Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946
Предыдущая часть: "РАЗДЕЛ ХIII. Великая блудница!" http://www.proza.ru/2014/07/31/1544
Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)
РАЗДЕЛ ХІV. «Философ Великий, книголюб...»
(Евангелие от Иуды)
(перевод с белорусского языка)
Хрысціяніну, каб не папсавацца ў розуме, Біблію чэсці самому не
належыць, а толькі слухаць з вуснаў пастыра.
Парада сынам духоўным
Глядзіць у кнігу, а бачыць хвігу.
Прыказка
И в ту ночь сел он изучать святые книги.
Горница его была в верхнем жилье гостиницы на Старом рынке, небольшая, с белыми голыми стенами, с кроватью, с ковром на полу, с низенькой подставкой для книг. И слабый светильник освещал ее. И он радовался, что в его комнату отдельный вход, по внешней лестнице.
Со смятением в душе приступил он к делу. Он, может, и убежал бы, но апостолы вчистую разбосячились. Даже Фому только что мучила честь, а так он был доволен. Даже Раввуни, какой всю жизнь надрывал живот, радовался покою и сытости.
А бросить их он не мог, поскольку свел их и сманил, и теперь чувствовал ответственность.
И не было ясности в душе его, и потому он, ища ее, взял пудовый, переплетенный в кожу том, положил его на наклонную крышку подставки и, сбросив хитон, сел перед книгой по-турецки.
Все равно. Теперь ему надо было знать это. Он был — Христос. И отсюда он должен был черпать нормы своего поведения. И тут он должен был найти истину, поскольку неизведанность мучила его. Истину, общую для всех людей и народов этой тверди. Он приблизительно знал основное, главный завет, который дал им — так они верили — Бог. Его интересовало, что сами они добавили за века к этому завету, что теперь должен знать он, один из них, бывший мирский школяр и мошенник. Он решил не вставать, пока не узнает этого.
Он читал уже несколько часов. Лунный свет падал в окошко. Приближалась полночь, давно уже стража приказала гасить огни, а он был не ближе к истине, чем тогда, когда сел.
Он прочитал «Бытие» и возмутился Богом, и злостью, и кровожадностью — и не понял ничего. И он прочитал «Исход» и возмутился еще и людьми (потому что к характеристике Бога не было чего добавить). Возмутился как фараоном, так и Моисеем, и людьми их также, и блужданиями в пустыни, но главное тем, что из этого бреда сделали вечный неизменный закон.
И прочитал он книгу «Левит» — и вообще не понял, зачем это и какое кому дело, куда бросать зоб жертвенного голубя?
И чем дальше он читал, тем меньше понимал, пока не впал в отчаянье. А понял он только одно, что книга проповедует любовь к ближнему, если он, конечно, не еретик, не иноверец и не иноплеменный. И он знал, что все люди поняли из книги также одно только это.
Тогда он подумал, что с его стороны эта самоуверенность: так, сразу найти верную дорогу. И он подумал, что, может, Бог или судьба покажут ему ее, если он отдастся их воле и начнет раскрывать книгу наугад.
Ну, конечно же, покажут. Они любят, когда кто-то надеется на них.
Он раскрыл книгу с закрытыми глазами и ткнул в одну страницу пальцем.
«И приступил я к пророчице, и зачала, и родила она сына».
Гэ-эх. Не то это было. Хорошо, конечно, но почему надо было выбирать именно пророчицу? И как это касается его?
И была ли в этом правда, нужная не ради него, злодея, а ради всех?
И он еще раз листнул том.
«Вот я позволяю тебе вместо человеческого кола коровий помет, и на нем готовь хлеб свой».
И тут у него вообще полезли на лоб глаза. Но он не склонен был слишком верить себе и сомневался.
— Чушь, кажется, — тихо сказал он сам себе и посмотрел, чье это. — Да нет, не может быть чушью. Ведь Иоан Богослов. Чудесами замороченный? (1) Да быть не может. А ну еще... «Дай мне книжку». Он сказал мне: «Возьми и съешь ее; она будет горькая в чреве твоём, но в устах твоих станет сладкая, как мед».
