Женский взгляд на физиков-лириков

«Пусть публикуют не только популярно написанные работы ученых, но и находки краеведов, записки бывалых людей, ветеранов войны и труда, наконец, я думаю, что мемуары безвестной домохозяйки о том, как она кормила семью в голодные годы, такие мемуары тоже достойны внимания». 

«Не будем уповать на издание солидных монографий. Фейхтвангер говорил, что охотно отдал бы всего Фукидида с его многотомной историей Пелопонесской войны за одну страничку записок галерного раба, прикованного к веслу, и эта страница может быть полезнее прославленного Фукидида». 

                В. Пикуль. Тайный советник. 



Женский взгляд 


Всеволод Владимирович Пагирев 

Начальник нашей лаборатории (сначала лаб. 11) производил впечатление мощного, как сейчас молодежь говорит, «терминатора». Большого роста, комплекции достаточно внушительной. 

Всеволод Владимирович имел ко всем удивительно разнообразный подход. Он никогда (я, по крайне мере, не слышала) ни на кого не кричал. Если его раздражало что-то или не выполнялись его указания, он краснел и мог долго и нудно объяснять необходимость той или иной работы. Любому сотруднику и, по крайней мере, мне он умел внушить, что от меня зависит успех в каких-то делах. 

Когда в 1968 году я зимой со своими друзьями отправилась отдыхать под Калинин (сейчас Тверь), он не отпускал меня, ссылаясь на сложную обстановку (события в Чехословакии). Шеф, который пережил Гражданскую войну, войну с финнами и ВОВ, потеряв в блокаду первую семью, пытался внушить мне, да, наверное, и другим ответственность за свои действия, поступки. Всё в мире зависит от человека. 

Когда у меня произошла трагедия с братом, он понимал, что никакие утешения не смогут заглушить эту боль. И он прислал ко мне Сашу Шульгу, моего ровесника, который на какое-то время вывел меня из тяжелого состояния. Мы с Сашей шли по Володарскому мосту, и он говорил и говорил, что его мама потеряла в блокаду брата, и только время лечит мою боль. И мне уже не казалось, что жизнь не имеет смысла. 

Всеволод Владимирович создал уникальную лабораторию. Он ездил по вузам (в основном, в Политехнический ин-т и другие) и создал костяк лаб. 11 – Игорь Квашонкин, Слава Хатунцев, Володя Веткин, Саша Негурей. С такими талантливыми и грамотными было легко и интересно работалось. 


Евгений Павлович Горшков 

Евгений Павлович был правой рукой шефа. Он являлся главным разработчиком схем по «Циркону», «Оливину». До войны он окончил три курса института. 

Евгений Павлович разбирался во всех технических вопросах и как старейшина в технике вел нескончаемые обсуждения с Негуреем, Веткиным, Хатунцевым, Квашонкиным (с нашими асами). 

К Л.В. Грецкой относился тепло и никогда не выказывал своего превосходства над ней. И поскольку мы с Галкой Величкиной были прикреплены к ней, то и к нам он относился по-доброму. Когда в лаборатории появилась Света Муравлева, он, наверное, первый в лаборатории понял, что Света умная, талантливая. Что бы ей ни давал шеф, она успешно справлялась с расчетами. Первый расчет она делала по умножителю частоты. Поэтому и в Серпухов он отправил ее с первыми нашими разработчиками. Там она, как и в лаборатории, пользовалась заслуженным, особым вниманием и уважением. 


Игорь Александрович Шидловский 

В лаборатории он был старшим инженером, отвечал за питание блоков. С Пагиревым они ровесники и в молодости были в экспедиции по Казахстанской степи. 

В памяти моей он сохранился человеком немножко любопытным, но к Галке и ко мне относился по-отечески. Иногда подвозил нас с работы до метро. Старенький «Запорожец» постоянно чихал, и Галка стеснялась и вежливо отказывалась от поездок. 

Постоянно искал своему сыну невесту и, когда видел в нашем коридоре симпатичную девушку, просил дать ему совет. 

Дома он делал самостоятельно мультфильмы. 

