Я слушал своего попутчика, сидевшего рядом со мной в автобусе, везущем участников будущей экологической конференции города К., столицы очередного дотационного региона. Я там должен был выступить с докладом.
Мой попутчик представлял собой интеллигентного вида мужчину, бережливо сохранившего хмель еще вчерашнего застолья и аромат недорогого одеколона. Его ухоженные с проседью волосы и модная оправа очков с затемнением скрывали печальный взгляд на мир разочаровавшегося циника с доходом чуть ниже среднего. Эволюционирующие циники всегда становятся отчаянными романтиками напоказ. Сентиментальность, излишняя и не всегда уместная восторженность могут сочетаться у них с неожиданными всплесками интеллектуальной (да и не только), агрессии. Подобного рода мужчины, перешедшие пятидесятилетний рубеж, вынуждены доказывать миру и себе, что они не потеряли интерес к жизни и их по-прежнему волнуют субтильные блондинки с чувственным ртом, что они понимают толк в хорошей еде и выпивке. Это так называемый очередной переходный период, когда организм стареющего ловеласа уже начинает перестраиваться в режим «старость», а мозг пытается сохранить иллюзию режима «молодость». У некоторых этот переход становиться последним. И тут можно ожидать от подобной публики и подростковые глупости, и выдуманные эротические переживания, поразительное благородство и откровенный эпатаж. Короче, весьма опасная и непредсказуемая публика. Но интересная.
Сосед увлеченно пересказывал свои приключения. Ехать надо было до пункта назначения, часа два, и поэтому я с удовольствием слушал его занятную болтовню, периодически любуясь просторами родины, услаждающими взор своими строгими пейзажами через мутное и запотевшее стекло.
Попутчик продолжал свой монолог, невзирая на мой деланно безразличный взор, устремленный за окно. Я немного опасался его брызжущей общительности и пытался продемонстрировать собственное безразличие к его словам. Но минут через 20 я понял, что он вовсе не агрессивен, достаточно образован, а рассказ его очень увлекателен. Причин сдерживать собственное любопытство и симпатию к рассказчику совсем не осталось. И я заинтересованно слушал.
– У моей жены, Тани, работа весьма однообразная, но хорошо оплачиваемая, так как связана с естественными госмонополиями, где денег куры не клюют, а вся энергия сотрудников направлена на внутрикорпоративные интриги. Так вот, в результате этих интриг, мою Танюшу отправили в командировку на месяц, в сибирский филиал их фирмы. Таня моя девушка домашняя и никогда вообще никуда одна не ездила. Даже в отпуске или на каникулах в школе или институте она всегда была с кем-то из друзей или родственников. Естественно, узнав о планах этого увлекательного путешествия, Таня явно была напугана. Я же тогда трудился фрилансером, и у меня в работе была одна статья, которую я мог писать даже на Луне, при наличии теплого сортира и трехразового питания. Короче говоря, она меня уговорила ехать с ней вместе, в качестве пажа.
Приехав на место филиала, мы выяснили, что масштаб проблем, которые нужно было решить, не столь велик, как сознательно рисовало местное руководство, и все можно было уладить не более чем за неделю, а оставшееся время посвятить приятным путешествиям и развлечениям. Татьяна вдруг вспомнила, что после командировки у нее сразу начинается продолжительный отпуск, накопившийся за два года. И мы решили отпуск провести среди красот сибирской тайги. Плюс ко всему сама Таня была родом из этих мест и даже имеет в какой-то глухой деревушке родственницу, которую давно уже не посещала.
Сидя вечером в баре мы стали строить планы наших путешествий.
- Ну что, едем к тетушке? Только хочу сразу предупредить, что это деревня, а не коттеджный поселок со всеми коммуникациями и охраной. Да и характер у моей тетушки не подарок. Прямо скажем, женщина она со странностями, но все эти неудобства компенсируют местные красоты.
Таня вдруг замолчала, а потом почти провизжала:
– Как же это здорово!
После коротких сборов наши партнеры нашли нам водителя бывалого УАЗа системы Патриот (другие здесь не выживают), и мы отправились в путешествие.
Таня по дороге задумчиво сообщила, что совсем не знает, как ее тетка отнесется к нашему появлению. Было очевидно, что жить мы будем в совершенно оторванной от цивилизации деревне. Туда не ходит ни автобус, ни какие иные виды транспорта.
Я очень увлекся рассказом моего соседа, повернул к нему голову и тихо попросил его:
– Прошу вас, говорите чуть громче и медленнее.
Попутчик удивленно посмотрел мне в глаза. Затем он отвернулся к окну и мне показалось, что по его лицу потекли слезы. Если я не ошибся, то это было слишком странной реакцией на мою просьбу.
В мутном и грязном окне образовался маленький экран, расчищенный заботливой ладошкой еще, видимо, прежнего пассажира, тоже наблюдавшего вековую печаль российских просторов.
Шмыгнув носом и успокоившись, попутчик, не глядя на меня, проговорил:
– Откуда Вы? В смысле, откуда Вы все это поняли? Да и откуда, собственно, взялись такой?
– Я так же, как и вы, еду в город К. Простите, а как Вас зовут? Меня Олегом. Вы коньяк будете?
Я протянул своему попутчику металлическую флягу с армянским Ани. Попутчик порывистым движением схватил флягу, как оголодавший хватает предложенную булку. Сделав несколько жадных глотков, он опять отвернулся от меня и, помолчав, улыбнулся, а после проговорил:
– Лев. Лев Корень. Вообще-то, мне спиртное не рекомендуют врачи, но…Вы будете слушать?
– Будем, – ответил я за всех.
– Понимаете, на первый взгляд может показаться, что это банальная бытовая история, а на самом деле эти события многое изменили в моей судьбе. Да и не только в моей. Я вот даже попытался все это записать. Не смейтесь, но почему-то захотелось доверить свои переживания именно бумаге, а не электронному носителю. Звучит, конечно, архаично, но я привык доверять своим инстинктам. Я пересказал все это своей дочери, которая учится на журналиста, так та уговорила опубликовать-таки все эти мои записи. Вот везу ей. Если хотите, могу дать вам почитать.
Лев полез в свой рюкзак и достал оттуда новый блокнот с загадочной и очень странной фирменной наклейкой «НЛМК. БИТВА ЗА МЕТАЛЛ В РАЗГАРЕ». Я открыл блокнот и увидел ровный, почти женский почерк, без помарок и исправлений, которым был заполнен почти весь блокнот.
Перестав слушать, я начал читать:
«Мы приехали туда под вечер. Дырявое небо осыпало землю крупными хлопьями снега. Он падал неестественно медленно, как в кино про детство и несчастную любовь. Стало очень тоскливо еще и потому, что куда идти, мы толком не знали, и поэтому вынуждены были терпеливо ждать, когда появиться тетушка. Таня сказала, что деревню не узнает, так как со времен ее детства, когда она последний раз приезжала сюда, прошло уже лет двадцать. Все изменилось до неузнаваемости.
Прервавшись, я заметил, что Лев опять, уставился в окно, будто все силится увидеть что-то для себя важное.
– Такое впечатление, Вы что-то ищете там за окном. Темно уже и через эту дырочку Вы все равно ничего не увидите, – резонно, как мне показалось, заметил я.
– Знаете, в молодости мои друзья решили пожить в деревне, купив там дом. И я часто навещал их. Как-то зимой мы с другом решили поехать в лес за дровами, взяв для этого соседскую здоровенную лошадь, запряженную в огромные сани. Тронувшись в путь, я обратил внимание, что в углу саней лежит грязная сверток из очень грубой и толстой ткани, внутри которой были пила и два топора. Все это хозяйство заботливо уложила соседка. Поначалу мне показалось весьма неразумным и бессмысленным наличие самой тряпицы, оборачивающей инструмент. Можно же было просто положить на дно саней необходимый инструмент, но присмотревшись, я понял, что по-другому нельзя. Это как рога у коровы. Вроде, вещь бесполезная, но нельзя без нее. Корова уже и не корова. Более того, я вдруг осознал, что все это в целом – бессмысленно тяжелые сани, неуместно огромная лошадь и эта грубая рогожка с инструментом – составляют единое целое, как организм, появившийся на свет именно в таком неизменном виде для какой-то важной, но давно позабытой цели. Со временем, позабыв о высшей цели, этот организм стал возить хворост и дрова. Вся эта конструкция символизирует Россию. Для чего-то Создатель собрал все это вместе, да только мы никак не поймем, что делать, и кто виноват?
– И что же делать? И кто виноват? – не удержался я от вопроса.
– Боюсь показаться банальным и скучным, но подробная инструкция изложена была уже давно. Евангелие – вот мой ответ! – произнес Лев.
– Да, оригинальным Ваш ответ явно не назовешь. И потом, почему Вы считаете, что эта инструкция создана только для России? Если не ошибаюсь, то сложно что-либо предположить более универсальное для духовного и нравственного роста всего человечества, чем Евангелие. А вообще-то, сотни тысяч ученых, писателей, то есть интеллектуальная элита человечества, могли бы поспорить с Вами даже и по этому поводу. Мир плавно погружается в пучину атеизма и духовного варварства, кстати говоря, не без помощи религиозных адептов. И потом, почему вы, верующие, за невинными радостями плоти, свойственными нам всем без исключения, ханжески видите столь страшные последствия духовной деградации и нравственной коррозии? Согласитесь, глупо и бессмысленно пояснять молодым ребятам 20 - 30 лет, что нельзя ходить по ночным клубам, нельзя пить шампанское и целоваться до утра, – ответил я.
– Да, отчасти Вы правы. Но им нужно предоставить альтернативу, пояснив, что истинное наслаждение живет не только во плоти! Ведь острота духовных или эстетических радостей подчас не менее, а то и более ощутима, чем плотские переживания. Возникает лишь вопрос – как эту альтернативу довести до их сознания. Менторство, порка и запреты, как показывает тысячелетняя практика, не столь эффективны. Только через игру и только через личный пример – вот на этих двух основах зиждется успех, как мне кажется. Я вовсе не считаю, что Евангелие только для России является спасательным жилетом. Нет, конечно, я лишь хочу сказать, что только перед Россией стал этот выбор. Либо гибель всей этой тысячелетней цивилизации, либо возрождение. Иные нации и культуры смогут выжить и без Евангелия, что-то потеряв, но сохранив свой этнический и культурный корень. Россия же не выживет без духовных скреп. Мы рассыплемся, как нация. Я даже не буду настаивать только лишь на Евангелии. Для кого-то может быть Махабхарата или Дзен Буддизм, но в основе любого мировосприятия должна быть любовь и вера. Иначе для России смерть и развал. Это как на самом мощном и эффективном внедорожнике пытаться участвовать в Формуле-1. Не для этого нас собрали.
А что касается атеизма, то это все же игрушка для людей достаточно образованных, а человечество, как Вы сами заметили, погружается в пучину мракобесия и язычества, где большинство представляет из себя людей малообразованных и в силу появившихся возможностей стремящихся только к физическим удовольствиям.
Я человек верующий и, соответственно, могу рассуждать об этих материях только с позиций веры. Согласен, нынешний духовный обморок человечества есть в том числе и следствие злонамеренности негодяев от церкви, их глупостей и пороков. Но это всего лишь люди, и далеко не все такие там. Да и вообще, не путайте отдельных, как Вы изволили выразиться, религиозных адептов и саму веру. А под понятием язычество я имею в виду не просто многобожие, а целенаправленное стирание границ между добром и злом. Точнее даже, подмену понятий, когда очевидное представление о зле, воспитанное на протяжение многих поколений, размывается, а после рядится в белые одежды добра.
– Не буду с Вами спорить, хотя хочется верить, что не все так ужасно, как Вам представляется. Мир развивается по сценарию, прописанному в высших канцеляриях, и развитие это явно не векторное. Это кривая, но устремленная вверх. Простите мой оптимизм. Он объясняется чрезмерной наивностью. Хотя, как говаривал один мой знакомый «наивность после сорока – это уже глупость». Но хватит о грустном. Я начал читать об этой вашей поездке, а мы прервались на философские рассуждения. Я все же рассчитываю узнать, что же такого интересного там произошло с Вами?
– Да, интересного было более чем достаточно. События, произошедшие со мной, в корне изменили меня как личность. Извините, что отвлек Вас.
И я продолжил чтение:
«Оказавшись в этом захолустье, я поначалу совсем растерялся, потому как иначе представлял себе российскую глубинку. Не сказать, что я питал какие-то особые иллюзии. Вовсе нет. Я поездил по разным местам и насмотрелся всякого, но восторженные описания тамошней жизни со стороны Тани были чрезмерно радужными и рождали прямо-таки сказочные ожидания. Конечно, во многом это объяснялось тем, что рассказы ее базировались на детских воспоминаниях, когда она проводила здесь свои летние каникулы, а тогда, как известно, вода была мокрее и воздух прозрачней. Я же увидел полуразвалившиеся дома и совершенное безлюдье. Кругом царила атмосфера мрачного хоррора. Страшновато было, чего уж там... Но через какое-то время, мы, наконец, встретили тетю Асю. Это была высокая и довольно стройная женщина, опрятно, но скромно одетая с гордым взглядом и громким голосом. Встретила она нас спокойно и без улыбки, будто представителей санэпидеминспекции, отдавая должное нашему нелегкому труду, но осознавая, что мы находимся по разные стороны баррикад.
Таня бросилась обнимать свою тетю, пуская слезу и сбивчиво поясняя, как она соскучилась. Тетя Ася сдержанно отстранила Таню, заметив, что «если б по-настоящему соскучилась, то лет десять тому назад приехала». Таня стразу сникла, а после, совершенно забыв о нашем присутствии, с жаром стала пересказывать про самые интимные стороны своей личной жизни, тяжелую работу и беспросветное одиночество, явно рассчитывая на сочувствие со стороны тети. Взглянув на меня, Таня будто опомнилась и замолчала. Тетя Ася, не удостоив взглядом нас, взяла почему-то только мой чемодан и пошла вдоль поросшей кустарником и небольшими деревцами улицы. Я схватил чемодан жены и растерянно поплелся за женщинами, недоумевая по поводу несколько странной встречи.
Тетя Ася шла чуть впереди, Татьяна плелась следом за ней, а я приотстал от них, давая им возможность беспрепятственно выяснить отношения. Но они не воспользовались моей чуткостью, и молча шли впереди меня.
Зайдя в дом, ничем не отличавшимся от прочих заброшенных строений, а может даже и еще более мрачно выглядевшему, тетя Ася резко повернулась и изменившимся голосом, с улыбкой на лице, произнесла:
– И снова здравствуйте!
Тетя Ася, как выяснилось, могла шутить, что очень меня порадовало. Ее узкое, почти аристократическое лицо было практически лишено морщин, отчего совершенно нельзя было определить возраст. Лишь глаза выдавали человека, уже прожившего долгую жизнь. Но в отличие от многих ее сверстниц, тетя Ася обладала лицом с богатой мимикой, способным передавать самые тонкие ее переживания.
Я был удивлен ее шуткой и ее изменившимся настроением. Это было не свойственно деревенским жителям, в моем понимании.
На тете Асе была длинная юбка и совершенно новая мужская клетчатая рубаха.
Изменившимся тоном она поздравила нас с приездом и вдруг обняла Таню. Таня растерялась совершенно и лишь сморкалась в одноразовые бумажные платочки, старательно складывая их в свою сумочку Prado.
Мы вошли сначала в сени, а после уже в сам дом.
Внутри дома было на удивление чисто и достаточно уютно. В отличие от фасада, который напоминал морщинистое лицо старого одинокого человека, интерьер удивлял свое чистотой и ухоженностью. Меня тогда, помниться, охватил порыв какого-то облегчения и радости. Я повеселел и вдруг выпалил:
– Внутреннее убранство дома – это душа, это женская забота, а внешняя и есть внешняя – за это мужчина отвечает.
Все замолчали и повернулись в мою сторону, будто я какую-то бестактность допустил или глупость. Возникла пауза. Я несколько смущенно заговорил:
– Простите, если кого-нибудь задела или оскорбила моя неуместная реплика.
Тетя Ася вдруг, будто опомнившись, оживилась и заговорила:
– Да чего уж тут? Все правильно сказали. Точно. Мужика в этом доме уже лет двадцать как не бывало. Короче говоря, размещаться будем так: я в этих двух комнатах, а вас поселим в спаленке. Она хоть и небольшая, зато окна прямо в сад выходят. А теперь можете разложить свои вещи и пойдем на экскурсию. Покажу, что и где находиться в этом «раю».
Мы с моей Таней прошли в отведенную нам спаленку и тут же порадовались месту нашего обитания на ближайшее время. Комната была просторная, с двумя кроватями, на которых, как в старых фильмах, лежали пуховые перины и взбитые, как пирожные безе, подушки. Из маленького окошка открывался чудесный вид на заснеженный сад. Я человек не очень эмоциональный, но опять испытал какое-то чувство эйфории, как в детстве накануне праздника. Я схватил и обнял Таню. Она удивилась такому проявлению чувств с моей стороны, но видно, что сама тоже была рада складывающимся обстоятельствам нашей поездки. Покружив по комнате, мы пошли на предстоящую экскурсию.
Выйдя во двор нашего дома, можно было сразу заметить его ухоженность. Все было на своем месте. Странно, но как тетя Ася все успевает? Зная русскую деревню не понаслышке, я привык встречать во дворах у несильно пьющих хозяев традиционный беспорядок, обеспечивающий все же урожаями, позволяющими не умереть с голоду. Смотришь – вроде тотальный хаос с покосившимися сараями, грязью и неустройством, но все это работает по каким-то своим непостижимым, особым законам и правилам, обеспечивая своеобразный минимум, необходимый для выживания. В исключительных случаях здоровая тяга русского человека к эстетике порождает уникальные наличники, фантастические флюгеры, роспись по стенам со сказочными мотивам. Но это редко, да и слывут такие хозяева, как правило, милыми чудаками. Здесь же, в хозяйстве у тети Аси, царил удивительный порядок и чистота, которая контрастировала с развалившимся и неухоженным фасадом дома. Мне уже тогда подумалось, что тетя Ася не столь проста, как кажется и способна преподнести немало сюрпризов. Слишком много контрастов в окружающем ее мире.
