Америка

I

Это был тот самый остров на Мраморном море, в Турции, про который мне так много говорили мои юные соотечественники.

Он был маленький - в два часа можно было обойти вокруг него на парусном судне. С моря он казался скучным, каменистым и необитаемым. На нем мало было зелени, не было красивых вилл и гостиниц. Самое замечательное было в нем то, что над небольшою семьей двухэтажных домиков развевался американский флаг, да поодаль от этих домиков, в зеленой луговине, раскинулись ряды зеленых палаток: это лагерь русских, убежавших из России.

В тот полдень, когда к острову пристал на две-три минуты пароход, в лагере, около палаток происходил веселый гам; все дети только что пообедали и собирались начать какую-то новую затейливую игру, придуманную учителем гимнастики.

В шуме, смехе, веселье дети не заметили, что с парохода привели в колонию полу оборванного мальчика с бледным испитым лицом. Об этом все узнали лишь тогда, когда учитель, усадив в большой палатке мальчика на стул, начал его стричь. Когда он остриг ему полголовы, в палатку шумно ворвались все мальчики и девочки и, увидав смешную голову с кудлатыми остатками волос, начали фыркать от смеха.

Новичок, как испуганный зверёк, недружелюбно покосился на детей и обиженно потупился.

- Не наклоняй, не наклоняй голову! - сказал воспитатель и ласковым шепотом спросил: - Тебя как зовут?

- Сережей... - нехотя ответил мальчик.
- А ты, Сережа, не сердись на них. Они не над тобой смеются. Вот когда я остригу тебя, да вымою, да переодену - ты будешь у меня красивый... А когда мы тебя хорошо накормим да рассмешим - тогда и ты над ними посмеешься.

Мальчик поднял на воспитателя глаза и недоверчиво улыбнулся. В это время воспитатель снял с головы Сережи последний, самый смешной клок волос и сказал громче:

- Ну вот, теперь пойдем в ванную... Кыш, вы! Нечего зубоскалить! - притопнул он на шалунов и, загородив собою новичка, увел его в палатку, где была ванная.

II
Когда Сережа вышел вымытым и переодетым, все дети только что получили по большому ломтю сдобной булки, густо намазанной вареньем. Они ели, прыгали, шалили и толпились возле Сережи с тем же любопытством, но уже не фыркали и не гримасничали... Между тем, Любовь Владимировна - экономка - вынесла и подала Сереже самый большой, самый вкусный ломоть с вареньем.

Сережа взял хлеб, оглядел его со всех сторон и отошел поодаль от детей. Не спуская глаз с хлеба, он наклонял голову вправо, потом влево, как бы не веря, что можно есть такой хлеб и столько варенья сразу. Тоненькая, худая шейка его с углублением на затылке изгибалась как былинка от дуновения ветра. Потом он на мгновение закрыл глаза и, открыв рот, осторожно откусил краешек ломтя. От влажных губ его к хлебу потянулась тоненькая паутинка слюны. Потом он сел на уголок кровати и весь погрузился в наслаждение чудесным куском хлеба. Казалось, что он никого и ничего теперь не замечал, не видел и не слышал. Все это казалось ему удивительным, чудесным сном и он все проворнее, все поспешнее жевал и глотал хлеб с вареньем, не спуская с него больших, потемневших и красивых, как бы спящих глаз.

А дети, между тем, подсели к нему ближе, успокоились, притихли, как бы вспоминая свое недавнее, такое же мучительное и голодное прошлое. Толстенькая Таня погладила его по голове и заглянула в глаза.

- У вас там, в России, голодают, да! - участливо спросила она у Сережи.

Но Сережа не ответил, будто спал и не проснулся.

- А у тебя папа и мама живы?

- А большевики у вас там есть?

- Ты читаешь по-французски?..

- Ты немой, да?..

Дети спрашивали и смеялись, и Сережа с удивлением обвел их недовольным взглядом.

- Я шишки собирал! - вдруг сообщил Сережа важно.

- Какие шишки?.. Зачем? Кушать, да?

- Сосновые шишки! - повысив голос, сказал Сережа. - У нас все шишки собирали. На топливо.

- Кто все?..

- Все дети! - уже огрызнулся мальчик и наставительно прибавил: - Мы шишки продавали и все покупали, что надо кушать...

- А чего же ты сюда приехал? - неожиданно спросил один из мальчиков.