У него было больное сердце. Один раз он заболел, и шеф послал нас с Галкой к нему домой куда-то в Купчино. В этот день Галкин Витюнчик уходил в загранку, и она упросила меня съездить к Шидловскому одной. Валерка Качур, который дружил с Женей Старостиным, заподозрил, что Галка не была у Шидловского, а провожала Витю. На следующий день он устроил Галке кошмарный допрос, и с этого случая придирался к ней, а иногда просто игнорировал. Очень жалко. Много хорошего было в общении между Галей, Валеркой и мной. Валерка переживал за Старостина, был несправедлив к Гале, ведь у нее была любовь с Витей, а Старостину она ничего не обещала и не давала повода. 

У Игоря Александровича был очень сложный характер, но кого из специалистов-инженеров он уважал, это Сашу Негурея, Славу Хатунцева и Володю Веткина. 


Василий Михайлович Ильичев 

Василий Михайлович или, как его ласково называли, шеф-«Васенька» всегда проверял схемы, которые разрабатывал Е.П. Горшков, С.Ф. Хатунцев и другие. Иногда вежливо просил сходить в цех № 4, где проводился электромонтаж схем, или к конструкторам. 

Мне казалось, что Василий Михайлович в лаборатории, как на фронте политрук, старался, чтобы была спокойная политическая обстановка с точки зрения отдела режима. Он редко вступал в споры с Негуреем, Сашей Шульгой и Хатунцевым. С их взглядами он не соглашался, но аргументировано он не мог им возразить. Только говорил: «Ну, хватит!» 


Мстислав Борисович Владимирцов 

В лаборатории он появился неожиданно (в 1972 или 73 году). Шеф с ним познакомился на Протвинском ускорителе. И вот он у нас стал работать. Когда я после очередного, учебного или другого отпуска появилась в лаборатории, около шефа сидел человек, внешне похожий на Высоцкого или Хемингуэя, с бородой и в свитере. Конечно, было интересно о нем узнать. 

Мстислав Борисович исколесил нашу Россию. Родился в питерской профессорской семье. Отец его, академик-востоковед, похоронен на Смоленском лютеранском кладбище. М.Б. рано остался без отца. Шутя нам говорил: «Если бы не война, то стал бы отъявленным хулиганом». 

Рассказывал немного о Прибалтике и удивлялся, что при всей ненависти ее жителей к русским остался жив. Учился в Харькове, работал на Дальнем Востоке, в Протвино (на Серпуховском ускорителе). В Ленинград вернулся, когда город еще не был переименован в Санкт-Петербург. 

Он гармонично вписался в коллектив лаборатории, и лаборатория его восприняла органично. Лаборатория любила бывать у Мстислава Борисовича в уютной питерской

квартире на Петроградской стороне, где хлебосольная Нина Александровна и Мстислав Борисович радушно нас встречали. 


Виктор Давыдов 

Инженер, давал мне такие задания, как, например, припаять диоды, конденсаторы и резисторы. Я очень старалась. Хоть мы и паяли на практике в техникуме антенны, но я волновалась, а он подтрунивал надо мной, особенно когда В.В. Пагирев сидел в этой комнате. Давыдов говорил: «Да не бойся ты его, не такой он страшный». 

Помню, когда Давыдов заболел, шеф отправил меня навестить его. Я не помню, на какой он улице жил. Но вход по деревянной лестнице к бельэтажу был только в его квартиру (как в нашем доме – у Сайко). 


Афанасий Сергеевич Дементьев, Юрий Николаевич Мазуров

Доброжелательно ко мне относились все. Но хочу отметить Афанасия Сергеевича. Он показывал мне кассу для резисторов, конденсаторов, диодов, транзисторов, и так я потихонечку приобщалась к технике. С ним в комнате находились Саша Шульга, Юрий Николаевич Мазуров, Олег Абалишин. 

Механик Юрий Николаевич учил меня жизни. Он хорошо танцевал и, когда у нас были праздники, вальсировал лучше всех. Он часами мог лежать на верстаке, когда не было работы, и спал. Но когда был аврал, он трудился. Он рассказывал, что во время войны получил на маму похоронку и пошел в военкомат, но его послали на Север (в школу юнг). И там он получил посылку от нее. Она вышла из окружения (2-ая ударная армия), где командовал Власов. Она прислала сыну хлеб, а в посылке была и бутылка спиртного. 

