Узорщики слова и пробы пера. Глава 7

                Владимир Голдин


           Глава седьмая.    Троицкий. Книжный вариант.


Публикации: газеты: «На смену!» - 1928-1934 гг.; «Уральский рабочий» – 1934-1935 гг.;  Московский альманах «Звено» – повесть «Иду на вы». Автор неопубликованного романа «Город славы», стихотворений: «Баллада о ночных огнях», «Маргарита», «Кабацкая быль».
Г. Троицкий «Стихотворения», - Свердловск, 1934, - 80 с.

Георгий Троицкий – дворянин, что само по себе в советской стране было анахронизмом. Априори – классовый враг. Хотя Георгий и мало прожил в дворянском воспитанном круге, но все же до 11 лет воспитывался в доме, где была бонна, а затем успел некоторое время поучиться в немецкой школе.

Дворянство семья Троицких получила от деда поэта, который дослужился до чина надворного советника. Отец поэта Александр Александрович Троицкий имел высшее образование, был инженером путей сообщения. Принимал до революции участие в строительстве железнодорожных участков: Пермь – Екатеринбург, Тюмень – Омская, Троицк – Кустанайская, Троицк – Орская, Белорецк – Магнитная. В 1919 году Александр Александрович служил техническим помощником главного комиссара Пермской железной дороги, а затем помощником начальника дороги.

В 1921 –1930 гг. – отец поэта трудился в Уральском областном Совете народного хозяйства, в должности инженера по строительству и заведующим строительным отделом.

Семья Троицких получила наследственное дворянство за отличную службу Российскому государству, никаких имений, поместий не имела. Жила на доходы от труда главы семьи так же, как семья небезызвестного дворянина Ульянова.

Но революция нарушила кругооборот налаженного образа жизни. Начались классовые преследования. Отец поэта, Александр Александрович, был арестован по делу «Промпартии». В эти же годы умирает мать поэта.

В таких условиях проходило детство и взросление Георгия Троицкого, что не могло не отразиться на его характере и творчестве.
Георгий начал свою поэтическую карьеру в литературном кружке группы «На смену», поэтому и первая публикация его так же появилась в газете «На смену!» 29 апреля 1928 года.

Молодые ребята в литературной группе «На смену» во главе с Павлом Стародумовым, а затем Сергеем Васильевым, прежде всего, думали о литературе и поэзии. Их меньше всего волновало социальное происхождение человека. В литературной группе были представлены все социальные слои общества переходного периода. Критерий был один – способность творить. Троицкий, более подготовленный в образовательном отношении, быстро выдвинулся. Он выступал с литературными докладами не только в группе, но на общегородских собраниях пролетарских писателей. Одно из таких мероприятий нашло отражение в газете «На смену», где сообщалось, что Троицкий «проработал доклад о творчестве поэтов М. Светлова, Н. Тихонова, и Э. Багрицкого».

1929 год был годом расцвета литературной группы. Члены группы делали не только доклады, организовывали читки своих произведений в рабочих красных уголках, но открыли кабинет начинающего писателя. Писали много стихов, вели литературную страницу (вышло 43 номера газеты за год, так часто литературная страница в газете «На смену выходила только в 1923 году – В. Г.), отмечали юбилей группы и юбилей 1000-го номера молодежной газеты. Писали сами на себя эпиграммы:

«Рабочий посмотрит и сердце остынет,
Взрывая ямальский песок,
Исетский в полярной пустыне
Помчался на паре песцов.
Коробит газетные полосы
Стихами суровый мороз.
И Троицкий  в поисках полюса
К перу, как к штурвалу примерз…
Там можно с комфортом устроиться
И пить шоколад с молоком.
Мечтает растроганный Троицкий
Туда провести Совнарком…
Лишь только одна Медякова
Отложила дальний полет,
Не зная геройства такого
Фальцетом вдогонку поет.
И в творческих муках Васильев
Идет одиноко вперед.
Дорогой совсем обессилив,
Он вдруг «балалайку» берет.
Прожектором в небе луна загорелась,
Уснули в окопах тела мертвецов,
Под звон балалайки с ночного рас-
                стрела
Идет «комиссар Кузнецов».
Рабочий посмотрит и сердце остынет:
- Позвольте задать вам вопрос:
Зачем в литстранице пустыня,
Расстрелы, полярный мороз! 

(Работая в архиве автор читал десятки подписанных постановлений за подписью секретаря Кузнецова, может быть он?!)

Молодняк хотел себя выразить творчески и создавал для этого творческую среду. Им было весело и интересно.

