Поездка на фронт. Глава 32

Глава тридцать вторая
Ломбардная улица

С момента посещения Выгодного банка  Сидонину ждать пришлось не более суток.

Следующий день был заполнен  прогулками. Позавтракав, полковник вышел из отеля «Марк Хопкинс» и побрел почти наугад. Очутившись на улице Ван Несс, он сел на автобус и доехал до Мельничной долины. Там немного прогулялся по лесу, весьма напоминавшему русский – с одной лишь разницей, что рядом прятался беспредельный океан.
Сидонин затем, как в детстве с отцом, отправился к Златовратому мосту, потом катался на фуникулере. Сан-Франциско некоторыми своими уголками поразительно походил на Сочи. Разница состояла в кукольных масштабах черноморского курорта и в том, что там нельзя было встретить на каждом перекрестке китайца, латиноамериканца или негра.
Из разговоров с прохожими и торговцами Валентин Александрович узнал, что японцы куда-то стали исчезать, а раньше их на западном побережье проживало порядочное количество.

Полковник вернулся к вечеру в гостиницу в ожидании звонка, письма, возможно, какого-то другого сигнала от директора-хранителя. Сигнал оказался неожиданным. В прихожей на тумбочке перед зеркалом лежал номер «Сан-Франциско кроникл» от 31 августа 1941 года с отчеркнутой красным карандашом заметкой на третьей странице. Содержание ее изумило полковника: он не мог даже представить себе, что планировавшие операцию изберут такой простой и очевидный путь. Полковник, наконец, понял, почему для миссии выбрали именно его.

«По не подтвержденной пока официально информации, позавчера Франклину Рузвельту положили на стол депешу сенсационного содержания: «Ваше превосходительство, г-н Президент! Выгодный банк со штаб-квартирой в Сан-Франциско представляет многие годы интересы России в Америке, что не является тайной для экспертов. Он имеет поручение от Правительства СССР передать Белому дому 170 тонн золота (свыше 200 миллионов дол- ларов) на срочную закупку необходимых вооружений, материалов, оборудования и заправочного топлива для контрудара под Москвой.
После решения американской стороны о сделке трансфер будет осуществлен немедленно под контролем и при поддержке Банка Моргана и «Гэренти траст компани». Номенклатура товаров и сырья будет предоставлена советской стороной по официальным каналам. Этим вопросом поручено также заниматься г-ну Литвинову, который прибудет в ближайшее время в США в ранге посла и заместителя наркома иностранных дел.
С наивысшим почтением Председатель совета попечителей, директор-хранитель Выгодного банка Бенджамин Н. Сидонин».
По мнению политических обозревателей, такой необычный поворот в отношениях с Советами поможет администрации США выйти из затруднительного положения: Вашингтон балансирует на грани войны с немцами и осознает надвигающуюся японскую угрозу; он не может в ряде проблем проявлять торопливость и прямолинейность.
В данной же истории речь идет не о каком-то политическом предпочтении, а о выгодной коммерческой сделке. Даже малосведущие люди понимают, что подобного рода расчеты золотой наличностью редко встречаются в истории.
Учитывая традиционные антикоммунистические настроения в США, Сталин сделал, как полагают, ловкий ход, который будет оценен американским общественным мнением и который способен изменить негативные взгляды на СССР в сторону определенной симпатии. Пропагандистский эффект и соответствующий резонанс в мире от словосочетания «для контрудара под Москвой» также очевиден. Ни американскому народу, ни властям США разгром нацистов под советской столицей не повредит, а лишь пойдет на пользу.
Самые же циничные американцы смогут рассудить так: Советы не только борются с теми, кто угрожает нашей безопасности, но еще за это расплачиваются звонкой монетой.
То, что письмо, скорее всего, не фальшивка, наблюдатели видят в умелом включении в текст фигуры опального, снятого со всех постов Литвинова. Политологи припоминают, что еще в июле (или ранее того) Рузвельт поднимал вопрос о нем перед Сталиным. Не секрет, что с этим человеком легко вести дела, поскольку он хорошо знаком с западной культурой и повседневностью. Коротко говоря, мы становимся свидетелями впечатляющих, таинственных и внушающих оптимизм событий, если, конечно, они происходят в действительности».