– Вот посмотрите на сад. Здесь осенью очень вкусные груши растут. Медовые. Слива, яблонька, конечно, вишня. 50 соток сплошных фруктов. Дичает, правда. Уход нужен, не успеваю я.
А вот огородик мой, засыпанный снегом. Ну, сами все видите.
Тетя Ася увлеченно вышагивала по своему довольно большому хозяйству и продолжала экскурсию с явным удовольствием.
– А этот сарайчик у меня под кур, а вот там – козочка и поросята. А вот мой самый любимый уголок.
Тетя Ася подошла к еще одному покосившемуся сараю, откуда слышалось какое-то кряхтение. Остановившись у двери, она о чем-то задумалась. И после некоторой внутренней борьбы решительно отворила старую дверь.
– Здесь тоже всякая мелкая скотинка, – затем, опять замолчав ненадолго, сменила тон своей речи на более строгий.
– И вообще, я предупреждаю, что смерть как не люблю, когда без спросу лазают по моему хозяйству. Я всех предупреждаю, что если замечу кого-нибудь без дела шатающимся по моим сарайчикам, то сразу выпровожу из дома! Вон тут сколько домов пустует. Живите на здоровье! – недобрый взгляд зеленых глаз свидетельствовал о крайней решимости тети Аси.
Я с удивлением от быстрой смены радушия на угрозы взглянул на Таню. Таня слушала серьезно, символизируя своим видом покорность.
– На этом наша экскурсия закончена. Да, забыла сказать, что там, – тетя Ася указала рукой на старенький сарай, – находится банька. Она плохонькая, но еще парит, а за ней туалет. Больше вам тут знать нечего.
Сказав это, она почему-то недружелюбно посмотрела в мою сторону. Я в ответ как можно шире улыбнулся, отчего взгляд тети Аси стал еще строже. Она почти с недовольным видом развернулась и бросила нам через плечо:
– Девицы идут со мной по хозяйству, обед готовить, а мужики дрова рубить. В этом сарае возьмешь топор и колун.
Последняя фраза про «мужиков», как я понял, явно относилась ко мне. Я пошел к сараю, проводив взглядом фигуры удаляющихся «девиц». Дрова мне колоть нравилось. Не скажу, что я делал это часто, но когда приходилось, то не увиливал от этой работы и отдавался ей полностью. Еще в юности, когда я впервые попробовал колоть дрова, то сразу представил себя в гуще сражения, крошащим черепа врагов. И вот такая игра всегда сопровождала это занятие. Конечно, это не значит, что я столь кровожаден, просто любое занятие, сопровождаемое игрой, всегда в радость. И мой «9-й легион» ринулся на хаотичные толпы варваров. Сняв куртку и выбрав самые крупные чурки, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Резко повернув голову и оглядевшись по сторонам, я никого не увидел. Решив, что моя мнительность стала следствием пережитых волнений нашего путешествия, я с утроенной энергией стал рубить дрова.
Прорвав «авангард противника» и неумолимо подбираясь по трупам отборной гвардии к ставке врага, я понял, что не расколотых дров почти не осталось. Это обстоятельство меня порадовало и заставило поверить, что обед я заслужил по-честному.
Только решив отправиться к женщинам, я заметил неподвижно сидящего в кустах человека. Человеком оказался тщедушный мальчик лет десяти, одетый явно не по погоде в застиранную цветастую кофту с огромными пуговицами с морской символикой, спортивные трикотажные шерстяные штаны и совершенно новые кеды, которые контрастировали своей новизной по сравнению с остальным его обмундированием. На улице было градусов 20 мороза, но он, казалось, совершенно не чувствовал холода. Мальчик хоть и смотрел в мою сторону, но демонстрировал при этом полное отрешение, будто задумался глубоко о чем-то о своем. Не сразу, но присмотревшись, я заметил, что мальчик с явным психическим отклонением, проще говоря, он имел лицо дауна. Глаза навыкат, нижняя челюсть несколько выдавалась вперед и выделялись бесцветные брови. Но что удивительно, на этом лице, при ближайшем рассмотрении, можно было заметить следы некоей одухотворенности или какого-то скрытого смысла. Я потихоньку подошел и помахал ладонью у его глаз. В ответ никаких эмоций с его стороны.
Я постоял так перед ним несколько секунд, пристально за ним наблюдая, в надежде, что он подаст какие-то признаки жизни. Но тщетно. Он сидел, как каменный языческий божок. Я решил проявить инициативу.
– Эй, ты жив!? – спросил его я.
– Да, – вежливо ответил мальчик, – мне еще долго предстоит прожить. Мне всего 14 лет. Я переживу, скорее всего, не только Вас, но всех тех, кто приехал с Вами. Только тетю Асю не переживу. Просто она умрет при жизни, а после ее физической смерти ее душа останется здесь и долго-долго будет бродить по окрестностям. – Мальчик наконец пошевелился. Я увидел, что он сидел на чурбачке.
– Вы здорово дрова колете. Мне бы так научиться. Я столько дров мамке обычно за полдня колю. А Вы откуда здесь появились?
Я не нашелся, что ему ответить, так как был ошарашен его словами. Помолчав, я решился ему сказать:
– Может быть, вначале познакомимся, а уже после будем вопросами друг друга изводить? Я – Лев! – с ухмылкой представился я.
Мальчик засмеялся, и черты его лица преобразились. Он стал похож на доброго гнома из сказки. И пока он заразительно смеялся, как умеют это только дети, куда-то исчезли внешние приметы дауна, растворившись в веселых капельках его смеха.
– Ну и пошутил, – отсмеявшись, констатировал мальчик, – здесь львы не водятся. Здесь куропатки водятся и еноты. Медведи и волки встречаются, а львов отродясь не видел. Я львов только в книжке видел. Ты больше похож на дятла. Тот тоже все долбит, как и ты, по дереву.
Мальчик опять замолчал и лицо его вновь стало напоминать плохо скроенную старую любительскую карнавальную маску.
– Ну что же, спасибо за удачное сравнение. Дятлы вполне себе симпатичные ребята, – неестественно улыбнувшись, заметил я
– Ты не обижайся. Это внешнее сходство. Внутренне ты больше похож на россомаху. Это мелкий хищник, – уже совсем без выражения заметил мальчик и продолжил, – меня Егором зовут. 14 лет зовут. Я откликаюсь, когда по-доброму зовут. Мама вот всегда по-доброму зовет, а остальные не всегда, – произнес все это Егор быстро, а после встал и пошел прочь. Сделав несколько шагов, он повернулся ко мне всем корпусом и сказал:
– Давай завтра вместе погуляем по лесу, добрый поневоле Лев?
Я было открыл рот, чтобы сострить и уточнить почему «поневоле добрый», но Егор быстро исчез из виду, лишь только слышался какое-то время хруст снега под его ногами.
Я долго находился под впечатлением от знакомства с Егором. Странный мальчик. В нем удивительно сочетаются какая-то детская наивность и взрослый тон размышлений. Он может казаться отстающим в развитии, но его глубокие умозаключения выдают разум совсем взрослого человека.
Я быстро пошел к дому. Там уже работа по приготовлению обеда достигла апогея. Привезенные нами продукты были разложены по шкафам, шкафчикам и коробочкам. Уже была растоплена печь, и кипела вода сразу в нескольких кастрюлях. Тетя Ася достала из подпола и принесла кучу замороженных пельменей, заготовленных по сибирской традиции на зиму. Лепят их осенью по несколько тысяч штук. На столе стали появляться соленья и маринады. Чувство предвкушаемого застолья переполняло меня.
Тетя Ася, уже показавшая, как она может мгновенно менять настроение, теперь демонстрировала неистовый энтузиазм первых пятилеток советской власти. Она великолепно руководила процессом готовки, отправляя негромкие и лаконичные команды, четко поясняющие адресату, что и как надо делать. У нее был явный педагогический талант.
Мне тоже поручили несколько важных дел по открытию банок, заточки ножей и поддержания огня в печке. В комнате стало жарко.
И вот мы сели за стол, с которого можно было писать картину для Третьяковки или Русского музея. Тут и солонина двух сортов, и рыбка соленая, и грибочки. Ну, а капуста с клюквой и яблочком просто источала похотливые ароматы нереализованной страсти.
Мы наконец сели за стол, и тетя Ася на правах хозяйки произнесла первый и весьма короткий тост:
– Рада Вас видеть! За встречу!
После чего залпом выпила самогон из крупной старой граненой рюмки на тонкой ножке. Выждав минут пять, я собрался поднять тост за щедрость застолья, за хозяйку, но на меня так строго посмотрела тетя Ася, а затем и все остальные, что я замолчал, не понимая, чем я мог задеть присутствующих.
Я неожиданно заметил для себя, что моя координация после выпитого самогона изрядно нарушена, мир приобрел нежно-салатовый окрас восторженного оптимизма, а все присутствующие казались уже близкими родственниками, игриво подмигивающими мне, отмечая мою сложную и интересную душевную конституцию. Короче говоря, я опьянел. Причем произошло это довольно резко без плавных переходов и сомнительных по содержанию тостов.
Несмотря на мои весьма мирные и спокойные формы протекания опьянения, накопившаяся за время поездки игривость и здоровая тяга к приключениям неистово рвалась наружу. Захотелось всех удивить, сорвав порцию оваций и восторженных воплей из галерки, или хотя бы изрядно всех повеселить. Я решил пойти во двор и слепить огромного снеговика или снежную бабу. Пройдя нетвердой поступью в сени, я накинул на плечи потрепанный тулуп и вышел во двор.
На улице уже смеркалось, но солнечного света еще вполне хватало для моих художественных экспериментов. И я стал искать наиболее эффектное, с моей точки зрения, место для установки собственных снежных скульптур. Наконец, определив наиболее удачную площадку, я стал катать снежные шары. Собрав кое-как остов снеговика, я понял, что в любой скульптуре очень важны художественные детали. Нужна была, конечно, морковка для носа. Я подумал, что все необходимое я легко смогу найти в каком-либо из сараев. Все двери поблизости были закрыты, и я стал искать любое открытое помещение. Наконец, утомившись от бессмысленного дерганья ручек закрытых строений, забредя в самый дальний уголок обширного подворья тети Аси, я, разозлившись, разбежался и со всего маха врезался в покосившуюся дверцу ближайшего сарая. Дверь совсем по-человечески «ойкнула» и провалилась внутрь. Влетая в сарай, я больно ударился левым плечом и рукой о косяк. Упав, я никак не мог подняться. Наконец привстав, я понял, что дверь валяется рядом, а вокруг царит полумрак. Странно, что в сарае так тепло, – подумалось мне, – центральное отопление тут работает, что ли?
Когда мои глаза привыкли к полумраку, я стал искать какой-нибудь источник света, чтобы осмотреться, и заметил у входа на полке с разным барахлом множество свечных оплавленных огарков. Выбрав один, наиболее крупный, я поджег его лежащими рядом спичками. Свечка была крупная, а фитиль у нее был довольно толстый, поэтому света прибавилось достаточно, чтобы оглядеться. Пройдя глубже внутрь помещения, я просто остолбенел. Я увидел интерьер сарая, и мой хмель просто улетучился. Меня окружали стеллажи с огромным количеством книг, любовно расставленных по полкам. Осматривая корешки книг, я заметил немало научной литературы. Трактаты по астрономии, географии и биологии были систематизированы. А в самом углу я увидел такое, что просто обомлел. На двух полках стояли не менее десяти банок с заспиртованными человеческими зародышами в формалине. Все они были снабжены пояснительными бирками на латыни. Я не верил своим глазам. Зачем тете Асе все это? Или это принадлежит не ей? Тысячи вопросов терзали мое замутненное алкоголем сознание. И тут я понял, какой скандал мне предстоит пережить завтра, когда прояснится, что сломана дверь в сарае, немного порван тулуп на рукаве и, главное, нарушен запрет по самостоятельному перемещению по двору, который тетя Ася со всей строгостью озвучила в первые часы нашего пребывания здесь. Я не на шутку испугался. Надо было срочно починить дверь и выйти наружу. Выскочив из неприметного сарая, я хотел было пристроить дверь на место, но проем был здорово поврежден, как мне тогда показалось. Я стал неуклюже пристраивать дверь к проему, чтобы прикрыть поломанный проем. Дверь совершенно не хотела возвращаться в исходное положение. Создавалось впечатление, что дверь была гораздо больше, чем сам проем. И тут я опять почувствовал чей-то взгляд. Оглянувшись, я вновь увидел того же мальчика-дауна. Он равнодушно наблюдал за моими тщетными попытками установить утраченный порядок.
– Ну чего ты смотришь? Помоги! – задыхаясь от перенапряжения, просипел я.
Мальчишка, не проронив ни слова, подошел ко мне, сильно размахивая руками при ходьбе, как на параде, и стал довольно ловко помогать. В результате наших совместных усилий мы приладили кое-как дверь к проему. Вообще, надо заметить, что, несмотря на свою внешнюю неуклюжесть и нарушенную координацию, он умело обращался с различными инструментами и был сноровист. Мой помощник опять стал изучать меня, чуть отойдя в сторону.
– Что ты все смотришь на меня? Ты лучше помоги придумать, как ловчее соврать про сломанную дверь, а то влетит от тети Аси. Она ведь строгая очень? – жалобно обратился я к Егору.
– А тетя Ася здесь ни при чем. Этот сарай мой и моей мамы, – ответил Егор.
– То есть как твой и твоей мамы? Уж не хочешь ли ты сказать, что читаешь с мамой книги, которые там находятся, и выращиваешь в пробирках гомункулусов? – удивленно спросил я.
– Ну да. А что тут такого? Я, правда, про гомункулусов не совсем понял.
– Ты говорил, тебе 14 лет, да? А ну пойдем! – решительно предложил я, открывая поврежденную дверь загадочного сарая.
Внутри сарая я опять зажег свечу и прошел к книжным полкам. Я наугад вытащил какую-то книгу по биологии. Она называлась «Расширенный генотип. Длинная рука гена». Протянув ее Егору, вошедшему в сарай следом за мной, я спросил с вызовом:
– Может, ты и это читал? Ну, а если читал, то скажи в двух словах, о чем эта книга?
Егор испуганно поднял на меня глаза. Он явно был растерян и не понимал причин моего эмоционального перевозбуждения.
– Да, читал. Там написано о том, что основы гена играют решающую роль в биоэволюции человека и всего живого.
Я стал судорожно листать книгу. Свеча давала мало света и глаза стали быстро уставать. В принципе, можно было согласиться с выводом Егора о сути содержания этой работы. Я шумно захлопнул книгу, подняв ворох пыли и заставив вздрогнуть Егора. Он все еще удивленно наблюдал за мной, явно не понимая меня.
– Да-аа, брат. Учудил, – на секунду я задумался, перебирая в голове возможные варианты этого феномена. Наиболее привычным и успокаивающим мое воспаленное сознание оставался вариант розыгрыша со стороны моих девиц, тайно подучивших мальчишку подшутить надо мной. Но книгу-то я выбрал наугад. Не могли же они предугадать, какую именно книгу я открою. Я резко вытащил другую книгу, вновь протягивая ее Егору.
– А эта о чем?
– Это Фабри. Основы зоопсихологии. Тут из названия ясно, общая работа по психологии животных. Не самая удачная работа, но много полезных данных, – не отрывая от меня спокойных чуть навыкат глаз мальчика-дауна, произнес Егор.
Мне стало не по себе. Если бы со мной заговорила дворовая собака, я бы меньше, наверное, удивился. Я впал в ступор. Наконец, придя в себя, я задал вопрос:
– А зачем тебе читать все эти книги?
– Так должен же я получить хоть какие-то основные понятия, чтобы систематизировать свои навыки общения с животными, – ответил Егор. Затем его лицо скорчило гримасу неподдельного страдания, как от приступа зубной боли.
– Извините, мне надо идти, я болею.
Егор резко повернулся и мгновенно исчез. Я остался в сарае один. Пробежав взглядом по корешкам находящихся здесь книг, я понял, что большинство из них, действительно, касаются вопросов зоопсихологии, психологии, биологии и генетики. На минуту мне показалось, что я в бреду или сплю после сегодняшнего застолья. Но нет, все это было явью. Мне стало не по себе. Я резко встал и вышел на улицу, где было уже совсем темно. Я вдруг понял, что не знаю, куда мне идти. Бродя наугад по заснеженному подворью, я натыкался на какие-то развалины, покосившиеся дома с заколоченными окнами. Поначалу я все это воспринимал как-то не всерьез – как увлекательный квест с депрессивной графикой. Но когда появилась полная луна на небе, я запаниковал не на шутку. Слишком много эмоций и впечатлений за один день. Мне уже захотелось выбрать иконку «меню», а после нажать на «close». Луна подавляла своим эстетическим превосходством. Пальцы холодели, а сознание искало выход наружу. Не найдя заветно кнопочки close, я понял, что проще встать и заорать во все горло многозначительное «аааааааа, помогиииите!». Я попытался было реализовать свой план, как вдруг передо мной оказалась очень крупная собака, которая молча, как и Егор (манера у них тут такая?), наблюдала за мной. Увидев этого молчаливого и огромного пса, я совсем расхотел кричать, а наоборот, захотел заснуть до весны или до утра или превратиться в синичку и улететь. Вдруг послышался чей-то неуверенный голос. Какое-то бормотание стало перерастать в заунывную песню на незнакомом наречии. Собака наконец заинтересованно посмотрела в сторону, откуда доносилось негромкое пение. Пес лениво встал и побрел на звук песни, поражая меня своими размерами.