Но над Троицким всегда витала вина «классовой неполноценности», как в Индии – неприкасаемые.  Такой же человек, как все. Но… что-то там не то, не так, хочется кому-то таких оттолкнуть, не пустить на порог, - выгнать.

По настоянию старших товарищей Троицкого выгнали из Уральской ассоциации пролетарских писателей за не пролетарское происхождение. Его имя исчезло со страниц газеты «На смену!». По тем же причинам он не мог публиковаться в журнале «Рост», там появлялись только мнения о нем.

Иван Степанович Панов заявил: «В группу был допущен и исключен во время чистки чужак Троицкий». Панова поддержал К. Боголюбов в следующем номере «Роста», где о Троицком было сказано: «… такая поэзия, поэзия денди, рабочему классу не нужна».   

Если дворянский поэт Буйницкий (помнит ли читатель такого поэта Урала) был последователен в своем творчестве, правда, он был намного старше Троицкого и как поэт сложился до революции, то поэт Троицкий постоянно колебался в своем творчестве. Из под его пера выходили стихи, как лирического, так и политического характера, посвященные Дзержинскому:

«И вышел тот,
        Кто высоко
Держал победный шаг.
Кавалерийская шинель
Скрывала твердый шаг».

Такие стихи радовали писательских руководителей, и это давало возможность публиковаться, так поступают многие поэты во все времена, но в душе Троицкий был лирик:

«Все тот же дождь,
            решительный и светлый,
И рощи
            восхитительно цветут,
И если песню
            тихо спросишь: где ты?
Она из сердца
             мне ответит: тут».

Такие стихи считались поэзией «денди» и считалось, что такие стихи рабочему классу не нужны. Поэтому все рецензии, какие появлялись в печати в те годы, всегда были с оговорками: «хорошо, но…». Почитайте: «Скажем Троицкий при всех интересных моментах имеет малую смысловую нагрузку, проходит мимо нашей сложной богатой действительности». Или: «Георгий Троицкий – один из наиболее культурных поэтов области, но как много чужих оттенков в его творчестве».

30-е годы начались для Троицкого сложно. После отлучения от ассоциации пролетарских писателей, в 1931 году арестовывают отца. Как члену «Промпартии» ему определили срок в десять лет. Георгий уезжает в Москву, в надежде через знакомых писателей найти подходы к центральным газетам и журналам. Не получилось.

От безденежья, спасаясь от голода, поэт нанимается на работу землекопом. Полученные впечатления и кровяные мозоли дали ему материал. В конце 30-х годов он напишет роман «Город славы», который смогут прочитать  только те, кто имеет большой интерес к данному автору, время и допуск в государственный архив административных органов. Роман написан короткими предложениями, читается легко и быстро. После прочтения романа остается такое впечатление, что читатель как будто что-то съел очень вкусное, но мало.

Один сезон Троицкий работал землекопом. Он возвращается на Урал, едет к отцу на Синарский завод, где еще раз проходит рабочую «перековку» в качестве бетонщика. Но природа сама регулирует судьбу человека. Троицкому было определено быть поэтом. Он возвращается в Свердловск. И о чудо! Ему везет. Его принимают на работу в редакцию «Уральского рабочего».

1933-1934 годы были годами творческого подъема поэта. Троицкого публикуют в газете «Уральский рабочий» и в журнале «Штурм». Он популярен среди уральских поэтов. Да и поэзия на Урале в 30-е годы, по мысли Виктора Гусева, была представлена так, как ни в одной области, ни в одном крае РСФСР после Москвы и Ленинграда такой поэзии, как на Урале – нет. Имя поэта Г. Троицкого прозвучало на первом Всесоюзном съезде писателей в Москве из уст поэта Куштума.

В 1934 году у Г. Троицкого в Свердловском издательстве выходит сборник стихов, под названием «Стихотворения». На эту книжку стихов в октябре месяце 1934 года в газете «На смену!» была помещена рецензия. По уважительному отношению к автору, мягкости слова и глубоко прочувствованного рецензентом стиха, эту рецензию можно сравнить с подобной статьей А. Шубина «Узорщики слова». За два десятилетия всего две выдержанные рецензии.

Автор писал: «Среди произведений уральских поэтов Троицкий выгодно отличается большой культурой, умением разрешать тему в неожиданных боковых разрезах… Он остро ощущает вещи, умеет видеть, как «кирпич меняет цвет», вода меняет вкус, на луже, «пролитый играет керосин». То, что он, при соответствующей работе над собой, может вырасти в большого художника, наглядно подтверждается его первой книгой «Стихотворения».
«Стихотворения» Троицкого – яркая и умная книга. Для Троицкого – поэта с голосом отличного тембра – она является несомненным успехом». 