Он сам чувствовал, что от непосильных умственных усилий у него дыбом встают волосы. И еще он понял, что, если он не бросит этого дела, он действительно и до конца дней попортится в уме или немедля запьет.
Потому он непритворно обрадовался, когда в комнату его вдруг пришли высокие гости: Босяцкий и Болванович со свитками. Обрадовался, ведь не знал еще, какое новое испытание изведывает сегодня его умственная нормальность.
— Читаешь? — спросил Болванович.
— Читаю. Слишком это все, на мою голову, разумно. Мудрость сильно большая.
— А ты думал...
— Так что у вас, святые отцы?
Оба выпрямились и откашлялись.
— Послание тебе от заместителя престола святого Петра в Риме.
— И от патриарха московского тебе послание, Боже.
— Ну, читайте, — сказал обрадованный Братчик. — Читай ты первый, каплан.
Болванович обиделся, но место уступил. Монах с шелестом развернул свиток:
— Булла: «До глубины...» От заместителя святого Петра, папы Льва Десятого.
— Ну, давай. Какая там глубина...
— «До глубины взволнованы мы вторым пришествием твоим, мессия. Будем держать во имя твое престол святого Петра. Молим тебя прибыть в вечный город, но, думается, лучше сделать это как можно позже, когда наведешь ты порядок на любимой мною земли белоруской, вышвырнув оттуда схизматов православных, что говорят от святого имени твоего. Лобызаю стопы твои.
Твой папа Лев Десятый».
— И правда «до глубины». Ну, а что патриарх?
Болванович замаслился. Начал читать:
— «Царю и великому князю неба и земли от царя и великого князя, всея Великия и Малыя и Белые Руси самодержца, а також от великого патриарха Московского — послание... Волнуется чрево церкви воинствующей от второго пришествия твоего, Боже. Ждем не дождемся с великим князинькой пришествия твово; токмо попозже бы прибыл ты, дабы до того времени поспел выкинуть с любимой мною земли белорусской папежников и поганцев разных. Ей-ей, выкинь ты их. Они табачище курят, а табак, сам знаешь, откуда вырос. Из причинного места похороненной блудницы богомерзкой. Ей-ей, грех божиться, а все же, ей-ей, вера твердая только у нас. Два Рима пали, а Москва — третий Рим, а четвертому не быть. Выкинь ты их, Боженька. Припадаем к ногам твоим и целуем во сахарны уста. А Жигимонту этому паскудному так и скажи: «Г... твое дело, Жигимонт-царевич. Садись-ка ты на серого волка и поезжай-ка ты из Белоруссии к едрёной свет матери». Еще раз целую во сахарны уста.
Твой патриарх».
И тут перед глазами Юрася поплыли, начали двоиться, троиться и четвериться стены, пудовые глупые книги, монахи-капланы, митрополиты, свитки, папы римские, патриархи и цари. Понимая, что ему конец, если он останется тут, Братчик заскрежетал зубами (отцы церкви отшатнулись от него), схватился за голову и, как бесноватый, бросился вон.
(1) Шизофреник.
Продолжение "РАЗДЕЛ ХV. «Мария, Господь Бог с тобой...»" http://www.proza.ru/2014/08/05/641
Раздел XIV. Философ великий, книголюб...
© Copyright: Владимир Короткевич, 2014
Свидетельство о публикации №214080401454
Свидетельство о публикации №214080401454
Рецензии
Владимир Короткевич
(перевод с белорусского)
Баллада о тридцать первом сребренике
И продал он Христа. И ему отвалили за это
Целых тридцать монет. И Каифа ещё подарил
Тридцать первый серебряник, звонкой и веской
монетой,
Только-только отлитой на царском монетном дворе.
Ни за что. Просто так. Был ли шаг этот так неизбежен?
А скорее от добродушия просто накинул на чай
За суровый мужской поцелуй, что был сдержанно нежен
За него Пётр-апостол ответил ударом меча.
Если в те времена в Иудее водились бы свиньи –
Самой лучшей наградой бы стали свиные стада…
Дело вовсе не в том,
что продал он «господнего сына».
Человека продал он, мерзавец. Живого продал.