Я быстро развернулся на 180 градусов, и помчался, уже не разбирая дороги, маршрута и каких-либо препятствий, перепрыгивая через сугробы, стволы поваленных деревьев, брошенные останки телеги и т.д. И вдруг я понял, что уткнулся прямо носом в нашу избу, где горел свет и слышались голоса. Я ворвался в дом с лицом человека, избежавшего смертельную опасность и одержавшего незаслуженную победу. Я подскочил к своей Танюше и, обняв ее, так страстно поцеловал в губы, что за столом воцарилась неловкая тишина.
– Ну что, напился? – тихо спросила Таня.
– Нет, – так же тихо ответил я, с трудом сдерживая радость от того, что вновь нахожусь в теплом доме, среди знакомых и даже близких мне людей, – как раз наоборот, протрезвел, – понемногу я успокоился.
– Так, дорогие мои, песни мы отплясали, да и танцы на сегодня уже отпели, – строго заметила тетя Ася, – теперь пора порядок навести и спать. Завтра у меня дел много, да и вы с дороги устали, наверное.
Мы разошлись по нашим комнатам. Я тут же стал рассказывать Тане о своих приключениях, но к моему удивлению, мои слова не произвели на нее почти никакого впечатления. Она стала зевать и потянулась к кровати.
– Ты явно перебрал лишнего, и тебе все это привиделось. Вот и все. И потом, русская мудрость гласит: утро вечера мудренее! Давай спасть. Я так устала, – пробурчала моя дорогая женушка, сладко позевывая и закутываясь в одеяло. В принципе, она была права, и сейчас не имело смысла углубляться в рассуждения на эту тему. Я решил подождать до завтра, чтобы попытаться разобраться во всем этом на трезвую голову.
Ночью я пошел по нужде, то есть на улицу, по заведенной нашими далекими предками обычаю. Открыв дверь избы, я отошел немного от крыльца. Глаза мои быстро привыкли к темноте, и я увидел огромное звездное небо, взирающее на меня своим миллионнооким ликом с полным равнодушием и величием. Казалось, что вся эта морозная ночь была сделана из хрусталя и фаянса. Заснеженные деревья, прозрачное небо, мириады звезд, как редкие экспонаты гениального художника были собраны передо мной в одном месте. Оставалось только восхищаться мастерством Творца. Живя в городе, не замечаешь всего этого. Там небо, деревья, земля и весь мир захватаны замасленными миллионами равнодушных рук, губ и мыслей. А здесь все прозрачно, как душа ребенка. Восторженный ход моих возвышенных мыслей прервал какой-то шум голосов. Чувствовалось, что на улице градусов 30 мороза, не меньше, но я, существо теплолюбивое, совершенно не ощущал холода. Только восторг! Позабыв пережитые недавно страхи и движимый опять разгорающимся любопытством, я сделал несколько шагов в сторону голосов. Подойдя к избе, я аккуратно выглянул за угол. В лунном свете я увидел странную картину – две фигуры – одна побольше, а другая поменьше – стояли вплотную друг к другу. В той, что побольше, я сразу узнал тетю Асю, а рядом разглядел Егора. Тетя Ася старательно успокаивала всхлипывающего Егора, поглаживая его по голове, а Егор что-то тихо ей нашептывал. Я как можно тише вернулся обратно в дом. Сон как рукой сняло. Десятки версий и гипотез о смысле уведенного закружились в модернистском танце в моей переживающей первый этап похмелья голове.
Морозное и солнечное утро следующего дня в этом очаровательном медвежьем углу влажной тряпицей протерло мои затуманенные мозги. Страх улетучился, и простое любопытство сменилось огромным интересом. Захотелось разобраться и систематизировать увиденное и услышанное за вчерашний день. Я пока не знал, с кого начать. То ли попытаться разговорить тетю Асю с ее стальным характером прапорщика-сверхсрочника или ринуться на поиски Егора с его матерью? Но в Высшей канцелярии распорядились по-своему, видимо, услышав мой вопль неудовлетворенного любопытства. Выйдя в большую комнату, где мы вчера ужинали все, я увидел за столом Егора и тетю Асю, готовившую завтрак. Запах сырников притупил мой исследовательский интерес, что удивило меня. Похмелье сняло, как рукой, будто я вчера весь вечер ходил на лыжах по лесу.
– Лев Георгиевич, вы хотите на лыжах покататься по лесу? – едва заметив меня, опять перейдя на «Вы», спросил Егор. Он сидел за столом, как сидят хорошие ученики младших классов за партой, ровно сложив руки перед собой, с прямой спиной и взглядом, устремленным в светлое гуманное будущее. Перед Егором стояла тарелка с сырниками и стакан молока.
– С добрым утром, тетя Ася. Доброе утро, Егор, – неторопливо и почти церемонно поприветствовал я этих таинственных аборигенов, демонстрируя учтивость и чрезмерную вежливость, столь ценимую в провинциальной России.
– И Вам того же, – не поворачиваясь ко мне лицом, почти холодно, орудуя у пышущей жаром печки, ответила тетя Ася.
Егор же вообще проигнорировал мое приветствие, по-прежнему пристально немигающими глазами наблюдая за мной.
– А и впрямь пойдите, Лева, покатайтесь с Егоркой на лыжах. Товарищей у него здесь нет. Скучает он, да и Вам размяться не помешало бы. Погода просто на радость. Солнце и ветра нет.
Поразмыслив, я нашел предложение тети Аси весьма разумным. По правде говоря, меня несколько пугали видения и странности Егора. Очевидно, что парень был с отклонениями в психике, и что можно от него было ожидать, знал только Всевышний. Но ясный солнечный день и легкий морозец манили в лес.
– Но завтраком меня хотя бы накормят? А то на голодный желудок не сильно по лесу погуляешь, – резонно, как мне показалось, заметил я.
– А то как же, – впервые улыбнувшись за все время нашего разговора, ответила тетя Ася. Мгновенно настроение ее переменилось, и из хмурой и неприветливой она превратилась в жизнерадостную и улыбающуюся миловидную женщину. Я даже подумал о том, как же может улыбка и настроение менять облик человека.
Я поел сырников со сметаной из-под местной коровки и выпил кружку крепко заваренного чая. Повеселев и совершенно позабыв о намечающемся утреннем похмелье, я резво пошел в сени с Егором мерить лыжи. Егор притащил две пары старых лыж, видимо, повидавших на своем веку много походов. Но на поверку они оказались весьма крепкими, как и все в этом доме и в этой деревне. Странно, на вид здесь все казалось старым и негодным, но по мере знакомства с обстоятельствами, начинаешь понимать, что все приметы распада и сильного износа являются кажущимися и, углубляясь в суть дела, понимаешь, насколько исследуемый объект может блеснуть своими природными свойствами. Видимо, это вообще особенность всей России, – подумалось мне тогда.
Переодевшись в привезенный с собой спортивный костюм и надев лыжи, я выразил готовность покорить даже Северный полюс.
Остановив нас у дверей, тетя Ася достала какую-то глиняную плошку и, опустив туда пальцы, намазала нос, уши и лоб Егору и мне. Я поначалу отпрянул, не поняв в чем дело, но после Егор пояснил мне, что это специальная мазь, чтобы не обморозить лицо. Мы наконец двинулись в путь.
Проснувшись и позавтракав, городские дамы с восторгом отправились помогать тете Асе. Восторженным повизгиваниям не было предела. Я понимал, что этот оптимизм городских хозяек рассчитан максимум до обеда, пока суровая деревенская жизнь не вразумит их, что работа по хозяйству здесь несколько отличается от городской.
Тем временим мы с Егором уверенно пересекли большое поле и вошли в лес. Мы двигались по искрящемуся, как костюм поп-звезды, снегу. Мороз уже не чувствовался, а сердце переполнялось восторгом от увиденных пейзажей. Было безветренно и торжественно. Впереди уверенно шел Егор. Несмотря на то, что фигура его была совсем не спортивной, он уверенно держался на лыжах, и я еле поспевал за ним.
Вдруг вдалеке показалась маленькая черная точка, которая стала быстро приближаться к нам. Поначалу было трудно разобрать, что это. Через некоторое время стало ясно, что это крупная собака, которая, приблизившись на расстоянии метров 50, стала параллельно с нами бежать. Егор вообще никак не отреагировал на появление этого пса. Собака вела себя странно. Она ни разу не залаяла и вообще не издавала ни одного звука. Слышалось лишь ее учащенное дыхание. Она стала бежать рядом с Егором. Егор же ее совершенно не замечал. Через несколько минут такого сопровождения пес забежал вперед и встал прямо на пути нашей лыжни. Егор молча объехал собаку и продолжил свой ход. Я последовал его примеру. Пес опять перегнал Егора и вновь встал на нашем пути.
– Что это за собака и что ей надо? – не выдержав, спросил я у Егора.
Мальчик остановился и, сняв рукавицы, стал дыханием разогревать кончики пальцев. Собака встала напротив Егора и пристально наблюдала за ним. И тут я понял, что эта собака очень похожа на того огромного пса, которого я встретил сегодня ночью, а Егор не просто отогревает свои пальцы, а делает ими какие-то знаки, за которыми как раз и наблюдает пес. Надо заметить, что вид собаки был довольно свиреп, но вела она себя весьма миролюбиво, не выявляя никаких признаков агрессии. И странно – совершенно не лаяла и не суетилась, что так любят делать деревенские собаки.
Егор повернул ко мне свое раскрасневшееся лицо с заиндевевшими бровями и спокойно сказал:
– Это не собака, дядя Лева. Это волк. Это умный и дружелюбный ко мне волк. Я его давно знаю.
Я совершенно растерялся, соображая, что ответить. Странно, но я не испытывал никакого страха, лишь неуместное чувство неловкости, будто ты заходишь в гимнастический клуб в спортивных трусах, открываешь дверь, а там оказывается оперная сцена, и на тебя смотрит многотысячна толпа, ожидая от тебя исполнение арии Далилы в меццо сопрано.
– Он и к Вам проявляет интерес. Он не так много людей видел, – спокойно объяснял Егор, почему-то закрыв глаза. Странно, обезображенное психическим недугом, лицо мальчика совершенно преобразилось, скрыв все признаки болезни. Его облик наполнился даже каким-то трагизмом. Я никак не мог вспомнить, кого именно он стал мне напоминать. Образ, который он породил во мне, вызывал очень яркие воспоминания из детства. Правда, я никак не мог вспомнить, что или кого он мне напоминал. Помолчав, я попытался пошутить, хотя мне было явно не до смеха:
– Он, надеюсь, сыт и в добром расположении духа?
– Он голоден, но Вам опасаться нечего. Он не ест людей. Они ему просто интересны, – своеобразно успокаивал меня Егор.
– Надеюсь, это интерес не физиолога, а психолога и моралиста, – опять решил пошутить я.
После этой моей шутки волк наконец повернул голову в мою сторону и медленно подошел ко мне. Он уперся мне в грудь своими мощными лапами и пристально смотрел в глаза. Мне стало страшно. Егор предательски молчал, шевеля только губами и пальцами.
– Ну, сделай же что-нибудь! – выразительно прошептал я, обращаясь к Егору.
Волк скинул лапы с меня и побежал в лес. Неожиданно пошел снег. Мы к этому моменту зашли уже настолько далеко, что дорогу обратно без помощи Егора я уже не смог бы найти.
Егор, вдруг опомнившись, схватил лыжные палки и побежал следом за волком.
– Куда же ты?! – что есть мочи крикнул я, еле поспевая за мальчиком.
Егор ничего не отвечал, а только бежал все быстрее и быстрее. Я весь взмок и пот струился по моей спине, вискам, лбу, застилая мне глаза так, что видимость снизилась почти до нуля. Я периодически вытирал шерстяной рваной рукавицей, выданной мне тетей Асей, себе лоб и глаза и бежал изо всех сил. Егор вообще не оборачивался и уже катился с такой скоростью, что смог бы, наверное, посоревноваться с лучшими спортсменами. Сил у меня уже совсем не оставалось, учитывая, что последний раз я катался на лыжах в парке года четыре назад. Казалось, еще немного, и я рухну в снег без сил. Конечно, мне не хотелось показать собственную слабость перед Егором, и я боялся потеряться, поэтому очень старался.
Я вдруг вспомнил, кого напомнило мне его лицо с закрытыми глазами. В детстве я, как и многие мальчишки моего возраста, любил играть в оловянные солдатики. Они хранились на подоконнике моей комнаты, где и разыгрывались нешуточные сражения и войны, а я демонстрировал свой недюжинный талант стратега, полководца, а иногда и политика. Среди десятков моих верных гвардейцев был один, который вызывал с моей стороны особую симпатию. Большинство оловянных фигурок были уродливы, незатейливы и обездушены, и лишь у одного я замечал постоянно меняющееся выражение лица. И он был любимчиком. Он подменял меня, когда мама звала ужинать во время решающих схваток, когда решалась судьба родины. Он принимал командование, совершал фантастические прорывы в тыл врага, героически прикрывал меня своей грудью во время интенсивного обстрела противником. Короче, это был любимчик и герой. Но однажды, когда мама после очередной выволочки за не сделанные еще уроки усадила-таки меня за занятия, я тайно решил расставить гвардию перед тетрадкой, в которой должно было быть записано сочинение. Гвардия должна была мне помогать и вселять уверенность. Рядом находились коробочки с гуашью, оставшиеся после моих малоубедительных упражнений в живописи. Часа через полтора мучительных записей я схватил ручку, чтобы поставить восклицательный знак. Я почти все свои сочинения заканчивал восклицательными знаками для пущей убедительности. И тут я случайно задел своего любимого гвардейца, стоящего ближе всего к моей тетрадке на небольшой картонной коробке. Он упал на баночку с красной гуашью, а та, перевернувшись, залила всю мою тетрадь. Это было предательство с его стороны. Я тут же представил, что мама заставит меня все переписывать, а механическое переписывание для меня было хуже рыбьего жира. В ярости я схватил своего любимчика и со всего маху ударил об стену. Тут же сломались ноги моего бойца и поранилась моя рука. Я злобно швырнул предателя за шкаф, облизывая кровоточащую рану. Разыгралась настоящая трагедия. Остальные гвардейцы поникли головами. Вошедшая мама, увидев мою окровавленную руку и красную лужу на тетрадке, закричала: «Что случилось, Лева?!» Я гордо молчал, переживая произошедшую коллизию. Дня через два, когда я нашел своего любимчика гвардейца под шкафом, я вдруг заметил, что лицо его совершенно преобразилось. У него закрылись глаза, и на его лице читалось невыразимое страдание. Он стал короче на треть, так как ноги по колено были оторваны. Я помниться, увидев его лицо, заплакал. Меня долго пытались успокоить, обещая купить штук двадцать новеньких бойцов, пополнив мои казармы. Но я понимал, что моя жестокость непростительна. Я лишился не просто лучшего генерала. Я потерял друга. Помнится, после мучительных переживаний, видя страдания моего друга и, понимая, что ничем не могу ему помочь (как герой может быть инвалидом?), я убил его окончательно, отломав голову, умываясь при этом слезами. Но я видел перед этим в кино, как главный герой убивал раненную любимую лошадь, избавляя ее тем самым от мучений. Помнится этот эпизод произвел на меня неизгладимое впечатление. И я понимал, что должен повести себя как мужчина. Это было зимой, и я тогда сильно заболел. С температурой под сорок градусов я провалялся не меньше недели, впадая в забытье и даже, как рассказывала мама, настоящий бред. Так вот лицо Егора, когда он закрывал глаза, как раз и напомнило мне лицо того солдатика, моего любимца. Я впервые за все пережитые годы увидел точно такое же выражение на лице. Незаслуженное горе, страдание, собственное достоинство и, главное, желание простить. Все эти воспоминания пронеслись в моей голове за несколько секунд, но они добавили мне симпатии по отношению к Егору.
Показался овраг. Волка я уже не видел, а Егор сбавил скорость, и можно было немного перевести дух и оглядеться. Мы стремительно катились к краю оврага, за которым угадывался крутой спуск. Егор резко остановился и оглянулся на меня. Лицо его раскраснелось и пошло странными фиолетовыми пятнами. Дождавшись, пока я подъеду, он ровным, почти не запыхавшимся голосом сказал:
– Сейчас надо будет спуститься вниз – и мы на месте.
– На каком месте?!! Где мы?! Куда ты несешься, как угорелый?! – почти проорал я, задыхаясь и кашляя.
Егор даже не удосужил меня ответом. Согнув ноги в коленях, он нырнул вниз. Спуск был не столь крутым, но я совсем не имел опыта спуска с горок на лыжах. Мне стало опять страшно и разобрало зло на этого полоумного мальчишку, который гоняет меня по лесу, как зайца, и заставляет постоянно переживать приступы страха, удивления и странных воспоминаний.
Вспомнив некоторые передачи про горнолыжников, я слегка согнул ноги в коленях, выставил свои лыжи параллельно и поехал вниз.
Я очнулся, лежа на спине. Прекрасное синее небо по-прежнему заботливо укрывало этот безумный мир. Я четко вдруг понял тогда, что для Всевышнего мы все еще дети. И терпит он наши глупости лишь потому, что часто они детские.
Рядом стояли Егор и волк. Они опять рассматривали меня. Вблизи я лучше разглядел волка. Мех у него по бокам был свалявшийся, а сам он уже казался тощим. Издалека он выглядел солидней. Я перестал бояться, но совершенно не помнил, как спустился с горки. Левая лыжа была сломана, а правой палки не было вовсе. Я хотел поругаться на моих спутников, лес, спуск и немножко на судьбу, но вдруг расхотелось. Мне хорошо было лежать. Мороза не чувствовалось и было уютно. Но Егор заговорил:
– Вставайте, дядя Лев. Еле дотащили Вас с Другом.
