СамоВар

Жил-был самовар.
Нет, не так – СамоВар.
Изготовленный в Туле, на Штыковой улице, он считал себя бравым военным, в звании не ниже майора. СамоВар был медный, стройный, в форме банки (а не пузан какой-нибудь), с медалями на блестящем тулове. На самом его верху, как фуражка, красовалась медная конфорка для заварочного чайника.
СамоВар поселился в семье богатого купца Никодима Ниловича, и гордо стоял посередине стола, упираясь четырьмя литыми ножками на узорный поднос, блестя свежеотполированными боками. К нему был приставлен немолодой ординарец по имени Василий, отставной унтер (а как же, майору по чину положено), который любовно начищал его до зеркального блеска. СамоВар отражал и небо с летящими по нему облаками, и наглую морду любимца купеческой младшей дочери Анечки трёхцветного кота Васьки, забравшегося на стол в поисках лакомства, и всю большую купеческую семью, собравшуюся на чаепитие в беседке посреди яблоневого сада, несколько поодаль от пруда с кувшинками.
Залитый чистейшей ключевой водой, он терпеливо ждал, пока обстоятельный ординарец настрогает щепочек, положит в кувшин (внутреннюю трубу) бересту, подожжёт её, а потом, когда щепочки с берестой разгорятся, подсыплет углей. Потом, чтобы уголь разгорелся жарче, Василий брал сапог с голенищем из мягкой кожи в форме гармошки, и раздувал угли, пока они не разгорались ровным жаром, нагревая  воду до кипения. Иногда, в качестве лакомства, СамоВару перепадали сосновые шишки, набранные купеческими дочками, Степанидой и Анечкой, во время прогулки в ближайшем сосняке, на берегу речки. Они горели особенно жарко, стреляя смолой. Дым валил из высокой трубы с ручкой, распространяя вокруг изумительный аромат. СамоВар начинал потрескивать, затем побулькивать, и из душничка (отверстия на крышке) со свистом вырывался пар, показывая – кипяток готов.
Василий брал заварочный чайник – фарфоровый, расписной, клал туда горсточку лучшего китайского чая, подставлял его под кран СамоВара и поворачивал ветку (ручку крана узорной формы). Кипяток, фыркая, заполнял заварник. Затем Василий поворачивал ветку обратно, накрывал заварочный чайник крышечкой и ставил его на конфорку доходить «до нужной кондиции», как говаривал Никодим Нилович.
Наконец поспевший самовар занимал своё почётное место посередине стола, рядом выставлялись розетки с вареньем вишнёвым, малиновым, черничным… Хозяйка, Акулина Семёновна, сама любила варенье готовить, в огромном Медном Тазу, и выходило оно духовитым, наваристым. Особо хорошо получалось крыжовенное, ягодка к ягодке, в прозрачном зелёном сиропе, потому как знала Акулина Семёновна особый секрет, ещё от бабушки ей доставшийся, и ягодки получались целые, не разваренные, и сохраняли свой цвет. А  уж аромат! Так слюнки и текут! Тут же теснились блюда с пирожками с разными аппетитными начинками да различной формы, свежие бублики с маковой посыпкой, ну и орешки в сахаре и прочие заедки. На отдельном блюде – сахарная голова. Рядом лежали специальные щипчики для колки сахара. Для мужчин стояли стаканы в серебряных подстаканниках, для дам и детей – фарфоровые кружки кузнецовского фарфора, с блюдечками.
Вся семья степенно рассаживалась за столом. Во главе стола дед, Нил Порфирьич, ветеран Крымской войны, ныне отошедший от дел по причине слабого здоровья, но всё ещё являющийся главой семьи, с супругой своей Анной Сидоровной. Рядом с отцом -преемник купеческих дел сын Никодим Нилович с половинкой своей, Акулиной Семёновной, дочки – Стеша и Аня, и будущий наследник купеческой династии, краснощёкий баловник Нилушка, названный в честь геройского деда. Рядом присаживался Василий, в Крымскую служивший под командованием Нила Порфирьевича, вытащивший его, раненого, с поля боя, по ранению отставленный от службы и поступивший в услужение своему бывшему командиру. Теперь он был управляющим усадьбой и почти членом семьи. Ну, и конечно, куда без него, кот Васька, наглый и раскормленный, тёрся рядом со стулом  Анечки, надеясь на щедрые подношения «с барского стола». Через некоторое время дети отправлялись спать, и за столом завязывалась неспешная беседа обо всём – и о погоде, и о видах на урожай и торговых перспективах. Рассуждали и о прочитанных книгах. Хотя Нил Порфирьевич и ослабел глазами, он продолжал живо интересоваться книжными новинками, которые сын выписывал ему из обеих столиц, (особенно книгами своего былого сослуживца, Льва Николаевича, графа Толстого), и поручил старшей внучке, Стеше, читать ему каждый день.
