Город, в котором...

Это город, в котором не бывает чудес. Я сижу в Жан-Жаке на Цветном. Играет потрясающая живая музыка. Пианино. Самые проникновенные мелодии всех лет. Грустные. Я сижу пьяный. И жду чудес. Жду, когда зайдет Моне в обнимку с Ремарком, размахивающим бутылкой кальвадоса, или хотя бы просто девушка с одухотворенными лицом. Мне так не хватает Человека рядом...

Рядом за столиком сидит троица. Парень с макбуком и рыжей козьей бородкой ведет самопрезентацию для двух девиц. Его тембр скачет между деловым и развязным. А глазки – между монитором и глубоким декольте одной из собеседниц. За минуту я узнаю, что он один из лучших web-дизайнеров Москвы, усваиваю список мировых брендов, для которых он работал, и слышу заверения, что... сайт-визитку для их стартапа он - вместе с командой программистов - сделает за месяц. Девушки переглядываются и деловито-одобрительно кивают, остановив взгляды на Макбуке: человек с макбуком не может быть плохим дизайнером. Парень воодушевляется: достает из кармана и кладет на стол новый айфон...

Напротив сидит дама лет сорока с усталыми чертами лица. Украдкой поглядывает на меня с интересом и, видимо, уловив мое настроение, старается сделать задумчиво-проникновенный вид. Нижняя губа ее, вся в канавках, милым вареничком свисает вниз. Бархатистые глаза смотрят в никуда. Она на удивление схожа внешне с одной девушкой, в которую я был влюблен. Пианист играет романтическую мелодию из Шербурских Зонтиков. И если бы не возраст дамы, я бы уже начал выпадать из реальности. У нее звонит мобильный, она меняется в лице:
- Привет, дорогая, да, набирала тебе, давай через полчасика пересечемся. Океюшки, дорогая, - бодро тараторит она. - Да, я с ней переговорила по поводу дня рождения. Ну, надо всем вместе встретиться и еще раз все обсудить. Вопрос важный. - она умолкает и сосредоточенно слушает, сдвинув брови до вертикальной морщины и поджав губы. Впечатление такое, что речь идет о разрешении карибского кризиса. - Да, на уикенде поедем шопиться, не забудь, оставь себе окошко в расписании. Ну все, бай-бай, до встречи, целую.
Она искренне (а может, и не искренне) упивается своей рутиной. Так и не наведенные чары окончательно спадают. Теперь ясно, отчего устала ее мимика. Столько лет это терпеть, я вон за одну минуту устал.

Сзади меня сдвинуто аж пять столов. Там празднует что-то компания клерков, а может, творческих работников - разницы уже никакой. Они нарочито громко общаются, чтобы поддерживать "градус веселья", то и дело поздравляют друг друга, говорят тосты и пытаются делать мультидружелюбные лица, обращенные одновременно ко всем. Проклятый пианист со своей музыкой явно мешает ребятам наслаждаться собственной игрой.

- Мы хотим, чтобы человек, увидев это, сказал: хули, я хочу это. Мы делаем фон, серый такой, стильный... - вещает парень сбоку. Я мельком кидаю взгляд на девочек: они проглотили мат беспрекословно. Хули, если человек с айфоном матерится, значит так надо (У меня есть айпэд, поэтому мне тоже можно).

- Вам повторить глинтвейн? - спрашивает у меня официантка и смотрит нескрываемо жадно. Я вижу: девочке сегодня очень нужно подзаработать, как впрочем, наверно, и всегда. Я слегка киваю, даже не удостаивая ее ответом. Эта ситуация повторяется уже в третий раз, и она не может понять: ей сегодня везет, попался легкий клиент или я просто ничего не соображаю, а, когда надо будет платить, устрою какой-нибудь цирк. Она, неуверенно поглядывая на меня, приносит уже четвертый глинтвейн.

За барной стойкой сидит еще одна бальзаковская дама. Перед ней стоят два бокала: с красным вином и - поменьше, с прозрачной жидкостью. Так как она прямо передо мной, я беру карандаш и начинаю ее рисовать, вместе с антуражем. У нее черные бесформенные брюки, полосатая водолазка, обтягивающая несвежее тело. Она повернута к бару. Ее лица я не вижу, а вижу помпон из волос.

К клеркам подтягиваются все новые члены, и каждый объявляет о своем приходе расставлением в стороны рук и приветственным криком: либо "хэхээй!", либо "поздравляю, дорогая". Так приходит человек пять независимо друг от друга и четко выдают один из этих шаблонов.