Оглядевшись, я заметил, что лежу на куче веток ельника вблизи с корневищем упавшего то ли от старости, то ли от ветра огромного дерева. Мы были рядом с крутым склоном оврага, на небольшой площадке, где помимо упавшего дерева, росло еще несколько елей поменьше. Место с одной стороны было мрачным и жутковатым, но отсюда открывался великолепный вид на большую поляну, лес и виднеющийся вдали рукав неизвестной реки. Создавалось впечатление, что здесь уместился весь мир, и он был как на ладони.
– Как в ставке Гитлера, – тихо проговорил я, восхищаясь увиденным пейзажем.
Потом, опомнившись, более резким тоном я стал упрекать Егора.
– Почему мы должны отдыхать здесь? Егор, ты почему, не спросив, завел меня сюда? Как все это прикажешь понимать?
Волк, тихо наблюдавший за мной, вдруг оживился, когда я заговорил, он подошел ко мне вплотную. От его сухой и плотной шерсти пахло хвоей и одновременно чуть-чуть псиной. Создавался удивительный коктейль. Почти приятный даже. Принюхиваясь, он медленно вытянул ко мне свою морду. Близко от своих я увидел очень умные глаза хищника. Как же сильно они отличались от глаз собак! Там читалась дерзость и самоуверенность, если не гордыня. Вдруг я понял, что он здоровается и знакомится со мной одновременно. Чисто автоматически я тоже вытянул по направлению к нему свое лицо и зашмыгал носом. В радужной оболочке его диких, гипнотизирующих глаз я разглядел свое отражение. Увидев себя, я испугался. Это был я и не я одновременно. Вдруг солнечный свет погас, будто нас всех на этой земле накрыли жестяной кружкой. Именно этот звук жестяной кружки, опускаемой на стол, мне запомнился почему-то еще с армии. Что там было такого в этом звуке, не понять. Но память человеческая не подчиняется логике или подвластна неведомой нам логике, как воля Всевышнего. Воцарилась абсолютная тьма. И опять я услышал странный запах хвои и псины рядом с собой, а после увидел другие глаза. В них уже не читалось никакой угрозы. Просто они подчинили мою волю. Они разломали ее напополам, выдавив из середины самую мою суть. Без воли я представлялся себе крупным червяком с розовой полупрозрачной кожей. Я полз поначалу медленно и неуверенно, ранясь о шершавую землю. Что странно, несмотря на физическую боль, я ощущал невероятную свободу и легкость. Я представлял из себя комок инстинктов и каких-то первобытных праисторических чувств. Захотев есть, я сразу заметил пролетающую надо мной крупную стрекозу. Взметнув резко переднюю часть туловища, я быстрым движением головы сбил стрекозу и тут же ухватил ее своим клювом. Откуда-то взялся клюв, и стало заметно, что мою нежную полупрозрачную кожу покрывают перья, а глаза острее высматривают добычу. Инстинкты уже сильнее диктуют мне правила поведения. Жажда крови охватывает все мое естество. Прием пищи – это всегда убийство! И это сладостно сознавать. Я чувствую, как жертва бессильно пытается вырваться, но мой стальной клюв и мертвая хватка сильны. На краю моего затухающего сознания человека вдруг загорается красная кнопка тревоги. Я понимаю, что я уже не я, а это чудище. Я зажмуриваю глаза, охватываю голову руками и что есть мочи кричу «Стоооооп!!!!».
Открыв глаза, я вижу, что кто-то снял алюминиевую кружку с нашего мира. Стал опять виден окружающий пейзаж, хотя и вечерние сумерки уже стали скрывать подробности и детали. Передо мной сидел волк, похожий на сибирскую овчарку, и пристально смотрел мне в глаза, лишая меня воли и какой-либо активности. Мне захотелось в туалет, но я не мог оторваться от этого волчьего взгляда, полного ума и злой воли, как мне показалось.
– Скажи ему, что я хочу в туалет! И если он будет так на меня и дальше смотреть, то я прямо тут и описаюсь, – уверенно, не отрывая взгляда от волка, обратился я к сидящему рядом с нами Егору.
Егор сидел на стволе поваленного ураганом дерева к нам спиной в расслабленной позе человека, любующегося пейзажем, расположенным внизу, в долине. Я впервые увидел Егора столь расслабленным. Он всегда был напряжен и сосредоточен, будто готовился к чему-то очень важному. Вообще, люди с психическими отклонениями, но не окончательно утратившие связь с окружающим миром, часто ощущают мир враждебным и опасным, где их жизнь является постоянной борьбой с мелкими и крупными проблемами.
Егор промолчал в ответ на мою реплику. Волк, едва я произнес свою просьбу, вдруг оживился, отвел от меня свои глаза и стал бегать вокруг, что-то вынюхивая и высматривая. Я тогда подумал, что он читает все мои мысли, наверное.
Я привстал и побрел в самый дальний угол площадки, чтобы справить свою нужду прямо вниз в эту зияющую красоту чудесного мира.
Пока я в задумчивости стоял на краю обрыва, я понял, что он не столь высок, как мне вначале показалось, но достаточно крут, чтобы разбиться на смерть. А затем я с удивлением почувствовал, что после падения на лыжах у меня болит затылок и правая нога. Видимо, я здорово упал, пока съезжал. Вспоминая все это, я озаботился вопросом о том, как мы сюда попали. Оглядевшись, я не увидел здесь никаких спусков и подъемов. Место, где мы находились, представляло из себя своеобразную террасу с хвойными деревьями, часть из которых росла, а некоторые были повалены, обнажив свою мощную корневую систему. Вообще, картина была мрачноватой, как в фильмах ужасов. Но гнетущее впечатление сглаживал красивый пейзаж в долине. Быстро темнело.
Вернувшись, я заметил под самым корневищем поваленной сосны лаз, у которого сидел волк. Теперь он так же, как и Егор, смотрел вниз, в долину.
– Что это за видения такие были у меня? – спросил я.
– Друг хотел показать, кем были Ваши далекие предки миллионы лет тому назад. Он может помочь заглянуть внутрь себя, где все записано в подсознании. Там генетическая память человека.
– Ты где учишься, Егор? Откуда ты знаешь про подсознание, генетическую память и прочее?
– Со мной давно занимается тетя Ася и Друг.
– Друг – это волк?
– Да.
– Я ничего не понимаю. Расскажи про все это поподробнее. Как у тебя появился Друг? Для чего этот сарай с таким количеством научных книг по психологии, биологии и прочим дисциплинам? Как вы оказались здесь? Кто такая тетя Ася и почему я до сих пор не видел твою маму? Она избегает встречи? Да, и наконец, главное – зачем мы здесь, в логове этого волка?
– Мне надо подумать. Вы столько задали вопросов... – помолчав, ответил Егор.
Воцарилось тишина, прерываемая порывами ветра. На небе стали появляться звезды. Неслышно подошел волк по имени Друг. Он опять обнюхал меня и сел рядом с Егором.
– Понимаете, я иногда говорю не своими мыслями, а мыслями Друга или тети Аси. Они очень влияют на меня. Я вижу теперь мир совсем иначе. Я понимаю его по-другому. Я родился очень больным. Знаете, что такое аутист? И в чем разница между аутистом и дауном? Внешне аутист производит впечатление нормального, но молчаливого ребенка. Он живет в своем мире, редко выходя из него. Даун же имеет характерную внешность с неправльными чертами лица, глаз, непропорциональным развитием тела и головы. Он может общаться, двигаться, говорить, он открыт миру. Я получил отчасти внутренний мир аута, а внешность с отдельными чертами дауна. Такое редко бывает. Короче, тяжелый случай! И потом, надо иметь в виду, что даун - это генетическое заболевание, а аут нет.
Я, конечно, не в полном смысле был аутом, но был отрезан от этого мира толстой стеной. К счастью, как говорит Друг, мы нашли там много лазеек, трещин. И, в конце концов, мы прорезали дверь. И теперь я совсем иной стал. Теперь они внедряют в мое сознание огромное количество знаний. Я усвоил уже довольно много. Мой мозг так устроен, что владея даже меньшим объемом знаний, я могу делать очень неожиданные выводы. Эти выводы способны привнести много нового в разные научные дисциплины. Оказалось, что между миром аутиста и обычным миром часто выстраивается толстый барьер, а между гением и аутистом лишь тонкая перегородка. Правда, нужно знать, где она находится. Кажется, мой Друг нашел ее.
–Я ничего не понимаю. Как твой друг стал влиять на тебя? Как вы познакомились? Что, все волки такие умные, что ли? – волновался я.
– Нет, конечно, не все. Изначально он был обычным волком-подранком, попавшим в старый капкан, которого освободила и выходила тетя Ася. Тетя Ася долго работала в одном институте в Москве. Она вообще-то доктор биологических наук. Но были проблемы в личной жизни и в области здоровья. Она вынуждена была бежать из города. Таких много. Но чаще бегут от усталости и бессмысленности. У тети Аси было скорее не бегство, а переезд, даже, вернее, командировка. Просто она поняла, что в том мире она не сможет добиться того, к чему она стремится. Это чисто научные цели. Я не знаю, сумею ли я понятно объяснить. Главное, к чему стремилась тетя Ася – это создание некоего коллективного разума, отдаленно напоминающего муравейник. Но там многое базируется на инстинктах, а наша цель – создать коллективный разум на основе интеллекта и тонкой эмоциональной составляющей. Это может напоминать биокомпьютер, но с мощным морально нравственным аспектом. Тетя Ася сумела поднять интеллектуальный и нравственный уровень своих подопытных до небывалых высот. Я и Друг можем уже общаться с ней на равных. Наши уровни сблизились. Собственно, беседуя сейчас со мной, Вы говорите с двумя людьми и одним волком. Часть моих реплик принадлежит им, то есть, если быть точнее, я ретранслирую их уже как свои, но возникли они в моем разуме на основе знаний и опыта трех субъектов. Опережая Ваш вопрос, скажу, что наша общность ощущается весьма органично и без каких-либо конфликтов теперь.
– Это что же, телепатия? – подавленно спросил я.
– Здесь много разных методик из области психологии, биологии, нейролингвистики и иных смежных дисциплин. Теперь каждый из нас обрел много новых особенностей своей психосистемы, вобрав все лучшее, что удалось выявить в процессе экспериментов. Вот Друг, например, обрел способности к предсказаниям будущего. Пока это происходит спонтанно, но мы пытаемся это качество систематизировать и подчинить нашей воле.
– А как же вы определяете, кому какое качество принадлежит, если уже стали коллективным разумом?
– Да, вы правы, это сложный вопрос. Здесь наши выводы базируются на интуиции. Но, знаете, интуиция – это ведь личностные выводы, полученные на основе не выявленных пока человеком методик. Проблема лишь в том, чтобы истинные интуитивные выводы не путать с ложными фантазиями мозга. Мы и здесь добились немалого. Вот на основе пока не поддающейся обычной человеческой логике методике мы определили, что именно волк обрел это качество. Так же и прочие выводы и наблюдения формируются.
– А вот сможете ли вы вернуться к себе «домой», так сказать, в свое личное эго и жить обособленно от двух прочих составляющих?
– Думаю, что нет. Этот путь имеет билет только в один конец. Я знаю, что это риск. Но наука – это довольно жесткое понятие, не знающее жалости.
– А как же морально-нравственный аспект? Тетя Ася, как я понял, не спрашивала разрешения ни у тебя, ни у волка на подобного рода эксперименты? Имеет ли она право самостоятельно подвергать психику ребенка такому риску?
Волк опять стал кружить вокруг нас, резко останавливаясь, он то бросал в мою сторону взгляды, полные ненависти и злобы, как мне казалось, то вдруг начинал сладострастно выть и крутиться вокруг своей оси.
Егор вдруг опять странно преобразился, что бывало с ним и ранее. Взгляд его стал стеклянным, а выражение лица потеряло всякий смысл. Он опять стал походить на обычного дауна. На его лице появилась странная и неприятная гримаса. Он бессмысленно смотрел в мою сторону. Так прошло несколько минут. Я даже стал опасаться, что ситуация выходит из-под контроля, ведь я ночью находился в незнакомом лесу в обществе не совсем нормального мальчика и дикого волка. Я видел, что происходит что-то не так. Волк, и это было совершенно очевидно, все сильнее нервничал, а Егор вообще не подавал никаких признаков разумной жизни. Я напряженно молчал, не понимая, что послужило причиной столь странной реакции окружающих меня существ. То ли вопрос мой был крайне бестактным, то ли еще какие-то обстоятельства вмешались в наш разговор? И я неожиданно от отчаяния безысходности и страха даже запел:
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Ночь пройдет, и спозаранок
В степь далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни!
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?
Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя
На коленях у тебя!
Это единственный романс, который я знал полностью, так как его часто пела мне одна моя знакомая. И пела так, что слезы сами собой наворачивались на глаза. Эта знакомая говорила, что голоса у меня нет, но слух, как у Моцарта. Я умело повторял ритм, регистр и прочие особенности этого романса своим глухим и дребезжащим баритоном. Но сейчас от пережитых эмоций и холода я, кажется, исполнил так страстно, что моя знакомая осталась бы довольна мной. Так начинают плыть, когда, купаясь в реке, неожиданно встречают крокодила. Мой эмоциональный порыв, видимо, передался моим оппонентам. Волк опять стал нюхать меня, что, надеюсь, символизировало волчьи овации, а выражение лица Егора вернуло себе прежнюю осмысленность.
Как я заметил, лишь когда он начинал говорить, лицо, глаза, да и вся фигура Егора менялись, будто появлялся совершенно другой человек.
– Да, конечно, с морально-этической точки зрения это смело, но по сравнению с опытами Павлова и прочих естествоиспытателей это невинные шалости, согласитесь. И потом, не забывайте, что в результате этого эксперимента она почти излечила все отклонения от нормы у обычного аутиста и смогла общаться с волком на равных, подняв его разум до уровня почти человеческого. Более того, она смогла серьезно продвинуться в изучении понятия «разум животного», открыв невиданные глубины и потрясающие возможности, которые помогут изменить ноосферу земли, да и вектор развития человечества.
– Зажигательная речь. А мы можем хотя бы костер развести? А то холодно. И когда мы вернемся домой, Егор? Моя жена, наверное, уже места себе не находит, – робко, почти безнадежно, спросил я.
– Тетя Ася, как Вы уже поняли, знает, где мы. Не волнуйтесь, дядя Лев. Думаю, она все объяснит Вашей жене и успокоит ее.
– Интересно, а что она должна ей объяснить? – не унимался я.
– Она скажет Вашей жене, что мы заехали к другу, который живет в лесу и будем завтра. Она скажет наверняка, что я часто остаюсь у друзей в лесу, – спокойно разъяснял мне Егор.
Егор развел костер и это явно не нравилось волку. Тот опять стал кружить, но видно было, что он готов смириться с этим. Жар от костра приятно стал согревать мои конечности, но из-за того, что вначале для розжига костра использовалось много хвойных веток, повалил едкий дым, так что пришлось отойти подальше на время, пока прогорят ветки и наступит черед поленцам, которые, как я заметил, были заранее приготовлены и сложены в нескольких метрах от кострища. Стало ясно, что Егор здесь частый гость. Да и гость ли? А вообще я удивлялся, как плохо скроенное, внешне не развитое тело Егора умело справлялось с походными трудностями. Пока Егор приносил поленца и сучья к костру, я еще раз заметил про себя, что за вывороченным корневищем поваленного дерева скрывается лаз, который, скорее всего, является логовом волка.
– Егор, вот ты сказал, что детальное изучение такого феномена, как «разум животного» способно изменить человечество. Поясни.
Волк вновь проявил беспокойство. Стало очевидным, что эта тема его очень волнует. Мой разум еще не до конца мог принять и осмыслить все сказанное Егором, но интуитивно я все принял априори. Но слишком уж резко обрушился на меня поток информации. Требовалось время, чтобы переварить ее. Мое воспаленное сознание все искало какой-то подвох, признаки изощренного розыгрыша, но какой уж тут розыгрыш?
Егор, теребя длинным суком поленья, морщился от едкого дыма и смешно, совсем по-детски складывал губы трубочкой. Помолчав, как обычно, Егор ответил:
– Все не так просто, конечно, дядя Лев. Главная проблема в общем развитии человека как биологического вида тесно связана с генезисом всей живой материи в целом. Человеческий разум уже приблизился к осознанию этого очевидного факта. Об этом косвенно или прямо многие уже писали – и Вернадский, и Даниил Андреев… То есть главный посыл заключается в том, что человечество должно признать права всех форм жизни на саму жизнь и развитие. Это напоминает мучительный и долгий процесс признания прав цветных этносов. Изначально они были живыми орудиями, а затем стали признаваться равными с их бывшими владельцами, просто с набором своеобразных внешних или внутренних особенностей. Вообще, нужно начинать с понятия рабства. Ведь этот институт позволил человечеству эффективно аккумулировать знания, богатства, культуру и т.д. Отличие раба от свободного формулировал лишь фатум и воля богов. То есть вчера ты мог быть свободным домохозяином и счастливым семьянином, но стоило соседям или кочевникам совершить успешный набег против твоего полиса, как ты мог стать бесправным орудием, как скот. То есть все были для фатума одинаковыми вне зависимости от цвета кожи и веры. Лишь когда в целом человечество совершило качественный скачок в своем развитии, когда рабство стало общепризнанным социально-экономическим рудиментом, пришло осознание всей порочности этого института. Прошло еще много столетий, пока оно изжило себя, да и то не везде. Но это уже социальная патология, которая лежит вне рамок человеческой нравственности. Следующим этапом стала дифференциация не по принципу «любимчик – не любимчик» фатума, а по внешним признакам. Но это было тоже вторичным, так как требовалось найти оправдание простой и эффективной методики эксплуатации бесправных и беззащитных людей. Да и понятие расовой неполноценности ввели политики, добиваясь быстрой и дешевой популярности в массах своих социумов. Третий же этап основывается на религиозных отличиях. Иной формой социальной эволюции являлись внутрисоциальные права. Я имею в виду права детей в семье, права женщин, инвалидов и т.д. Эти этапы могли накладываться друг на друга, но главное, люди должны прийти к простому пониманию, что все равны перед Всевышним в этой хитрой головоломке. Ведь в часовом механизме все имеет свое значение. И для часовщика весь это механизм прекрасен и гармоничен. И если сломается даже самый ничтожный элемент, то часы могут встать. И Земля является таким же механизмом в руках Всевышнего. Просто это уже не механические часы, а сложнейшая саморазвивающаяся система, где человек, Homo Sapiens, стал играть первую скрипку, так как взвалил на свои плечи всю работу по развитию разума и основных понятий нравственности. Речь даже идет не только о Земле.
