Ересь-Express

Буквы пёрли из смартфона, как фарш из мясорубки - но не вялой лапшой, а перпендикулярной экрану жёсткой щёткой. То, что совсем недавно было мобилой, превратилось в голографический макет Манхэттена с кириллицей на крышах небоскрёбов.

Когда трёхмерный алфавит выколосился из "андроида" на длину сигареты, страница с текстом булькнула и свернулась в трубку, став чем-то вроде утыканной гвоздями газеты.

“Бумага” перекрутилась, будто выжимаемая невидимыми руками тряпка - а чёрные стержни букв растопырились подобием винтовой лестницы.

Совершенно невозможно работать.

Скручивание закончилось – и по телу щетинистого рулона, сверху вниз, пробежала кисельная рябь. Волна раскрасила “бумагу” узором каменной кладки, сделала её поверхность шероховатой и твёрдой - и не успел я опомниться, как передо мной выросла круглая каменная башня, опоясанная тугими витками вбитых в стену металлических брусков с буквами на торцах.

Несмотря на эти метаморфозы, текст продолжал печататься – стену прорывали всё новые и новые литеры. Со звуками, похожими на щёлканье печатной машинки – только громкими, как удары сваевколачивателя – лестница прирастала ступенями, а текст – словами.

“Надо отключить звук нажатия и вибрацию…” – подумал я, но сделать ничего не успел.

Потому что, мгновение спустя, нахлобучило совсем уже серьёзно.

***

Шаг в пустоту – ХДЫЩЬ! – и под ногой, в облаке каменной муки, возникает очередная, на метр выдвинутая из башенной стены буква.

Ещё шаг – и ещё одна буква.

И ещё одна.

И ещё.

И ещё.

Ни с чем не сравнимое ощущение – бежать в бездну и знать, что не упадёшь. Наверное именно так чувствует себя лётчик за мгновение до перехода из пике на бреющий.

Сосание под ложечкой, сводившее поначалу с ума, довольно быстро улетучилось – и прыгая на пока ещё несуществующий шестнадцатый абзац, я подумал, что возникни такое желание, я без проблем смог бы сделать сейчас антраша, прикурить сигарету и, приземлившись на заглавную “зэ”, снисходительно раскланяться.

Захваченный этим контролируемым падением, я не сразу заметил, что оглушительный машинописный стрёкот успел скомкаться до еле слышных шлепков - как от босых ног по утоптанной земле. А когда заметил…

***

Металл ступенек стал тёплым и упругим

В воздухе разлился аромат, какой бывает, когда разотрёшь в ладонях веточку можжевельника

Вкусовые рецепторы зашлись в экстазе – ни с чем не сравнимый вкус растёртой по нёбу земляники затопил череп по самую макушку, свёл скулы и провалился в горло куском концентрированного Рая

Изнанка полусомкнутых век зазернилась дрожащим, похожим на кадры семейного киноархива изображением

***

…камера скользит над лесной тропинкой на уровне живота взрослого человека и трясётся, в такт быстрому бегу оператора…

…косые стрелы солнечного света пронзают кроны деревьев и яркими брызгами разбиваются о разлапистые папоротники…

…лес лениво шелестит листьями и чуть заметно качает игольчатыми лапами, превращая перегретый воздух в приятный ветерок…

…рыжий с чёрными полосками зверёк, замерший посередине тропинки в напряжённых дыбках, не отрываясь смотрит на летящую к нему камеру. Матёрый попался бурундук – в траву порскнул не раньше, чем его коснулась запыхавшаяся тень...

…проводив взглядом прыгнувшего в папоротники грызуна, оператор повернулся в ту сторону, откуда только что прибежал...

…две человеческих фигуры, тёмные из-за бьющего в их спины солнца, машут руками, подзывая к себе, на залитую ярким светом полянку…

…силуэты увеличиваются – камера летит к ним навстречу, подпрыгивая на неровностях лесной дорожки...

…до машущих людей остаётся всего ничего – по их осанке и жестам становится ясно, что это старики, и что оператору они отнюдь не чужие…

…линия горизонта резко уходит вверх, и камера со всего размаху бьётся о землю...

