Шанович

  Какое-то время до войны население рабочего посёлка ХрамГЭСстроя узнавало новости в основном  из газет.  Новости эти  были неторопливы, поскольку газеты в те времена  печатались в центре и доставлялись  подписчикам по почте.
В числе  нетерпеливых охотников до свежей информации, опережающей газеты,  были те, кто мог позволить себе приобретение имевшихся в продаже нехитрых ламповых  радиоприёмников, а также  умельцы, собиравшие любительские  детекторы в домашних условиях.
Проблема поголовного доступа к радионовостям  какое-то время была решена  пуском в посёлке центрального радиоузла  с  подсоединённой к нему за символичную плату поквартирной проводной радиосетью. Правда  о качестве  речитатива и музыки, доносившихся  из примитивных настенных репродукторов («тарелок»),  говорить не приходилось, но внедрение этой техники накануне войны предназначалось,  в основном, для  возможности  всеобщего и своевременного оповещения населения, с чем она, как показала практика,  худо-бедно  справлялась.
В то же время,  своевременное донесение до слушателей фактического материала решало только часть поставленной задачи.  Не меньшее (если не большее)  значение имело толкование сказанного.
Сегодня, например,  никого не удивляет, что о деятельности Следственного комитета нас в мирное время информирует уполномоченный на это генерал.  Видимо квалифицированный комментарий  к делам почтенного ведомства   стоит того. Что уж  говорить о стране в целом.
С началом Отечественной войны, наряду с отражением нашествия самолётов Геринга и танков Гудериана  немаловажное значение приобрёл вопрос  активного противостояния изощрённой пропаганде доктора Геббельса. Суть развязанной им  информационной войны  заключалась в том, что сведения о действиях  каждой из воюющих  сторон преподносились    в такой редакции, которая  не только сообщала  слушателям о случившемся, но и вызывала у них нужную реакцию, необходимую для формирования совершенно определённого общественного мнения о происходящем
Для изоляции от пропагандистских  усилий противника у населения нашей  страны первым долгом  изъяли  все имевшиеся в личной  собственности и состоявшие на учёте радиоприёмники.
Кроме того, для исключения возможности  прослушивания вражеской пропаганды лицами, имеющими доступ к служебным и самодельным  коротковолновым установкам, в стране по линии контрразведки помимо слежки была развёрнута сеть технических средств генерации   помех  любому  несанкционированному радиоприёму  («глушилок»).
Активная форма контрпропаганды с нашей стороны была реализована созданием единого государственного  органа   управления формированием и распространением информации - «Советского информбюро» (после войны преобразованного в АПН). Служба, которого была  нацелена на то, чтобы население  имело возможность не только  знать всё,  что происходит на фронте  и в тылу, но и то, что следует по этому поводу думать.   
В то  время, информационный голод был сродни недостатку боеприпаса и особо ощущался в первые месяцы войны, когда отступающая с боями Красная армия оставляла врагу город за городом.
К тому же с радиоузлом в посёлке ХрамГЭСа  постоянно что-то не ладилось. Работал он  не регулярно и из рук вон плохо.
Его заведующий уверял, что там  перегорели какие-то дефицитные радиолампы, заменить которые было нечем.
Парторг  строительства, товарищ Айвазов, по этому случаю  не нашёл ничего лучшего, как, превышая  свои полномочия, допустить радиста в опечатанную комнату с временно реквизированными у населения радиоприёмниками, с тем, чтобы, раскурочив   их,  поживиться  необходимым.
После этого  восстановленный радиоузел заработал, но ненадолго, так как  его заведующий, он же - единственный в посёлке радист,  был  призван в действующую армию, и ожившие было в домах  чёрные  «тарелки» вновь умолкли.
Товарищ Айвазов  не мог не замечать,  как  недостаток официальной  информации порождает  разного рода  слухи, которые  заносят в посёлок  хлынувшие  в Закавказье  беженцы. 