Такие рецензии нужны любому человеку занимающемуся творчеством. Они помогают автору почувствовать уверенность в своих силах, поймать свое мастерство. Но такие отзывы нужно уметь пережить и не сорваться в зазнайство, снобизм, гордость, высокомерие. Завистники и враги также не прощают автору таких рецензий. Тем более было такое время, когда требовали самокритики – самоунижения. Разрешалась в те годы в первую очередь похвала партии, социализму, вождю. Положительные отзывы о том или другом человеке модно было делать только с разрешения партийных органов. А тут, на тебе, такое, как будто Троицкий уже уходящий с поэтической арены Демьян Бедный, или поднимающийся Лебедев-Кумач.

Все пановы и харитоновы притихли в ожидании, что выкинет этот классовый чужак, вундеркинд, несомненный талант.
Поэт Троицкий не заставил себя долго ждать. В нем заговорило дворянское происхождение. Троицкий написал в декабре 1934 года на даче на Шарташе большое стихотворение – «Маргарита», где показал судьбу девушки из знатного дворянского рода в советское время превратившуюся в проститутку «содержанку липовых спецов»:

«… Вот кусты – все ниже, все знакомей;
Снежный сад, щеглы со всех сторон…
Ты жила вот в этом белом доме,
Где стоит саперный батальон.
Что с тех пор, скажи мне, изменилось?
Стала проще зимняя сирень…
Небо тучу снега окустило
И светлее стало во дворе.
Ну, зажмурься, подожди и вспомни…
Бубенцы у черного крыльца,
Солнце на серебряном погоне
Властного не милого отца…
Ты носила платье, словно пену
Носит золотистая река…
Ты легко картавила Варлена,
Ты любила вальсы и бега.
Но прошла, как буря по равнине,
Красная и черная весна…
Мама спит на щирой Украине,
Папу скрыла польска сторона.
Жизнь прошла, как дым, в одну минуту,
Утепляя тонкое лицо.
Ты ли, Маргарита – проститутка,
Содержанка липовых спецов?
Кто тебя встречает в ресторане,
Женщина не знающая сна?
Над тобой смеется иностранец,
Не жалеет русского вина.
Как в музее, синий и стеклянный,
Взгляд, и шеи облик восковой…
Опустите, гнусные стаканы,
Звезды папирос над головой!
Утро спит, и птиц лоза не кормит.
Хрупок по больному первый лед.
Добродушный парень в серой форме,
Женщину в милицию ведет.
И она идет – воровка и принцесса,
В оренбургском траурном платке,
На высоких каблуках без веса,
С марлей на пораненной руке…
С покосившимся забором вровень,
Проплывает в новые года –
Иней челки, яростные брови,
Черных губ упрямая черта.
Мимо розовой громады Горсовета,
По дороге утренних гудков,
Ты проходишь в дымке марафета,
В желтых звездах горьких коньяков.
И косясь на юную столицу,
Ты рукой терзаешь поясок…
Под сырой ресницей веселится –
Голубой, опасный огонек.
Тихий парень, в милицейской форме.
За тобой шагает тяжело…
Словно лед на покрасневшем горле,
Аметисты острые свело…
Ты глядишь на снежные ракиты –
Вот мелькнет знакомый переплет;
Белый дом, где вымер знаменитый,
Никому не кланявшийся род…
Но пройдешь, и с ним любимым вровень,
Мимо побледневшего куста…
Иней челки, яростные брови,
Черных губ упрямая черта.
И уже не плакать, не молиться…
Все равно – на хазу или в суд!
В новом помещении милиции,
Дело о приводе разберут.
                Шарташ, декабрь 1934 г.   

Шум по поводу классово вредного стихотворения «Маргарита» начался уже на даче перед Новым годом. Шум разрастался и перерос в скандал. Скандал докатился до самой Москвы. Приезжала комиссия, сняли с должности руководителя писательской организации Харитонова. Харитонов выгнал из «Уральского рабочего» Троицкого, со словами: «Нам такие поэты не нужны, и в таких газета не нуждается».

Поэт Троицкий оказался без работы.
Через месяц на улице в каждом киоске продавали, и в каждом газетном стенде вывесили газету «Уральский рабочий», где была статья Н. Харитонова «Литературные забавы». Харитонов имел возможность жестко, открыто, предвзято отхлестать в печати любого, кто ниже рангом. Хвалить без разрешения было нельзя, а поносить, да еще с классовой выразительностью, – пожалуйста.