Полковник спустился вниз и попросил у портье свежие номера «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнэл» и «Крисчен сайенс монитор». Вернувшись к себе, он начал с третьей газеты и прочитал:

«Из окружения президента США передают, что, ознакомившись с сенсационным письмом, господин Рузвельт сказал своему доверенному лицу: «Я всегда думал, что это не банк, а какая-то религиозная секта». Ближайший помощник президента не без иронии заметил: русские во всем сектанты.
Проанализировав нестандартный сигнал из Кремля (в чем теперь мало кто сомневается), политические обозреватели приходят к выводу, что в нем преобладает пропагандистская подоплека…»

В «Нью-Йорк таймс» можно было выделить следующий пассаж:

«Нельзя замалчивать очевидного факта, что наше казначейство никогда не получало единовременно столь крупную партию золота. Причем слитки уже находятся на американской территории, их не нужно перевозить со множеством непредвиденных обстоятельств через океан. Это, подчеркивают эксперты, беспрецедентное золотое вливание, поскольку в обычной межгосударственной практике расчеты производятся преимущественно на бумаге. Правда и то, что говорить о сделке как состоявшейся преждевременно».

Газета американских деловых кругов «Уолл-стрит джорнэл» посвятила теме целый разворот:

«Скептики утверждают, что это, безусловно, имиджевый ход с элементами хвастовства, если не болезненной гордости. За этим ничего не стоит, кроме пустых фраз.
Однако, по мнению серьезных и трезвых аналитиков, Сталин не блефует, он показывает, что у русских в Америке много денег. И они готовы выложить сумму, эквивалентную, по некоторым данным, всему нынешнему золотому запасу нацистской  Германии, только на оборону Москвы. На кону очень высокие ставки! Русские дают нам понять, что будут щедры и не намерены создавать нам неудобств.
Из забвения, из тяжелой опалы, из провинциального Куйбышева, согласно подтверждающимся сведениям, в Вашингтон едет очень симпатичный нам человек Максим Литвинов. Он будет работать в ранге посла и в качестве заместителя министра иностранных дел, что еще важнее. С ним легко разговаривать, да и жена у него – стопроцентная англичанка. «Стопроцентная» – слово лишнее. Однако, живя в эпоху агрессивных безумцев, начинаешь невольно подхватывать их терминологию.
Передают, что закрыто дело Петерса (каким образом, не очень ясно; павший жертвой террора Троцкий уверял, что его расстреляли еще в 1938 году). Главное тут заключается в другом: отныне будто бы США и Британию перестанут наводнять в огромном количестве агенты этого незаурядного и вредного для Запада чекиста. Такую характеристику дал ему давний его поклонник господин Локкарт – до сих пор авторитетный деятель разведывательного сообщества.
Невозможно пройти и мимо слухов о том, что золото отобрано у церкви и репрессированных коммунистическим режимом. Доля истины наверняка в них содержится. Но, как нам стало известно, Выгодный банк и создавался на церковные деньги, которые щедро посылало еще царское правительство своей американской православной миссии. Не исключено, что таким образом царская семья готовила себе запасной аэродром на случай мятежа, который неумолимо назревал. Более того, в Совет директоров упомянутого банка и доныне входит один советский архиепископ, а директором- хранителем является некий протоиерей московской юрисдикции и одновременно гражданин США.
Анонимные источники из СССР сами пытаются ответить на наши сомнения. Просочилась информация об Алмазном фонде Политбюро, который должен был послужить мировой революции. На самом деле в 1919 или 1920 году его перевезли в Англию, затем в США, где распродали по частям на аукционах, а вырученные деньги, обменяв на золото, перевели все в тот же Выгодный банк.
Те же источники приводят в качестве примера одного из расстрелянных руководителей Советского государства – Григория Зиновьева. Оказывается, будучи во власти, он переправил в Банк Моргана несколько миллионов рублей золотой наличностью. Откуда у этого многоженца и сына владельца молочной фермы, отмечают источники, такие немыслимые деньги? Слава Богу, перед неизбежностью наказания он написал доверенность на имя Литвинова. Максим Максимович, как порядочный человек, часть средств намерен передать семье репрессированного, остальное пойдет трансфером все в тот же Выгодный банк.
Таким образом, заявил один ответственный собеседник в Кремле, пожелавший остаться неназванным, праведно и неправедно нажитые богатства, объединившись, пойдут на святое дело – разгром нацистов у ворот Москвы. Мир вступил в смертельную схватку с врагом, который вообще не руководствуется никакими правилами. Поэтому сентиментальность следует отложить в сторону до лучших времен».

