Книга Вторая. Адмиралтейство. Глава 2

– ГЛАВА ВТОРАЯ –
Гостиный Двор

– Фрактус, тебе придется им как-то об этом намекнуть, – услышала Янка сквозь утреннюю дрёму негромкий голос дяди Джона.
«Намекнуть о чём?» – заторможенно подумала она, делая совершенно трудновыполнимую утром попытку одновременно ещё раз заснуть, удержать в памяти то, что снилось, вспомнить то, что было вчера, что было запланировано на сегодня и все-таки проснуться. Одно она помнила наверняка: через час им надо уже быть на вокзале, куда приезжают Максимильяновичи, и на валянье в постели времени совершенно не было. «Всё, вставать, вставать… Доброе утро, я».
– Фрактус, о чём ты должен сказать? – спросила Янка, выдавливая пасту из тюбика.
– В смысле? – кот удивленно посмотрел на девочку.
– В смысле, что дядя Джон тебя просил что-то нам сказать. Намекнуть. Кому это «нам»?
– Янна, ты что? Приснилось, что ли? – Фрактус явно не понимал, о чем идет речь.
– Да? – Янка неопределенно пожала плечами, – мовет и пйифнивась, – паста пенилась во рту, мешая разговаривать.
А что, все вполне вероятно. Вчера над городом наконец-то стала устанавливаться хорошая погода, чем Фрактус и дядя Джон не преминули воспользоваться, вытащив Янку гулять. Конечно же, на прогулку в обычном понимании это было мало похоже, потому как эти двое решили, по всей видимости, устроить состязание – кто больше знает о городе. В судьи выбрали её, Янну, которая, проходя мимо какого-нибудь дома, тыкала пальцем в него, или памятную доску на фасаде и спрашивала: «Что это? Кто это?» В итоге, к вечеру, когда они вернулись домой, Янка настолько была переполнена информацией, что засыпала на ходу.
– И как в тебе всё это помещается? – спросила она вечером кота, который выиграл-таки состязание и пировал, наслаждаясь ужином, приготовленным собственноручно профессором Честертоном (нашли, на что спорить!). Кот облизнулся, вытерев усы, и довольно сказал:
– Понимаешь, Янна, поглощать информацию – это моя особенность, свойство, если хочешь, суть как кота-хранителя. Но вот создавать информацию, «оставлять следы», скажем так, – это уже забота вас, человеков.
Янка призадумалась:
– Ну хорошо, вот мы создаем что-то, ты запоминаешь, а что еще? Можно ли разрушить информацию? Например, уничтожить ее насовсем?
– Совсем? – удивился кот, – а зачем?
– Ну, например, если это какая-нибудь секретная информация?
Кот повел носом в сторону блюда с рыбным салатиком:
– Профессор, Вы не подвинете во-он ту тарелочку? Покорнейше благодарю! Ох, Янна, ну и вопросы у тебя на ночь глядя! Нет, «насовсем» не получится.
– Почему?
Честертон снял длинный поварской фартук и наконец-то присел к столу.
– Потому что можно уничтожить материальную составляющую информации, ее носитель: книгу, например, или даже человека...
– Ой, – сказала Янка.
– Вот тебе и «ой», – ответил кот. – Но сама информация неуничтожима.
– Почему?
– Потому что, принцесса, – включился в разговор дядя Джон, – информация – это мысль, идея. А они – идеи – «витают в воздухе». Как можно уничтожить то, что нематериально?
– Так прям и «в воздухе»?
– Это такое выражение, – прокомментировал Фрактус, – но вообще-то всё, что мы видим или даже не видим, существует как идея. И если была бы возможность уничтожить хотя бы одну малюсенькую мысль, то мир потерял бы свою целостность.
– А как же мысли, которые еще не появились? – подловил кота Честертон.
Янка болтала ногами под столом и колебалась: спросить или нет? И, все-таки, решилась, спасаясь тем самым от ответа кота, придумывавшего весьма хитроумное логическое построение.
– Дядя Джон, а почему тогда вы не смогли найти моего отца? Ведь то, что тогда произошло, должно было остаться где-то? «Витать в воздухе», или где там еще?
– В пространстве, – подсказал кот, – всё содержится там.
– Хорошо, в пространстве, – согласно кивнула Янка. – Или достать оттуда информацию невозможно? У нас же есть Фрактус! – с жаром воскликнула она.
– Ты думаешь, я не пытался? – покачал головой Честертон. – Хоть это и сложно, но мы смотрели даже там. Только…
– Только что?! – нетерпеливо воскликнула Янка.
– Только там ничего нет, – ответил дядя Джон.
– Совсем ничего! – подтвердил кот, разочарованно исследуя опустевшую тарелку.
– Точнее, там есть только то, что может быть известно человеку.
– Или коту, – уточнил Фрактус.
– Или коту, – задумчиво кивнул Честертон.
– А если это будет не человек и не кот? – с вызовом спросила Янка. Ее собеседники заинтригованно глядели на нее.
– Что вы так смотрите? Я серьезно. Ведь в мире существует столько разных живых существ!
– Но только Человек является последней ступенью эволюции, и только ему под силу постичь себя и весь мир, – выдал кот очередную порцию энциклопедических знаний.