Он писал: «На днях вышел из печати и поступил на склады СвердГИЗа двухтысячный тираж сборника литературно-критических статей под общим названием «Писатели Урала».

В сборнике помещена статья о творчестве Г. Троицкого. Сущность творчества Троицкого вскрывается в этой статье довольно любопытным образом. Автор статьи говорит о Троицком почтительно-благоговейным басом. Он делает экскурсы в поэтическое прошлое Троицкого. Он дает исторические справки. Он восстанавливает более ранние редакции стихов, разоблачает «безграмотных» редакторов, устанавливает исторические даты».

Далее Н. Харитонов рассматривает в ироническом тоне все содержание статьи о творчестве поэта и само творчество Троицкого. Заключает коротко и емко, не признает никаких иных оценок, считает свое руководящее мнение верным и окончательным.

А оно заключается в следующих словах: «Все это чепуха». 

В планы поэта Троицкого не входило вступать в конфликт с партией и обществом. «Маргарита» получилась как творческая реакция на рассказ знакомого – экспромтом. Но этот экспромт разделил жизнь Троицкого пополам. До написания «Маргариты», он еще был - «чужак», после - классовый враг, который создал для советской поэзии буржуазный барьер, который нужно было преодолеть советским поэтам.

Спустя четверть века после написания стихотворения, но так и ни где не опубликованного, советский ученый Л. Кишинская писала: «Становление социалистической лирики затруднялось необходимостью преодолевать тенденции буржуазно-индивидуалистической поэзии. Обнаженное выражение буржуазного эстетства находим мы в стихах Г. Троицкого. Восприятие жизни в свете литературно-книжных, надуманных и нередко безграмотно-вычурных образов, эстетические критерии, почерпнутые в буржуазно-декадентском искусстве, резко противопоставляли его стихи всему тому здоровому, что росло и, крепло в творчестве поэтов, черпающих материал в реальной действительности, стремящихся помочь народу». 

В создавшейся ситуации Троицкому нужно было срочно покинуть Свердловск. Помощь пришла от человека, от которого поэт меньше всего ожидал. Ее оказал И. Горев.  Тот самый, который вместе с Харитоновым, Маленьким и Жуховицким постоянно вскрывал «недостатки» в творчестве уральских писателей.

Горев посоветовал Троицкому уехать из города, заявив: «Они вам здесь жить не дадут, намекая на Кабакова, Харитонова, Маленького, Авдеенко». Горев написал рекомендательное письмо в редакцию «Омской правды». С этим письмом Троицкий уехал в город Омск, чем продлил себе жизнь на несколько лет.

Ни в Сибири – в Омске, ни в Казахстане – в Алма-Ате, ни на Северном Урале – Березниках, ни где, Троицкий долго не мог задержаться, его везде критиковали, то за публикацию антисоветского материала, то за халтуру. Всегда скандалы эхом откликались в Москве. Троицкий в этих скандалах взрослел. Мужал и окончательно понял, что из него не получится пролетарского поэта. Он не мог писать стихов о гуле моторов, перековке людских характеров. Скорей он мог это делать, но получалось не убедительно, душа не лежала у поэта лирика заниматься не своим делом.

В феврале 1939 года Троицкий едет в Москву. По-видимому, там кто-то ему подсказал, или он сам сориентировался в сложившейся ситуации, но он понял, что в творческом плане можно себя проявить более глубоко, если писать прозу или стихи на историческую тему.

Так от советской действительности ушли многие именитые писатели: Шишков писал о Пугачеве, Вересаев занялся переводами греческих классиков, Соколов-Микитов жил далеко на Севере России, подальше от Москвы, Пришвин, который всегда писал о природе, ушел в ее самые глубины.

В это время Троицкий пишет роман «Город славы», историческую поэму «Иду на вы», из жизни времен князя Игоря, историческую поэму «Кейская быль», «Балладу о ночных огнях». У него начинают складываться отношения с творческими людьми Москвы. Но его тянет домой, в Свердловск, здесь его не забыли.
 Но зачем?..

В ноябре 1939 года умирает старейший писатель Урала Бондин, некролог подписывают тринадцать человек. Первый – Бажов, последний – Троицкий. В декабре этого же года в «Уральском рабочем» публикуется очерк Троицкого. Он знал, что его главного врага – Харитонова – в городе нет. Троицкий не знал его подлинной судьбы, чувствовал себя уверенно.
 