В гостиной, где в кресле расположился полковник, зазвонил телефон.
– Привет.
– Здравствуйте.
– Не узнал дядю Вениамина?– сказал Сидонин-старший так, будто они виделись вчера, а не 30 лет назад.
– Узнал, как не узнать.
– Читаешь?
– Только этим и занимаюсь.
– Вникаешь?
– Понемногу,– ответил полковник.
– Вот и хорошо… Меня тут стал беспокоить один тип, я, конечно, и сам справлюсь… Но ответь мне, пожалуйста: у Красной Армии бывают сотрудники?
– Сомневаюсь.
– Валя, откуда этот Лука разведал о Верочке?
– О какой Верочке?
– О  моей дочери и твоей двоюродной сестре. Вообще-то здесь все ее зовут Фэйт. Ей 20 лет, и я ее собираюсь выдать за Стива, с которым ты разговаривал. Очень способный малый. Хочу на него постепенно переложить часть ответственности. Кто такой Лука?
– Не беспокойтесь, дядя. Он ломится в открытую дверь. Я все это дело быстро улажу.
– Я так и подумал... Я решил объясниться с тобой по нашим семейным делам. Юлечка с дочуркой сейчас в Чикаго, два моих сына уже давно живут отдельно, и я один на хозяйстве – лучшего времени и не выберешь. Второго числа жду тебя в четыре к обеду. Я, как и прежде, на Ломбардной улице, только особнячок подправил. Помнишь? Или за тобой прислать?
– Нет, сам…
   
Лука квартировал у Рыбного рынка – чудесное, но временами пахучее место. Он быстро сообразил, о чем речь. И сказал, что все равно будет присматривать за Стивом, чтобы тот не переметнулся в решающий момент. Правда, пообещал, что в контакт вступать с нервным молодым человеком отныне не станет. Полковник довольствовался и такой уступкой от  пожилого диверсанта. Лука добавил, что мадам Клэр, отправившись в командировку в Индию, велела приглядывать и за полковником до новых распоряжений. Сидонину оставалось лишь смириться с двумя беспокойными эксцентриками.

Утром 2 сентября, просматривая прессу, Валентин Александрович наткнулся на материал в «Геральд трибюн»:

«В интервью популярному западноевропейскому писателю-коммунисту, пожелавшему остаться неизвестным, Сталин сказал, что впервые слышит о Выгодном банке и, соответственно, никаких поручений и распоряжений давать не мог. У Красной Армии есть все необходимое, подчеркнул он. Вместе с тем советский лидер признал, что в последнее время в отношениях с Соединенными Штатами, наряду с идеологическими разногласиями, наметилось стремление к деловому сотрудничеству на основах равноправия и взаимовыгодности, передает ТАСС.
Сталин подтвердил, что Литвинова направляют в США в ранге посла и заместителя наркома иностранных дел. Коммунисты отвергают буржуазный термин «опала», для них существует только задание партии. Сегодня задание ВКП(б) для Литвинова таково. Что касается вопроса о Петерсе – самом знаменитом чекисте, то, по мнению Сталина, данный вопрос является государственной тайной и публичному обсуждению не подлежит. Однако Секретарь ЦК с загадочным видом добавил, что эта проблема решена в благоприятном направлении. Специалисты отмечают, что основные сентенции заявления адресованы партийной элите, госчиновникам СССР и так называемому международному коммунистическому движению. Секретарь ЦК и Председатель ГКО не может даже быть заподозрен в каких-либо связях с капиталистами, а тем более в сговоре с «империалистами, окопавшимися в США».
Какой же посыл был сделан Вашингтону и в целом Западу? Большинство политологов не сомневаются, что на самом деле Сталин ничего не опроверг и не настаивал на том (как он отлично умеет), что ранее просочившаяся информация не соответствует действительности. Сталин дает понять своему окружению, полагают политические обозреватели, что лично обеспечивает оборону страны, но ведь он не уточняет, какими методами этого добивается. Аналитики убеждены, что проведена закулисная тонкая операция, и стороны договорились или близки к этому. Если бы дело обстояло иначе, то никакой реакции со стороны Сталина не последовало бы вообще.
Исходя из своеобразия кремлевской политики, можно безошибочно предположить, что имевшие место контакты еще долгое время в СССР будут пылиться в папке под грифом «совершенно секретно». Непосредственные следы проведенных мероприятий вряд ли удастся кому-либо обнаружить из посторонних. Сталин, по всей вероятности, действовал, как всегда, с величайшей осторожностью через весьма замаскированных посредников, через подставных лиц, которые могли и не подозревать, что выполняют его указания. Когда речь заходит о коммунистической России, мы зачастую попадаем на зыбкую почву догадок и домыслов, но постепенно учимся понимать и даже говорить на этом эзоповом языке, пусть пока и с некоторым акцентом»…