– Тогда это неправильно! – воскликнула Янка.
– Почему?
– Потому что если я или ты, дядя Джон, если никто из живущих людей не может узнать, где мой отец, то тогда человек не является самым крутым, как вы тут рассказываете!
Все участники этого странного полуночного философского диспута замолчали. Кот поскреб лапой затылок, и потом вдруг выдал:
– Есть еще драконы.
– Нет! – запротестовал профессор Честертон.
– Да! – не менее напористо возразил ему Фрактус.
– Драконы? – Янка с откровенным изумлением уставилась на Фрактуса.
– Нет! Не сейчас! – всё также непререкаемо заявил Честертон.
– Что «не сейчас?» Почему? – от нетерпения Янка начала даже пританцовывать. – Ну же!
– Даже думать забудь! – дядя Джон выглядел очень взволнованным.
– Но почему? Ведь драконы существуют и к ним можно обратиться…
– Нельзя к ним обращаться! Нельзя! – в едва сдерживаемом возбуждении Честертон хлопнул ладонью по столу. Это было настолько несвойственно для него, что Янке вмиг стало понятно: она приблизилась к той грани, переходить которую было действительно весьма опасно.
Честертон очевидно, заметил испуг, промелькнувший по лицу Янки, и словно извиняясь за свою внезапную вспышку, пояснил:
– Драконы поглощают личность человека, если только этот человек не достиг полного осознания… – профессор на мгновение умолк.
– Осознания чего? Скажи, дядя Джон!
– Осознания своей истинной природы, – тяжело договорил Честертон.
– Но драконы… – начал было кот.
– Всё! Хватит! – решительно прервал его алхимик. – Спать!

* * *
Известно, что Питер начинается там, где оканчивается Москва. Вот уже несколько столетий две столицы вели друг с другом непрекращающийся спор о первенстве. Жители остальных городов страны давно привыкли к вялотекущему процессу расстановки приоритетов и (в той или иной степени активности) включались в обсуждение, переселяясь на временное или постоянное место жительства либо в Москву, либо в Санкт-Петербург (как бы он ни назывался в тот или иной исторический период).
В основном споры обывателей сводились к климату, планировке улиц, зарплатам и отсутствию или наличию деревьев и прочей зелени во дворах. Но при всех различиях, у обоих городов была одна немаловажная, по мнению алхимиков, точка пересечения. В прямом смысле две столицы пересекались своими вокзалами. Но не всеми, а только двумя – Московским и Ленинградским, которые как близнецы протягивали друг другу многочисленные нити железных дорог, сплетая тесную сеть своего общего бытия.
Москва Янке не нравилась. Столица представлялась ей суетливо покрикивающей рыночной торговкой, и потому совершенно непригодной для нормальной человеческой жизни. По крайней мере, если смотреть телевизор, то мнение складывалось о главном городе страны именно такое. Петербург же казался Янки совершенно иным существом. Непричесанные улицы и неумытые новой краской дома спорили с витринным великолепием былой имперской роскоши, напоминая живущим о первородстве времени и бренности бытия. За обшарпанными фасадами и золотыми залами, трещинами, проступавшими на неопределенного цвета стенах и величием тех, кто эти стены возводил, за всей его монументальностью, грязью, блеском, кирпичной пылью и сыростью чувствовалось сонное биение жизни – странной, дико-свободной и такой маняще-сумеречной. Эта игра отброшенных в пространство теней и извечного солнечного света, будто память о потерянном рае, вошла в плоть и кровь этого города. Это биение воспоминаний, пульсация очертаний и смыслов бежали по его водным артериям и незаметно вливались и струились по венам каждого, кто пересекал его внутренние границы…

* * *
Встречали Максимильяновичей на пороге Московского вокзала. Время для прибытия выбрали совсем раннее, – было немноголюдно, так что появление буквально из воздуха в пустом проеме арки, выходящей на площадь двух пареньков с чемоданами и скрипичным футляром, не привлекло ничье внимание. Ребята и подбежавшая к ним девочка быстро свернули из внутреннего двора вокзала в здание, на цокольный этаж, куда после них неспешно вошел высокий человек с тростью в руках. Через несколько секунд в ту же дверь прошмыгнул большой черный кот.
– Профессор Честертон, спасибо, что встретили нас! – Рудик здоровался с Янкиным дядей, в то время как сама Янка забирала у Людика гостинцы от домовых Форествальда.
– Да, сэр, это очень здорово, что Вы смогли быть здесь! Извините, что из-за нас вам пришлось так рано проснуться, – Людик с трудом протянул руку для приветствия, – на его руках сидел кот, обнимая мальчика лапой за шею.
– Хоть в этом городе просыпаются не раньше полудня, но в нашем случае лучше быть на вокзале пораньше, особенно если пользуешься Порогом. Так что, все в порядке. Письма вашим родителям я отправлю.
Честертон укоризненно взглянул на кота:
– Фрактус, тебе не кажется, что такому джентльмену, как ты, не пристало сидеть на руках?