В поисках сочувствия своему бедственному положению они зачастую не без преувеличения расписывали ужасы нашествия, порождая возможно  и непреднамеренные  панические настроения, которые по долгу службы товарищ Айвазов обязан был пресекать.
Понимая, что без восстановления работы поселкового радиоузла ему в информационной войне против доктора Геббельса не устоять, он,  отложив другие дела, вплотную занялся кадровым вопросом.
О том, чтобы поручить работу органа пропаганды  беспартийному лицу речи быть не могло, поэтому Айвазов начал с того, что попросил  помощницу подобрать  ему для просмотра личные дела коммунистов.
Выбор был невелик.  На  учёте в первичной парторганизации приостановленного  по случаю войны строительства было всего лишь несколько человек. Радистов среди них не было, и речь могла идти, отнюдь, не о  квалификации, а достаточном чувстве ответственности за порученное дело.
Изучая анкеты и жизнеописания  членов партии,  Айвазов дольше  других задержался  на автобиографии некоего Елисея Шановича,  не военнообязанного  по случаю близорукости  витебского беженца.
По мнению  парторга  национальная  принадлежность Шановича и неизвестная судьба разлучённой с ним семьи в оккупированном немцами городе, где  особо свирепствовал  геноцид  евреев,  предполагали  его усердие в информационной борьбе с носителями расовой идеологии.
Елисей  Шанович, с его  слов,  был по происхождению из рабочих   и выученный отцом сам  какое-то время плотничал на строительстве. По совету отца  в молодые годы он вступил в коммунистическую партию большевиков и стал  посещать вечернюю школу рабочей молодёжи, где доучился до восьмого класса.
Далее повышать уровень грамотности Елисей не стал, довольствуясь записью в   анкетной графе:  «образование - неполное среднее».
Честного и грамотного по тем временам рабочего, к тому же коммуниста, на строительстве приметили и определили в кладовщики.  Фигура  эта была на стройке знаковой и не удивительно, что в новом положении  Елисея  многие стали  перед  ним заискивать, предлагая покровительство,  дружбу, а то и бутылочку. Воспитанный в строгих отцовских правилах Елисей, откровенно дорожил своим новым положением и  всего этого благополучно  избежал.  Мало того, в графе: «социальное положение», где у него ранее было записано: «рабочий», после назначения в кладовщики  стал указывать – «ИТР (инженерно-технический работник)» и носить  на службе   под спецовкой   сорочку с галстуком.
Искусственное освещение в складских помещениях, где он орудовал со своими бумагами было неважным и сильно вредило и  без того слабому зрению Елисея. Это было опасно для здоровья, но он, услышав приговор офтальмолога, вместо огорчения был рад диагнозу, так как считал прописанные ему  очки ещё более убедительным признаком интеллигентности, чем галстук.
Окулярами  в ложной роговой оправе,  он, как ему казалось,  внушал большее  почтение окружающим  и молодой жене, которой к этому времени  обзавёлся. Работал он много и добросовестно, не считаясь со временем, доработавшись  до того, что в результате общей диспансеризации по признакам переутомления был признан нуждающимся в общеукрепляющем курортном лечении.
Завком строительства, на котором он трудился, выделил ему путёвку  на закавказский курорт  Цхалтубо.
 К тому времени  у молодых появился первенец, и оставлять жену с новорожденным  ради собственного лечения  было против его правил. Однако,   вмешались  родители с той и другой стороны, которые  гарантировали заботу о молодой мамаше и малыше на высшем уровне только, с тем чтобы Елисей  не отказывался от путёвки и поправил  своё  здоровье на знаменитом грузинском  курорте.
Начало войны (22.06.41) застало лечебный курс Елисея на исходе.