Дядя после прибытия в Америку в 1908 или 1909 году вместе с юной женой Юлией снимал на Ломбарт-стрит три комнаты. Денег ему с собой дали много. Да и братья, еще находившиеся в США, всегда готовы были помочь. Ломбардная относилась к числу не совсем обычных улиц. Когда-то на ее месте пролегала извилистая горная дорога. Рельеф сохранился, но почти утонул в декорациях богатого городского обустройства. Своеобразной змеей Ломбарт-стрит резко взбиралась наверх. В центре проезжую часть рассекал такой же извилистый миниатюрный скверик, украшенный клумбами цветов и экзотическим кустарником. Создавался неповторимый мир некоего курортного заповедника внутри огромного города.
Первый же прохожий указал полковнику на нечто, напоминающее дворец, за высокой оградой. Валентин Александрович хорошо представлял себе, что до Александра Николаевича и его братьев, Сидонины минимум в трех поколениях служили православными миссионерами в Северной Америке. Заграничная жизнь всегда приносила российским подданным значительные барыши. Однако увиденное превзошло ожидания. Правда, было понятно, что дядюшка Вениамин давно натурализовался и стал крупным воротилой, умело
пустив в оборот немалые средства семейства и играя дополнительно в теперь уже понятные политические игры.
На поверхностный взгляд, судьба Вениамина (ныне Бенджамина) складывалась не так гладко, как у трех старших братьев, – Рафаила, Александра и Аполлинария. Если они попали в американскую епархию (миссию) Русской Православной Церкви вполне официально и легально, то Вениамин Николаевич, закончив подобно им Вологодскую духовную семинарию, в США бежал от воинской повинности. После позора Русско-японской войны и в предвкушении неизбежной мировой бойни отсрочек от службы в армии почти не давали. Нужны были очень веские основания, которых просто не существовало. Уличенные в получении взяток вербовщики – члены мобилизационных комиссий – строго наказывались. Пришлось прибегнуть к крайнему и опасному средству.  Но у Вениамина была легкая рука, веселый нрав, и ему в жизни все удавалось. Совершив удачный побег с юной женушкой, он на семейные деньги купил обширный участок земли в пригороде Чикаго, построил просторный дом и храм, стал служить в самочинном приходе, который со временем ввиду общей пользы признало церковное начальство.
Вениамин Сидонин получил официальное свидетельство Синода, что является священником Северо-Американской и Аляскинской епархии РПЦ и служит в ее чикагском округе. Впоследствии он стал благочинным этого округа, то есть главной надзирающей инстанцией. После Октябрьской революции большинство русских священников, оказавшихся вне пределов России, перешло в Зарубежную церковь, которая создавалась усилиями митрополита Антония Храповицкого. Вениамин же с коммунистической родиной, со святейшим патриархом Тихоном не порывал, и это в Москве ценили. Он, однако, не поддерживал никаких связей и с обновленцами, что оказалось дальновидным и правильным решением.
В итоге Вениамин Сидонин из четырех братьев был самым удачливым и по-житейски успешным. Он дослужился до митрофорного протоиерея – самого высокого в Православии духовного звания для семейного человека. До каких высот он дошел в секретной иерархии, пряталось за семью замками, оставалось сокрытым для посторонних и, возможно, даже для близких. Аполлинарий Николаевич рано скончался в монастыре. Рафаил Николаевич опрометчиво обратился с просьбой к Синоду возвратить его в отечество накануне революции, затем, потеряв имущество, скитался по ссылкам, и сейчас было не ясно, жив ли он вообще, ибо ему перевалило за семьдесят. Александр Николаевич, который не думал возвращаться, впал в тягчайший для священников грех: оставил семью, завел новую. В 50 лет он то ли выбросился, то ли был выброшен из окна эмигрантского дома на Четырнадцатой улице Нью-Йорка, располагавшейся неподалеку от Бродвея. Зачем он держал здесь квартиру? Зачем арендовал квартиру в Лондоне? Ведь постоянно он проживал в последние годы в Варшаве…

