Три чашки чая

В первую встречу она сказала мне, немного задыхаясь:
- Я не кончила, но это неважно…Главное, что нам было хорошо.
Во вторую встречу она устало выдохнула:
- Я кончила несколько раз, неужели ты не заметила?
В третью она задумчиво протянула:
- Я не знаю, кончила ли…Наверное, да. Но как мы уже говорили, это ведь не главное. Тебе понравилось?
Я солгала, что да. Эта грязь внутри и снаружи, казалось, обволакивала меня; сочный налёт на коже…После близости я начинала ненавидеть ее – разметавшуюся на кровати, привлекающую меня к себе, начинающую обнимать; тогда нагота нас обеих становилась чем-то постыдным и отвратительным. Я с остервенением орудовала в ней пальцами; она начинала стонать и иногда отстраняться, говоря: «Не надо», но я ненавидела самый ее голос, и чем больше боли ей причиняла своими движениями, тем большая радость охватывала меня.
Мы не говорили об этом. Мне претила ее нежность. Я не понимала, что в ней нахожу и зачем, отталкивая, приближаюсь вновь, с гадливостью и терпкой надеждой, отчаянно хватаясь за свою уродливую соломинку, презирая и саму себя за то, что пользуюсь ею. Сколько раз я утомлённо сидела в кафе, выслушивая ее нудную трепотню – скорее, нескончаемый поток жалоб на то, как скучно и невыносимо ей живется; работа – дерьмо, и прочее, и прочее; ее шелестяще-хриплый голос, обычно тихий, каким-то образом перекрывал в такие минуты остальной шум, и у меня чесались руки схватить ее короткостриженую головку и размозжить об стол; но оставалось лишь кивать и рассеянно глазеть по сторонам, нервно покуривая и втихомолку подавляя вздохи, пока невнятное нытье ввинчивалось в мозг. Скоро я стала воспринимать это как нечто фоновое; мучительное, но неотъемлемое эхо. Я стыдилась ее и никак не могла понять, почему не сорвусь и не выскажу накипевшее – как меня раздражает ее инертность, худоба и птичьи позвонки, ее плоскость, неряшливая прическа, полнейшее отсутствие амбиций, тупость, дурацкие рваные плакаты на стенах  и даже то, что у нас одинаковые наушники, фиолетовые – как смела она купить такие же?!
Но, глядя на это беспросветное прозябание, я тянулась к самому дну, добровольно топла, чтобы потом выплыть освежившейся, перерожденной и понять, что моя жизнь  – сущий рай; и утром уехать, как ни в чем не бывало, с повышенным чувством собственного достоинства, вымотанной, обманчиво выглядеть достойно, накрашенной в меру, с затаенной удовлетворенностью оттого, что никто из едущих со мной рядом не подозревает, в какой глубины болото я погружалась, а теперь  - вновь красива, молода, чиста,  уверенная в себе; с лучшим будущим -  мне не придется, подобно ей,  горбатиться в дешёвой кофейне…
Рано или поздно наступал миг, когда стрелки переваливали за полночь, и она начинала неуверенно мямлить:
- Уже поздно….Если хочешь…нет, ничего такого, не подумай…
Все внутри меня сжималось, но я стервозно закуривала сигарету и смотрела на нее: прямо, хищно, чуть насмешливо, намеренно не сводя взгляда, чтобы смутить ее еще больше и насладиться краской, выступившей на щеках; я умела казаться прожженной и перевернуть все так, чтобы неопытной казалась она; мол – я знаю, к чему все идет, не тяни, давай повеселимся как следует.
Наконец она выдавала:
- Мы можем поехать ко мне, чисто посмотреть фильм, ничего более. Я не знаю, правильно ли это…Я тебя не завлекаю, и…
- Все нормально, - самодовольно обрывала ее я. Опрокидывала залпом оставшееся на дне бокала, сбивала пепел щелчком и получала удовольствие от каждой заминки. – Давай возьмем такси, скинемся  напополам и рванём к тебе.
И там, на пороге, наши пьяные языки переплетались, и я, наглея, приказывала ей спуститься ниже, а утром говорила: «Завари мне чай»; она прикрывала меня одеялом и укладывала голову мне на грудь, доверчиво оплетая руками, и тогда я чувствовала проблески жалости, как к щенку, который ютился подле, и  пытался согреться, бедное озябшее существо! Ее каморка была на удивление уютной, а соседи давно, по-видимому, научились не обращать внимания на странных гостей женского пола; поэтому я беззастенчиво прошмыгивала в туалет полуголой или полностью обнаженной. Я избегала чего-то большего, чем механические прикосновения; моя суть выворачивалась наизнанку и я страшилась того, что может открыться. Нужно было лишь не пороть горячку, уметь проводить разделяющую грань хрупким и срывающимся пунктиром…
 С рассветом она проводила меня на автобус и оплатила мой проездной.