Три кризиса архитектуры нашей страны

Хрущевские реформы оказались бедой для советской архитектуры, поставив её в положение служанки при строительном процессе. С этим распространенным в архитектурных кругах мнением можно было бы согласиться, не зная истории нашей советской архитектуры, наполненной внутренними противоречиями и борьбой. Борьбой самой беспощадной внутрицеховой, борьбой архитекторов с архитекторами, мало отличающейся от борьбы ученых с учеными, писателей с писателями, художников с художниками, о результатах которой мы теперь узнаем из нескончаемых перечней репрессированных в 30-х – 50-х годах. Только теперешний «плач» по случаю отсталости нашей науки ничто по сравнению с до сих пор не прозревшим и не покаявшимся перед преданной и творческой архитектурой, архитектурным цехом.

Итак, «Архитектурные итоги тысячелетия» подведены. Плакать или смеяться по поводу того, что представила к съезду Союза архитекторов архитектурная общественность на выставке с этим названием? Трудно сказать. Пожалуй, следует задать иной вопрос: «Кто ей – этой архитектуре – теперь поверит после таких итогов?» Может, все-таки надо остановиться и задуматься – что мы, как архитекторы, сделали для наших городов? Может, надо для этого посмотреть на самих себя и оглянуться назад? Может, настало время покаяться перед народом, которому мы служим?

Наши предки обладали пониманием «города» на уровне интуиции. В результате, сравнительно несложный по своим потребностям древнерусский город развивался как организм, выросший из природы и конкретных условий жизни человека. Екатерининская строительная реформа с большей или меньшей революционностью упорядочила эту органичность, сделав большинство провинциальных русских городов заложниками (и в плохом, и в хорошем смысле) замкнутых
систем.

Серьезный институциональный шаг в российском градостроительстве сделан в 20-е годы, когда на смену землеустроительным планам, планировочно закрепляющим систему частных землевладений, пришла новая политика развития города. Появился генеральный план в его сегодняшнем понимании с функциональным зонированием, транспортной и инженерной инфраструктурой, системой ландшафтной организации города и т.д. Необходимость комплексного подхода к планированию города была предопределена революционными идеями социального переустройства жизни в новой России и совпадала по времени с общемировыми архитектурными идеями социального переобустройства городов. Идеи англоамериканцев Э.Ховарда, К.Перри, Ф.Л.Райта и родоначальников современной европейской градостроительной традиции П.Геддеса и Л.Корбюзье находили отражение в замыслах известных советских архитекторов, таких как М.Гинзбург и братья Веснины. Идеи «города-сада» и «социальной интеграции» реализовали и неизвестные советские архитекторы-ученые, разрабатывающие генеральные планы провинциальных городов. Но за их спинами стояла другая архитектура.

В   3 0-х   г о д а х   и д е я м социально;пространственного преобразования среды была противопоставлена идеология интернационального стиля в архитектуре. Вычеркнув все, что было уже пройдено в мировой практике и собственной стране, все эти «модерны», «конструктивизмы» и «функционализмы», уже другие советские архитекторы встали на борьбу за чистоту формы и идеи. В результате лучшее украшение объемов классическими ордерами стало главным предметом творческих достижений советской архитектуры. И в то время, когда мировое архитектурное мышление, опережая общественные потребности, искало опору в китайской философии о пространстве и в практике пространственной организации среды азиатских городов, когда на Западе отрабатывались методы градостроительного планирования, наши архитекторы спорили о том, должен ли быть дом для железнодорожников похож на поезд и как употребить в этом случае классический ордер.

В начале 60-х архитекторы признали свои ошибки, назвав их «украшательством» и «излишествами в архитектуре», делавшими строительство дорогим и неэффективным, но скромно умолчали об этой своей очень специфической роли в острейшем жилищном кризисе страны. А потом очень обиделись на власть за ликвидацию Академии архитектуры и индустриализацию строительства. Позже, в 70-х, когда шла застройка городов, гнались миллионы квадратных метров панельно-спальных районов, архитекторы-ученые послушно подводили под планы ДСК нормы жилищной обеспеченности, а архитекторы-проектировщики сидели на конвейерах привязок «типовухи».