Всё равно, будто зайца, загнанного страшной погоней,
Что к ногам твоим бросился, друга наивно искал,
Выдать людям с ружьём,
а те люди жестоко, ладонью
За ушами его, чтобы он, умирая, визжал.
И распятый скончался. И тогда фарисеям и катам
Закричал вдруг предатель : «Да я же последняя мразь!
Кровь невинную продал, что ж я наделал,
проклятый?!»
Бросил деньги с размаху на землю, и они покатились все в грязь.
Под дождём очистительным понял он вдруг,
что погиб он,
И верёвку достал, и затем её в смертной тоске,
Привязал он на сук постоянно дрожащей осины,
И ударом ноги шар земной оттолкнул от себя.
И за тридцать монет отыскавшихся жадный гончар
Уступил свой участок земли безо всяких условий,
Чтоб там сделать столичное кладбище самоубийц…
(На том месте теперь пять успешных доходных
домов).
От дальнейшей истории даже и камень заплачет:
Тридцать первый динарий искали, да так не нашли
Некий сборщик налогов его вдруг случайно увидел
И ногой наступил,
и поднял, когда все разошлись.
И монета была та счастливой, и скряга вонючий
Загребал с её помощью золото, сребро и медь,
И разжился, и стал он бессмертным, конечно, бессмертным…
Ведь повеситься – это не просто, надо совесть иметь.
И бросал он камнями в распятого божьего сына,
Львам бросал христиан, и девчат-неофиток хлестал,
А затем, как и все, образцовым стал христианином,
И кострами, доносами бился за славу Христа.
Больше римского папы шумел на вселенских соборах,
А затем, в сарацинском плену он, умывшись смолой,
Первый крикнул «аллах» и надсмотрщиком стал на галерах,
И своих одноверцев былых он ременною плетью стегал.
С сотней лиц пребывал он, как идол индийский, как Брама,
Был у тронов и плах он похож на бродячего пса.
И в свой город родной открывал он ворота хазарам.
«Молот ведьм» он писал и на Бруно доносы писал.
Он не предал лишь только предательство тем,
кто за это заплатит,
Перед каждым мерзавцем смиренно сгибался в дугу.
Доносил на отца, и на сына, доносил и на мать он,
На друзей, тех, что вынесли смело с поля боя его…
А поскольку болтал он красиво, то все, как бараны
Повторяли за кем-то: «Вот, верное правде плечо!
О, какой это стойкий, какой убеждённый товарищ.
Как воюет за мысли свои он огнём и мечом!»
Разводил он упорно лжи беспардонной турусы
Клеветал и гадюкой шипел на пороге тюрьмы,
И никто не сказал ему слова простых белорусов:
«Принимаем предательство – а предателя вешаем мы»
Также был он фискалом, пролезал он и боком и низом,
И в гестапо служил он и в тюрьмах, для стонов глухих,
И в охранке… А теперь он воюет за «наш гуманизм».
Удивляться не надо вам, люди, ведь он из таких.
С дней начала миллион Настоящих он предал на муки.
И живёт. Всё живёт. Вот он гостем заходит в ваш дом…
Вот сидит… Вот идёт…
Ваших деток берёт он на руки…
Рвётся в небо с трибун… Пьёт он водку за вашим столом.
Только дай ему повод – расползётся чумою по свету,
И заложит друзей, и заложит вчерашних богов…
Почему же тогда вы в глаза ему не плюёте?
Почему не пинаете в подлое рыло его?
Хватит, лживое сердце его из-за рёбер вырвите, люди.
Вместе с жалом закройте подлюгу в свинцовом гробу.
Отберите и уничтожьте проклятый серебряник,
А иначе – несчастье Земле, а иначе – конец.
Варужка Яешня-Тутошня 05.08.2014 18:43 • Заявить о нарушении
(перевод с белорусского)
Баллада о тридцать первом сребренике
И продал он Христа. И ему отвалили за это
Целых тридцать монет. И Каифа ещё подарил
Тридцать первый серебряник, звонкой и веской
монетой,
Только-только отлитой на царском монетном дворе.
Ни за что. Просто так. Был ли шаг этот так неизбежен?