Дым перестал так сильно валить, и можно было приблизиться к костру. Я потрясенно молчал, переваривая услышанное, а Егор скрылся в лазу, откуда принес запасы провизии и посуды.
– Существуют разные уровни сознания, и человеческий, как Вы понимаете, не единственный. Проблема была просто в человеческой глупости. Варвары для древних греков и римлян были неполноценными людьми, так как говорили на непонятном наречии «барбарбар» – это напоминает детскую дразнилку. То, что не понятно, уже не существенно и может рассматриваться, как инструмент для собственных благ. А вот когда начинаешь это понимать, то становится очевидным, что не все так однозначно. Будь то муравейник или березовая роща, или дикое племя в джунглях. И понимая, ты начинаешь учитывать интересы понятых. Сейчас нет неполноценных наций, сейчас нет неполноценных членов социума. У всех есть свои права и обязанности. Они разные, но уже не бывает обязанностей без прав. И если человек осознает, что дерево может испытывать боль, страдать, любить и обладать некими личностными свойствами, то человек обязан будет по-другому относится к нему. Дерево я, конечно, привел в качестве примера случайно. Но растительный мир обладает очень развитой системой чувств. Это уже смогли доказать ученые. Пока проблема лишь в том, что признание этого очевидного факта должно привести к фундаментальным изменениям в системе нравственных координат. Учитывать права животных и растений возможно, когда человечество обретет альтернативные источники для своего существования и развития. Уже сейчас использование растительного и животного мира в жизни человека постепенно сокращается. Да, медленно, но процесс идет. Синтетические материалы приходят на замену натуральным и за этим будущее.
Я усмехнулся и довольно ехидно спросил:
– Ну, замена мясной пищи растительной понятна, а чем заменить растительную, которая, по вашим наблюдениям, обладает столь же тонкой чувствительностью и психосистемой, что и представители животного мира, включая человека? То есть, лозунг «Позор мясоедам, да здравствуют веганы!» я еще готов поддержать, но позорить веганов – это извести человечество под корень! Хотя, согласен, что от нашего брата больше вреда, чем пользы, но многие, знаете ли, будут против! – я пришел в себя и готов был дать настоящий бой в защиту человечества от этих безумцев! Мной вдруг овладело такое веселье, как во время карнавального праздника, когда вот-вот твой выход, а ты вдруг понимаешь, что костюмы перепутаны, но от этого становится еще веселей и тянет к безрассудствам.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что волк твой и вы с тетей Асей избегаете всякую живую органическую пищу? Это звучит комично из уст жителей русской деревни, оторванной от ближайших очагов цивилизации километров на 300.
Егор снисходительно улыбнулся и погладил волка по мощному загривку, пока тот смирно сидел и наблюдал за нами. Вскипела вода, и Егор опустил в котелок крупу, добавив туда какие-то коренья. Мне тут же сильно захотелось есть. Вскоре дразнящие запахи стали приводить меня в неистовство. Спорить больше уже не хотелось. Хотелось есть. Егор достал банку тушенки и, открыв ее, вывалил в котелок. Я не выдержал и рассмеялся.
– Вот и тушеночка пригодилась! – я все же решил продолжить свое наступление. Егор молчал, помешивая содержимое котелка.
– Я же не говорю, что мы все доросли до осознанного восприятия мира без насилия и признания прав иных обитателей ноосферы. Просто я утверждаю, точнее, Друг утверждает, что это не столь отдаленная перспектива не только человеческой цивилизации, а и всего мира. Да, я ем иногда мясо, потому что тяжело в лесу выживать вегетарианцу, так как мне приходится часто бывать в лесу. И Друг настоящий хищник. Он поначалу смотрел на тебя, как на прекрасный ужин. Мне с тетей Асей пришлось здорово постараться, чтобы убедить его в том, что ты будешь с нами. Просто Друг способен видеть будущее так, как не можем видеть мы. Наш мир еще не настолько совершенен. Удивительно, но несмотря на то, что мы являем собой единую психосистему, но могут сохраняются индивидуальные особенности восприятия мира каждого, которые пока не под силу всей системе. Мы знаем, что Друг видит будущее,но мы можем лишь воспринимать его в пересказе Друга, хотя осознаем, что он видит его картинкой, причем не статичной, а подобно кино. Не пройдет и ста лет, как произойдут фундаментальные перемены во всем мире. Но об этом позже он расскажет тебе сам. А пока надо поесть.
Егор достал две ложки и одну протянул мне. Я не стал возражать, так как от голода и источаемых содержимым котелка запахов можно было сойти с ума. Какие уж Егор добавлял коренья в котелок, я не знал, но ничего более вкусного я в своей жизни не ел. Кругом царила тишина, близко над нами сияли крупные звезды. Потрескивающий костер распространял тепло и уют, правда, я не понимал, как и где мы будем спать? Пока только хотелось есть. Волк исчез куда-то, пока мы ели. Минут через пятнадцать Егор, старательно и совсем по-детски облизав свою ложку, продолжил говорить:
– Правда, Друг страдает своеобразной футурологической дальнозоркостью. Прекрасно различая отдаленную перспективу, он плохо различает ближайшую. Он был уверен, что ты обязательно предашь нас и принесешь много зла. Просто логика рассуждений каждого члена нашего триумвирата отлична от логики каждого в отдельности так же, как психология каждого индивидуума отличается от психологии социума, в котором он состоит, в целом. Но поступками, касающимися всех троих, руководит триумвират, а частным поведением, касаемым бытовых вопросов каждого, управляет индивидуальная психосистема, но под контролем и наблюдением триумвирата. Вообще, очень интересно наблюдать изнутри за индивидуальным поведением. Особенно с интересом мы наблюдаем за жизнью нашего Друга-волка. Понимаю, что разобраться в этом довольно сложно. Я и сам не очень хорошо в этом разбираюсь. Вам надо бы поговорить об этом с тетей Асей, ведь она у нас главный ученый и исследователь.
Вдруг опять появился волк. Он сел рядом с Егором. Морда Друга была испачкана чем-то красным, похоже, что кровью. Видимо, он тоже поужинал. Как бы опомнившись, Егор вскочил и полез в свой рюкзак. Оттуда он достал небольшую флягу. Сделав несколько решительных глотков, он протянул ее мне.
– Пей, – вдруг проговорил Егор, неожиданно перейдя на «ты».
Я нерешительно взял алюминиевую солдатскую флягу, обтянутую брезентом, в руки. Пить действительно очень хотелось. Я сделал несколько глотков, доверившись Егору. Я полностью ощущал зависимость от Егора, потрясенный всем услышанным, необычностью положения, в котором я оказался, его логикой и правильной литературной речью, так контрастирующей с его внешностью. Предложи он мне тогда прыгнуть вниз, чтобы вместе полетать, я, не раздумывая, кинулся бы вниз с нашей терраски.
Выпив немного странной на вкус жидкости, я подумал, что она очень напоминает какой-то травяной настой. Образовалась тишина. Волшебство тихой лесной ночи опять околдовало меня. Я закинул голову и любовался этим роскошным небом. Боковым зрением я заметил, как волк оказался рядом со мной. Потом он, не спеша, перебрался прямо напротив, уставившись на меня своими дикими немигающими глазами. Я понимал, что он настроен весьма дружелюбно, но испытывал безотчетный страх. Я вдруг понял, что если волк захочет, то я не смогу отвести от него своих глаз и буду смотреть ему в глаза, пока не упаду, обессилев. Он полностью управлял моим поведением. Медленно его морда стала превращаться в некую воронку, затягивающую меня на самое дно. Центром этой воронки были его глаза, которые слились в один желтый прожектор, который слепил меня. Я ощущал прилив бешеной энергии и нечеловеческой ярости, способной сокрушить почти все. Чувства и инстинкты мои обострились, достигнув предела. Я видел и понимал мир уже по-другому. Я точно знал, что делать, лишившись каких-либо сомнений. Я чувствовал, кто мой враг, а кто друг. Я знал, что сумею изорвать врага в клочья. И вдруг все мгновенно прекратилось.
Я увидел себя со стороны плывущим на резиновом матрасе. Я плыл недалеко от берега Черного моря. Хотелось спать, и глаза мои слипались. Только что мама заставила меня съесть огромный сладкий персик и две груши. Они были очень сладкие и сочные. Тело мое стало неприятно липким и только благородное море понимало меня. Оно тут же избавило меня от этой грязи, омыв мое тело своими солоноватыми волнами. Я любил море. Солнце жарило, а вода охлаждала. Я умел говорить с морем. Оно слушало меня, не перебивая, что было для меня, мальчишки десяти лет, очень важным. А я слушал его и тоже не перебивал. Мы общались на равных. Так рождалась наша дружба. Мне было очень хорошо и покойно.
Вдруг я увидел на берегу большую облезлую собаку. Она сидела рядом с кромкой берега и, как мне показалось, терпеливо ждала меня. И я понял, как само собой разумеющееся, что мне надо к ней. Я направил свой матрас к берегу. Выйдя, я сел рядом с собакой и понял, что это Друг. Потом я понял, что я не десятилетний мальчишка, а… Впрочем, это уже было не важно. Я услышал Друга. Он повернул свою волчью морду ко мне и стал говорить:
– Начало всего – понимание и любовь. Даже ненависть рождается от несостоявшейся любви и непонимания. Эта пустота, не заполненная любовью, наполняется равнодушием или ненавистью, – волк помолчал и, уже отвернувшись в сторону моря, продолжил:
– Через какое-то время люди научатся понимать друг друга, если не успеют поубивать, а после встанут на долгий путь понимания окружающего их мира. Это будут сначала животные, а после и растительный мир. Главная проблема в том, что нет общего языка, нитей коммуникаций. И, естественно, то, что мы не слышим и не понимаем, мы стремимся использовать и эксплуатировать, включая единственный освоенный нами метод эгоистичного рационализма, так как он нам доступен – начинаем эксплуатировать на пользу себе все то, что мы еще не поняли.
Я положил руку на спину волку и спросил его:
– А почему ты говоришь от имени людей? – я старался быть дружелюбным, но чувство страха жило во мне. Я боялся, что мама позовет меня обедать, и я должен буду уйти, не дослушав Друга до конца.
– Потому что я уже не волк. Точнее, психически я не волк. Почти. А внешне волк. Ты же уже знаешь, что в моем облике с тобой разговаривают три существа. Мне так удобней. И у меня нет пока выбора. Но благодаря Асе, я вижу и понимаю мир, почти как человек. Это она изменила меня. Позволь, я продолжу. Дальше на пути эволюции человека, поскольку это не линейный путь, возобладает не рациональный мир, а мир любви. Человечество придет к нему через страшные испытания, ненависть и взаимоуничтожение. Это породит мировые катаклизмы. Отрицательная энергия живого всегда рождает катаклизмы – так мир балансирует. Зло пожирается злом. Но принцип маятника заложен в генезисе всего сущего, точнее, принцип спирали. Человек, осознав, что органический мир, среди которого он живет, не столь примитивен и бездушен, научится понимать его. А научившись понимать, он породит великую любовь ко всему сущему в этом мире, ибо каждая песчинка достойна своей любви.
В частности, человечество вынуждено будет учитывать интересы животного мира и растительного. Все будет происходить постепенно, на протяжении двух-трех поколений людей. Признав и развивая одухотворенность поначалу только животного мира, человечество вынуждено будет создавать представительские органы для учета их интересов. Принцип работы этого социального механизма будет схож с принципом работы ООН, куда постепенно будут вовлечены почти все представители животного мира. Конечно, это произойдет после того, как в физиологии произойдет великая революция, после которой физическая жизнь не будет связана с поеданием хищниками своих жертв. Будут открыты принципиально новые источники существования материи. Мне сейчас сложно тебе объяснить это, но скажу, что энергия солнца, космоса станут основой существования, развития и воспроизводства живой материи. Естественно, это будет происходить постепенно с огромным сопротивлением вначале большинства людей, но когда умрет последнее существо, наслаждающееся сочным куском ветчины, наступит новая эра любви и созидания. Конечно, отрицательная энергия, так называемый гаввах, или темная энергия страдания не исчезнет, но она будет лишена своей привычной среды обитания – отрицательных энергий жертв и торжества хищников. Зло станет карикатурным, исходя из сегодняшних масштабов, войдя в иные субстанции бытия. Человек в большинстве своем научится быть великодушным и мудрым. Изменятся в принципе основы морали, фундамент современной этики. Это будет качественный скачок. Эра техногенного мира трансформируется в мир парапсихических монад. Следствием всех этих метаморфоз станет абсолютно новый мир. В обновленном мире представительства животного, а позже и растительного мира, получат возможность высказывать свою позицию по всем вопросам бытия. Лишь общемировая гармония способна обеспечить счастье для всех.
Меня вдруг перестало интересовать то, о чем говорил волк. Я тоже повернулся в сторону моря. Было приятно слушать шум плещущихся о берег волн и тихо сидеть рядом с ним.
– Зачем ты все это рассказываешь мне? Что вам всем от меня надо? Я ведь обычный человек без особых способностей и возможностей. Я не ученый с мировым именем, не олигарх с мощными материальными ресурсами. Зачем? Вы же что-то хотите от меня? Так?
Волк молчал. Вдруг я услышал мамин крик: «Левочка, идем обедать, уже три часа, пора кушать!». Я не слышал мамин голос уже давно. Она умерла пять лет назад. И вот она рядом и зовет меня обедать. Странно, что я не удивляюсь. Я все помню. Все было почти так, но я понимаю, что переживаю это уже немножко иначе. Все развивается чуть по-другому. Это как пьеса известного драматурга, которую ставят разные талантливые режиссеры. Все о том же, но с другими акцентами и деталями. У меня появился друг. Он волк, болтающий без умолку, как ведущий ток-шоу, на тему футурологии и философии. А я ничем не удивлен. Я не хочу обедать. Я хочу сидеть у моря и слушать плеск волны. И хочу, чтобы мама рядом лежала на выцветшем покрывале, а рядом с ней стояла страшненькая сумочка с фруктами. И папа должен сидеть и задумчиво курить свой едкий табак дешевых сигарет без фильтра Прима. Но я понимаю, что все быстро закончится. Этот мир рассыплется, как карточный домик.
Я понимаю, что волк читает мои мысли. А мне все равно. Он опять начинает говорить:
– Почему-то ты должен сыграть особую роль в нашей судьбе. Я не знаю, почему, но так будет. Нас ждут страшные испытания, но то, что мы сделали, не пропадет зря. Думаю, то, чего нам удалось добиться с Асей, не обогатит современные науки, но поможет начать меняться основам мира. По микроскопическим шажкам мир будет меняться. Мы просто очередная капля в той чаше изменений. Все, что ты сейчас переживаешь, связано с тем, чтобы твой настрой из скептически-воинственного переплавился в живой и непосредственный мир ребенка с незамутненным сознанием. Только так можно познавать великие истины. И поэтому мы вынудили тебя переживать те воспоминания, лежащие в глубинах подсознания, которые изменили твое мировосприятие.
Я почувствовал, как слюна течет у меня по подбородку и падает на грудь. Было весело и мир казался веселым мультфильмом. Я вскочил и стал раскачиваться, широко расставив ноги.
– Надо встает. Вверх и вверх встает. А иногда получается вниз. Это не правильно! Надо все вверх и вверх!! – кричал я изо всех сил, размахивая своей левой рукой по кругу, переживая отчаяние и желание помочь себе руками. Я остановился и с благолепием указал на солнце. – Оно уходит, – продолжал я уже тихо. – Я не хочу! – я видел мир уже глазами Егора.
Я опять стал ритмично раскачиваться. Слюни текли все сильней. Подошла мама и, обняв меня, вытерла мне лицо и грудь носовым платком. Она была спокойна до равнодушия, но я чувствовал ее защиту и любовь. Я успокоился. Мир вокруг опять стал веселым мультиком.
Костер догорал. Потрескивая, поленья плевались слабыми искрами и теплом. Я сидел у костра один. Я вообще был один. Но это было странным одиночеством. Как маленький пазл с неповторимым узором на краях, я ощущал себя на своем уникальном месте бесконечно огромной картины мироздания. Я был частицей огромного мира. И я ощущал удивительную гармонию и любовь Создателя всего этого мира. Я никогда не испытывал этого так сильно и ярко. Это было близко к состоянию блаженства. Я сидел один под этим прекрасным небом, усыпанным звездами. Рядом догорал костер, дарящий тепло. Мне никто не был нужен. Все мои страхи улетучились. Я понимал свое единство с огромным миром как блаженство. Я вспомнил свое видение из детства, когда воспринимал мир, как веселый и добрый мультфильм. Это было понимание мальчика-дауна. Я осознал, что все пережитое было не зря. Этот опыт изменил меня в тех лжевоспоминаниях. Я пережил ощущения мира Егора до встречи с тетей Асей и волком. Я пережил ощущения мира волка и самой тети Аси. Все это слилось в какой-то коктейль, где я тоже размешался и слился с ними. И я уже не понимал, где я или не я. Но это не пугало, наоборот, радовало, будто я наткнулся в заброшенной библиотеке на истрепанный томик книги с интереснейшим сюжетом. Я понял, что начал читать ее от скуки, а теперь уже не смогу оторваться, не дочитав до конца.