Троицкий возвращается в родной город в апреле 1940 года.
Зачем?..

Поселяется на даче писателей на Шарташе. Работает. Пишет. Но опять нет денег. Ох, эти мани, мани, мани. Надо их искать, зарабатывать. А еще приехал на дачу знакомый поэт Виктор Головин. С деньгами совсем стало плохо. Через литфонд они оформили в июле месяце командировку и выезжают на гастроли по городам области: Первоуральск, Ревду, Кировград, Невьянск, читают стихи, выступают с лекциями.
Зачем?..

В начале 1940 года в Свердловск возвращается не только поэт Троицкий, но и писатель Иван Степанович Панов. Панов в хорошем творческом и ином настроении. На севере он не зря провел время, собрал материал, написал вторую часть романа «Урман». Роман уже вышел из печати и скоро появится рецензия в газете.

Но 14 июня Панова вызывают в НКВД. Он не раз бывал в этой организации, поэтому идет туда спокойно, он чист. В НКВД с Панова снимают допрос об Алексее Маленьком. Читатель помнит этот момент из четвертой главы. Маленький уже три года томится в советских трудовых лагерях. Панов не хочет прощать старых обид, выступает категорически против освобождения Маленького. Панов в этот день окончательно загубил жизнь  делегата первого Всесоюзного съезда писателей Алексея Маленького.

Но этот вызов в НКВД напомнил Панову, что на свободе ходит еще один «классовый враг» – поэт Троицкий.

17 июня 1940 года из печати вышел «Уральский рабочий».
Панов почти выхватил газету из рук почтальона, быстрыми шагами направился в дом. Раскрыл. Прочитал. Руки опустились. Газета шуршала где-то у коленок. Глаза уперлись в потолок. Зубы скрипели, желваки перекатывались под сухой кожей лица.
Панов опустился на колени, вытащил из-под кровати запылившийся чемодан, начал выбрасывать содержимое. Бумаги летели в беспорядке, а искомой все не было.

Панов нашел, что искал на самом дне.
Пожелтевшая вырезка из газеты «На смену!» от 2 апреля 1938 года. Иван Степанович поднял, свежую газету, положил на стол. Поверх газеты, рядом со статьей о его «Урмане» положил пожелтевшую вырезку о первой части того же «Урмана». Две статьи разделяли два года, два месяца и пятнадцать дней. Панов начал читать обе статьи зараз, перекидывая глаза поочередно с одной на другую.
«Произведение это оригинально по теме, - читал он в старой вырезке, - перескочил глазами несколько абзацев, - и в обрисовке новых людей, автор показал свое литературное несовершенство, отсутствие художественного чутья, бедность изобразительных средств. Большевики Чупин, Алферов – сугубо схематичны, неубедительны. Автор лишил их крови, в них не теплится даже искра жизни».

Панов бросил глаза на новую газету: «Сравнительно удачными в романе оказались отрицательные образы – персонажи. Автор сумел каждого из них наделить особыми чертами характера, окрасить в свой неповторимый цвет.
Удался Панову образ Андрея Кабалы, матерого кулака, притихшего при советской власти, жадного и мстительного, выпускающего свои когти при каждом удобном случае и не брезгующего никакими средствами для того, чтобы сохранить ускользающую из под ног власть и влияние на селе».

Одной строкой прочитал Панов концовку статей в двух газетах: «Неумение использовать пейзаж Севера, прекрасную поэзию народа ханты сделало роман серым, скучным. Несмотря на свежесть и новизну материала, роман читается с большим трудом». 

Иван Степанович опустил голову на руки, холодный лоб лежал на его белых пальцах, его душила злоба: «Ну, подождите, - тихо стонал он себе под нос, - еще есть живые враги, еще не все расстреляны, да гниют по лагерям. Я вам покажу удачного отрицательного героя».

Главное спокойствие, - твердил он вслух, - ползая на коленях по полу, собирая разбросанные бумаги, и укладывая их в запылившийся чемодан. Бросил обе статьи сверху, закрыл крышку  и ногой затолкал чемодан вновь под кровать.
Главное спокойствие, - твердил одну и туже фразу Панов. Они попадутся в мои сети, я знаю их слабую натуру, все равно сорвутся, все равно наболтают лишнего.

Гастрольная поездка поэтов Троицкого и Головина проходила вяло. Слушателей в аудитории собиралось мало. У Головина было плохое настроение, его преследовала «арестомания».