– А что не так? – самодовольно фыркнул кот, – мы же договорились не привлекать внимания. Вот я и не привлекаю – сижу себе тут преспокойненько. Очень, кстати, удобно. Спасибо, – и он потерся головой о волосы Людика. Тот засмеялся:
– Он не тяжелый, господин Честертон! И мы готовы идти.
– Только сначала отправим ваш багаж в гостиницу.
– В гостиницу? – изумилась Янка, – а я думала, они остановятся у нас!
– Янна, ты что, забыла, что мы тоже сегодня переезжаем?
– Переезжаете? – братья переглянулись, – куда?
Честертон хотел было ответить, но Янка его опередила:
– Нет, не забыла, и все я помню! Я не поняла просто, как мы их отправим чемоданы, такси, что ли, вызовем?
– Зачем такси, если на этом вокзале есть камеры хранения? – Людик посмотрел на профессора. – Они ведь работают, сэр?
– Конечно, Людвиг. Идем, ребята. Время не ждет.
Они прошли в соседний зал, где поставили багаж на столик приема. Молодой служащий в униформе и красной бейсболке заспанными глазами смотрел на утренних посетителей. Янка ни разу не сдавала багаж, но она представляла, что в таких случаях уточняется, сколько дней вещи пролежат в камере хранения, затем вносится платеж, выписывается квитанция, и пассажиру выдают брелок с номером его ячейки. Однако вместо обычного начала диалога, дядя Джон вдруг произнес:
– Доброе утро. Позовите, пожалуйста, Андриуса.
– Эй, Саныч, это к тебе! – парень в бейсболке выглядел весьма раздосадованным, что ему пришлось напрасно подняться с дивана, где он прикорнул минут пятнадцать назад. В очередной раз разочаровавшись в справедливом устройстве этого мира, он зевнул и скрылся внутри помещения.
Раздалось ритмичное позвякивание, и в приемном окне показался крепенький старичок в очках, сползших на нос, с полукруглой, как у какого-нибудь гнома, седой бородой. Джинсовый жилет поверх щегольской полосатой рубашки был увешан таким безумным количеством значков, крючков, цепочек, медалек и прочего звенящего металла, что при каждом движении их обладателя раздавался тот странный звон, по которому некоторые жители города могли безошибочно определить местонахождение его обладателя и мило улыбались, когда тот проходил по улицам.
У Янки возникло стойкое ощущение, что она уже где-то встречала этого человека, который, казалось, цепким взором ухватывал и запоминал каждую деталь живописной группы посетителей, стоявших сейчас перед ним в полусумраке подвала камер хранения.
Это ощущение подтверждалось еще и тем, что лицо старика-служащего осветилось неподдельной радостью, когда он узнал Честертона.
– Доброе утро, мистер Честертон, господа алхимики, леди, – любезным голосом поприветствовал он своих ранних посетителей. Чем могу быть полезен?
– Доброе утро, Андриус, – дядя Джон протянул листок бумаги.
– Гостиный Двор? – понимающе кивнул старичок, поправил несколько старомодные, но изящные очки, отчего стал еще больше походить на гнома, читающего письмо от своих внуков где-то далеко в горах Германии.
– Да, будьте добры.
– Одну минуту, сэр.
– Да, конечно.
Пост-майстер отошел вглубь помещения, под свет более яркой лампы.
– Это кто? – шёпотом спросила Янка.
– Это господин Бронницки. Пост-майстер, или почтмейстер, если по-простому.
– Что ты ему такое протянул? – поинтересовалась Янка, – адрес?
– Это подтверждение брони, – пояснил дядя Джон, – карточка, выдаваемая владельцем гостиницы, куда отправляются письма или, как в нашем случае, багаж.
– А зачем? – не поняла Янка.
– Это чтобы энергия напрасно не тратилась, – объяснил Людик, – ну, на пересылку туда-сюда.
– А-а-а… – протянула Янка, – понятно. То есть, чтобы отправитель был уверен, что все дойдет по адресу?
– И прямиком в наш номер, минуя стойку регистрации, – добавил Людик.
Вернувшийся господин Бронницки, сверкнув стеклышками очков, поправил их на носу и чинно произнес:
– С вас один полу-гульден, сэр, и два раза по двадцать девять рублей.
– Вы не поднимаете цены? – спросил Рудик у старика-пост-майстера, – в Европе только и говорят о грядущем повышении.
Вся компания, включая кота, уставилась на него.
– Что?! Я просто спросил! – занервничал Рудик.
– Нет, молодой человек, не повышаем, – с достоинством ответил Бронницки. – На данный момент в этом нет необходимости. Наша служба пользуется почетом и уважением уже триста лет и финансовые дела мира людей нас не волнуют.
Рудик покраснел. Янка решила помочь другу.
– Но, господин Бронницки, ведь в цене, которую Вы указали, кроме гульденов есть и рубли!
– Да, конечно, – кивнул Бронницки, – на сегодняшний день двадцать девять рублей –стандартная цена за пользование ячейкой камеры хранения в этой стране. И если она изменится, то ее изменим не мы, а администрация вокзала. Как я уже сказал, наша цена остается неизменной: один полу-гульден. И, честно говоря, я не знаю, что должно произойти, чтобы увеличились наши расценки. Однако давайте Ваш багаж, джентльмены. Вы будете отправлять скрипку, молодой человек? Пакеты тоже сдаете?