Я проснулся в какой-то норе, у входа в которую горел костер, за которым сидел Егор. Он спал сидя. Удивительно, но мне не было холодно. Было даже жарко. Я спал на большой куче елового валежника, поверх которого была накинута толстая шкура неизвестного мне животного.
Я вышел из довольно просторной норы-берлоги и подбросил толстые сучья в затухающий костер. Огонь тут же принялся осваивать свою пищу. Я растолкал Егора и сказал, что пора бы домой идти. Мы быстро собрались и, не завтракая, двинулись обратно. Уже часа через два я увидел знакомые очертания нашей деревушки.
У калитки совсем развалившегося забора стояла тетя Ася. Было видно, что она волнуется. Подойдя к ней вплотную, Егор молча обнял ее. Я стоял в нескольких метрах и наблюдал за тетей Асей. После всего услышанного мне трудно было представить, что тетя Ася может одеваться в этот грязный ватник и серый пуховой платок. Только глаза, полные какого-то глубинного смысла и странного недоброжелательства, как у волка, выдавали в ней человека необычного и целеустремленного. Хотя, наслушавшись Егора и пережив все то, что произошло со мной, я, конечно, видимо, демонизировал ее образ.
Не поворачивая головы в мою сторону, тетя Ася проговорила глухим с хрипотцой голосом, каким дают интервью бывшие поп-звезды, позвякивая стразами Сваровски:
– Как я понимаю, у Вас накопилась уйма вопросов? Через 30 минут я Вас жду вон в том сарае, где Вы успешно совершили взлом и варварский обыск помещения.
Она, наконец, подняла на меня голову, и устало посмотрела мне в глаза. В ее глазах ощущалась мощная животная энергия дремлющего хищника и интеллект гениального ученого.
Я молча прошел мимо к себе в комнату, где у окна сидела моя жена. Она читала какой-то журнал с потертой обложкой.
– Смотри, как забавно. Журнал «Знание – сила» за 1985 год. Здесь все так интересно. Как на машине времени прокатилась. Наивные мечты, устаревшие открытия. Но главное – здесь опубликованы твои любимые Стругацкие. Посмотри!
Я был ошеломлен, так как ожидал скандал за долгое отсутствие без предупреждения и последующий «разбор полетов». Таня же вела себя так, будто я вернулся после десятиминутной отлучки. Я взял ее за плечи и, притянув к себе поближе, поцеловал в губы.
– Левка, подожди же! Ты и так мне всю ночь спать не давал. Как с цепи сорвался. Я тебя таким давно не видела. Вот что значит деревенский воздух! Надо нам здесь подольше пожить, может, годика на три тебя хватит с таким зарядом половой энергии?!!
Сказав это, Таня откинула голову и засмеялась своим прекрасным смехом-колокольчиком. Я, когда и злился на нее, то всегда вспоминал этот смех и тут же вся злость уходила. Это был смех маленькой девочки-хохотушки. Честный и искренний. Ее фарфоровые зубки, как клавиши какого-то экзотического музыкального инструмента, выводили очаровательную и мелодичную трель задорного смеха. От нее пахло простыми и свежими запахами, как от подростка. Меня это первое время, когда мы только познакомились, очень возбуждало. Потом время перемололо наши страсти в питательную муку бытового сожительства и даже приятные привычки. Но сейчас все проснулось опять. Я не сразу понял смысл ее фразы, так как увлекся своими чувствами, приплывшими ко мне на челнах тестостерона. Но уже буквально через секунду я понял, что не ослышался. Я остолбенел. То есть кто-то вместо меня ублажал мою жену, да так неистово, что она чувствует усталость до сих пор! Я сделал шаг назад, отпустив Таню. Испарина появилась на лбу. Ладно бы факт измены, но ведь она уверена, что это был я!!! Я прислонился спиной к стене, сложенной из крупного кругляка, между которым лежал высохший мох, где ползала всякая мелкая нечисть. Я вдруг почему-то расхотел думать об этом. Я просто эмоционально выдохся.
– Ты, Танюша, такая посвежевшая и молодая стала, что хочется тебя за косичку потаскать, –тихо пошутил я заикающимся голосом сломанного робота.
Я стал чувствовать, как бешенство и злоба начинают подкатывать к горлу, и понял, что очень хочу пообщаться с тетей Асей. Если эта ведьма не объяснит мне, что тут происходит, я просто изобью ее. Моя ярость, как правило, запутывала те проблемы, с которыми я сталкивался по жизни, и никогда не помогала решить возникающие неловкости. Годам к сорока я научился владеть собой. Пряча свои эмоции за улыбки, усмешки и прочие интеллигентские кривляния. Сейчас я понимал, что вряд ли смогу сдержаться. Уж больно все запутано в этом «гордиевом узле». Нужна ясность, а распутывать этот узел уже нет времени и сил.
– Дружок, меня тетя Ася просила помочь по хозяйству. Я скоро приду, ладно? – произнес я, сверкая фальшивой улыбочкой тренированного бонвивана и светского льва городских библиотек и ночных клубов средней руки.
Не дождавшись ответа, я пулей вылетел из комнаты и понесся на крыльцо, где, как предполагал, меня должна была ждать тетя Ася. Я выскочил из дома и тут же наткнулся на волка. Он стоял напротив крыльца и всем своим видом демонстрировал крайнюю степень возбуждения и агрессии. Моя ярость стала вдруг таять, как весенний снег. Я хотел было обойти волка, но услышал тихое рычание, не предвещавшее ничего хорошего.
– Что тебе надо? Чего ты рычишь? – как можно спокойнее спросил я.
– Просто он понял, что Вы хотите мне причинить зло, – услышал я почти веселый голос тети Аси, – животные более чувствительны, чем люди. А наш Друг умеет постоять за своих. Я знаю, что Вы возмущены, оскорблены. Вас мучают десятки вопросов, ответы на которые Вы в большинстве своем уже получили. Просто Вы очень поверхностны и нетерпеливы. Полное овладение истиной невозможно – это прерогатива Всевышнего, но сам процесс очень увлекателен и требует тишины, усидчивости и времени. Вам была предоставлена тишина, а остальное Вы должны были вложить в это дело сами. А Вы злитесь, суетитесь, ломаете двери, то есть ведете себя, как пьяный тракторист после уборочной страды. Короче, любезный Лев, – тетя Ася изменила тон с шутливого на совершенно серьезный, если не официальный, – Вам представилась возможность участвовать в совершенно уникальном научном эксперименте, результаты которого могут произвести невероятную сенсацию не только в научном мире, но и вообще, в мире подлунном, так сказать, – легкая улыбка опять слегка коснулась ее губ.
Я почти овладел собой и, сам не зная почему, застегнул все пуговицы на своей фланелевой рубашке до самого подбородка. «Как перед приемом в комсомол», – сверкнула молнией в голове веселая и задиристая мысль.
– Я, как Вы уже понимаете, тетя Ася, оказался здесь совершенно случайно. Я всего лишь прохожий. А Вы втянули меня, помимо моей воли, в этот фантастический спектакль как одного из главных героев, но не даете почитать всю пьесу. Как же я играть-то буду? Или Вы во мне статиста видите? Самое главное, что хочу довести до Вас, так это то, что Вы зря думаете использовать меня в темную. Кто был с моей женой вчера? Почему она уверена, что я был рядом, хотя находился я за несколько километров от нее? Я уверен, что именно Вы замешаны в этом и требую пояснений! И если выясниться, что… Впрочем, начнем именно с этого недоразумения.
– Успокойтесь, Отелло! – строго заговорила тетя Ася. – Ничего страшного не произошло с Вашей женой. Она, естественно, была слишком возбуждена из-за Вашего длительного отсутствия. Женщина она весьма эмоциональная и мои попытки пояснить ей, что Вы находитесь в гостях у друзей, не возымели бы должного эффекта. И, конечно, она стала бы угрожать мне, что поедет на машине в полицию и устроит скандал, если через полчаса она не увидит Вас живым и здоровым. Что мне оставалось делать? Вы знаете, что мы владеем некоторыми психологическими методиками. И я решилась их применить, чтобы успокоить Вашу жену. Я внушила ей, что Вы рядом, после чего она успокоилась и благополучно ушла спать.
– А как вас по отчеству зовут, тетя Ася? – спросил я.
– Мне приятней, если Вы будете по-прежнему обращаться как «тетя Ася», – не глядя мне в глаза, ответила она.
– Ну, хорошо, тетя Ася. Возможно, я не произвожу впечатление рафинированного интеллектуала, но тем не менее, даже при моих скромных умственных возможностях, мне понятно, что моя жена всю ночь энергично занималась сексом. Или Вы тоже это внушили моей бедной женушке? Интересная у Вас методика. Поделились бы, – я на секунду замолчал, испытывая не себе пристальный взгляд тети Аси. – Вы и впрямь рискуете оказаться в центре большого публичного скандала. Вам придется полностью раскрыть карты. Мое терпение на исходе.
– Да, мне пришлось заменить Вас! – тетя Ася улыбалась так, будто рассказывала неприличный анекдот, – Вы уже знаете, что наш психологический триумвират способен на многое, сочетание чистого и не скованного условностями и закостенелой моралью порочного современного общества психотипа Егора и энергетики волка способны и не на такие чудеса. Мы вложили в этот эксперимент лучшее, что у нас было.
– Ну да, конечно, Ваш интеллект, волчья энергия, чистота и незамутненность сознания Егора… этого достаточно, чтобы всю ночь трахаться вчетвером с моей женой. Теперь мне легко объяснить, откуда этот восторг у нее.
Я вдруг почему-то окончательно успокоился. Я стал ощущать себя уже внутри этого бредового сюжета.
– Но это же не подопытные мыши! Вы понимаете, что слишком много на себя берете? И наконец главный вопрос – зачем вам я? Вы уже достигли ницшеанских высот в создании сверхчеловека. Какие полутона должна обеспечить моя скромная личность на этом полотне? И вот что еще хотел уточнить – как я понял, Егор переживал свой первый сексуальный опыт через Вас на фоне клокочущей волчьей энергии?
– Да, мне было важно проанализировать эти ощущения с помощью моих помощников. Здесь ничего нет ужасного. Относитесь к этому факту, как научному эксперименту. Ведь Вы уже почти становитесь четвертым участником. А что касается сверхчеловеческого идеала, то Ницше, когда создавал свой яркий образ, даже и представить не мог, что сверхчеловек – это все человечество, так, как видит его Создатель. Психику миллионов людей пока ничего не объединяет, она, как хаотично рассыпанная мозаика на огромном полу вселенной, как груда запчастей будущего компьютера. Нет узора – нет смысла! Они пока представляют собой бессмысленные железки, но объединившись, они создадут нечто значимое. Лишь когда мы все почувствуем себя единым целым, человечество станет богоподобным. Но рецепт единства можно создать, имея в виду всю материю. То есть я хочу сказать, что, ощутив себя единым и целым со всем миром, как органическим, так и неорганическим, мы сможем уподобиться Всевышнему, точнее приблизиться к нему. Это и есть Великий эксперимент и смысл бытия нашего. И все мои усилия как раз и направлены на это. Вы всего лишь новый камушек, такой же, как и мы все, в будущей картине мира. Узор еще не виден, но уже есть кройка. Мы в начале пути, но мы выбрали верную дорогу. Я уже знаю, как должен выглядеть весь узор. Я буду присоединять все новых и новых людей к нашей единой психосистеме, пока человечество не признает наши усилия как единственный верный ход духовной и интеллектуальной эволюции этого мира.
– То есть Вы принимаете на себя функции Б-га? А доверенность, нотариально заверенная, у Вас имеется? Господи, как это все банально и страшно. Все это было уже в истории человечества! Да только все терпели фиаско, начиная с Александра Македонского.
– Я не собираюсь с Вами дискутировать, просто сообщаю Вам, что Вы – да, помимо Вашей воли – но уже с нами, хотите ли Вы этого или нет. Вас же я выбрала из-за Ваших гуманитарных знаний и изощренных, как мне показалось, эстетических наклонностей. Они превосходят все имеющиеся у нас троих запасы. А Вы можете их пополнить, придав мощи и новых возможностей теперь уже нашему квартету. В свою очередь, Вы сможете обращаться к нашим ресурсам. Вы уже понимаете, какие возможности открываются перед Вами?
Ярость и отчаяние вновь овладели мною. Но я не понимал, что делать в этой ситуации.
– Прежде всего, успокойтесь, – спокойно проговорила тетя Ася. Вам и Вашей жене никто и ничто не угрожает. Вы вправе уехать или остаться, сохраняя личностный суверенитет, правда, пока кто-то из нас не пожелает получить доступ к Вашим интеллектуальным, духовным ресурсам. Егору и волку на их уровне личностного развития это не понадобиться пока, хотя и я постоянно работаю над их ростом в плане знаний и духовности.
Слушая тетю Асю, я, к собственному удивлению, стал постепенно успокаиваться. Я вдруг понял, что страшно хочу спать. Но прежде чем лечь в кровать, я задал один вопрос.
– Скажите, тетя Ася, а если кто-либо из нас погибнет или сойдет с ума? Как это отразится на остальных?
– Объединяясь в единую систему личностей, мы покупаем билет в один конец. Теоретически могу предположить, что та форма вынужденного выхода одного из членов системы будет тяжким испытанием для остальных. Все будет зависеть от индивидуальных качеств оставшихся. Вы планируете провести обряд харакири или добровольно сойти с ума? – ехидно улыбаясь, спросила тетя Ася.
– Нет, просто я хочу знать все правила этой новой игры, – ответил я с серьезным выражением лица.
Я пошел спать. Проспав часов 12, я вспоминал все пережитое почти спокойно. Мне было уже все равно. Я жил в теплой избушке и был сыт, а любимая жена была рядом. Поэтому я решил просто жить.
Тетя Ася надеялась получить грант от одного крупного зарубежного университета. Там заинтересовались ее исследованиями и предложили приехать на конференцию в Европу. Я получил эту информацию уже как член психологического квартета, то есть, само собой, без слов и разговоров. Просто я это уже знал. Характерно, что не всегда информация, находящаяся у кого-либо из членов нашего квартета автоматически становилась достоянием сознания всех его членов. Иногда приходилось проявлять настойчивость, шли в ход слова, жесты и прочее. Подозреваю, что всем этим негласно управляла тетя Ася.
Вообще, я стал фиксировать существенные перемены в моем мироощущении. Если попытаться кратко передать суть этих изменений, то их можно сравнить с переживаниями сильно близорукого человека, впервые надевшего очки с мощными диоптриями. Мир стал более интересным, контрастным и ярким. Тот объем знаний, который стал доступен мне, и эмоциональный фон восприятия совершили своеобразную революцию. Я стал жаден до новых знаний именно в точных науках. Часами я стал просиживать в сарае с книгами. Длительные лыжные прогулки стали совершенно не обременительными. Я теперь мог часами носиться по лесу с Егором и волком. Лишь Татьяна стала меня пугать своими разговорами на религиозные темы. Раньше она вообще не отличалась склонностью к религии, да и философии. Теперь же могла часами беседовать со мной о смысле бытия. Не скажу, что это раздражало меня, скорее, наоборот – было любопытно наблюдать, какие метаморфозы происходили с ее личностью. Странно, но со временем присутствие моей любимой жены стало меня раздражать. Мне хотелось все время уйти от нее, побыть в одиночестве, почитать или пойти в лес. Я научился охотиться! Вместе с волком и под его командой мы стали добытчиками дичи. Я и представить не мог, что когда-нибудь смогу убить какое-либо животное. Теперь дикий азарт и обострившиеся инстинкты охотника заставляли меня каждый день бегать на лыжах по лесу с двустволкой из того же сарайчика, переданной тетей Асей мне в руки.
Еще один обитатель нашей деревеньки, мама Егора, которую звали Валентина Петровна, часто появлялась в нашем доме, чтобы помочь по хозяйству. Стирка, готовка – практически все это лежало на этой тихой и незаметной женщине, которая, казалось, вообще не умеет разговаривать. Она все делала молча, а когда я несколько раз обращался к ней с какими-то малозначащими бытовыми вопросами, она смущалась, краснела и отвечала тихо, односложно и невразумительно.
Встав однажды рано утром, я стал собираться на охоту, наше теперь любимое с волком занятие. Я понял, что стал главным его товарищем в этих забавах. Егор не испытывал к этому особого расположения, а тетя Ася вообще проявляла неудовольствие к нашим прогулкам.
– Странно, что Ваши рассуждения о единстве всего мира и порочности любых форм насилия так весело и игриво уживаются с охотой, – внутренне я почувствовал этот вопрос со стороны тети Аси. И мне нечего было ответить на него, но я понимал парадоксальность этой ситуации.
Вечером этот вопрос задала мне уже Таня. Почти дословно. И я опять не знал, что ей ответить, понимая, что эта перемена во мне не столь безобидна, как кажется на первый взгляд. Я внутренне осознавал, что подсаживаюсь на какой-то наркотик, который позволяет мне видеть мир иначе. Краски стали ярче, как и эмоции. Страх и любопытство раздирали меня. Я понимал, что перемены очевидны и не знал, что будет дальше. Обратимы ли они? Что будет, если кто-то из участников квартета захочет выйти из игры, или выйдет помимо своей воли? Четких пояснений тетя Ася так не дала.