Юрий Николаевич всегда подтрунивал над А.С. Дементьевым: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет». А.С. увлекался голоданием, пил воду, которая некоторое время стояла между полюсами магнита. Как-то он голодал целый месяц. Он мне очень напомнил старшину в повести Б. Васильева «А зори здесь тихие». Он тоже во время войны командовал женским батальоном, и ему доставалось от усмешек девушек. 

Юрий Николаевич был заядлым охотником, у него была карело-финская лайка, и один раз в Выборге у него ее украли. Когда милиция стала преследовать грабителей, те ее убили. Но у Ю.Н. осталось от той собаки потомство. 


Слава Хатунцев

Когда я пришла в лабораторию в 1965 году, Станислав Филиппович Хатунцев и Владимир Александрович Веткин казались мне очень «взрослыми», хотя первому было 32, а второму 28 лет. На фото тех лет они уже были несколько лысыми. 

Слава раньше жил с родителями в Гомеле, приехал в Ленинград и поступил в Политехнический институт. У него была нерусская внешность, он больше походил на поляка или чеха, делал стойку на голове и подъезжал к работе на мотороллере (на современном языке – на скутере). 

Во время войны, когда фашисты бомбили Минск, он с мамой был отправлен поездом, но поезд разбомбили, и они еле добрались до Тамбовщины. Отец его был летчиком. Всю войну Слава провел в деревне у дедушки. Когда мы звонили домой своим детям, чтобы указать, что им есть, что подогреть, Слава ворчал: «Есть захотят, сами найдут». И вспоминал, как в деревне садились за стол, и если ты не по очереди залезал в чугунок, то получал от деда ложкой по лбу. 

Слава был в лаборатории одним из ведущих инженеров. Когда к нам приезжали специалисты из ФИАНа, из Дубны, Еревана, они, проходя к шефу, всегда пожимали руку Славе. 

Мне посчастливилось работать со Славой в ФИАНе в Москве по «Кристаллу» в 1968 году. Он часто оставался с сотрудниками из НИИЭФА им. Ефремова, когда велась настройка аппаратуры, а меня отпускал домой к тете: «Тебе ехать далеко». 

Там, в ФИАНе, очень ценили Славу, удивлялись, что он был без степени, без звания ст. научного сотрудника. Он очень чувствовал аппаратуру, разбирался во всем и мог на пальцах, доходчиво объяснить, что происходит в любом блоке без «понтов». Особенно, как электроны ведут себя в ускорителе. 

Позднее он был главным конструктором «Оникса» и ездил в Польшу. Он был единственным из ведущих инженеров нашей лаборатории, кто ездил за границу. 

Для меня Слава Хатунцев и Володя Веткин на протяжении 30 лет работы в п/я 667, ЦКБ, ВНИИ им. Коминтерна были и самыми интересными и необыкновенными людьми. 


Владимир Александрович Веткин

Володя всегда шуткой и весело мог поднять настроение. Очень талантлив, пишет стихи, посвящая их и сотрудницам, и сотрудникам, оформлял отдельскую стенгазету «Импульс» как художник. Он был мне интересен и потому, что ходил в походы и любил песни бардов: Городницкого, Вихорева, Кукина, Клячкина и др., потому что мы с Валей, подругой из техникума, ходили с ребятами в походы. Володя является членом Географического общества. Показывал на лабораторных сборах фильмы о своих походах, о местах, где побывал. Володя с женой ходил на байдарках.

Узнав, что я езжу в Бежецк (Калининская обл.), он подарил мне фото реки Остречины (у Бежецка) и весело ехидничал, как они там застряли на этой реке и байдарки и рюкзаки тащили вдоль берега на себе (ах, эта Острячина). 

Никогда не забуду его посвящения мне: 

«В сужденьях ты категорична! 

А в настроеньях непривычна. 

Но как ни странно, эти качества

Иных доводят до ребячества». 

Спасибо ему. 

Володя был моим руководителем по дипломной работе в техникуме. Вместе с Сашей Негуреем он пытался донести СВЧ до моего сознания, чтобы я «почувствовала» ее. Никогда ни Володя Веткин, ни Саша Негурей не показывали своего превосходства, с увлечением разбирали и объясняли непонятные для меня процессы СВЧ в волноводах и кабелях. 


Игорь Александрович Квашонкин 

Когда я поступила в лабораторию, очень растерялась, не могла всех запомнить по имени и отчеству. Почти всех называла по фамилиям. Даже очень путала Сашу Негурея с Игорем Квашонкиным, а Евгения Павловича Горшкова с Василием Михайловичем Ильичевым. 