– Э-э-э…нет, спасибо, – торопливо ответили Рудик и Янка, взглянув на скрипичный футляр и упаковки еды-в-дорогу и сладости, которые они держали в руках.
– Я так и думал, – вежливо кивнул старик Бронницки.
Через пару минут, уладив все формальности, они вышли на улицу, где подождали дядю Джона, получавшего подтверждения доставки.
– Скажите, Рудольф, откуда у Вас такой интерес к экономическим вопросам? – спросил Честертон, когда они пересекли Лиговский проспект и теперь двигались вниз по Невскому. Янка и Людик с котом на руках шли немного впереди, указывая дорогу.
– Понимаете, профессор, отец хочет, чтобы я поступил в финансовую академию.
– Хм…понимаю…а Вы? Вы хотите там учиться?
– Если честно, профессор, – в очередной раз вздохнул Рудик, – не очень.
– Да… – сочувственно покачал головой Честертон, – не всегда мы делаем то, что нам нравится, верно, ваше высочество? – Рудик поднял глаза и встретился с внимательным взглядом алхимика.
– Пожалуйста, господин Честертон, не называйте меня так… официально, – попросил он дрогнувшим голосом.
– Хорошо, Рудольф, – улыбнулся Честертон, – но тогда и Вы забудьте про экономику. По крайней мере, пока не закончатся каникулы.
Рудик смущенно и благодарно кивнул.
Их небольшая компания держалась левой стороны улицы. Солнце золотило лазурно-голубое небо, на котором ветер разгонял разорванные лоскуты оставшихся с ночи облаков. День обещался быть жарким, и город просыпался, возвращаясь из мира снов в свою каждодневную реальность. Янка шагала рядом с Людиком и вполуха слушала экскурсионный тур, читаемый в семь утра усатым гидом восторженному гостю, который разглядывал город, знакомый ему только по рассказам родственников.
«Интересно, где же я могла его видеть»? – Янка силилась вспомнить еще какие-то события в своей жизни, где седобородый и гномоподобный пост-майстер господин Андриус «Саныч» Бронницки теоретически мог появиться. События никак не вспоминались. «Ладно, потом спрошу у ребят. Вообще, здорово они подросли за последние месяцы. Людик вроде даже поправился, уже не такой тощий скелетина, как раньше, и Рудик вымахал – высокий. Только печальный он какой-то». Янка обернулась. Дядя Джон и Рудик, задержавшись на светофоре, стояли поодаль и о чем-то разговаривали. «Красивый он теперь, но все равно, грустный. Надо будет узнать у Людика, что это с его братом происходит», – подумала Янка. Они перешли дорогу, остановились на мосту, решив подождать остальных, и теперь смотрели на свои отражения в водах Фонтанки. Кот сел на столбике ограды, наблюдая за полетами чаек. Чаек было много.
За два дома от них Рудик с Честертоном сейчас шли таким прогулочным шагом, словно находились не на центральной улице крупного города, а где-нибудь в парке и, казалось, даже не замечали этого.
– Профессор, можно Вас спросить?
– Да, конечно.
– Скажите, а почему Янна переезжает? И куда?
– Ну, куда – это она вам сама расскажет. Сейчас нам важнее понять, – Честертон отрешенно посмотрел вдаль, – почему.
– Почему? – спросил Рудик. – Что-то произошло?
– Произошло… – задумчиво кивнул Честертон, – произошло то, что в умных книжках называется «спонтанный выход из тела». Попросту говоря, ее сознание отсутствовало несколько часов. Куда ее … кхм… как говорит Фрактус, «вынесло» и по какой причине – не особо пока понятно, потому что, к сожалению, она ничего не помнит, а он всё проспал. Профессор Крауд перепроверил все, что можно, но ничего не обнаружил. Правда, посоветовал переехать в другой район.
– Профессор был здесь? В Петербурге?! – поразился Рудик, – значит… этот «выход», – это серьезно?
– Да, – кивнул Честертон, – и профессор не просто «был» в Петербурге, в данный момент он здесь, по семейным делам.
– Простите, профессор, но почему Вы, и Магистры, и даже профессор Крауд, да и другие так оберегают Янну?
– Должен же ее кто-то оберегать, – несколько невесело улыбнулся алхимик, – в конце концов, многие из нас чувствуют себя обязанными ее отцу.
– И я? То есть…я хотел сказать…, и мы с Людвигом? Но почему, профессор?
– Да, пожалуй, и вы с братом тоже. А почему… Ты знаешь, Джонатан был таким человеком, который… который был действительно добрым. Он был настоящим, понимаешь? И если ты спросишь меня, не хватает ли мне его в жизни, то – да. Мне его не хватает. Его улыбки, его поддержки, его советов, его голоса… И не только мне. Он выслушивал и поддерживал каждого, кто приходил к нему за советом. И твой отец – не исключение. Однажды он пришел со своим братом – отцом Людвига. Я не знаю, вправе ли я говорить тебе об этом. Это касается свадьбы твоих родителей…
– Да, я знаю, что не все в семье матери поддерживали ее желание выйти замуж за папу.