Не добрав сполна цикл выписанных ему радонных ванн, он попытался срочно  вернуться  в Витебск, однако развернувшиеся именно на этом направлении   ожесточённые бои,  делали это невозможным,
С большими потерями обеих сторон  через три недели отчаянного  сопротивления (11.07.41) Витебск был сдан и вскоре в результате продолжавшегося отступления Красной армии   оказался в глубоком тылу оккупированной немцами территории.
Деньги, которыми  Елисей  располагал,  были на исходе. Надо было как-то жить, и он по совету и содействию соседа по палате, имея опыт работы на крупной стройке, оказался на строительстве Храмской ГЭС, возводимой на правом притоке реки Куры.
Парторг  строительства  Айвазов помнил день, когда Елисей появился у него, чтобы  рассказать свою историю, стать на партийный учёт и получить работу.
Как мы уже говорили, строительство ГЭС по случаю войны было приостановлено, штаты сокращены, и ему предложили вспомогательную работу плотника  в хозяйственной бригаде жилищной конторы.
Елисей привередничать не стал,  согласился с работой по своей первоначальной специальности, после чего получил у поселкового  завхоза   комплект спецодежды, плотничий  инструмент  и поселение в рабочем общежитии.
Парторгу Айвазову это понравилось и он по своей инициативе сказал тогда,  что предложил  эту  работу Елисею  не по достоинству, а за неимением лучшего, и , что будет иметь его  в виду  на будущее.
Свою повседневную одежду и галстук, в которых Елисей  выехал из дома, он  аккуратно уложил в чемодан и задвинул его под кровать.
Физическая работа его не тяготила. Он не утратил навыков приобретённых в молодости, и теперь в критической ситуации был готов  был заняться чем угодно  лишь бы это занятие  отвлекала его от горестных размышлений о судьбе своей семьи и  родителей.
Как и обещал Айвазов, плотничать Елисею пришлось  недолго.  Уже через месяц  он вызвал  его к себе и сообщил, что собирается дать ему ответственное партийное поручение, а пока просит познакомиться  с прикомандированным  из города опытным радиотехником.
Отчаявшись найти квалифицированного специалиста, которому можно было  со спокойной душой доверить состояние и работу радиоузла,   Айвазов задумал  разрешить возникшую проблему чисто организационным путём. Он пригласил из города  опытного радиста  и предложил ему настроить и зафиксировать на  отдельной панели поселкового радиоузла тумблёр включения  вещания на фиксированной волне московской  Радиостанции имени Коминтерна и второй тумблёр  подключения к нему  трансляционной сети посёлка.
Всю остальную часть станции он предложил  зачехлить и опломбировать, исключив возможность несанкционированного доступа.
По замыслу Айвазова, доверенное от парткома лицо (он думал, что  им станет Елисей Шанович), будет с утра  включать  радиоприём узла, постоянно  настроенного на Москву и подключать его к поселковой  трансляционной сети, а после вечерней  сводки «От советского информбюро»,  выключать на ночь то и другое.
 Пприглашённый радиотехник уехал, сделав всё, как просил Айвазов, и тому оставалось только согласовать свою затею и кандидатуру Шановича с местным  подразделением КГБ, что тоже  было в конце концов  улажено.
Поняв за минувший месяц, что ни в какой плотницкой работе приостановленное строительство не нуждается, Елисей вернул завхозу казённый  инструмент и, повязав галстук на одетую под спецовкой сорочку, в тот же день отправился на свою новую интеллигентную работу, а жители посёлка   были приятно удивлены, разбуженные у себя в квартирах  голосом Юрия Левитана, читавшего по радиотрансляционной сети утреннею сводку фронтовых новостей.
Как мы уже говорили, вследствие сокращения с началом войны  строительных работ население посёлка значительно поредело. По этой причине квартирного вопроса в посёлке, как такового, не существовало, и Елисею без труда подыскали в ИТРовском бараке поблизости от новой работы отдельную комнату.