…проходит три, или четыре секунды – и усыпанная жёлтой хвоёй почва отдаляется от объектива. Упавший встаёт на ноги...

…в кадре появляются две детские руки – и тычутся в камеру, заслоняя собой быстро мутнеющий мир…

…залитая слёзами реальность мелькает сквозь трущие глаза пальцы...

…бабушка с дедом подбежали посмотреть, как там их внучек – неужто зашибся…? 

…их лица совсем рядом…

***

Плача, я мотал головой, смешивая всё, что видел, в пёструю мазню - а когда мелькающий из стороны в сторону лес снова стал неподвижным, стариков передо мной уже не было.

Пейзаж преобразился – и перемены эти были шокирующими.

Изображение стало избыточно чётким.

Края “экрана” уползли за пределы видимости, как будто на голову мне надели скруглённую как аквариум жидкокристаллическую панель.

Цвета сделали “спектральную карусель” и хором ушли в чёрный – а контуры и рельеф каждого предмета, от дерева до хвоинки, обозначились ядовито-синим гало.

Полуторацветная природа вела себя так, будто каждую её деталь годами снимали на видео – и теперь проигрывали сведённые в общую картинку потоки на разных скоростях. За интенсивность событий отвечала, казалось, целая армия наамфетаминенных шимпанзе – а инструментами приматам служили диджейские “вертаки”, по которым животины без устали елозили лапами, пытаясь перещеголять друг друга в замысловатости скретчей.

Выглядело это примерно так.

Вокруг берёз и осин, как кусочки овощей в кипящем супе, кружились листья. Одни отделялись от ветвей и падали вниз – а навстречу им, возвращаясь на крону, взлетали другие. Очень немногим листьям удавалось прицепиться на место – большая часть зависала в пустоте, потому что, к моменту стыковки, нужные ветви либо втягивались в ствол, либо торчали из него гораздо выше, чем надо.

Сами деревья с поразительной лёгкостью “бегали” по своему жизненному циклу – в течение нескольких секунд, каждое из них успевало побыть и окутанным роем листьев саженцем, и рассыпающимся от старости гигантом. Сосны и ели фонтанировали осадками не так густо, как их лиственные соседи – но в хаотичности превращений не отставали от них ни на йоту.

Лес пребывал в какой-то рваной суперпозиции – сочетание жизни и смерти непрерывно жонглировало само собой, всё сильнее втягивая мой разум в беспорядочную и, казалось, не имевшую никакого смысла чехарду...

Из гипнотического отупения меня вывел пронзительный писк, раздавшийся откуда-то снизу – я опустил глаза и ещё сильнее отвесил челюсть.

Выскочивший из папоротников бурундук в три прыжка одряхлел, сдох и разложился до костей. Его крошечный череп, кувыркнувшись по земле, застыл как на стоп-кадре – и медленно, будто сквозь сироп, прыгнул обратно на шею. Разлетевшийся было скелетик собрался в единое целое, в мёртвых глазницах надулись бусины, тельце снова стало пушистым. Прыгающий задом наперёд грызун ожил и помолодел – но в папоротниках скрыться уже не смог, потому что пышная растительность неожиданно съёжилась и полностью сгнила. “Задний ход” зверька внезапно ускорился – и на землю шлёпнулся продёрнутый венами полупрозрачный эмбрион размером с фасолину. Изрезанные опахала папоротников, вновь выстрелившие из земли, театральным занавесом прикрыли дальнейшую трансформацию.

Не вполне внятный, но несомненно мрачный символизм происходящего, будил сильное желание сделать ноги – и стоило мне об этом подумать, как на плечо легла чья-то рука.

В нос ударил сильный запах ладана.

Вздрогнув как укушенный, я резко обернулся, и запутавшись в ослабевших ногах, с размаху сел на землю.

Надо мной, как над младенцем в колыбели, рука об руку стояли те самые, неизвестно где пропадавшие старики - женщина лет семидесяти в белом платье и белом платке, и такого же возраста мужчина в мундире советского лесничего.

