. Даже как-то слишком. Много зелени. Она почти скрывает строения. У частных домов цветет шиповник, пряно-сладко начинаются пионы. На нашей стороне — деревья. Высокие, много выше крыш. Сквозь верхние ветви слепит безоблачное небо, ниже зелень такая густая, что с улицы не везде видно здание. Захожу со всех сторон, узнаю старые стены, вижу новые тарелки антенн на крышах; гаражи там, где были дровяные сарайчики. В некоторых местах от домов уже только заросший фундамент.

Но я много прошла в обратном направлении. Деревьев меньше, и обе стороны улицы уже с почти одинаковыми оштукатуренными домами. Попробую вернуться. Очень жарко. Что это? Как же я пропустила? Видимо, не разглядела — здесь особенно плотная зелень. Вот отсюда мелькнул сквозь ветви торец. Не коричневый — скорее серый. Четыре небольших окна, по два друг под другом, а между ними — два совсем узеньких. Там туалеты! И сараи сохранились! Вот удивительно! Я узнаю все. Торопливо продираюсь ближе. Да, да! Черепичная крыша, чуть выступающие ризалиты... Ой, поцарапалась шиповником. Как больно... Странно, что так больно от шиповника... Качнуло... Видимо, от азарта скакнуло давление, у меня бывает... Надо сесть...

– Нельзя садиться.

Я плохо вижу сквозь туман в глазах, но я узнаю эту девочку. Она из соседнего дома. Я всегда хотела с ней дружить.

– Нельзя садиться — провалишься.

Как пахнут раскаленные на солнце железные листы, закрывающие выгребные ямы! Да, бабушка сто раз предупреждала, что на них нельзя садиться. Я знаю.

– Давай в мяч.

У нее новый мяч. Она бросает его в стену, он отскакивает, и она ловит. Я тоже смогу так! … Нельзя! … Туман... Там, во дворе, на тропинке! Я его плохо вижу... Я догадываюсь! Как я соскучилась! Как я долго ждала! Что он говорит?

– Посмотри на ризалиты! Посмотри на ризалиты!

...Нет!... Туман рассеивается... Мяч все лучше виден — какой новый! Нельзя брать! … Нельзя, чтобы туман рассеялся...

– Посмотри на ризалиты!

Ризалиты! Нет! Ризалитов не было! У нас была гладкая стена! Это не мой дом!

…...        …...       …..       …...       …...

– Вам плохо? Вот автобус подходит, у водителя должна быть аптечка.

…...        …...       …..       …...       …...

– Батюшки, лица нет! Краше в гроб кладут! Я ведь говорила, что не надо сегодня ездить! Ладно, ладно, молчи. Ложись скорее.

Придя в себя, я не стала ничего рассказывать — как и тогда не поверят. А в том сне я, похоже, успела удержать. Или меня успели?