 Как бы ни был человек  благоустроен, он не может жить, ни о чём не думая. Так и  нашего  Елисея,  устроенного с жильём и работой,  не покидали мысли о неизвестной  судьбе близких  ему людей.
Товарищ Айвазов как-то заметил, что, в своё время поверив ему,  употребил  весь свой авторитет, при обсуждении его кандидатуры в КГБ, чтобы коммунисту Шановичу не было отказано в доверии.  Однако его самого, как и этих товарищей смущал тот факт, что Елисей упрямо  замалчивал ответ на  вопрос, осталась ли его семья в зоне оккупации или была эвакуирована.  Ему очень хотелось верить, что Елисей  отмалчивается только по причине того, что и сам ничего не знает о судьбе своих близких.
Обязанности дежурного на радиоузле были не обременительны, но требовали от Елисея ежедневного присутствия на рабочем месте без отпуска и выходных.
О том, что в результате  блестящей фронтовой  операции  «Багратион» войсками Рокоссовского был освобождён Витебск, Елисей узнал из утренней сводки «От советского информбюро» и  весь  день не находил себе места.
Обращаться к Айвазову, которому и без того был многим обязан, у него  не хватало духа.
Тот пришёл к нему сам и предложил двухнедельный отпуск, высказав надежду, что, как показала практика, какое-то время можно рискнуть и обойтись разовым включением и выключением вещания, которые он в отсутствии Шановича возьмёт на себя.
Руины, которые Елисей увидел  на месте  бывшего Витебска, потрясли его до глубины души. Выражаясь словами посетившей Витебск американской делегации общества «Красного креста», отступающие немцы оставили после себя более, чем на 90 % разрушенный  и сожженный город, на восстановление которого по их оценкам понадобится не менее  100-та лет.
Из более  чем 180-ти тысяч довоенного населения в городе осталось всего 118 жителей. Остальных, не считая эвакуированных, следовало искать в захоронениях  вокруг еврейских гетто, многочисленных лагерей смерти и в эшелонах угоняемых трудоспособных людей в немецкое рабство.
Убийством евреев немцы занялись  с первых же дней оккупации.
Предварительно они приказали им переселиться в гетто  на правый берег Западной Двины, причем, не пользуясь единственным уцелевшим мостом, в связи чем, только на переправе погибло более 300 человек.
Только к исходу первого года войны (1941) в Витебске  было уничтожено 20000 евреев.
В дальнейшем их расстрелы  продолжались вплоть  до конца оккупации (1944).
В наши дни трудно представить, как  руководители  города и предприятий в течение всего лишь трех недель обороны сумели  обеспечить эвакуацию из города и отправку на восток  свыше 2500 ж.д. вагонов с оборудованием и готовой продукцией 37-и основных предприятий города, эшелоны которых  сопровождали эвакуированные с ними рабочие  этих предприятий и члены их семей.
У Елисея появилась надежда, что его родичи продолжали держаться друг друга и уехали вместе с заводом, на котором  много лет  проработал  его отец. Тем временем пожалованный ему самому отпуск кончался, и пора было, так ничего и не выяснив, возвращаться восвояси.
Ему было и без того  не по себе  от сознания того, что оставленную им работу выполняет сам Айвазов.
Один день был  ещё в запасе, и он решил использовать его на то, чтобы заехать в Цхалтубо.
- Я вас прекрасно помню, - опознала его там пожилая бухгалтерша, - и уверяю, что, если бы вы удосужились оставить адрес, по которому выбыли, мы вам обязательно вернули  деньги за незаконченный радонный  курс лечения. Впрочем, вы можете получить их и теперь. Вас ведь искали не только мы. Помню, было письмо.
- Кто? Кто меня искал?- разволновался Елисей.  Письмо сохранилось?
- У нас ничего не пропадает, - обиделась бухгалтерша, доставая с дальней полки  объёмистую  подшивку.