– Тогда, наверное, можно продолжать. Сложная была ситуация. Они проговорили с моим братом едва ли не всю ночь. В итоге, свадьба все-таки состоялась. О подробностях можешь осведомиться у своих родителей. – Честертон помолчал. – Ведь что такое жизнь, Рудольф? Мы все взаимосвязаны, и чей-то мудрый, своевременный совет может повлиять на будущие события, и даже на появление в мире новых людей, которые когда-нибудь также будут помогать другим – из своей великой любви к людям. В целом, надеюсь, я ответил на твой вопрос?
– Да, конечно. И… спасибо за откровенность.
– Это он научил меня – Джонатан – еще в детстве. Если говоришь с другом – будь откровенен, – Честертон улыбнулся каким-то своим далеким воспоминаниям. – Как, кстати, проходит московский конкурс?
– О, нам очень понравилось! Правда, послушали не всех, но зато встретились со скрипичным мастером – он посмотрел мой инструмент, сказал, что все поправимо. У меня корпус по шву треснул, – пояснил он. – Мы встречаемся с ним где-то через неделю, когда он вернется из Москвы.
– Рад за вас, – кивнул Честертон. Они подошли к ребятам и коту, стоявшим на Аничковом мосту, покормили с ними чаек и воробьев хлебом от форесвальдских бутербродов, оставшихся после ужина в поезде. Потом двинулись дальше, мимо сквера, по подземному переходу в метро, выйдя на угол дома напротив длинного здания с галереей арок.
– А сейчас куда? – спросил Людик.
– А сейчас, – назидательно произнес кот, – вот по этой Зеркальной улице прямо вдоль левой стороны Гостиного Двора, построенного в восемнадцатом веке великим мастером Вален-Деламотом.
Янка на всякий случай обернулась. Таблички с номером дома, как водится в этой стране, не было, но и без нее было понятно, что это никакая не Зеркальная, а совсем даже Садовая улица, о чем она и сказала. Вслух.
– Нет, Зеркальная, – заупрямился кот.
– Фрактус, здесь нет Зеркальной улицы!
– Это у вас нет, а у меня есть! – кот нервно дергал хвостом, – я теперь все улицы этого города наизусть знаю!
– Янна, Фрактус, не спорьте, – вмешался Честертон, – вы оба правы, потому что говорите об одном и том же. У этой улицы два названия.
– Разве такое возможно? – не понял Людик и взглянул на брата. Тот растерянно озирался по сторонам.
– Я думаю, это давно было. Первоначальное назва… – Рудик вдруг замер на полуслове и негромко воскликнул:
– Эй, смотрите!
Все мгновенно обернулись. Рудик указывал на противоположную сторону. Из галереи арок Гостиного Двора выходил, прихрамывая, какой-то человек, по внешнему виду совсем бродяга. Заметив, что за ним наблюдают, он резко развернулся и скрылся внутри.
– Ух ты! Дядя Джон, кто это? – спросила Янка.
– Да, странный тип, – заметил Людик.
– Ни малейшего понятия, если честно, – искренне признался Честертон. – И, вот еще что, – он повернулся к своим спутникам и серьезным тоном сказал, – я прошу вас, будьте осторожны. Красота этого города скрывает странные, порой необъяснимые и даже страшные вещи и явления. Так что, соберетесь куда – поставьте в известность меня, или профессора Крауда, или, по крайней мере, Фрактуса. Вообще берите его с собой постоянно. – Он посмотрел на кота, вальяжно развалившегося у Людика на руках. – Кстати, Людвиг, хоть Вы и говорите, что не тяжело таскать на руках нашего друга, но, если его меньше кормить, всё ж полегче будет.
– Да я и сам могу ходить! Не надо меня меньше кормить! – возмутился кот и спрыгнул на землю. Кончик его хвоста начал описывать странные пространственно-геометрические траектории.
– Ладно тебе, Фрактусик, не обижайся, – Янка погладила кота, и тот не без удовольствия вновь запрыгнул к Людику на руки.
Они прошли мимо ряда домов по Садовой. Прохожих становилось все больше, и улицы города постепенно наполнялись разговорами, мыслями и планами на день, которые выплескивались из умов жителей и гостей Северной Столицы. Через пару минут по левую руку от них открылся вид на изумительное здание, располагавшееся напротив Гостиного двора.
– Фрактус, чей это дом? – Людик с интересом рассматривал нарядный фасад.
– Изначально здание строили для канцлера Воронцова, но впоследствии за долги передали российской казне. Еще позже император Павел передал его Мальтийскому Ордену.
– Мальтийцам? – удивился Рудик.
– Да.
– А они откуда здесь?
– Где здесь? – не понял кот.
– В Петербурге.
– Ну…пригласили их.
– Кто?
– Павел Первый и пригласил! – Янка пожала плечами, – после позавчерашней прогулки, история города и империи, казалось, навечно засела в ее памяти.
– Невероятно! – почему-то поразился Рудик.
– Ой, кого у нас здесь только не было! – нарочито запричитал Фрактус. – И за триста лет кого только в наши края не понаехало!
– Фрактус, тебе не кажется, что ты совсем обрусел на местных котлетах? – со смешком поинтересовался профессор.