Постаревший, грузный, но мощный, высокий и энергичный – дядя, приветливо улыбаясь, встретил племянника в прихожей. Вернее, это был вестибюль, который подошел бы больше учреждению, нежели частному дому. Густые темные волосы с проседью, такая же борода (коротко подстриженная), здоровый цвет лица и неунывающая натура отличали его от многих Сидониных, страдавших в большинстве своем на шестом десятке значительной плешивостью, многочисленными заболеваниями и довольно-таки заметным унынием.
Перед ними раскинулась широкая лестница с мраморными ступенями и дубовыми перилами. Она вела в залу на второй этаж, с античными колоннами по прямоугольному периметру и фонтаном посреди, с необыкновенной белизны круглым бортиком и синим дном чаши. По дну ползали черные черепашки. Потолок был украшен позолоченной лепниной, пол представлял собой отполированный паркет. Прислуга вносила обеденный стол под хрустальную люстру, свисавшую искрящимся застывшим дождем.
Осматривали достопримечательности дома-дворца с семью спальнями, двумя кабинетами, гостиной, библиотекой, бильярдной, тремя ванными комнатами (одна с небольшим бассейном), с необъятной кухней, помещениями для прислуги, туалетами, подземными хранилищами и тому подобным. (Дядя болтал только о пустяках).
Мыли руки, переодевались к обеду в свободные бархатные блузы, которые носят старомодные художники.
Уже за столом Валентин Александрович процитировал «Геральд трибюн». То место, где Сталин сказал, что впервые слышит о Выгодном банке и, следовательно, никаких поручений давать не мог.
– Неужели он способен на весь мир лгать столь открыто?– поинтересовался полковник.
– Я полагал, что мой племянник – верный ленинец,– рассмеялся дядюшка.– А верные ленинцы не испытывают сомнений. Удивлю тебя. Я уверен, что он сказал правду. Он подбирает такие формулировки, которые до определенной степени неуязвимы. Давай разберемся. Зачем ему забивать себе голову каким-то Выгодным банком? Зачем ему вообще знать, что за ярлык висит над парадным подъездом той затеи, которой уже не один десяток лет? Когда-то это чаще именовалось Форс-мажорным резервом. Потрясенные судьбой родины люди (от монархистов и до коммунистов) создали в разгар политического ненастья Общество противников развала России (ОПРР) и называли себя «опээрровцами». Они нашли первые деньги на случай форс-мажора, а он наступил только сейчас. Тому есть твердое доказательство: все четыре золотых портсигара теперь находятся у меня. Сталин не обязан помнить о вывесках и ему незачем тут лукавить. Имя банку дал лично я очень-очень давно, в ЦК об этом не докладывал, он наверняка был не в курсе. Пойдем далее. Я никаких распоряжений от него не получал. Сталин попросил у архиепископа написать записку о давнем нашем с владыкой уговоре, именно попросил, поскольку на поле ОПРР они равные величины. Я составил на свой страх и риск письмо Рузвельту, хотя мало разбираюсь в военном инвентаре. Янсен сообщил мне о Литвинове и Петерсе. Янсен, возможно, получил приказ разобраться с Каблучковым, который давно ходит под большим подозрением. И Петерс и Каблучков очень быстро и мощно пополнили кассу. О механизмах опять же можно лишь догадываться. Но все это за пределами текста интервью. Возможно, только у Максима Литвинова есть точные указания. Повторяю, в процитированном тобой высказывании, скорее всего, нет откровенной лжи. Я вообще думаю иногда, что нынешняя советская система построена на намеках. Ведь и тебе никто не приказывал: отыщи дядю и договорись с ним.