- Послушайте Троицкий, - говорил он своему товарищу, - я рад за ваш отъезд в Москву по вызову Фадеева, но у меня пятьдесят процентов уверенности, что вас могут арестовать даже в поезде.
- Прежде чем ехать, нужно достать денег, - возражал Георгий.
- Поверьте моему опыту, Георгий, я уже пять лет отработал на Колыме в системе НКВД, хотя и дворянин, как вы. Спешите, мне не нравится выше пребывание здесь в Свердловске.

Друзья прервали гастроли раньше времени.
Нет не для того, чтобы Троицкий сразу покинул Свердловск, а потому, что явка на их выступления действительно была низкая.
 
На беду Троицкого в августе месяце 1940 года в Верх-Нейвинск переезжает жить Иван Степанович Панов вместе с семьей, вторую жену которого пригласили туда работать врачом. Если в 1938 году он жил по проспекту Ленина, то в июне 1940 года проживал по улице Пролетарской. А здесь Невьянский район. Судьба.

Как говорят: «На ловца и зверь идет». Информация о том, что два поэта прервали свою командировку, дошла до ушей Ивана Степановича. Он, молча ее выслушал. Он умел слушать. Вечером того же дня, как опытный специалист, Панов написал, куда следует бумагу на семи страницах, с подписью, но без даты.

«В управление НКВД по Свердловской области.
Поэты Головин Виктор и Троицкий Георгий сорвали вечер встречи, из-за якобы малого сбора людей. Факт безобразный, жульнический. От Кировградского района и Верх-Нейвинской геологической разведки они получили по 500 рублей».

Как умел считать деньги в чужом кармане Панов, мы с вами убедились в предыдущих главах, поэтому не будем пересказывать всего содержания бумаги, тем более она ни чего нового не раскрывает  из жизненного опыта Панова.

«Вот, что я считаю своим долгом сообщить Вам», - заключил товарищ Панов.
24 августа 1940 года Панов был на допросе в столь знакомых ему пенатах. Здесь впервые он указал, что его образование не партийное высшее, а всего 4 группы, какой школы сельской, или церковно-приходской, – промолчал. В ответах на вопросы он был таким же, каким был нам знаком по предыдущим главам.

Подчеркивал только, на его взгляд, негативные стороны и клеветал.
«Троицкий был исключен из УралАПП за идеологическую невыдержанность, - говорил Панов, - его поддерживал враг народа Харитонов, который печатал его в журнале «Штурм». Антисоветских высказываний Троицкого сейчас не помню, но он был связан с Барановым Алексеем – репрессирован. Харитоновым, Горевым, Маленьким, Ручьевым, Бахтамовым – репрессированные.
Враждебные отношения к советской власти выражены в стихотворении «Маргарита», в романе «Городе славы» -«контрреволюционная деятельность которых очевидна».

Эти произведения Троицкого, по-видимому, дали прочитать Панову в НКВД.
В действительности в романе «Город славы» показано соревнование двух землекопов опытного и молодого. В этом соревновании молодой побеждает, а опытный землекоп, чувствуя свое поражение, торопится и забывает о технике безопасности. В результате чего произошел обвал стенки траншеи, землей привалило старого землекопа.

Панов утверждает, что при социализме этого быть не может, а обвал это контрреволюционная деятельность, которую воспевает Троицкий. Это знакомый уже прием передергивания Пановым содержания произведения.

На допросе 24 августа, как дополнение к ответам на заданные вопросы, Панов в своем руладе клевещет на своего бывшего заместителя, а в то время руководителя писательской организации – Савчука.

«Савчук покровительствует Троицкому, - говорит Панов, - отец Савчука живет в Варшаве, недоволен, что сын в СССР, Савчук якобы является секретным работником НКВД и имеет браунинг. Савчук является кандидатом в члены ВКП(б), но его высказывания и настроения вызывают сомнения в его преданности ВКП(б), а именно:
Когда его выдвинули кандидатом в депутаты горсовета, когда его стали поздравлять с этим, он заявил «нужно мне это как ангелу шпора», рассказывал анекдоты на Шарташе, разглашает партийные решения. Это могут подтвердить…». 

Дальше называет фамилии, адреса, должности.

С января 1939 года по 26 мая 1940 отсутствовал товарищ Иван Степанович Панов в г. Свердловске, говоря армейским языком, за время его отсутствия в областной писательской организации ни каких прошествии не произошло.

Панов клевещет на Савчука и цель его ясна, она совпадает с целью отрицательного героя романа «Урман», Андрея Кабалы, вернуть свое влияние на селе, или в данном случае, в союзе писателей, как в 1935 году.