– Да? Может быть, – абсолютно невозмутимо ответил кот и продолжил свою лекцию. – Вообще, Гостиных дворов в мире очень много, на востоке их называют «базары». Главная особенность этих торговых кварталов в том, что не только купцы, но и путешественники могут останавливаться и жить в них достаточно долгое время.
– Но ведь в этом Гостином дворе никто уже не живет! Это просто большой магазин! – Янка вопросительно взглянула на дядю.
– И да, и нет, – Честертон остановился посреди улицы, развернувшись спиной к парадным воротам Воронцовского дворца. – Нам, кстати, именно сюда.
– В Гостинку? – не унималась Янка.
– Это не просто «Гостинка»! – тоном заправского экскурсовода заявил Фрактус. – Это своего рода «Золотая Улица», подобная многим другим в крупнейших городах мира.
– Да ладно, – не поверил Людик, – нам что, сюда? Здесь ведь реально одни магазины!
– Ха! – нагло выдал кот, – это лишь видимость, фасад, как и повсюду в этом городе. А истинный Гостиный Двор – его так просто не увидеть! И внутрь его абы кто попасть не может!
– Да ладно! Брось, Фрактус! По-твоему, там жить можно? – Людик запрокинул голову кверху, рассматривая балконы второго этажа.
– А вот это мы сейчас и узнаем! – загадочно сказал Честертон. – Но сначала надо попасть внутрь. И как же нам это сделать? – лукаво спросил он.
– Арки! – вдруг воскликнул Рудик. – Здесь повсюду арки! Профессор, Вы хотите сказать, что это не просто для красоты?!
Янка вертела головой. Действительно, всю нижнюю галерею, образуя единый, замкнутый на себя тоннель, пересекали арочные своды.
– Не просто, – мыркнул кот. – И улица – не просто Садовая!
– Она Зеркальная? – ахнула Янка, что-то начиная понимать, – она отражает?
– Итак, – дядя Джон заложил руки с тростью за спину, будто объясняя новый материал на уроке в своем кабинете в Форествальде, – как всем присутствующим известно, зеркала обладают памятью, или способностью к фиксации информации в пространстве; а также они обладают свойством захватывать и отражать информацию. В данный момент мы стоим на Садовой, ранее – Зеркальной улице. Кто-нибудь видит зеркала?
Ребята оглянулись.
– Нет, профессор. Разве только стекла в окнах? – Людик указал на нижнюю галерею Гостиного двора.
– Или может там, в окнах дворца? Ой, дождь что ли? – Янка посмотрела вверх в быстро темнеющее небо.
– О, нет! – поморщился Фрактус и стряхивая с шерсти дождевые капли, предложил:
– Может, мы под крышей продолжим нашу внеплановую открытую лекцию?
– Нет, стекла – это было бы слишком просто, – заметил Рудик, когда они перебегали улицу под набиравшим силу дождем. – Да и потом, стекла же меняют, значит, они не могут помнить то, что было до них!
– Верно, Рудольф, – похвалил его Честертон, смахивая дождевую пыль с волос. – И более того, информация в зеркале запоминается не самим стеклом, а тем слоем серебра или напыления, которое покрывает внутреннюю его сторону. Так что вариант с простыми, обычными стеклами нам не подходит.
– Тогда как? – спросила Янка, прислоняясь к стене у дверей какого-то магазинчика внутри галереи.
– А что, если…, – похоже было, что Людику пришла в голову какая-то идея, – профессор, Вы сказали, что зеркала запоминают информацию в пространстве и могут ее отражать? – переспросил он.
– Верно.
– Значит, если я правильно понимаю, мы стоим на переходе между…
– Между мирами, – подсказал кот – в межграничьи.
– Да, в междум… межгран… где? – Людик досадливо отмахнулся, – да погоди ты!  Э-э-э… в общем, как я понимаю, мы находимся сейчас на своеобразном пороге. И вся информация уже содержится в пространстве, и мы – это тоже своеобразная информация…и… что-то я немного запутался, – сконфуженно сказал он, – кот! Это ты меня сбил!
– Опять я крайний? – оскорбился Фрактус.
– Погодите вы оба! Причем тут тогда зеркала? – заспорила Янка.
Честертон, улыбаясь, слушал их, не перебивая.
– Во! Я понял! При том, что зеркалом может быть само пространство! – воскликнул Людик.
– Как это? – Янка с трудом следила за мыслью Людика.
– Но Янн, – принялся тот объяснять торопливо, –ведь пространство – это не пустота! Оно из чего-то состоит? Даже воздух состоит из чего-то. А уж пространство-то и подавно! Что-то лежит в основе пространства. Наверное… правильно, профессор?
– Правильно-правильно! Продолжайте, Людвиг, – Честертон, посмеиваясь, с интересом слушал своих студентов.
– Значит, – продолжил воодушевленный Людик, надо всего лишь понять, из чего здесь состоит пространство, и воспользоваться этим!
– Что лежит в основе любого пространства, – вы долго будете гадать, – засмеялся Честертон, – лучше поразмыслите, чем это пространство может быть заполнено.
– А я знаю – чем! – гордо сказал кот.
– Фрактус, молчи! – махнул на него рукой алхимик. – Ты-то уж тут себя давно как дома чувствуешь.