– Даже намека не было. И о чем с вами договариваться, я понятия не имею,– признался полковник.
– Видишь, как у нас там все устроено,– вздохнул митрофорный протоиерей, с удовольствием оглядывая накрытый стол. Они сидели друг напротив друга.– Я просто, дружочек, догадался, как лучше сделать в наступившем форс-мажоре. И не скрою: мои действия получили одобрение, как вы любите говорить, коллектива товарищей. За это, по-моему, стоит выпить,– широко улыбнулся он.
Большой овальный стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, был уставлен серебряными и фарфоровыми приборами. По русскому барскому обычаю каждый расстелил одну салфетку на коленях, а другую повязал на шею, прикрыв грудь. Кушать собирались серьезно и основательно. Два официанта, не говорившие по-русски, подавали закуски и наливали в янтарные рюмки водку. Выпили первый раз под черную икру на дольках огурца.
– Как поживают Вера и Лека?
– А вы знаете об их существовании?
– Мне  все о тебе известно. Я задал риторический вопрос. Они сейчас у Аглаи в Ташкенте. Не уверен, что правильное решение. У меня даже есть твое фото с Алешей (мне так привычнее произносить) на демонстрации 1 мая сего года.
– На Красной площади?
– Естественно. Я постоянно был в курсе твоего путешествия. Когда ты очутился в Варшаве, я уже понимал, что встреча с несчастной Платошей неизбежна. Я написал Александру в Лондон, что ты не можешь быть в чем-либо виноват, поскольку тебя держали в полном неведении. Царство баронессе Небесное! – он с чувством перекрестился.– Я ей очень признателен за портрет: святейший в нашей истории отнюдь не последний человек. Вечная ему благодать! – он снова осенил себя крестным знамением.– Тихон был истинно верующим патриархом, а это уже немало...
Протоиерей глубокомысленно помолчал.
– А  найденная нами монета?– спросил полковник; тема его интересовала.
Вениамин Николаевич помрачнел, но ненадолго:
– Монета,  Валя, – блеф.  Едва ли там есть 50 процентов золота. Знаешь присказку: а ларчик просто открывался, ибо был не заперт. Коллекция нынешняя – искусная подделка. Перед Первой войной Александр Николаевич и Тихон встречались под Ярославлем и договорились, что надо поступить именно таким образом. Коллекция Витте, собранная с трудом и имевшая огромную ценность, стала предметом раздоров, недобрых замыслов, открытых угроз. Будущий патриарх и мой старший брат пришли к выводу, что время подлинных ценностей не наступило. Саша примерно так впоследствии передал мне суть их разговора. Настоящую коллекцию они припрятали до лучших времен. Про бутафорию Сталину известно, но ему нравится играть в эту игру. Она во славу сработала. И столько дураков вывела на свет Божий! А свои 20 тысяч ты непременно получишь...
Протоиерей с ироничным отчаянием махнул рукой и позволил себе еще рюмочку под севрюжку с хреном.
– Что будет с портсигарами?– задал вопрос полковник.
– И нечего гадать –  на переплавку.  Так хотелось заполучить их в собственный музей. Я хлопотал. Все без толку,– дядя взаправду загрустил, потом усмехнулся и опять махнул рукой.– Мне особенно нравится мой, личный, и история, связанная с ним. В середине тридцатых знаменитый Корин приезжал и набрасывал мой портрет. А потом, через три-четыре  года, митрополит Вениамин Федченков, которого вскоре поставили на американскую кафедру от Московского Патриархата, прибывает в мой приход в Чикаго и вручает золотой портсигар. Удивительно! Никогда не курил. Открываю, а внутри выгравирована моя физиономия, да к тому же еще улыбающаяся, внизу подпись – «Казначей» с большой буквы.