Но, кажется, Олег Абалишин меня как-то спросил: «Люба, а почему ты нас называешь по фамилиям?» А я отвечала: «Вас много, а я одна». На следующий день Олег обратился ко мне по фамилии. Мне это очень не понравилось, и после этого я старалась всех называть по имени и отчеству или по имени. 

Игорь был ведущим инженером. С ним я работала по заказам «Дятел» и «Кремень». Шеф прикрепил меня к Игорю, и мне было интересно с ним. Игорь всегда находил оригинальное решение. Например, он заинтересовался узкопрофильными приборами, мы ездили с ним вместе или я одна в салон «Приборы». 

От конструкторов он добивался оригинальных решений, и поэтому аппаратура «Кремень» по эстетике была на высоком уровне, а технически была решена блестяще.

Игорь Квашонкин – главный конструктор «Кремня» – талантлив. И когда мы с Наташей Исаковой сдавали в Дубне в ОИЯИ «воякам» генератор «Кремень», Игорь нас поддерживал, давал ценные указания по телефону. 

Лаборатория не раз собиралась у Игоря на ул. Карташихина, мы слушали записи Высоцкого, Визбора, Галича и других бардов и сами пели. 

Наша лаборатория по праздникам собиралась у В. Веткина, Игоря Квашонкина и Наташи Исаковой, а любимым кафе было «У Лукоморья». Когда Игорь с семьей получил квартиру у гостиницы «Прибалтийской», мы бывали и там. 

Игорь – интересный собеседник, эрудит, много читал. Когда он защитил диссертацию, пригласил в ресторан «Метрополь» нашу лабораторию и своих друзей. Помню, мой муж Женя провожал меня до гостиницы, и среди гостей был Саша Негурей, только что оправившийся после операции. Я была так рада, потому что Саша Негурей очень солнечный, умный, талантливый человек, он мог взахлеб, увлеченно рассказывать обо всем: и об СВЧ, и о политике. И невольно все попадали под его обаяние. Не было, наверное, ни одного человека, которому бы не был интересен Саша Негурей. Очень жаль, что он ушел из лаборатории в ЛИАП и общался потом только с нашими мужчинами. 


Павел Ананич

Павел пришел в лабораторию в 1968 году. Он нас с Галкой Величкиной всегда окружал своей жизнерадостностью и дружелюбием. 

Запомнилась работа по "Дятлу", мы проводили замеры в закрытой камере. Впрочем, иногда нас навещал Игорь Квашонкин как руководитель. Дверь в камеру закрывалась, как, наверное, в космическом корабле. 

Утром нам с Галкой очень хотелось спать. (Галка провожала Витюнчика в загранку, а я встречала ребят из армии.) Мы стелили ватники, заходили за шкафы «Дятла» и ложились в рабочих халатах спать. Павел нам разрешал. Но после обеда он нам спать не давал, рассказывал что-нибудь. Инженер по технике безопасности Ларионов был хорошим приятелем отца Павла, и Павел рассказывал нам, что отец Павла был в блокаде в Ленинграде, на улице Петра Лаврова его застала бомбежка недалеко от "Большого дома" и ему пришлось спрятаться в подвале какого-то дома. И что он там увидел, ему стало страшно: на столах была еда, которую он и в мирное время не видел. Мужчина, который его увидел, сказал: "Давай быстрей отсюда". 

Павел катался на горных лыжах, прыгал с трамплина, крепление делал у себя в мастерской. В книге Кунина "Трое на Мариенплац" один немецкий горнолыжник удивлялся, что русские горнолыжники катаются виртуозно на горных лыжах с такими самодельными креплениями. Вот и Павел такой необыкновенный человек. 

Когда надо было переставить какой-нибудь прибор, Павел всегда приходил на помощь. Чтобы аппаратура не шумела, в магазине "Рабочий" мы покупали бируши, Игорь нам посоветовал. 


Юра Кузьмин 

Мне казалось, но, может, это действительно так и было, в лаборатории 11 была доб-рожелательная атмосфера. Вот и Юра Кузьмин, хотя для меня и промелькнул очень быстро, но оставил след в моей памяти, как звездочка на небе. 