В архивной папке трёхлетней давности в числе прочих бумаг было аккуратно подшито не только само письмо, но и конверт, в котором оно пришло с  сохранившимся на нём обратным адресом  отправителя.
На письмо вежливо ответили, что  Елисей  Шанович выбыл из санатория, не долечившись  и не указав, куда именно выбывает.
А в посёлке его  ждала новость. С фронта вернулся демобилизованный по ранению радист, который изъявил желание занять своё штатное место.

Елисей  выразил  готовность, в ожидании ответа  на свою телеграмму   из уральского Миасса  вернуться в плотники. Он понимал, что в любых обстоятельствах  нельзя оставлять себя без дела, иначе неоткуда будет  найти  сил для ожидания. Телеграфный ответ от отца пришёл через два дня: «Все здоровы. Подробности письмом. Папа».
В очередной раз,  сменив штатский костюм на казённую спецовку, он выхлопотал у коменданта пустующий закуток, установил  там  добытый у него же  абразивный  камень с электроприводом, для  заточки  инструмента, и небольшой верстак для упора  заготовок. После чего укрепил над дверью фанерку с надписью: «Плотник.Услуги населению».
К удивлению его руководителей, считавших, что народу в военное время не до плотничьих  поделок Елисея, работы  у того оказалось столько, что впору было обзаводиться помощником.
Подумайте сами, на кого могли рассчитывать  немолодые женщины военных лет, составившие  клиентуру Елисея,  окажись у них надобность  изготовить  кухонную полочку или табуретку, а то и просто соорудить и насадить черенок к огородной лопатке, или  граблям.
Денег за свою работу Елисей не брал, считая достаточной заработную плату, которую получал в конторе. Парторг Айвазов, наблюдая за ним, продолжал убеждаться в его порядочности и рад был, что не ошибся, помогая этому человеку.

Через две недели пришло письмо. На шести листах отец рассказал ему историю эвакуации. Город Миасс, куда они прибыли с оборудованием завода, которое начали монтировать под открытым небом и через две  недели, не имея крыши над головой стали выдавать военную продукцию.
После текста написанного дедушкой, была строчка и рисунок от четырёхлетнего сынишки, а ещё ниже несколько строк от секретаря парткома оборонного завода, предназначенные парторгу Айвазову.

К этому времени Елисей уже знал  от Айвазова, что транзит поставок в СССР через вышедшую из войны Финдляндию закупленных в Швеции напорных труб  большого диаметра разблокирован, и  строительство ХрамГЭСа возобновляется.
Он пригласил Елисея сопроводить его назавтра,  полюбоваться на  пробное заполнение водохранилища ёмкостью свыше 300 млн. куб м воды.
Шандоры,  запиравшие плотину, были опущены загодя,  и дебит бурного паводкого Храма был достаточен, чтобы ко времени их приезда разлив рукотворного озера   достиг проектных  отметок.
На противоположном берегу вода подступила к домам ранее сухопутной греческой деревни Бешташен, получившей от ХрамГЭСстроя. такой роскошный подарок.
Елисей позавидовал им вслух и услышал от Айвазова, что  на этом берегу для постоянного проживания работников, которые будут заняты эксплуатацией и обслуживанием водохранилища,  строится, благоустроенный жилой посёлок.
Они подошли к оцепленной рабочей зоне, на территории которой пленные немцы возводили обшитые добротным финским тёсом четырёхквартирные   коттеджи с приусадебными участками, перспективными для садоводства.
- Кстати, должность руководителя посёлковой ЖЭК всё ещё не занята, - как бы между прочим заметил Айвазов.
Они помолчали.
День, тем временем распогодился и водная гладь, недавно ещё отливавшая свинцовой суровостью, теперь засверкала отражённой от безоблачного неба голубизной.
Два человека шли вдоль берега, думая об одном и том же, но ни один из них  не хотел заговаривать об этом первым.

Москва,  июль 2014 г