Именно в это время Александра Федоровича Савчука снимают с должности руководителя областной писательской организации, исключают из партии, выводят из депутатов Свердловского горсовета.

Если в подаче информации на своих коллег Панов остался таким, каким был, скрытым клеветником, то в поступках изменился. Случай с Сергеем Балиным его научил выдержке. В деле Троицкого он выступал только как свидетель, а роль члена экспертной комиссии по оценке трудов Троицкого отдал своему товарищу К. Боголюбову. На ошибках учатся.

Георгия Троицкого арестовали 6 октября 1940 года.

Обыск Троицкого проводился по двум адресам: На даче писателей на Шарташе и на городской отцовской квартире. Изъяли рукописи на 304 страницах, разные творческие произведения на 38 страницах, печатную поэму «Кабацкая быль» – 11 листов, железнодорожный билет до Москвы. Уехать не удалось. Даже если бы уехал, это его уже спасти не могло. Заявление в НКВД поступило – это главное. Дальше бы последовал приказ о розыске и аресте в любой точке СССР.

Многие критики творчества Троицкого упрекали его за то, что он хотел походить в своих стихах на поэта Н. Гумилева. Гумилев был не только поэтом-дворянином, но и офицером, георгиевским кавалером. Одна из причин его гибели в камерах ЧК заключалась в том, что он, Гумилев, отказался оклеветать своих товарищей.

Поэт-дворянин Георгий Троицкий воспитывался уже в советское время, и по природе своей оказался далеко не героем, как впрочем, и другой поэт Павел Васильев.

На первом же допросе Троицкому напомнили знаменитые слова знаменитого в литературе человека: «Если враг не сдается, его уничтожают». Уже 7 октября его допрашивали с пристрастием с 11.45 до 16.00 часов, первый раз, и второй с 20.10 до 03.00 8 октября.

Следователи потребовали от него, чтобы он возглавил не существующую контрреволюционную террористическую группу. Под давлением следователей Троицкий это признал, оговорил себя и товарищей. Когда Троицкий приходил в себя от этих бредней, он в испуге спрашивал следователей: «Я буду расстрелян?» Следователи его успокаивали: «Выкиньте эту мысль из головы. Не тушуйтесь. Попадете в лагерь, – получите рабочую закалку».

Троицкий вспомнил многих писателей, в основном московских. Из свердловского отделения писателей вспомнил и резко отозвался о Харитонове, «как о самом опасном, скрытом, фальшивом, беспринципном виде врага».

Много говорил о Борисе Ручьеве, о его выпивках и последствиях. Критиковал Авдеенко за его роман «Я люблю». Но в своих показаниях Троицкий ни разу ни упомянул имя Панова, или забыл, или считал его недостойным себя человеком.

Георгий Троицкий возглавил террористическую группу, которая родилась в помутневших от крови головах следователей. Его заставили возглавить группу, которая якобы намеревалась отравить водопровод, снабжавший Кремль водой, которая планировала бомбардировать мавзолей, и осуществить другую несусветную чушь. Фантазия следователей была убогой, мало представлявших реальную жизнь, складывающуюся вокруг Кремля. Их мало волновала эта чушь, главное для них было выполнить план.

В качестве участников этой несуществующей группы Троицкий назвал своего брата Владимира, его друзей и собственного отца – Троицкого Александра Александровича.

Александр Александрович опытный по жизни человек, познавший горечь общения с ГПУ, заявил, что все разговоры на вечеринках, которые проводили у него на квартире сыновья, не выходили за пределы обывательской болтовни. Ни о какой террористической, контрреволюционной организации и речи не было. О существовании, которой он узнал только от следователей.
 
Тем не менее, суд приговорил по закону от 1 декабря 1934 года братьев Троицких и еще четырех человек, участников так называемой, террористической группы, к высшей мере наказания, других членов группы из четырех человек от 8 до 10 лет трудовых лагерей.

Вспомнил ли Георгий Троицкий, когда сидел в камере смертников о писателе Леониде Андрееве, о его «Рассказе о семи повешенных», о том моменте, как встретились перед казнью Сергей Головин с отцом и матерью, как отец, преодолевая все горе постигшее родителя, сказал: «Благословляю тебя на смерть, Сережа. Умри храбро, как офицер». Или он вспомнил Василия Каширина, который заявил: «Какой он мне родной отец».