За это время сформировался класс мэтров–объемщиков, которые могли себе позволить проектировать дорогостоящие штучные объекты и экспериментировать с новыми формами или вести целевую реконструкцию исторических объектов под туристические комплексы. Оттуда,  с высоты архитектурного Олимпа, они сформулировали новую политическую идею советской архитектуры – "средневзвешенное" благосостояние народа в новых городах и микрорайонах. Архитекторы получили право организовать человеческую жизнь в соответствии с установками на всеобщее равенство гармонично развитых личностей. Отсюда и направленность работы архитектора на усредненную человеко-единицу с определенным минимумом общественных благ и окончательная потеря интереса к потребностям личности реальной. Чем это закончилось, теперь уже видно всем. Архитекторы, назвавшиеся «градостроителями», всего лишь красиво расставляли пластинки, змейки, кубики – типовые дома и обосновывали в генеральных планах объемы массового строительства по затратным схемам ведомственных «заказов». Теперь все наши провинциальные города состоят из разрушающихся центров и отдаленных, безликих, неблагоустроенных микрорайонов с панельными и отнюдь не дешевыми домами. К пыльным пустырям микрорайонов прибавляются пустыри и болота, постепенно образующиеся на месте исторических парков и иных рекреационных пространств. Кроме этого – узел экологических, инженерных и транспортных проблем, растянутые коммунальные сети, которые города уже не в состоянии содержать, и навсегда потерянные природные леса и сельхозугодья, а в целом кризис экономики городов.

Конечно, помимо градостроительства, пробивающего проспекты московских масштабов в малых городах, было и градостроительство здравого смысла. Но что стоила апологетам «популяризация идеи»?
Плотная малоэтажная застройка, многочисленные виды которой стоят уже более полувека по всему миру с запада на восток и с севера на юг, как самый эффективный тип массового жилья, с 60-х годов целых 20 лет рассматривалась нашей официальной наукой только как эксперимент. И теперь какой-нибудь «маститый» архитектор преподносит коллегам-архитекторам свой проект сблокированных 2-3-х этажных домов, теперь называемых на иностранный манер "таунхаусами", как открытие? Такое возможно только при полном неуважении и к ним, и к себе самому.

Казалось, в начале 90-х наступило прозрение. В сборниках научных трудов ВНИИТАГа появились откровения и мысли о наболевшем наших ученых;теоретиков: А.В.Иконникова, А.Г.Раппопорта и др. Заговорили о сути терминологии, о пагубности проектирования «объема» без «пространства». Метко окрестили приемы советского градостроительного проектирования «макетным мышлением», когда гармония композиции объемов «с птичьего полета» с того уровня, где обитают люди, выглядит лишь случайным нагромождением домов-коробов вдоль «беспринципно» положенных коммуникаций – проездов. А дальше, как в плохом, повторяющемся детском сне...

В законе об архитектурной деятельности слегка запутались в определении «архитектуры», называя ее архитектурным искусством (!), охраной памятников истории и культуры(?) и природных ландшафтов (?!), очень грозно написали про авторское право, забыв написать об авторской ответственности, в первую очередь экономической. И вроде приближаемся к пониманию роли градостроительства для новых экономических условий, кажется, теперь знаем, как у них там на Западе, вроде пишем правильные вещи о необходимости тотальной реконструкции наших городов (С.Д.Митягин «Экономическая реформа и градостроительство», ж. «Промышленное и гражданское строительство», 3/1997) и об ответственности архитектора за результаты своего творчества (В.М.Сидорин «Архитектура здравого смысла», ж. «Архитектура и строительство России», 7/97). А   в   п р а к т и к е   –   уже более   д в а д ц а т и   л е т архитектурно-объемного экстремизма со слепым следованием деньгам и заказчикам, ненавистью к населению, по досадной случайности проживающему рядом с местом строительства, в общем, ко всему тому, что в мировой практике называется градостроительством.

Сегодня наши города «замусорены» архитектурой. Новая застройка центров – это запихивание объемов в любое свободное место в квартале с полным пренебрежением, как к историческим пространствам, так и к современным транспортным и инженерным проблемам. Под маркой реконструкции – косметика фасадов и тротуаров, прикрывающая исторические развалины, инженерные и социальные проблемы. А они никуда не деваются, они накапливаются, и, возможно, коммунальные катастрофы будут именно той ценой, которую заплатит общество за выплеснувшиеся архитектурные амбиции и свободу творчества «архитектурного искусства».

«Земля и деньги – основные материалы градостроительства. Экономика и право – основные нструменты градостроительства»– так обозначают французские специалисты суть предмета «градостроительства». В системе управления развитых стран генеральный план – это документ гражданского права, узаконивающий план развития города (района, квартала), согласующийся с обществом и населением.
А в целом градостроительство в развитых странах – это сфера, неотделимая от экономических проблем, от вопросов социальной и инженерной инфраструктуры, это метод управления.

Качество среды современных городов в развитых странах – это результат деятельности власти и творчества инженеров, ландшафтников, дизайнеров, работающих для решения единых градостроительных задач в целях изменения вместе с архитектором, способным взять на себе ответственность за градостроительные последствия своих проектных решений, а не только за рисунок решетки, нарисованного им забора. Хуже, если без него. Тогда главным в градостроительстве нашей страны действительно может стать «этакое глобальное МЧС», расхлебывающее, по определению А.Г.Раппопорта, результаты «грехопадения аналитического мышления в архитектуре».