Сережа подумал, оглядел всех строго и признался:

- Мы с Жержиком Песковым в Америку хотели убежать.

Дети вдруг опять затихли, пораженные столь неожиданным известием.

- В Америку? - переспросили двое, а девочка Катя приблизилась к Сереже и строго сказала: - Ну?

- Ну, нас на пароходе поймали. Жержика назад к родителям отправили, а меня сюда... У меня мама от сыпного тифа умерла...

- А папа?

- А папочку в тюрьму... - Сережа поперхнулся и, как бы вспомнив что-то очень страшное, широко открыл глаза, которые наполнились слезами, и не дожеванный кусочек хлеба выпал у него из покривившегося рта.

Все дети встревожились, а толстенькая Таня даже обняла Сережу и утешала его как сестра.

- Не плачь... Ты у нас здесь скоро все забудешь... У нас тут весело... У нас ведь тут даже в футбол играют!

- Э-ге! Ты что это, мой милый? - спросил вошедший в палатку воспитатель и обнял Сережу, как обиженного.

III

К вечеру у Сережи даже щеки разгорелись. Давно он так не бегал, не смеялся и в особенности так хорошо не ужинал. Он был как будто именинник. Все на него и сам он смотрел на свой новый костюмчик, на мягкие башмачки и на воспитателя, который во всех трудных случаях выручал его, вовремя указывал, как и что надо делать.

После ужина еще немного поиграли и побегали, а потом воспитатель заставил всех мыться. Это было очень странно для Сережи. Дома он по утрам-то редко мылся. Бывало, чуть свет встанет и сейчас же в пекарню, в очередь, за хлебом. А потом, прямо из очереди в лес за шишками, чтобы продать, да снова в очередь за хлебом. Так кругом и шло... А тут... Нет, наверное, это сон ему такой хороший приснился.

Как во сне, все перед кроватками становятся на молитву. А после молитвы - тоже как во сне - только во сне такие штуки снятся - воспитатель говорит:

- Ну, раздевайся... Видишь, все ложатся голышком.

Сережа видит, что и правда, все мальчики голышком ныряют в белых простынях, как в морской пене...

- Ну, ты что же? Ты запомни: здесь обычаи американские, ты должен выполнять их. Здесь тебе не Россия.

- А правда, что здесь Америка? - робко, как во сне, спросил Сережа и начал снимать рубашку.

- Конечно, Америка! - серьезно отозвался воспитатель.

И Сережа лег в постель с широко открытыми глазами: неужели и впрямь он в Америке? Над кроватями, посреди палатки, висел завернутый в зеленую бумагу ночник и от этого все в палатке было зелено, как в густом лесу, в том самом, где Сережа собирал сосновые шишки и хворост. И все перемешалось и сплелось.

Он ищет шишки и находит белый-белый хлеб с вареньем. Но Колька Игнатович, озорник и забияка, отнимает у него, потому что Сережа занял чужую очередь в пекарне. В пекарне хлеб дают черный и вонючий, как сосновые шишки, а Колькина собака отнимает у Сережи и этот черный хлеб. Собака страшная, лохматая, похожа на матроса с мокрой шваброй и рычит:

- "Убирайся-ка отсюда! Ишь забрался под канат? Вот я тебя, как швырну в море!.."

И он, Сережа, вместе с Жержиком Песковым виновато вылезают из-под просмоленных, тяжелых канатов и оба лепечут, оправдываются:

- Мы только в Америку хотели!

- А вот я вам покажу Америку! - рычит уже весь пароход и зеленые морские волны зыбко раскрывают глубину и насмешливо потряхивают белыми гривами.

- Я не буду!.. Я не бу-уду!.. - вдруг пронзительно кричит Сережа и вскочив, выбегает из палатки.

Но воспитатель хватает его за руку и, прижимая к себе, спрашивает беспокойным шепотом:

- Что ты?.. Что ты увидал такое страшное?..

- Я хотел в Америку!.. В Америку... - бессвязно лепечет Сережа и недоверчиво большими глазами смотрит на зеленый ночник, на соседние кроватки, на проснувшихся испуганных товарищей и верит и не верит, что он не во сне, а на самом деле где-то не у себя дома...

А воспитатель, уложив его в кроватку, еще долго не отходит, укрывает одеялом, нежно гладит и молчит, а Сережа снова сладко засыпает, все-таки не веря, что проснется утром в настоящей сытой и веселой, ласковой Америке...