Георгий невзлюбил отца, ревнивой неприязнью ребенка, за то, что тот, женился после смерти матери. В зале суда разыгралась молчаливая, вечная трагедия отношений родителей и взрослых детей. Вряд ли представлял себе такой финал жизни потомственный дворянин Александр Александрович Троицкий.

После обращения братьев Троицких к Генеральному Прокурору СССР, всем приговоренным к расстрелу заменили меру наказания, на различные сроки исправительных лагерей.
Группу «террористов» из десяти человек разбросали от Ивделя до Игарки, Норильска, Якутии и Магадана.

Но как-то не объяснимо плотно по времени уходит с земли дворянская семья Троицких.
14 августа 1942 года умирает в Ивделе старший  - Александр Александрович Троицкий.
26 сентября 1943 года умирает в Красноярском крае – Владимир.
30 декабря 1943 года – в Ивдельлаге уходит из жизни поэт Георгий Троицкий, который не успел раскрыть до конца свой талант.

Исчезла с земли не просто дворянская семья, а ушли из жизни напрасно: опытный инженер путей сообщения, техник-картограф, талантливый поэт и многие другие, нужные для России люди.

Интересно отметить факт, когда в 1956 году проводилось доследование по делу Троицкого, то все допрашиваемые соседи Троицких, рожденные и сложившиеся, как личности до революции, отмечали интеллигентность, выдержанность семьи Троицких и отсутствие антисоветских настроений.

Воспитанные и сложившиеся личности в советское время демонстрировали равнодушие к судьбе поэта и свою верность строю и оправдание своих поступков, ушедших в толщу времени:
- В его стихах преобладали настроения, не отражающие дух нашей советской действительности.
- Упаднические настроения, антисоветские настроения, которые он не высказывал открыто.
- Стихи не отвечают требованиям социалистического реализма.
- Творчество носило характер отрыва от советской действительности, свидетельствовало об антисоветской тенденции.

Где же в этих оценках состав преступления? За такие формулировки  многие писатели поплатились жизнью.
Где?
Это дикость для любой развитой страны.
Но в СССР жили так.

20 и 30-е годы прошлого столетия из жизни литературной организации Урала прошли перед читателем. Это были сложные годы, их можно условно разделить на следующие временные периоды:
1920 – 1925 гг. – это период бурного расцвета всех литературных течений и направлений, отсутствие цензуры.
1925 – 1930 гг. – полное вытеснение со страниц неугодных авторов. Образование ВАПП, РАПП, УралАПП – в печати публикуются только члены ассоциации, исключение из ее рядов означало творческую гибель.
1934г. – создание Союза советских писателей. Полный учет всех лиц занятых литературным трудом. Жесткий контроль со стороны правящей партии, разрыв преемственности поколений в литературном процессе. Физическое и творческое уничтожение не угодных писателей нарушило эволюционный процесс развития литературного творчества на Урале, что не могло отразиться на его дальнейшем развитии.
Но, не смотря на все жизненные и политические перипетии, уральская литература выдвинула на Российский литературный пьедестал такие имена, как: Павел Петрович Бажов, Иосиф Исаакович Келлер, Борис Александрович Ручьев.

Из активных участников жизни тех лет, промелькнувших на страницах повести, осталась не выясненной только судьба Ивана Степановича Панова. Но и эта судьба оборвалась трагически – Панов погиб на фронте.

После того как ему не удалось вернуться на руководящую должность в Союзе писателей области, Панов полностью сосредоточился на работе на новом месте. В характеристике, выданной ему 18 июля 1941 года, отмечалось: «Тов. Панов благодаря своему партийному опыту, энергии и настойчивости не только сумел укрепить работу парторганизации, но и поднялась ее бдительность, благодаря которой разоблачены нарушители партийной и государственной дисциплины».   

При этом Иван Степанович постоянно подчеркивал, что он имеет не снятое партийное взыскание, как бы даже гордился им, поскольку это был выговор от «Кабаковской банды» - хотя и за неудовлетворительную работу по руководству Уральской ассоциацией пролетарских писателей. Из Верх-Нейвинска И. Панова призвали в армию. К этому времени Иван Степанович очень изменился, как вспоминают его современники «был грустным, совсем не такой, каким его знали». Е. Хоринская вспоминает, что при прощании он сказал: «Не поминайте лихом». По-видимому, у Ивана Степановича в тот момент пробудились какие-то муки совести, но он, как всегда, про них промолчал. Е. Хоринская пишет: «Нет, не за что поминать лихом писателя патриота, писателя-коммуниста». 
Это мнение современника Панова.

Свое мнение для себя пусть определит каждый читатель.
А в прочем – Бог ему судья.