СамоВар стоял на столе, слушал рассказы, иногда важно пыхтел в надлежащих местах, и считал, что все эти люди собрались к нему в гости и развлекают его разговорами. А он поддерживал разговор  и старался, как мог, делая такой вкуснющий кипяток – ни у кого такого чая не было, это все гости признавали. Так же они иногда хвалили и хозяйское варенье, и СамоВар порой немного ревновал к Медному Тазу, но потом они мирились – всё-же родня, от одного Тульского мастера со Штыковой улицы.
А потом случилось то, что привело к печальным событиям в жизни нашего героя. Однажды вечером, воспользовавшись отсутствием хозяев, обнаглевший до безобразия толстый котище залез на стол, чтобы спереть какую-нибудь вкуснятинку .СамоВар хотел свиснуть, позвать хозяев, чтобы те призвали обжору к порядку, но уже остыл, и свист не получился. Котище хозяйничал на столе, когда его заметил Василий. «Ах ты, паршивец!» - закричал старик, и вспугнутый толстяк, не разбирая дороги, ломанулся со стола, сметая всё на своём пути. Попал «под раздачу» и наш СамоВар. Он покачнулся, упал на бок и свалился на пол, по пути ударившись об угол стула. В результате на боку появилась вмятина, и СамоВар, потерявший свой парадный вид, стал нуждаться в капитальном ремонте. До «лучших времён» он был убран в чулан, а его законное место занял новый серебряный красавец, привезённый Никодимом Ниловичем с ярмарки.
Лишь изредка его навещал в чулане старый Василий, смахивал пыль, горестно вздыхал, глядя на вмятину, бормотал что-то вроде «Эх-ма, эвона как…», и уходил заниматься новым блестящим подопечным, не иначе как Полковником, с кучей медалей на пузатом грушевидном туловище «дулей».
Однажды его навестил Нилушка, наконец дорвавшийся до прежде запретной игры, крутил ветку влево-вправо, пока не вытащил кран, поиграл с ним ещё, представляя, что это пистолет. Потом побежал играть на улицу, захватив ветку с собой, и где-то выронил её. Так СамоВар лишился своей важной детали, без которой он вообще потерял свой гордый вид и функциональность. Василий в очередной свой визит обнаружил утрату, поискал сам, опросил всех, кто видел ветку, но все, даже Нилушка, разводили руками…
«Как же так. Что теперь будет?» - пытался спросить СамоВар, но у него ничего уже не получалось, он утратил свой голос…
Со временем его завалили всяким хламом, и окончательно про него забыли…
Прошло много лет. Наступил новый ХХ век, и ещё один, сменилось тысячелетие.
СамоВар лежал под грудой всякого барахла, не подавая признаков жизни. Он уже ни на что не надеялся, как вдруг..
В хорошей сказке всегда должно быть «Вдруг», иначе это и не сказка вовсе. Так вот, вдруг на его помятую боковину упал луч света, и раздался девичий голос, смутно похожий на почти забытый голос Анечки:
- «Бабушка, смотри, какой здесь самоварчик чудный лежит!»
Девушка вытащила его из под завала, смахнула пыль.
- «Только позеленел весь, сбоку вмятина, и крантик сломан…»
Бабушка, Анна Петровна, подошла и подслеповато всмотрелась в находку.
- «Ну надо же! – всплеснула руками она, - Да это, наверное, тот самый СамоВар, о котором мне моя бабушка, Анна Никодимовна, рассказывала. Они раньше здесь жили, до революции, а потом их семью выселили, а дом под школу заняли. А потом, в войну, деревню немцы пожгли, восстанавливать уже не стали. Как СамоВар здесь до наших дней долежал, ума не приложу!»
А СамоВар лишь криво улыбался, радуясь встрече с дальними потомками давно утраченных хозяев.
Девушка Аня, нашедшая семейное сокровище, договорилась со знакомым мастером-реставратором, и тот вылечил бедолагу, заменив утраченные детали (а мыши, хозяйничавшие в чулане, ещё и сгрызли деревянные ручки), выправил вмятины и начистил его до солнечного блеска.
И СамоВар с радостью снова отражал всё вокруг – и небо с облаками, и Аню, и её бабушку Анну Петровну, и знакомого мастера Васю, вскоре ставшего Аниным мужем. Он пел для них, и готовил такой вкусный чай, какого никто не пил уже более ста лет.

Иллюстрация: Художник Игорь Панов