С книгами в то время было очень плохо, а Юра выиграл по жребию 8-томник Конан Дойла. И он приносил мне томик за томиком. Я прочитывала один том, возвращала ему, и он мне протягивал следующий. Так, благодаря ему, я прочитала все 8 томов. 

Но Юра ушел из лаборатории…




Борис Васильевич Лещёв

Борис появился в лаборатории в 70-ых годах. Очень воспитанный, тактичный, этому некоторым можно было у него поучиться. Он прекрасно разбирался в теории радиотехники и вел споры с Веткиным, Негуреем, Хатунцевым. 

Когда Игоря Квашонкина назначили начальником в другую, 52-ю лабораторию, шеф отправил меня в командировку в ФИАН по заказу «Кремень». Я тогда (1976) была в интересном положении, отказывалась ехать, но шеф упросил меня, объясняя тем, что ехать с Борисом Лещевым больше некому: «Близко к аппаратуре не подходи, а если что, выключай ее». 

Когда лаборатория собиралась на праздники, самый лучший тост за женщин произносил Борис Васильевич. 

В 90-ые годы обстановка в Институте становилась всё более тяжелой, не платили зарплату. Многие уходили из лаборатории, она таяла на глазах, ушел и Борис… 


Анна Ефимовна Карпова

Анна Ефимовна перешла в 1973 году в нашу лабораторию из 52-ой, где работала с Евгением Борисовичем Иссерлиным. 

Аппаратура «Кремень» была заказана в производстве под названием «Флогопит». По этому заказу Анна Ефимовна ездила с Инной Дубовец в Дубну. «Кремень» вошел в состав «Оливина», и Анна Ефимовна летала и в Ереван с Надей Федоровой. 

За свою целеустремленность, дотошность, жесткий характер Анна Ефимовна пользовалась уважением сотрудников. Но тесными «историческими» узами она была связана с 52-ой лабораторией. Когда мы собирались на праздники, одной ногой она была у нас, а второй – готова была мчаться в 52-ую. 

Анна Ефимовна рассказывала о многих этапах своей жизни, и мы понимали, что ее жизнь такая же, как у миллионов наших людей. 

Родителей ее раскулачили и сослали, а ее удочерила семья из Ленинграда, а сестру взяли к ней нянькой. И из-за этого у нее с сестрой, как говорила сама Анна Ефимовна, сложные отношения. Когда мы отмечали ее юбилей на квартире, видели ее маму – очень приятную интеллигентную женщину. 

Был еще брат, но он погиб на войне. Во время войны в Ленинграде их спасло то, что семья готовилась ехать на дачу и запаслась продуктами, которые их здорово выручили на первое время. Потом они эвакуировались в Чебоксары. 

После снятия блокады первой вернулась Анна Ефимовна и поступила в техникум, жила в общежитии. Рассказывала эпизод: однажды спит, и ей снится пушистый песик, который был у них дома, щекочет ей ухо. Она проснулась, а с нее спрыгнула крыса и скрылась под батарею. Щелей и крыс было много. 

Потом приехали родители. Отец, невысокий человек, часто приходил к ней и что-нибудь просил – Анна Ефимовна уже получала стипендию. Он работал бухгалтером, обладал заносчивым характером и любил спорить, иногда спор доходил до рукоприкладства. 

Анна Ефимовна была заботливой женой, мамой и бабушкой. Нашим девчонкам многому можно было у нее поучиться – это аккуратность, ответственность. 


Валера Качур 

Наш шеф Всеволод Владимирович Пагирев всю молодежь держал около себя. Это: Галка Величкина, Фира Кругман, я – Люба Куркина, Валерка Качур, Коля Галкин, Саша Шульга. 

Когда шеф выходил из комнаты, начиналось невероятное. Переворачивали настольную лампу, вывинчивали лампочку и с определенного расстояния бросали монету «1 рубль» с изображением В.И. Ленина. Играли на деньги. 

К нам в лабораторию приходила Ларка Лютикова, а Женя Старостин – к Валерке Качуру. Мы играли в кости (вахраби, камерун и т.д.). 


Саша Шульга 

В последней комнате работали Саша, Афанасий Сергеевич, Абалишин, Адик Мироненко, Юрий Николаевич, Игорь Квашонкин и я. 