Единственный человек здесь, который вызывает у меня участие - это пианист. Он играет самозабвенно. Собственно, я и сижу здесь только ради его игры. Под нее мне и пишется, и рисуется. Это лысеющий мужчина лет сорока, судя по его сгорбленному отчужденному виду привыкший к тому, что его никто не слушает. Наверно, он играет здесь от безысходности, просто ради денег. Но он не может играть плохо. Он старой школы. Он, похоже, талантлив. Я слушаю эту потрясающую смесь Girl, Крестного Отца, Профессионала, Лунной Сонаты, Michelle ma Belle, Et si tu n’existais pas. Мелодии незаметно перетекают одна в другую под его быстрыми чуть узловатыми пальцами. В душе переливаются и журчат то теплое томление, то пронзительная грусть, то тихие слезы, то кристальные раскаты горного смеха, то умиротворение. Сейчас звучит мелодия из "Профессионала". Она летит вверх, вниз, как по небесным ступенькам, то через одну, то через три, легко, едва касаясь, идеально точно. Она не сплетается в замысловатые узоры. Нет, она просто тонкой ниточкой соединяет и подсвечивает истину, которая была всегда. Звучит "Лунная соната". И –  то же: когда звук уже рожден, ты чувствуешь: только он сейчас и мог быть - никакой другой. Просто надо было отбросить все лишние звуки - шум - чтобы услышать. Ее никто не придумал: она и раньше висела на этих небесных ступенях, просто незамеченной. И вот я слышу уже не мелодию, не интонации звуков, а смыслы, которые в них могут жить. При каждом прикосновении их появляется сразу несколько. И как-то иррационально я понимаю их все сразу, и они вместе сплетаются в тысячи историй, трагичных и смешных, страшных и счастливых, невероятных и простых, и я все их слышу. И все вместе они говорят: все есть так, как есть, прими это, бери это. И я понимаю, кто со мной говорит. И у меня сводит в горле, безвольно кривится рот. Господи, вот я весь перед тобой. Я чувствую тебя, господи. И я хочу, чтобы ты был. Тогда и я смогу быть, быть по-настоящему. Что делать мне, скажи... Скажи... Его голос продолжает звучать спокойно, тише. Смыслы ускользают от меня… И я замечаю узловатые пальцы, которые ловко танцуют на клавишах, как упитанные деревенские бабоньки. Я снова начинаю слышать музыку. Просто музыку. Просто прекрасную музыку, которая рождается каждый миг и уходит шлейфом памяти в предыдущую секунду и растворяется в тумане прошедших минут. Она течет тонким ручейком, связывающим настоящее и прошлое - существующее и исчезнувшее. Лунная соната плавно трансормируется. Из нее вытекает грусть, и откуда-то сверху аккуратно садится улыбчивый ритм. И вот я слышу уже что-то другое. Пока не узнаю. Что-то солнечное, игривое и неразрешимое. Хотя нет, не другое. Все то же.

В этот момент я четко осознаю, что это все одна мелодия. И люди, писавшие ее, разделенные временем, странами, жанрами, на самом деле - абсолютно одинаковы. Так же одинаковы, как жемчужины, разбросанные редкими перламутровыми горошинами по бескрайнему серому илу. И пишут они одну и ту же музыку. Вернее, просто – пишут музыку. А все остальные - немузыку. Вот и все. Вот и все разнообразие жанров. Нет никакого разноообразия. Нет хип-хопа, хауса, рокнролла. Нет "треков", нет "миксов", нет "качественных продуктов". Нет модных хипстерских Tesla Boy, нет Боно в вечно темных очках с какафоническим бренчанием на электрогитаре (уже вижу , как 19-летняя отличница, сохнущая по U2 и поэтому встречающаяся со зловонным алкоголиком, пиком карьеры которого было выступление в Кризисе Жанра, сейчас с отвращением отбросит мою книжку). И, конечно же, не существует в природе диджеев. Ну это уже и без меня все знают. На трюк с вертушками до сих пор покупаются только владельцы клубов, готовые платить суммы, отличные от нуля, за переключение треков в медиа-плеере.
Так вот, этого всего нет, оно умирает, едва родившись.
А что же остается? Музыка, которая отрывает тебя от земли, подхватывает и уносит в безбрежные просторы бесконечности. Музыка, которая будит твою спящую душу, заставляет плакать и парить, сидя в прокуренном подвале в окружении iЖивотных.
Все остальное - рябь на воде. Есть только одна грань - талант. Есть те, кто по одну строну и те, кто... И все остальные: с макбуками, креативные, корчащие из себя кого-то - носящие маски, пока их настоящие лица покрываются прыщами. Хотя нет. Тех, кто по другую, их нет.... Их просто нет. Я, похоже, напился..

Вот пианист встает, отирает раскрасневшееся лицо носовым платком и подсаживается к той самой оплывшей женщине с помпоном за барной стойкой. Он вкрадчиво смотрит на бармена, как пес, просящий у хозяина еды. Парень с модной стрижкой, мускулистыми руками и цветной татуировкой на плече наливает ему чашку кофе и кладет на барную стойку бутерброд с колбасой, даже без салфетки. Его пластмассовое лицо никак не реагирует на слова благодарности пианиста и отворачивается к симпатичной официантке. Сгорбленный пианист с набитым ртом, плюясь крошками,  что-то рассказывает престарелой даме.

- Оукей, тогда высылайте мне бриф, я собираю команду, и мы начинаем проект - вливается мне в ухо сбоку.

Я встаю. На чудеса я и не рассчитывал - здесь все слишком крепко заколочены. Но вот кончилась и музыка, причем так скоропостижно и пошло. Делать мне здесь больше нечего. Ухожу.

- Молодой человек, - хватает меня за руку официантка, и по ее взболомученному лицу я вижу, что самые страшные подозрения на мой счет оправдались - вы не заплатили!
- Извините, я просто забыл - я протягиваю ей пятитысяную купюру, хотя выпил максимум на пару тысяч, и ухожу как побитая собака.