Дядюшка встал, отправился в свой кабинет и вернулся с портсигаром. Полковник из вежливости внимательно оглядел дорогостоящую вещицу, которая теперь утеряла свой прежний смысл. Однако полагающуюся церемонию провели, и Сидонин-старший, успокоившись, засунул тайный знак небрежно в просторный карман блузы.

– Пропади все пропадом...– посетовал он за очередной рюмкой и продолжал:– Много накопилось всякого. Не разумею даже, с чего начать. Впрочем, сколько посидишь за столом, столько побудешь и в райских садах.
– И это заявляет священник?– пошутил полковник.
– Священник, племянник мой, пошел теперь не тот: пьет водку, а не компот.
Принесли борщ в солидной супнице и блюдо с пампушками.
– С каким же интеллектуальным багажом ты отправился в далекое путешествие?– расспрашивал дядя, не забывая вкушать дары земные.
– Я  был  уверен,  что  оно будет недолгим, что от меня просто хотят избавиться. Потом понял, что это слишком сложный ход для такой соринки, как я.
– Христианская  мысль,–  поддержал  митрофорный  протоиерей с добродушной улыбкой.
– Когда вечером 20 июня  я садился в поезд на Белорусском вокзале,– продолжал полковник,– у меня в наличии была только записка с невразумительным текстом «Послушание владыке».
– О,  это  целая  веха  в  моей  скромной  жизни, –  перебил  дядя и  тут же умолк, слушая собеседника.
– Я даже не мог представить себе, на что она сгодится. Когда в Бресте я получил приказ отправиться в Варшаву и необычный портсигар в придачу, я предположил, что  Сталин собирается быть в польской столице к концу июня, и надо будет встречать высокого гостя. Записка тогда приобрела некий туманный смысл, что помочь мне могут связи моего отца в церковных и иных кругах. Но, когда Красная Армия обратилась в бегство, я перестал гадать и совсем запутался. Платоша навела меня на некоторые мысли.
– Весьма похвально с ее стороны,– прокомментировал директор-хранитель.
– Я сказал себе: основное твое занятие бухгалтерия, а не подвиги во имя спасения человечества. Ты военный бухгалтер, говорил я себе, пусть и не самый обычный, поскольку, помимо прочего, составлял документы на переводы денег в США от частных лиц. Тут разгадка, осенило меня.
– Не устаю изумляться, как же это все мог просчитать Усатый или его счетоводы?
– Ума не приложу,– признался полковник.– Ведь  это  было  только  направление поиска. Не больше.
– Не больше,–  согласился дядя.– Тут, видимо, не обошлось без прозорливости владыки Аверкия.
– Вы полагаете, что Сталин – верующий?
– Кто теперь верующий?– изумился дядя Бенджамин.– Я даже в себе не уверен,– ухмыльнулся он лукаво.– Достаточно быть суеверным. Кроме того, без команды архиепископа все равно ничего бы не состоялось.
– Как архиепископ попал в нашу историю?– спросил полковник.
– Скорее всего, мы попали в его историю,– уточнил протоиерей и расположился поудобнее в кресле.– Я уже был готов к побегу в Америку, и вдруг матушка моя Вера Афанасьевна (твоя бабка) стала настаивать на церковном благословении. С ума сойти! Благословение на бегство! Понимаешь, что значило пойти к местному иерею, исповедаться и сообщить о своем намерении? А то, что он, прости, Господи,– дядя широко перекрестился,– тут же побежит к городовому, а паче к исправнику, и тебя – в кандалы! Но присовокупи сыновнюю покорность и сыновнюю любовь. Матушка моя была очень набожна, однако же весьма почитала старцев, на которых вышла тогда особая мода. Среди них весьма популярен был владыка Аверкий, проживавший в то время в  Крыму. Очень для меня удобное место. Чего он ни скажет, вещички собраны, Юленька при мне, сядем на пароход – и во Францию, а там через Атлантику – с попутным ветром. Конечно, боялся человека святой жизни, ну, что делать. К нему раньше ездили и в Киево-Печерскую лавру, и в Тифлис. В миру он был князем Аврелием Давидовичем Кипиани и пересекался с Сосо. И тут, скажу я тебе, ибо имею достоверные источники: Сталин с детства благоговел перед всякими титулами. Уверяют, что титулованные особы, оставшиеся в СССР, очень мало пострадали. В общем, его светлость Аврелия Кипиани он очень уважал. А может, объяснение гораздо проще: князья в большинстве имеют честь, совесть и не воруют. Матушка Вера Афанасьевна отписала епископу (в сан архиепископа его возвели лет через семь) в Севастополь. Владыка Аверкий согласился дать мне аудиенцию в архиерейском доме. Ужас охватил меня, дезертира, при мысли предстать перед грозными очами того, кто был духовником на первой секретной русской подлодке. Но встретил меня небольшого роста смиренный и скромный человек, который, узнав о сути просьбы, без лишних слов взял меня и благословил. За послушание. Какое? Потом узнаешь… Года за два до большой революции (а я прибыл в США в 1909 году) получаю письмо с напоминанием. Велит мне (ты только подумай!) создать свой банк, заняться газетным бизнесом, а в будущем (клянусь тебе!) стать президентом Свято-Тихоновского православного общества Америки (и я им являюсь до сих пор). Указывает и на источник необходимых средств, который связан с финансовой деятельностью твоего отца в Америке.