Тем временем тетя Ася стала активно общаться с внешним миром. Я с удивлением узнал, что у нее есть выход в интернет, и она им умело пользуется. Образ деревенской ведуньи таял на глазах. Свою активность, как я понимал, она связывала с решением опубликовать свои работы по теории коллективного разума. Некоторые ее работы уже намерились опубликовать в Monitor on Psychology и PSYCHOLOGIES. Стало ясно, что мы стоим на пороге признания мировым научным сообществом результатов многолетних усилий тети Аси. Впрочем, она искренне настаивала, что авторство в равной мере принадлежит и всем остальным участникам квартета. Ясно, что мой вклад в этот успех был минимален, но мне это как потомственному гуманитарию льстило. Тетя Ася была тонкий психолог. Но появлялись масса вопросов. Главным был – что будет дальше? Очевидно, что в случае признания работы тети Ася ей придется в корне менять образ жизни. Поездки на конференции, а может, и работа в престижных университетах мира подразумевают полную смену образа жизни для всех участников квартета. И я понимал, что здесь позиция тети Аси совершенно не очевидна. Я чувствовал ее неуверенность. Проще говоря, она не знала, как вести себя дальше. Понятно, что мы не лабораторные мыши и нас нельзя списать, как экспериментальный материал, утративший свою пригодность. Если я, допустим, мог бы, как мне казалось, довольно безболезненно перенести расставание, то как это отразилось бы на волке, а уж тем более, на Егоре, вообще не ясно. И не ясно это было не только мне, но и тете Асе. Вообще же требуется отдельно описать мои ощущения других участников квартета и технологию коммуникаций нашего сообщества.
Мне виделось наше объединение, или, как называла тетя Ася, «квартет», в виде огромной библиотеки, где существовали четыре разных отдела. Понятно, что в именных отделах хранилась информация, соответствующая объему не только знаний, но и чувств, эмоций, которые привнесли все участники квартета. Интересно, что каждый отдел имел свое особое, совершенно отличное оформление, своеобразный дизайн, который отражал личностную суть каждого участника. Отдел волка был довольно просторным, оформлен буйно в стиле trash. Все ярко и бессистемно, как сознание подростка, но интересно и таинственно. Много эмоций и мало логики и знаний. Это помещение еще предстояло заполнить, как считала тетя Ася.
«Отдел» Егора поначалу напоминал мне ленинскую комнату в пионерлагере СССР 70-х годов прошлого века. Там не было портретов вождей, но присутствовали какие-то непонятные, но строгие правила, даже законы. А вообще, все содержимое можно еще было сравнить с обстановкой средневекового монастыря до эпохи Возрождения. Чистота, строгость и невинность, которая базируется на абсолютно невнятных и малопонятных для современного человека правилах, вроде декларируемой обязанности встречать восход и заход солнца стоя и т.п. Алогично, но наполнено подростковым романтизмом и притягательной чистотой.
Отдел тети Аси был самым огромным и поначалу казался мне тоже совершенно бессистемным. Но чем больше я углублялся туда, тем сильнее осознавал системность увиденного содержания. Это напоминало муравейник. Вначале кажется, что увиденное – это полная анархия и разброд, но чем больше изучаешь, тем сильнее осознаешь строжайший порядок. Я мог бродить по сознанию тети Аси (если можно так сказать) часами. Объем ее знаний был просто колоссальным, приближаясь к понятию энциклопедический. Но в этом отделе не было места эстетике и эмоциям. Очевидно, что эмоциональная сторона жизни тети Аси была откровенно бедна.
Не менее интересными были для меня коммуникации между так называемыми отделами. Отдел тети Аси постоянно посещался участниками квартета, но интерес их был однообразен и касался довольно простых знаний общечеловеческого характера. А так как ее познания жизни ограничивались в основе своей научными дисциплинами, то чаще всего Друг и Егор часто были разочарованы. В то же время тетя Ася постоянно углублялась в самые затаенные уголки сознания Друга-волка и Егора. Вся их эмоциональная составляющая была изучена и использована всесторонне. Я понимал, что с моим появлением интерес ко мне начнет расти с геометрической прогрессией, особенно со стороны Егора и Друга-волка, ибо научные познания тети Аси их привлекали в меньшей степени, а мой жизненный опыт представлялся им крайне любопытным. Короче говоря, мы все были заинтересованы друг в друге.
Этот идиллический союз мог бы и дальше существовать и развиваться, добавляя богатый фактический материал для новой работы тети Аси, если бы не ряд совершенно непредвиденных обстоятельств.
В результате многомесячной переписки с ведущими изданиями и университетами, имеющими отделения психологии, тетя Ася получила приглашение на участие в крупной международной конференции. Она улетала в Амстердам на конференцию психологов, где должна была выступить со своим докладом. Поначалу эта новость не вызвала каких-либо отрицательных эмоций ни со стороны волка, ни со стороны Егора, хотя Егор был очень привязан к тете Асе, неизмеримо больше, чем к своей матери. Но, находясь под мощным влиянием тети Аси, он стоически готовился перенести эту не слишком продолжительную разлуку. Я же и вовсе отнесся к этой ее отлучке с некоторым облегчением, так как постоянно ощущал контроль со стороны мощной психосистемы тети Аси. Подсознательно я чувствовал давление с ее стороны. А мне, в отличие от моих друзей в лице волка и Егора, требовалось больше свободы и авторитета в глазах моих меньших товарищей.
- - - - -
Мэр сибирского города Куевина Лопата Иван Никифорович считал себя очень хитрым и умным, не видя особой разницы в этих понятиях. Еще в юности он ощущал свое особое предназначение. Ему нравилось, когда под его тяжелым взглядом крепко сбитого борца тяжеловеса люди начинали испытывать страх. Это чувство его слегка пьянило, как сто пятьдесят грамм водки перед обедом. Появлялся кураж и радость жизни. И если он долго не мог найти себе жертву, то настроение портилось, и радости от жизни уже совсем не ощущалось. Лишь со временем он понял, что власть – это уже более тяжелый наркотик, который прекрасно заменял удовольствие от просто испуга какой-нибудь потенциальной жертвы. Иван Никифорович часто свою эмоциональную шкалу измерял граммами водки, соотнося свой восторг от ощущения власти с воздействием на мозг определенного объема выпитого спиртного. Вначале его эксперименты распространялись на одноклассников и таких же пацанов, с которыми он вместе ходил на тренировки. Потом он ощущал природную мощь своей харизмы в краевых соревнованиях по борьбе, когда понимал, что соперник проиграет, едва он только пристально посмотрит ему в глаза. Он знал, что может внушать страх. Лохматые, почти сросшиеся брови и умение смотреть исподлобья так, что у оппонента начинали бегать мурашки. Говорить долго и публично он, правда, не умел, да и не любил. Но его любили. Сначала боялись, а после любили. «Так проще всего у нас завоевать любовь», – думалось Ивану Никифоровичу. И он был прав. Надо научиться, чтобы тебя боялись, говорить тихо, редко и малопонятно. Быть большим, тяжелым и медлительным. И надо интуитивно быстро вписываться в стаю, безошибочно определяя вожака и его приближенных, занимая свою ступеньку в огромной иерархической лестнице власти. Чем больше стая, тем больше шансов подниматься высоко, подминая менее сильных и искушенных. И главное – звериная интуиция, которая может успешно заменять сотни книг, уроков, лекций, пособий и нравоучений. Но есть она не у всех. Обладатель этой интуиции просто точно чувствует, кто свой, а кто нет, кого можно скушать, а кто сам может съесть, соблюдая таким образом стайную, звериную иерархию. А во всем остальном Иван Никифорович был простым мужиком, чем гордился и любил хвастать. В меру любил водку и баб, о чем всегда почему-то с гордостью сообщала его жена во время частых и многолюдных застолий. Она говорила, что муж ее человек открытый и все свои пороки не скрывает, а носит напоказ, как гармонист свою гармонь, прямо перед собой: «Да, баб не пропускает, выпить не дурак, короче, все как у людей, но без паясничанья и вранья». Когда так говорила жена Ивана Никифоровича, он понимал, что не ошибся, взяв ее в жены. А многочисленные гости весело хохотали и тайком завидовали их семейному счастью. Был Иван Никифорович хлебосолен и богобоязнен по церковным праздникам, что выражалось в регулярном посещении храмов и обильных пожертвованиях на благотворительные цели. В одном из близлежащих монастырей, в тайге, даже отлили колокол на его средства, где внизу было выбита надпись: «Дар Ивана Никифоровича Лопаты». Вообще, Иван Никифорович слыл меценатом, покровительствуя фольклорным ансамблям, школам бального танца и кружкам следопытов. А недавно, познакомившись на приеме у губернатора с очаровательной Асей, решил спонсировать ее поездку в Европу для участия в международной конференции. Поездка, естественно была на две персоны – его и тети Аси, ученого-психолога из глухой деревеньки их района.
Ничем особенным славный город Куевин не выделялся среди прочих сибирских городов. Был красив зимой сказочно, а летом обыденно, как на открытках, но всем этим лучше было любоваться с высоты птичьего полета. Вблизи становились заметны дороги, мусор и дураки. Дураков было не много, но они в Куевине все были активные и деятельные. Это же и добавляло очарование городу, по мнению заезжих туристов.
Дом Ивана Никифоровича находился на холме, прямо над городом. Вставая рано утром с восходом солнца, Иван Никифорович любил выйти на обширную терраску, откуда весь его город, все его хозяйство было как на ладони. Когда малиновые лучи восходящего солнца начинали полоскать заспанные улочки Куевина, Иван Никифорович радовался этому, как дитя, и все время произносил басом и со значением: «Спит еще родной муравейник». Жена его всегда стояла рядом и восторженно отмечала редкий ум и рассудительность своего мужа. Но в этот раз Иван Никифорович был с похмелья. Пальцы и мысли его путались и не слушались, норовя бессмысленно и хаотично двигаться.
– Сволочь, – негромко сказал Иван Никифорович безадресно, но с чувством, наблюдая за просыпающимся городом. – Где Саблин? – спросил он про своего зама обескураженную жену. – Чтоб через 15 минут здесь был.
– Сдурел ты, Ваня, что ли? Я же не твоя секретарша, а ты еще не на работе. Сейчас ведь 5 утра.
– Поговори мне, – уже примирительно и еще тише заметил Иван Никифорович. – Меня сейчас все раздражает. И утро это, и город, и парк.
Надо заметить, что городской парк этот был основан 150 лет тому назад известным местным купцом и меценатом Василием Смирновым. Теперь же, сохранив очарование ушедших времен, парк стал прибежищем местных оппозиционеров, или, как их называл Иван Никифорович, «говорунов и лодырей». Это обстоятельство, совпавшее с тяжелым похмельем, да помноженное на заманчивое предложение заезжих инвесторов построить в парке новый торговый центр, побудили Ивана Никифоровича начать действовать.
– Где же этот Кузьма? – нервничал Иван Никифорович. – Сегодня же распоряжусь о строительстве в парке.
– Да что ты? Там ведь строить нельзя. Старики говорили, что на этом месте в древности Ведун-камень был. И ему поклонялись еще праотцы наши. Святое место. Говорят, что если разрушить его, то и город падет.
– Замолчишь ты или нет?! - опять грозно прикрикнул Иван Никифорович.
Не знал Иван Никифорович, как права была его жена. И вправду, на месте парка еще в языческие времена была священная роща дубовая с каменной языческой бабой, которой поклонялись местные племена, не имевшие никакого, правда, родства с пришедшими позже поселенцами с Запада. Племя это, как водится, растворилось в плавильном котле нарождающейся империи, а легенды и мифы остались. Роща эта, случайно, или и нет, находилась в сейсмоактивной точке. Это была точка сложного геологического сочленения разных плит. И если активно воздействовать на почву парка (а именно это и предполагало строительство), то могло произойти серьезное землетрясение, способное уничтожить весь город.
В 6.30 утра в дверях самого красивого дома Куевина стоял вице-мэр города Куевина, Кузьмин Н.П. Он готов был действовать. Город был обречен. Об этом знала только тетя Ася.
- - - - -
После отъезда тети Аси мне и вправду стало легче. Я чувствовал себя, как школьник в выходной день, который с трудом дождался отъезда родителей на дачу. Но странно, что исчезновение тети Аси негативно отразилось на моих друзьях. Егор впал в депрессию, запершись у себя в комнате, прекратил все контакты с внешним миром. А волк стал крайне агрессивен. Я вначале хотел предложить ему вместе отправиться на охоту, наше любимое занятие, но вместо этого он зарычал на меня так, что я молча скрылся в доме. Выглянув в окно, я заметил, что он умчался в лес. С тех пор и до самого появления тети Аси я его и не видел. Я понимал, что происходит в нашем семействе что-то неладное. Удивительно, но я, наоборот, ощущал себя после отъезда тети Аси гораздо свободнее и комфортнее.
За время отсутствия тети Аси я только дважды видел Егора и ни разу нашего Друга-волка. Мама Егора, Валентина Петровна, по-прежнему, как раз и навсегда заведенный механизм, делала свою механическую работу, пусть с легким скрипом и иногда холостыми оборотами, она каждый день приходила к нам убираться, готовить, следить за хозяйством. Ее одежда всегда была опрятной. Она упорно накрывала три раза в день стол на четыре персоны, то есть на меня, мою жену Таню, Егора и тетю Асю. При этом за столом, пока отсутствовала тетя Ася, сидели только мы с Таней. Сама она никогда не садилась с нами за общий стол. И вообще было не понятно, чем она питается и когда спит. Я всегда видел ее молчаливой и сосредоточенной. Валентина Петровна всегда была в работе по хозяйству. Я даже видел ее несколько раз что-то делающей ночью в сарае. Мы с Таней пытались пригласить ее к нам за стол и объяснить ей, что за столом нас только двое и нет смысла накрывать на четверых. Однажды, после очередной попытки изменить сложившийся ритуал ее хозяйственных процедур, она так молча посмотрела на нас, что у меня похолодело в груди. Это был взгляд раненой волчицы. С тех пор мы старались не беспокоить ее ненужными просьбами и вопросами.
Шли дни. Я загрустил и стал всерьез подумывать о возвращении домой. Но как-то мы услышали шум подъезжающего уазика. Я сразу понял, что приехала тетя Ася. Странно, но за время ее отсутствия наша симпатическая связь друг с другом рассыпалась. Я не чувствовал ни Егора, ни волка, ни тетю Асю. Отсутствие тети Аси все же отразились на моем настроении. Я стал испытывать чувство тревоги и неизбежности чего-то страшного. Может быть, сказалось отсутствие Егора, бегство волка, но первоначальное чувство освобождения и подросткового восторга сменились нарастающей депрессией.
Тетя Ася вошла в дом, как падает луч утреннего солнца через приоткрытую фрамугу на пыльный пол заспанной комнаты. Мы с Таней долго щурились и не могли понять, кто же это? Тетя Ася просто преобразилась. Одета была в модный легкий пуховик и красивые сапоги. Я впервые увидел ее лицо с макияжем. Удивительно, но это ей шло! Перед нами стояла моложавая и сексуальная женщина. Вместе с ней в нашу комнату ворвался сладковатый аромат Дольче Габана. Свежий запах духов с нотками арбуза и киви захватил наше воображение. Появилось ощущение праздника. Тетя Ася, казалось, попала сюда по ошибке.
– Тетя Ася! Вас не узнать! Просто – Пэрис Хилтон! Это фантастика! Две неделе в Европе – и какой результат! – мы с Таней восторженно выражали свое удивление.
Тетя Ася молча улыбалась, не отвечая на наши приветственные реплики. Наконец, устроившись за обеденным столом, она пристально осмотрела всех присутствующих.
– А где Валентина Петровна? – спросила тетя Ася.
– Вообще, она должна была уже давно прийти. Уже скоро обед, – объяснил я. – А почему Вы не спрашиваете про Егора и нашего Друга?
– Про них я все и так знаю. Они скоро будут. Но это, как вы понимаете, не так уж и важно, ибо они все и так узнают.
Открылась входная дверь и тихо вошла Валентина Петровна, будто подслушивала за дверью. Удивительно, но ее внешность тоже преобразилась. Она будто, наоборот, постарела и стала еще меньше в размерах.
Сразу после прихода Валентины Петровны, мы услышали волчье завывание недалеко от нашего дома. А еще минут через десять раздался вежливый стук в дверь и появился Егор. Он также, как и все, выглядел необычно. Его необычность проявилась в величественной торжественности. Мне подумалось, что так должны были бы выглядеть пионеры тридцатых годов на похоронах идейных вождей – мрачно и торжественно. Все собрались и расселись за столом, будто перед объявлением завещания умершего богатого дядюшки из Америки. Я поневоле тоже натянул на себя торжественную физиономию, ущипнув незаметно под столом свою Таню, которая щебетала безостановочно, рассказывая всякую чепуху. Таня громко ойкнула и замолчала, поняв наконец, что лучше всего сейчас помолчать. Воцарилась тишина, которую нарушал настойчивый негромкий вой нашего Друга. Я удивленно осознавал, что он очень взволнован и агрессивен. Мне не было ясно, с чем это связано, но я понимал, что волк сейчас очень опасен, потому что он испуган и ему не ясен источник опасности. Это странно, так как нашего Друга-волка я таким напуганным никогда не ощущал. К этой напряженности еще добавилась взволнованность Егора, но он часто злоупотреблял таким эмоциями, тем более сейчас был очевидный повод – приезд тети Аси.
Тетя Ася была мастером молниеносной перемены настроения, которое тут же сказывалось на всем микроклимате нашей мини-общины. Мы все уселись вокруг обеденного стола, накрытого, как в праздник, особой скатертью с вышитыми по краям красными петушками и зайцами. Тетя Ася положила руки перед собой на белоснежную скатерть с таким видом, как бизнесмены начала 90-х выкладывали огромные мобильные телефоны в начале любых переговоров, подчеркивая собственную значимость. Я понял, что разговор будет серьезным, еще и потому, что тетя Ася блокировала свое сознание, эту библиотеку, захлопнув все двери и окна, лишив таким образом меня, волка и Егора возможности получать любую невысказанную ею вслух информацию.