– Ты что, был здесь?! – поразилась Янка.
– Конечно, был! – высокомерно заявил кот. – Но раз профессор просит, подсказывать не буду.
– А и не надо, – Рудик стоял, вглядываясь куда-то перед собой. – Я уже вижу вход.
– Что?! – Янка и Людвиг уставились на друга.
– А вы болтайте поменьше, и просто смотрите.
– Куда?
– Да просто смотрите. В никуда.
– Смотрите в пространство перед собой и ни о чем не думайте, – Честертон положил Янке руки на плечи и шепотом подсказал: «Просто расслабься». От ладоней дяди Джона веяло теплом и покоем, и спустя мгновение все мысли куда-то улетучились. На мгновенье стало тихо. Фрактус зажмурил глаза, как если бы собрался вздремнуть полчасика, и вдруг, одним прыжком сорвался с места и оказался под соседней аркой. Та кроме него теперь стояли какие-то люди, которых (и Янка могла в этом поклясться!) – секунду назад не было! Они учтиво коснулись полей высоких старомодных шляп, приветствуя вновь прибывших.
Янка растеряно поздоровалась и оглянулась на своих спутников. Рудик уже был здесь, а его брат, раздвинув края какой-то серой, едва заметной воздушной материи, проявлялся рядом.
То, что представало сейчас перед ними, сложно было даже описать. На самом деле тот Гостиный Двор, который знаком всем жителям и гостям Санкт-Петербурга, был всего лишь подобен вершине айсберга, точнее, перевернутого айсберга. Если у обычной ледяной глыбы, плавающей в океане, над поверхностью воды возвышается только малая ее часть, то с Гостиным Двором все предстает в точности до наоборот. Недаром его проектировал один из величайших мастеров каменно-зодческого дела, в высшей степени признанный авторитет в области соединения двух и более пространств, Жан-Батист-Мишель Вален-Деламот. Нареченный при рождении одновременно и в честь Иоанна Крестителя, и в честь архистратига, главный строитель и прародитель городских красот вместе сотоварищами трудился над созданием облика Северной Столицы. Но то, что создал его гений, до сих пор не только не имеет аналогов, но даже не числится в реестровых и инвентарных книгах городского архива. Потому что, как известно, карты местностей и планы строений невидимого обывателям мира очень редко соответствуют схемам эвакуации, развешиваемым во всех общественных местах.
Было странно и непривычно наблюдать, как сосуществуют, пересекаются, переплетаются, но не сталкиваются два мира, проходя друг сквозь друга. На улице за порогом, казалось, ничего не изменилось. Дождь покапал и прекратился, люди все так же торопились куда-то по своим делам, на ходу складывая зонты. Немногочисленные продавцы открывали в нижней галерее свои магазинчики. Где-то по Невскому проносились автомобили, неторопливо полз общественный транспорт. И только в нескольких метрах от Гостиного двора, по всему его периметру начиналось существование еще одной, уходившей в небо, параллельной реальности, частью которой теперь была она, Янка Ордина.
Впервые попав внутрь этого иного, истинного здания Гостиного Двора, вы были бы поражены и удивлены не меньше, чем с Янка. Над внутренним двориком со складскими помещениями, в нескольких метрах от земли, плотно сомкнувшись с крышей первого, очевидного Гостиного Двора возвышалась величественная пирамида в виде ступенчатых террас, разделенных внутри на неравное количество секторов. На первом уровне (он же был нулевым этажом) располагались торговые ряды и арки-порталы для ввоза товаров. Их несущие стены словно прорастали в опоры видимого строения. Второй уровень (первый этаж) был наполовину жилым – здесь останавливались приезжие, задерживавшиеся в городе ненадолго – туристы, командированные по делам Магистериума и просто те, кому заранее не посчастливилось обзавестись в городе родственниками или друзьями. На этом же этаже смешивались не только волшебники и алхимики, а также пускаемые строго по спецпропускам люди со всего мира, но и запахи всех его – мира –кухонь. Большой зал-ресторан, маленькие уютные кафе, столовая для подсобных рабочих, домовых, подвальных и служащих, – повсюду царил только одна магия – магия аромата. А поскольку люд на втором уровне появлялся разный, сложный, для удобства и спокойствия клиентов, задерживавшихся в Гостином Дворе на более долгий срок, администрация сдавала комнаты на верхнем, охраняемом третьем ярусе, сориентированном по промежуточным сторонам света на четыре сектора. Вот так и получилось, что Максимильяновичи поселились на третьем – жилом уровне – то есть, на втором этаже, во втором, Юго-Восточном секторе, в номере 14. Выше них, на четвертом уровне находилась только Сторожевая Башня, и вход туда был разрешен строго по разрешению, которое в письменном виде мог выдать только метрдотель.
– Все равно я не понимаю, – поднимаясь за всеми на свой этаж по обходной винтовой лестнице, бубнил Людик, – что в этом пространстве отразило нас сюда? Рудик, ты как вообще догадался?
– Не знаю. Просто посмотрел на кота. Кстати, куда он делся?
– Остался с дядей, – сказала Янка.
Они остановились у двери с табличкой «2/2.14» и приложили к замку гостиничную карточку, которую им отдал Честертон. Сам он задержался на стойке регистрации, чтобы уладить все формальности.