– Как так?
– Саша входил при владыке Тихоне в Духовный совет Американской православной миссии и отвечал там за коррупцию. Будущего патриарха лихоимство и хищения среди священнослужителей очень волновали. А источник обогащения был огромен. Бумаг не видел, но уверяют, что император Николай II с конца девяностых годов прошлого века стал посылать миссии около миллиона долларов золотом ежегодно! – дядя надул щеки и с шумом выдохнул.– Сумма немыслимая, превышающая бюджеты многих государств! Я участвовал в покупке земли в  Пенсильвании под большой монастырь, заплатили две с половиной тысячи долларов. Этот дом,– он обвел руками,– тогда бы потянул от силы на десять тысяч. Вдумайся, 30 долларов в неделю – здесь тогда была нормальная зарплата. А нас священников на всю епархию было человек 30-50, да и то не всякий участвовал в дележе гигантского пирога. Саша разыскал счета в местных банках и на сто, и на пятьдесят тысяч долларов, обнаружилась скупка недвижимости, какие-то сомнительные предприятия, подпольные тотализаторы и даже один публичный дом. Правильно сказал Господь наш Иисус Христос: истинная Церковь всегда будет гонима, а не истинная, добавлю от себя, мздоимцами любима. В общем, многое при участии Александра Николаевича удалось отсудить и вернуть. Это и стало первоначальным капиталом нашего Выгодного банка.
…После революции,– продолжал свой рассказ дядя Вениамин,– от владыки Аверкия приезжал сюда его келейник иеромонах отец Димитрий, приезжали Каблучков и Петерс. С разными планами, привозили кое-что на распродажу и укрупнение активов и, конечно, золото, отнятое у своих. Уже появилась ипостась в виде Николая Васильевича, появились Князь, Контролер, Казначей и Фонд спасения, который традиционно пополнялся за счет изъятия неправедных доходов в среде советского чиновничества. В общем, что знаешь сам, то знаешь. И молчи! Лишним не интересуйся. Веди себя тихо. О том, что тебя не касается, не спрашивай. И проживешь на славу.
– Как повлияла вторая женитьба на судьбу моего отца?– не удержался от вопроса полковник.
– Миссионерское  управление  при  Священном  Синоде,– пояснил митрофорный протоиерей,– находилось в двусмысленном положении. С одной стороны, величайший грех бросать священнику семью. С другой – баронесса (немка!) переходит в Православие. Это ведь победа с далеко идущими последствиями. Знакомства с влиятельными людьми. Связи не только с Варшавой, Веной, Берлином, но и с Лондоном, Нью-Йорком. Мечтания о новой агентурной сети. Заманчивость мирская пересилила мысли о горнем. Александр Николаевич был лишен сана, но ему разрешили развод и новый брак. Более того, он имел право занимать должность старосты в  приходах. Ему не запрещалась околоцерковная, в том числе предпринимательская деятельность. Как повлияла? Я же не могу, Валя, проникнуть в его душу.
Подали поросенка с гречневой кашей. Полковник по непривычке своей к обильному питанию уже не мог смотреть на съестное, а дядя оглядывал блюдо со спокойным вожделением.
– У  нас  здесь  все  по-домашнему, без церемоний,– приговаривал он, не забывая пропустить очередную рюмочку и не пьянея.
– А откуда взялось прозвище Николай Васильевич?
– Это не прозвище, а пророчество, друг мой ситный и племянник возлюбленный. Еще в Тифлисской семинарии произошел спор между будущим вождем и будущим старцем по поводу знаменитого письма Белинского Гоголю. Полагают, что с этого послания началась в России нигилистическая неврастения. Целая плеяда выросла ниспровергателей и отрицателей – новых язычников и безбожников. Семинарист защищал критика-картежника, а преподаватель Закона Божия – великого писателя. Когда исчерпали аргументы, князь сказал: Николай Васильевич повелевал мертвыми душами в своих произведениях, а тебе, Сосо, предстоит это делать в жизни. Тогда и попомнишь мои слова. Так или не так, но впоследствии один из самых малоизвестных псевдонимов Сталина «Николай Васильевич» стал использоваться только для важнейших секретных предприятий и целей. Но о том – молчок,– митрофорный протоиерей приложил палец к губам, а потом взял и облизал его.
– А  кто такие мертвые души, дядюшка?– поинтересовался полковник, пытаясь понять, что за человек сидит перед ним.
– Души язычников,– не задумываясь, ответил Вениамин Николаевич Сидонин.– Припоминаю, у евангелиста Луки сказано, что именно незадолго до Страшного суда окончатся времена язычников. Признаков окончания тех времен пока не видать. Все мы (за исключением святых и блаженных) язычники, ибо любим деньги и уютную сладкую жизнь…

Полковник слушал, и ему временами казалось, что он очутился в каком-то нескончаемом сне…

Примерно через месяц он прочитал в какой-то газете (много было публикаций на сей счет) письмо Сталина Рузвельту. Вот короткая цитата:

«Ваше решение предоставить беспроцентный кредит в размере одного миллиарда долларов для обеспечения поставок военного снаряжения и сырья Советскому Союзу было принято Советским правительством с сердечной признательностью».