Была ли Голубица Духа реальным животным?

Событие крещения Иисуса сына Марии на Иордане включает в себя узрение пророком Иоанном Захарьиным голубицы Святодуха слетающей сверху на главу крещаемого отрока Иисуса.
Теологов и школьных философов в Средние Века мог занимать и занимал вопрос: была ли эта голубица лишь видением, неким фигуральным оптическим знаком, или настоящей птицей, во плоти и крови?
Если голубицу видел лишь Иоанн Захарьин, то ясно, что видение сие существовало как манифестация узнавания и понимания – кто Он – в ментальности Крестителя.
Если же голубица сошедшая с неба на главу Иисуса была реальным животным, тогда мы прочитываем полет сей голубицы как Знамение Божье.
Но, в этом случае, ее должны были бы видеть многие, присутствовавшие тогда на Иордане. Однако, мы не имеем свидетельств о чьем-либо видении голубицы, кроме Ивана Захарьина. Может быть, другие тоже видели, но не выступили в качестве авгуров и не распознали в полете сей птицы знамение Божье – потому и не свидетельствовали. Лишь Иоанн Креститель, – будучи сам одухотворенным, – выступил авгуром и распознал Знамение.
Это распознавание не было спонтанным. Прежде Иоанн имел оракул, предсказавший знамение или видение. Иоанн свидетельствовал пред лицом учеников своих об этом оракуле. Он сказал: «Пославший меня крестить в воде сказал мне: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть…».
Правомочны обе версии случившегося: голубица могла быть и знамением, то есть реальной голубицей, и ментальным видением Иоанна. Евангелист не дает нам возможности выбрать одну из них. Эта неопределенность и могла служить почвой для диспута, в попытке ответить на поставленный в заглавии вопрос: была ли Голубица Святого Духа реальным животным, сиречь птицей, или только видением в очах Иоанна Захарьина?

Если бы Пантагрюэль задал этот вопрос профессору Труйоргану, тот бы ответил: и тем, и этим.
–  Но, если это птица – вмешался Панург – то значит, она может снести яйцо.
– Несомненно
– Можем ли мы, в таком случае, считать яйца, снесенные голубицей дарами Святого Духа? – спросил вновь Пантагрюэль.
- И да, и нет – ответствовал Труйорган.
– И тогда птенец, вылупившийся из яйца, считался бы сыном божьим?! – воскликнул Панург.
– По законам логики, которые запечатлены в Уме самого Бога, ежели в сынах божьих Священное Писание видит птенцов, собираемых Кокошью в гнездо свое, значит и обратно – в птенцах можем видеть сынов, – отвечал Труйорган.

И так далее…. Эта беседа, вложенная нами в уста героев Франсуа Рабле, может служить  ироничной иллюстрацией университетской культуры позднего Средневековья.

Можем ли мы сами ответить на свой вопрос? Разумеется, можем, выбрав один из предложенных вариантов, тем более что склоняемся к первому (знамение), но мы не хотим отвечать.
Почему? Да потому, что Евангелист не задавался подобным вопросом – иначе ответ был бы записан в Новом Завете. Это значит, что главным для Евангелиста здесь было не знамение и не видение – то есть не способ и не средство узнавания – а само узнавание, достоверность коего подкреплялась оракулом.
Важно было, что Креститель Иоанн узнал в Иисусе грядущего Судию, и через это участвовал своим авторитетом в привлечении к Иисусу первых детей Его – учеников Иоанна, которым тот указал на Иисуса как на «Агнца Божия».

В отличие от голубя, оракул не вызывает разночтений, поскольку Иоанн определенно говорит:
«Пославший меня крестить в воде сказал мне…».
Благодаря описанному эпизоду, можем уяснить себе разницу в статутах Иоанна Крестителя и Христа Иисуса. В их отношении к Богу.
Если Иисус есть Сын Божий, то Иоанн выступает как Жрец Бога, который воспринимает речи Бога – оракулы – и оглашает их в собрании верных.

АМИНЬ!