Петербург. В Мариинском театре

Всякий провинциал старается достать то, что менее доступно. Петербург это и учитывает. Тут он и накрывает провинциала. Зайдите в любой магазин на Невском -- с вас за самую обыкновенную коробку спичек возьмут вдвое дороже, чем, например, тут же, по соседству, в провинции. Чувствуй, что на Невском покупаешь!.. И публика всегда дура -- она переплатит да возьмет на Невском... И все для того, чтобы "чувствовать": вот, на Невском куплено.

Так и с Мариинским театром. Из баса Шаляпина, например, публика создала себе кумира, который, будучи орошаем людским потом и слезами, вырос до необычайных размеров. Создала, но не может до него ни за какие деньги доступиться. Бесспорно, Шаляпин редкое явление в искусстве! Но нельзя же, жертвуя последним куском хлеба, подчас последним здоровьем, биться за кусочек места на душной вышке, откуда ничего не видно и почти не слышно!.. Однако -- бьются люди... Каждый день сотни студентов с утра до вечера дежурят на морозе, на сырости, под злобным оком городового, несут последние рубли, необходимые на починку дырявых сапог...

Не устоял, разумеется, и я от этого искушения... Но дежурства не дали плодов: два раза доставал пустые билеты... Только натерпелся холода и голода, карауля свою очередь.

Оставалось адресоваться к барышникам. Но и это не так просто. Пришел я на театральную площадь с семи часов. До поднятия занавеса еще час. Стоят какие-то подозрительные люди: мужчины и женщины. Иду мимо, иду обратно. Они на меня смотрят, я на них, а городовой на всех нас вместе и кричит:

-- Проходите, проходите...

Прохожу, но мне это не на руку. Возвращаюсь. Барышники поняли, что я ищу, и сразу ко мне целой лавиной. Но останавливаться же нельзя. И они, подцепив меня, увлекают куда-то по площади и наперебой начинают предлагать мне билеты... Положительно растерзать готовы... Но цены... Волосы дыбом становятся... Проносившись в разных направлениях по площади с полчаса, я, наконец, решил произвести преступную затрату на билет -- восемь рублей!..

Деньги отдал, и еврейка дает мне какую-то бумажку с безграмотной надписью: такая-то ложа. И больше ничего... и торопит: "Идите, идите! Скоро начнут"... Я хочу удостовериться в действительности своего документа, но моей еврейки уже и след простыл... Что ж?.. Иду на ура.

При входе требуют билет, а у меня клочок бумажки... Мне стыдно его показать. И я набираюсь смелости и, не показывая билета, роняю: "Ложа такая-то"... Капельдинер пропустил. Действительно, в ложе меня только и не хватало: шесть мест заняты, и я седьмой, самый задний... Поднимается занавес, и я заставляю себя чувствовать, что я Мариинском театре "на Шаляпине"... Но ложа боковая, высоко... Из-за пышных незнакомых мне дам я тянусь, изгибаясь всем телом, но ничего не вижу... Мне неловко... Музыка превосходная, декорации, артисты...

Жадно хочется половчее устроиться, послушать и поглядеть... но не удается... Туда, сюда; наконец, срываюсь с барьера локтем на плечо дамы, извиняюсь и отступаю в угол... Остается только слушать... Но слушать, не видя действия оперы (шла "Хованщина") -- что за нелепость!..

Меня берет досада: целых восемь рублей -- и этакое удовольствие!.. И я, вместо наслаждения музыкой и пением, мысленно высчитываю: какие хорошие применения я мог бы сделать этому капиталу. Во-первых, за восемь рублей я мог бы иметь в течение года хороший литературный журнал, с массою приложений... Сколько получил бы я мыслей, знания и пользы... Мог в течение полумесяца иметь за эти деньги ежедневный обед... Затем припоминаю сценку в вагоне трамвая. Едет отец с тремя детьми. Он в старом сюртуке и худых штиблетах, без шапки, худой, бледный... Видимо, изголодавшийся.

А дети -- все маленькие девочки -- в одних платьицах, повязанные какими-то тряпочками... Самую маленькую, лет трех, он держит на руках... Она обняла его за шею и прижалась... Он укрыл ее ручки своими руками, и таким образом они взаимно согревают друг друга... И я не могу уже наслаждаться пением великого певца, и у меня невольно формируется фраза:
- Будь ты проклят, господин Шаляпин, с твоим всемирным басом!.. Потому что ты только для пресыщенных, а не для нас!.. И я ухожу из театра неудовлетворенный, но пристыженный и униженный!..

... Может быть, я не прав... Судите меня, как хотите...