А скорее от добродушия просто накинул на чай
За суровый мужской поцелуй, что был сдержанно нежен
За него Пётр-апостол ответил ударом меча.
Если в те времена в Иудее водились бы свиньи –
Самой лучшей наградой бы стали свиные стада…
Дело вовсе не в том,
что продал он «господнего сына».
Человека продал он, мерзавец. Живого продал.
Всё равно, будто зайца, загнанного страшной погоней,
Что к ногам твоим бросился, друга наивно искал,
Выдать людям с ружьём,
а те люди жестоко, ладонью
За ушами его, чтобы он, умирая, визжал.
И распятый скончался. И тогда фарисеям и катам
Закричал вдруг предатель : «Да я же последняя мразь!
Кровь невинную продал, что ж я наделал,
проклятый?!»
Бросил деньги с размаху на землю, и они покатились все в грязь.
Под дождём очистительным понял он вдруг,
что погиб он,
И верёвку достал, и затем её в смертной тоске,
Привязал он на сук постоянно дрожащей осины,
И ударом ноги шар земной оттолкнул от себя.
И за тридцать монет отыскавшихся жадный гончар
Уступил свой участок земли безо всяких условий,
Чтоб там сделать столичное кладбище самоубийц…
(На том месте теперь пять успешных доходных
домов).
От дальнейшей истории даже и камень заплачет:
Тридцать первый динарий искали, да так не нашли
Некий сборщик налогов его вдруг случайно увидел
И ногой наступил,
и поднял, когда все разошлись.
И монета была та счастливой, и скряга вонючий
Загребал с её помощью золото, сребро и медь,
И разжился, и стал он бессмертным, конечно, бессмертным…
Ведь повеситься – это не просто, надо совесть иметь.
И бросал он камнями в распятого божьего сына,
Львам бросал христиан, и девчат-неофиток хлестал,
А затем, как и все, образцовым стал христианином,
И кострами, доносами бился за славу Христа.
Больше римского папы шумел на вселенских соборах,
А затем, в сарацинском плену он, умывшись смолой,
Первый крикнул «аллах» и надсмотрщиком стал на галерах,
И своих одноверцев былых он ременною плетью стегал.
С сотней лиц пребывал он, как идол индийский, как Брама,
Был у тронов и плах он похож на бродячего пса.
И в свой город родной открывал он ворота хазарам.
«Молот ведьм» он писал и на Бруно доносы писал.
Он не предал лишь только предательство тем,
кто за это заплатит,
Перед каждым мерзавцем смиренно сгибался в дугу.
Доносил на отца, и на сына, доносил и на мать он,
На друзей, тех, что вынесли смело с поля боя его…
А поскольку болтал он красиво, то все, как бараны
Повторяли за кем-то: «Вот, верное правде плечо!
О, какой это стойкий, какой убеждённый товарищ.
Как воюет за мысли свои он огнём и мечом!»
Разводил он упорно лжи беспардонной турусы
Клеветал и гадюкой шипел на пороге тюрьмы,
И никто не сказал ему слова простых белорусов:
«Принимаем предательство – а предателя вешаем мы»
Также был он фискалом, пролезал он и боком и низом,
И в гестапо служил он и в тюрьмах, для стонов глухих,
И в охранке… А теперь он воюет за «наш гуманизм».
Удивляться не надо вам, люди, ведь он из таких.
С дней начала миллион Настоящих он предал на муки.
И живёт. Всё живёт. Вот он гостем заходит в ваш дом…
Вот сидит… Вот идёт…
Ваших деток берёт он на руки…
Рвётся в небо с трибун… Пьёт он водку за вашим столом.
Только дай ему повод – расползётся чумою по свету,
И заложит друзей, и заложит вчерашних богов…
Почему же тогда вы в глаза ему не плюёте?
Почему не пинаете в подлое рыло его?
Хватит, лживое сердце его из-за рёбер вырвите, люди.
Вместе с жалом закройте подлюгу в свинцовом гробу.
Отберите и уничтожьте проклятый серебряник,
А иначе – несчастье Земле, а иначе – конец.
Варужка Яешня-Тутошня 05.08.2014 18:43 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.