Саша был очень обаятельным парнем. Его все любили – и А. Негурей, и Е.П. Горшков, и В.В. Пагирев. Он был очень симпатичным юношей. Носил белые брюки, цвет которых у старшего поколения ассоциировался с подштанниками. Шеф часто его вызывал и пытался ему тактично дать понять, что носить такие брюки на работу не очень прилично. Волосы его доходили до основания шеи, в 1965 году такую прическу носили «Битлы» и их поклонники. Но Саша упорно продолжал подражать битлам, как ни воспитывал его шеф. У Шульги были бабушка Вера, мама Надя и сестра Люба. 

Сашка вначале где-то работал на судостроительном заводе, и, кажется, отец с ними не жил. Мама его участвовала во время войны в создании «Катюши». 

Сашка очень любил в разговорах с Негуреем касаться политических тем. И в последней комнате я впервые приобщилась к необычным их взглядам, с которыми я иногда в душе соглашалась. Я была комсомолкой и верила в то, что писали в газетах. На вопрос Саши Негурея, почему я считаю социалистический строй лучше капиталистического, я отвечала: «Потому что лучше». И не находила аргументов. 

Шеф догадывался, что в последней комнате собирались сотрудники поговорить о политике, и приходил к нам. И компания рассыпалась. А. Негурея он забирал к себе, так как он был ведущим специалистом, и шеф с ним обсуждал технические вопросы. 


Галка Величкина 

Галя появилась в лаборатории в 1966 году, через год после меня. Ее приход дал мне возможность почувствовать себя раскованной, более открытой. Я всегда терялась перед шефом, Всеволодом Владимировичем. Галка входила в комнату с шефом и смеялась, как колокольчик, с которым ее голос сравнивал Володя Веткин в своих посвящениях. 

С Галкой мы очень подружились. Нас прикрепили к Людмиле Вячеславовне Грецкой. Нам часто приходилось сидеть в рабочем архиве, исправлять чертежи, ходить по инстанциям, к конструкторам, в 1-й и 4-й цеха. 

Личными делами мы с ней особенно не делились. 

Галка жила на ул. Ракова (сейчас Итальянская). В той же квартире жил и Витя Чугунов. Их взаимная симпатия переросла в любовь, но до 1975 года, когда они поженились, было еще далеко. Надо было еще подготовиться для поступления в институт. Подготовку нашу осуществлял Валерка Качур. Мы с Галкой ленились, ездили в Солнечное на пляж загорать, закрывались книжками от солнца. Он заставлял нас решать алгебраические примеры, помогал нам. Но находилось время для шуток, дурачества. Приходил Женя Старостин, друг Валеры. Он обхаживал Галку. 

В лаборатории было много молодежи: Саша Шульга, Валера Качур, Коля Галкин, Галка, я и Фира, Ларка Лютикова. Когда шеф уезжал в командировку, мы давали волю своим чудачествам. Ребята закрывали нас в кабинете шефа и за стеклом нам устраивали террариум. 

Валерка Качур шутил, придумывал всякие песни, шутки. 

У Фиры вечно пропадали газеты из почтового ящика, и по утрам Валера ей пел: «Где он мой, где он мой – ленинградский почтальон?!» 

Мне мой друг звонил из Кронштадта: «Над Кронштадтом – туман!» 

И Галке сочинял про Витюнчика. 

Валерка нас щадил – и Галку, и меня, и Фиру; никогда не рассказывал пошлых анекдотов, а Ларка Лютикова была с ним на более короткой ноге. 

Потом Валера перешел в ЛЭИС им. Бонч-Бруевича.   

Галка жила недалеко от «Пассажа» и Зимнего стадиона. Со своими друзьями она пробиралась без билета на выступление Радмилы Караклаич и Джоржа Марьяновича, которых мы видели только по телевизору или слышали по радио. 

Галя одевалась очень модно, хорошо шила, первые кожаные сапоги  ей привез Витюнчик из загранки. Помню, она скроила себе юбку из лоскутков кремплена, очень короткую, а мне – безрукавочку. Грецкая возмущалась длиной ее юбки. И каждый раз ее возмущения вызывали у молодежи смех! 


Почему я написала эти странички? Может быть, они будут интересны не только людям, которые работали в то время, но и молодежи. Хотела показать, что меня окружали интересные, обыкновенные, в общем-то, люди, но они оставили глубокий след в моей памяти.