Улыбка исчезла с ее лица, добавив, как я почувствовал, страха Егору и злобы волку.
– Друзья, я рада вас видеть после столь длительной разлуки.
Тетя Ася перестала смотреть на лица присутствующих и уставилась в окно.
– За время моего отсутствия произошло много событий. Хороших и плохих. Впрочем, вы и без меня знаете, что это ткань жизни. То, из чего сотканы наши судьбы.
– Я сейчас расплачусь, тетя Ася! Можно без пафоса? А то я начинаю себя чувствовать, как на отчетно-перевыборном профсоюзном собрании в провинциальной библиотеке! – не выдержал я. Меня злило, что тетя Ася закрыла от нас свой внутренний мир так резко. Она никогда этого не делала раньше. Я не понимал, что происходит, но чувствовал что-то серьезное.
– А почему Вы так снисходительны к провинциальным библиотекам и собраниям? Все это весьма полезные явления в нашей жизни, Лева. И поверьте, здесь нет никакого пафоса. Если, конечно, Вы себя не мните кем-то богоизбранным, – говорила это тетя Ася с таким выражением лица, какое прокурор выставляет на обозрение суду перед вынесением приговора изменнику родины.
Я притих, ожидая окончания бури.
Тетя Ася опять быстро сменила строгую тональность на вполне дружелюбную.
– Впрочем, Лева, возможно, Вы правы. Я попробую быть краткой, так как сама ценю лаконизм.
– Главное – я люблю вас всех и соскучилась. Теперь о делах. У меня много новостей. Начну с грустного. Нам здесь не жить больше. Меня пригласили возглавить исследовательскую лабораторию в столице. Я получила серьезный европейский грант и поддержку Академии наук. Как вы понимаете, мой доклад имел успех и был замечен. Первоначально предложили уехать во Францию и работать аж в самой Сорбонне, но я не готова пока к столь резким переменам в моей жизни. Думаю, что это вопрос нескольких месяцев. Через какое -то время я перетащу вас всех в столицу.
– О, как же это замечательно, тетя Ася! – вдруг подал голос Егор, который всегда отличался молчаливостью и уже привычным аутизмом, который становился не столь очевидным, если ворота сознания тети Аси были открыты. Моей же калиткой Егор пользовался весьма неохотно. Я не понимал, почему. Вероятно, мое эго было не столь интересно ему. Это было естественно, так как мощь личности тети Аси не имела равных себе среди всех обитателей этой деревушки. Я знаю, что тетя Ася настойчиво предлагала Егору лучше изучить мой жизненный опыт, мои познания в гуманитарной сфере, чтобы личность Егора формировалась более гармонично. Но он упирался. При этом ко мне он относился весьма дружелюбно и с удовольствием беседовал, рассуждая на различные темы. После реплики Егора я уловил некоторую напряженность и чувство опасности в настроении Егора. Я понял, что он не был искренним, выражая свою радость. И мне стало очевидным, что тетя Ася, несмотря на то, что закрыла на все замки свое сознание от нас (что умела только она), почувствовала эту столь необычную перемену в Егоре.
– Егорушка, я рада, что ты правильно понял и принял грядущие перемены. Ты ведешь себя, как взрослый мужчина, – продолжала тетя Ася, сладко улыбаясь.
– Знаете, тетя Ася, на что похожа наша деревушка? – вдруг неожиданно громко, с нотками иронии спросил Егор.
Все, сидящие за столом, онемели от неожиданного тона Егора, даже не обратив внимания на смысл самого вопроса. Воцарилась тишина. Егор никогда не говорил таким уверенным тоном и уж тем более не задавал столь философских вопросов.
– На что? – наконец овладев собой, спросила тетя Ася.
– На маленький муравейник. Я много встречал таких на лесных тропах. Маленький муравейник, построенный на узкой тропинке, по которой иногда ходят великаны. Я сам был таким великаном. Мы с Другом выяснили, что муравьи могут построить его за ночь. А после его обустраивают, налаживают свою муравьиную жизнь. Пытаются обрести свое муравьиное счастье. Но на их беду великаны иногда прогуливаются по тропе и могут случайно, не по злобе наступить на него. Муравьи же не знают, что это тропа для великанов. В их понимании нет смыслового значения «тропа». Их мир не видит и не понимает наш. Наверное, мы тоже являемся для кого-то муравейником, не понимая тех, кто за нами наблюдает.
Егор на секунду замолчал, и тяжело вздохнув, продолжил.
– Наступил случайно и вот гибнет целая цивилизация и рушится мир. А великан может пройти дальше по тропе, даже не заметив этой катастрофы. И муравейник не понимает, что послужило причиной этой катастрофы. Для муравьев это стихия. У них вокруг этого создаются свои мифы и появляются языческие божества. Так мне Друг рассказывал. Ничего не напоминает?
Егор вдруг пристально посмотрела на меня, будто только я мог ответить на его вопрос. К счастью, вопрос был риторическим. Я почувствовал, потому что мое тело совершенно меня уже не слушалось. Я наблюдал за происходящим как бы со стороны.
– Разные цивилизации. Непересекающиеся миры, – продолжал Егор.
Вдруг я четко понял, что Егор забрался ко мне. Да не просто забрался, а проник в самую мою суть. То есть, наверное, будь я Егором сейчас, то точно все это и произнес бы, может, даже такими же словами. Я начал чувствовать его личностное влияние на мое подсознание. У меня не было сил сопротивляться. Воля моя была парализована. Энергия Егора была мощной и агрессивной. Я даже испугался, что его личность просто вытеснит меня. Я почти физически ощущал воздействие его психики. К счастью, это была чистая и благородная мощь. Но мне стало страшно, что я сейчас превращусь в аута, а Егор займет мое место. Почему-то стало жалко свою Татьяну. Я с ужасом посмотрел на Егора. Наверное, в средневековье жертвы так смотрели на своих палачей перед казнью. Я понимал, что он проговаривает мои мысли, а я в свою очередь, начинаю мыслить и чувствовать, как он. Почему стали происходить такие метаморфозы, мне было не ясно и это пугало меня еще сильнее.
– 96, 96, 96, 96, – услышал я свой механический и бесстрастный голос со стороны. Глаза мои смотрели в одну абстрактную точку, тело методично раскачивалось, а изо рта бежала слюна. Я был в ужасе. Это же я произношу. Я испытывал ужас, понимая, что мое сознание находится вне пределов моей воли.
– Успокойся, Лева. Что значит 96? – неожиданно заговорила Валентина Петровна. Она говорила со мной очень участливо, почти нежно, как со своим сыном.
Я сразу как-то успокоился. Повернувшись и обращаясь к ней, я пояснил:
– 96 раз тетя Ася топтала этот муравейник. Это был я, - сказал Егор моими устами.
И вдруг все поняли, что я озвучиваю чувства Егора. Все повернулись в его сторону. Он стоял у двери весь бледный и его трясло от перевозбуждения. На глазах его были слезы. Он смотрел в глаза тети Аси.
– Конечно, Вы это делали не по злобе. Вы же добрый великан. Но у ваших ботинок жесткая рифленая подошва. А мой муравейник маленький, мягкий. Но он живучий. 96 раз он восстанавливался после Ваших научных экспериментов. Теперь я понял самое страшное, что Вы все это знали. Вы видели, что разрушали меня и Друга. Вы меняли нас согласно вашим научным интересам. Здесь не было никаких чувств – злобы, любви. Только наука. Ничего личного. Даже сейчас Вы рассматриваете нас как подопытных животных. Собираетесь выписать в Москву, в свою лабораторию, чтобы дальше проводить свои эксперименты.
Знаете, что самое страшное в ваших бесчеловечных экспериментах, прекрасная тетя Ася? Имитация любви и участия. Теперь я понял, что когда Вы вытирали мне сопли, гладили по голове, нашептывая слова утешения и любви, Вы тоже проводили эксперимент. Ваша любовь и демонстрируемые чувства – это всего лишь условие эксперимента. А когда эксперимент удался, и Ваши результаты оценили, Ваши кролики стали Вам не нужны. Будь Вы злодеем, Вы бы, может, из кроликов этих жаркое сделали, но нет, у Вас даже злодейство отсутствует, ибо Вы, как реторта какая-то – бесчувственны! Вы просто определите нас на довольство и по средам будете водить своих студентов показывать нас через клетку. Кто-то из девочек-студенток будет приносить нам из дома морковку и старательно просовывать через щель, умиляясь нашему вкладу в науку. Но кролики, кажется, взбунтовались. Точнее муравьи. Знаете, тетя Ася, все относительно в этом мире. Сколько раз Вы повторяли этот трюизм? Вы допускаете мысль, что Вы тоже муравейник на чьей-то дороге? А чтобы растоптать его, совсем не надо быть великаном. Надо просто не заметить Вас.
В конце своей речи Егор уже почти успокоился и произносил все это как-то даже немного театрально.
Он резко отворил дверь, впустив студеный вечерний воздух, и завыл.
Через несколько минут появился наш Друг. Он ворвался в комнату и, подбежав к тете Асе, сел напротив нее. Его тяжелый гипнотизирующий взгляд застыл. В комнате слышалось тиканье будильника с пожелтевшим циферблатом и одной часовой стрелкой и надписью Ракета. Тетя Ася также тяжело смотрела на волка. Я и Егор слышали их диалог.
– Что, Дружок, соскучился? Иди, тебе почешу за ухом, как ты любишь, – мысленно говорила тетя Ася Другу. При этом чувствовалось ее напряжение. Она откровенно боялась. Это понимали все – я, Егор и волк. И тетя Ася понимала, что мы это чувствуем. Чувствуем ее страх. Впервые за все время нашего общения.
– Ты была моим богом, – произнес волк.
Друг молниеносно кинулся на тетю Асю, вцепившись ей прямо в горло. И в этот самый момент я отключился. Точнее, подключился к тете Асе.
За все время нашего общения только тетя Ася могла ограждать свое сознание от неконтролируемого вторжения в самые потаенные лабиринты своего внутреннего мира. Все прочие участники этого эксперимента, или Игры, могли беспрепятственно проникать куда угодно. Самое удивительное, что при этом никакого стыда или смущения мы не испытывали. В сущности, эти чувства при нашем коллективном разуме вообще растворились в наших душах. Лишь любопытство, радость и желание играть – вот все основные наши желания того времени. Но было несколько дверей у тети Аси, куда мы проникнуть не могли. Как ни старались, и я, и Егор, и волк были бессильны перед этой заветной дверью ее сознания. И вот тут я вдруг осознал, что тетя Ася потеряла контроль над этой дверью. Вместе с Егором мы тут же устремились туда. Надо заметить, что считывание информации было схоже с подглядыванием через мутные и маленькие оконца в разные темные помещения, не было реальных размеров, обстановки, а лишь угадывались контуры и смутные детали, которые могли через мгновение измениться до неузнаваемости. И лишь в углу каждого такого «сарайчика», тупичка сознания, всегда было маленькое окошко, через которое можно было считывать информацию в виде своеобразного кино, с изображением довольно невысокого качества. Чем более отдаленно хронологически было воспоминание, эмоция, мысль, подвергавшаяся исследованию, тем менее качественная картинка была видна. Звука не было вообще, но было телепатически ясно, кто что говорит и даже думает в воспоминаниях исследуемого субъекта. Я быстро открыл потаенную дверь и углубился в поисках заветного оконца. Наконец, уже вместе с Егором, мы оказались напротив изображения. То, что мы увидели, потрясло меня. Поначалу события в окне были, как всегда, мутными и малопонятными, но со временем мы заметили красивую просторную комнату, в центре которой стояла кровать с балдахином, а рядом находилось огромное окно и стеклянная дверь с выходом на террасу, с которой открывался потрясающий вид на море. Начинался день, и я явственно ощутил свежесть и запахи этого утра, настолько яркий был запечатлен образ в сознании тети Аси. Я восторженно изучал восхитительный вид моря и не сразу заметил, что в кровати лежали две фигуры. Я сразу узнал тетю Асю и маму Егора Валентину. Сказать, что мы были потрясены, это ничего не сказать. Они занимались любовью с такой страстью и самозабвением, которые я не видел даже в самых изысканных эротических сериалах. При виде этих ярких картин стало ясно, что в прошлом тетя Асю и Валентину Петровну объединяла даже не любовь, а дикая страсть. И как-то само собой стало понятно, что гармонию их отношений нарушало лишь одно обстоятельство – отсутствие детей. Потом мы долго смотрели за тщетными попытками усыновить некоторых детей из детских приютов, забеременеть от малознакомых мужчин. И лишь по прошествии долгих и безуспешных попыток получить ребенка тетя Ася решила эту проблему с помощью науки. Для этого была детально изучена технология клонирования и прочих биологических достижений, благо что работа тети Аси была тогда как раз по этой теме. И вот в результате мучительных экспериментов появился Егор. Долгожданный ребенок-аутист с внешностью дауна . И тут же отношения тети Аси и Валентины Петровны прекратились. Их объединяла лишь любовь к Егору. Сложно, да и не нужно пересказать все коллизии и перипетии их взаимоотношений, но в результате судьба написала роли «мамы и друга семьи», которые старательно разыгрывались тетей Асей и Валентиной Петровной. Егор, что удивительно, воспринял все увиденное абсолютно спокойно. Может быть, он догадывался об этом. Мне было не ясно. А я же был потрясен. И тут все кончилось. Нас просто выплюнуло из сознания тети Аси.
То, что происходило дальше, я помню как содержание увлекательного фильма, единственным зрителем которого был я. Все остальные были участниками. А я наблюдал за всем со стороны. Егор контролировал два сознания – мое и свое, слив его в единое эго. Удивительно, что воля Друга-волка тоже подчинялась ему. То есть, по сути, именно Егор отдал приказ волку атаковать тетю Асю. Удивительно, что тихая и малозаметная Валентина Петровна единственная бросилась на волка, пытаясь защитить тетю Асю. Поразительно, но она успешно сражалась с волком. Волк, в секунду перекусив горло тети Аси, залил пол комнаты кровью, которая совсем по киношному лилась какими-то невероятными потоками. Тетя Ася, кажется, даже не успела привычно среагировать, не поняв, что волю волка уже контролирует Егор. Волк отскочил от тети Аси и, увернувшись от атак Валентины Петровны, выбежал вон на улицу. Моя Татьяна лежала в глубоком обмороке, Валентина Петровна, учащенно дыша, смотрела на Егора, а Егор, подойдя к ней, обнял ее и сказал очень обыденно:
– Так надо было. Прости.
Тетя Ася в конвульсиях, держась за кровоточащее горло прохрипела странные и малопонятные слова:
«Город Куевин, город Куевин. Остановите!».
Мельком взглянув на тетю Асю, а после на меня, точнее, мое тело, Егор выбежал на улицу. Следом за ним кинулась Валентина Петровна. Я остался один с умирающей тетей Асей и лежащей в обмороке Таней. Дальше я помню лишь какие-то фрагменты и отрывки происходящих событий. Помню, что я был связан и меня везли куда-то в машине. То вдруг я почувствовал себя на охоте бегущим за оленем, клацающим своими мощными челюстями. Короче, я очнулся, как мне сказали, примерно через месяц в провинциальном дурдоме, где благополучно вернули мне мое «я».
А сейчас я еду туда, в нашу заброшенную деревушку, - прервав мое чтение, заметил Лев. Много чего странного и удивительного случилось за это время. Недавно вот узнал, что километрах в ста от нашей деревни разразилось мощное землетрясение, что было невиданно и неслыханно для этих мест. Городок смешно назывался «Куевин».
Вообще-то, за нашей деревушкой закрепилась дурная репутация. Там трижды пропадали охотники и один раз исчезли туристы. Говорят, завелся волк-оборотень, которого никто поймать не может. Но я-то знаю, кто это. Вы теперь, прочитав все это, тоже понимаете? Я хочу забрать все материалы из того сарайчика, где хранились все записи, книги и результаты экспериментов тети Аси. Думаю, что это имеет некоторую ценность. А то, может, и друзей своих найду в этом муравейнике. Я не ученый, но, полагаю, что смогу передать эти материалы заинтересованным людям.
Лев замолчал. А я, потрясенный, смотрел на него и гадал – в себе ли он?
- - - - -
Вертолет плавно летел над Москвой в сторону имения Хозяина. Москва еще спала. Церковные купола пускали игривые зайчики, кокетничая с просыпающимся солнцем. Он прищурился и понял, что лежащий под ним город напоминают ему спящий муравейник на большой дороге, по которой он торопится к великим свершениям.
Настроение сильно портил остывший травяной отвар, приготовленный по рецептам тибетских монахов, который нужно было пить каждое утро. Вкус у отвара был неприятный. А если остывал, то был ужасен. Настроение испортилось.
Сидящий рядом человек уважительно замолчал, уловив, что его шеф задумался, прильнув к иллюминатору. Выдержав вежливую паузу, он опять заговорил:
– Позвольте, я продолжу. Я тут кое-какие соображения накидал по Шпицбергену. Есть информация, что там ущемляют права русского населения там. До выборов ведь полгода всего осталось, надо бы быстренько все это дело решить. Там должно все гладко и быстро пройти. Место глухое, никто и охнуть не успеет, как мы все обтяпаем.
Шеф по-прежнему не отрываясь смотрел в иллюминатор и недовольно молчал.
Ему опять подумалось, что все эти города и деревни уж очень напоминают маленькие муравейники. Его муравейники. Это подняло ему настроение.
06.2014.
Маленький муравейник на большой тропе
© Copyright: Михаил Станецкий, 2014
Свидетельство о публикации №214080501322
Свидетельство о публикации №214080501322
Рецензии