– А я и не собираюсь ничего понимать, – сказала Янка, проходя в номер. – Я просто подозреваю, что арки выставлены по всему зданию еще и против случайных проникновений из внешнего мира. Интересно, простые люди на улицах нас видят, когда мы находимся за этой завесой?
– Вряд ли, – философски заметил Людик, – ведь мы тоже поначалу не видели ничего, – он плюхнулся в одно из огромных, старых, изъеденных молью кресел, стоявших в центре комнаты и осмотрелся. – Да… здорово здесь все продумано – в этом здании не меньше сотни арок, и все они образуют такой мощный порог прямо в центре города! Невероятно!
– Угу. А еще арки поддерживают стены, чтобы не рухнули, – ворчливо добавил Рудик. Он наконец-то нашел безопасное место для своей скрипки, и начал распаковывать вещи, доставленные еще до их прихода.
Янка подошла к окну и почти безмысленно смотрела, как сбегали по стеклу водяные нити дождя. «Что-то есть во всем этом…» – этот истинный, настоящий Гостиный Двор ей определенно нравился.
В дверь постучали.
– Наверное, это твой дядя! – предположил Людик. – Откроешь?
Она подошла к двери и, не спрашивая, кто там, дернула за ручку. На пороге стоял человек в синей гостиничной униформе.
– Господин Рудольф Максимильянович здесь остановились?
– Да, – ответила, немного растерявшаяся, Янка. – Рудик, это к тебе!
– Вам письмо, сэр, распишитесь о доставке, – посыльный отдал конверт, откланялся и ушел. 
– Это от родителей.
– Что пишут? – безмятежно поинтересовался Людик.
– Что пишут, что пишут… – Рудольф бегло пробежался по бумаге, украшенной вензельными знаками. – Ничего особенного, так, спрашивают, как добрались, про погоду… – он начал складывать письмо обратно в конверт.
– Ничего особенного? – Людик подошел ближе, – на гербовой бумаге, и про погоду? – внезапным рывком он выхватил из рук брата письмо, буквы на котором еще не успели исчезнуть.
– Дай сюда! – крикнул Рудик.
– Прочитаю и отдам, – с вызовом ответил Людик, уворачиваясь от брата. – А-а-а! Янна, лови!
Совсем не ожидавшая подобной сцены, Янка автоматически поймала письмо, брошенное ей Людиком и, спонтанно прочитав несколько строчек, опустилась на диван. Рудольф оставил брата и подсел рядом.
– На, держи, – Янка отдала ему письмо. – Поздравляют тебя. Что тут страшного-то? Поступил вот в академию.
– Да? – с печальной злостью спросил Рудик. – А меня спросил кто, хочу я туда?!
– А куда ты хочешь? – Людвиг, одергивая одежду, пристально смотрел на брата.
– Никуда я не хочу. Мне и в Форествальде неплохо, знаете ли…
Все помолчали.
– Так, пойду-ка я узнаю насчет завтрака, обеда и, желательно, ужина, – Людвиг развернулся и вышел из номера.
– А почему тебя отправляют именно туда? – спросила Янка, когда тот ушел.
– Потому что я наследник, вот почему. – Рудик достал из кармана кольцо и вложил его в руку Янке. – Вот. Мое мнение никого не интересует.
– Ты не носишь его?
– Не хочу. Понимаешь, ведь на мне будет висеть все содержание и благосостояние семьи, которая достала меня уже своим снобизмом и великосветскостью.
– Но ведь и ты такой же, ты же…
– Я не такой! – огрызнулся Рудик.
– Я не в том смысле… – Янка постаралась как-то смягчить разговор.
Рудик буркнул:
– Да понял я…и что, это изменит что-то?
– Слушай, может, тебе поговорить с кем? – предложила Янка, отдавая кольцо, – с психологом, или как это называется…
– Да не мне надо к врачу, а моему отцу! – Рудик осекся. – Кошмар! Что я такое говорю?! – с ужасом произнес он и закрыл лицо руками.
Янка обняла его за плечи.
– Эй, ты думаешь, ты один такой? Мне ведь тоже хочется в Форествальде со всеми вами быть, а я вот здесь, в этой непонятной стране осталась, где на домах даже нет табличек с названиями улиц! Думаешь, я живу так, как нравится? И вообще, мне показалось, что у тебя это прошло уже давно, ну…помнишь, когда вы с братом поссорились?
– Помню, – тяжело вздохнул Рудик, – только не прошло вот.
– Моя мама говорит, что все, что ни происходит – к лучшему. Может, тебе не стоит так расстраиваться? А то ты с самого утра какой-то смурной ходишь.
– Да уж… – лицо Рудика осветила улыбка, – может, твоя мама и права. Потому что моя говорит то же самое.
Ребята засмеялись.
За окном раздался грохот разорвавшегося грома, и дождь застрекотал по карнизам их третьего, невидимого простым людям, этажа.
– Спасибо, – уже серьезно произнес Рудик.
– Да, все нормально. Пожалуйста, – Янка засмущалась, – пойдем, поищем остальных.
Они закрыли дверь и вышли в коридор.