Бабушка улыбнулась и сделала движение, будто хотела успокоить, объяснить – но дед, не любивший нежностей ни при жизни, ни после смерти, остановил её нервным взмахом свободной руки. Этой же рукой он сгрёб меня за шкирку, вздёрнул на ноги – и замахнулся, суля внуку хорошего леща. Бабушка метнулась наперерез, но в этом не было нужды – дед ограничился тем, что с досадой плюнул и медленно сжал пальцы в кулак (вероятно, представляя, как стискивает ими моё горло).

Внезапно мне всё стало ясно – и то, почему я оказался в лесу, и то, почему экскурсия в детство обернулась вдруг сводящим с ума кошмаром. Прозрение было настолько развёрнутым и универсальным, что я решил никогда и ни с кем не делиться его сутью.

Подслушав мои мысли, дед криво усмехнулся и, обведя окружающий кавардак широким жестом, упёр указательный палец мне в лоб. Я расплылся в блаженной улыбке - а старики, сделав шаг назад, как по команде вцепились руками в пронизанную синими контурами черноту. Жуткая реальность смялась под их пальцами, как висящий в воздухе целлофан – и сделав резкий рывок, они выдрали из безумной панорамы огромный лоскут.

Это походило на круглую дыру в экране кинотеатра – и сквозь эту дыру виднелся прежний, не изуродованный гротескными превращениями, зелёный лес. Стоявшие по ту сторону “экрана” старики приглашающее мне махнули – и ни секунды не сомневаясь, я ломанулся прочь из отравляющего разум пространства…

В прыжке я извернулся спиной вперёд – и уже падая, посмотрел на дыру, сквозь которую только что пролетел. Увиденное не было неожиданностью – но я всё равно охуел.

Отдаляясь от меня, как отражение в зеркале отдаляется от оригинала, вглубь чёрного Ада летела моя “хаос-копия”. Подсвеченный синим гало, ссыхающийся в мумию человеческий силуэт, упал в папоротники одновременно со мной – и приземлившись, рассыпался от удара в люминесцентный прах.

Вскочив на ноги, я подошёл к разделяющей два мира дыре. До неё оставалось всего полшага, когда кто-то поймал меня за локоть. Я оглянулся на тормознувших меня стариков: бабушка качала головой, а дед открыл было рот - но передумал ругаться, и отпустив мою руку, ткнул пальцем в сторону портала.

Я глянул туда – и отшатнулся, едва сдержав крик.

Сверкающий синими искрами прах собрался в антропоморфное облако - и из “зазеркалья”, обрастая по пути плотью, на меня бросился мертвец. У границы измерений его прыжок замедлился втрое - а выставленные вперёд руки натолкнулись на прозрачную преграду. Всколыхнув барьер, как если бы он был из оргстекла, ладони трупа медленно разъехались в стороны и смятое разложением лицо не спеша разбрызгалось по изнанке “зеркала” нефтяной жижей.

Увязший в прыжке мертвец продолжал вминаться в невидимый барьер, сплющиваясь об него гнилым комом – а чёрная, то ли кровь, то ли слизь, всё обширней закрашивала изнанку висевшей в воздухе дыры. Борясь с идиотским желанием дотронуться до круглой кляксы, я рыскнул взглядом из стороны в сторону, ища стариков. Не увидев их ни слева, ни справа, я повернулся к порталу спиной и оглядел лес.

Опять исчезли…

Не успел я крикнуть “эй!”, как по левому глазу что-то чиркнуло – будто пролетевшая сверху вниз стрела задела веко полосатым оперением.

Опять сверкнуло – на этот раз справа.

Ещё раз справа – но уже не отрывисто, а сплошным мелькающим потоком.

Опять начинается… 

То есть - наконец-то заканчивается.

***

Обрезая собой края пейзажа, в кадр, то слева, то справа влетала перфорация киноплёнки. Лес перестал быть объёмным – картинка сжалась до небольшого прямоугольного окошка, и начала простреливаться вклеенными в зернистый целлулоид символами. Символ, собственно, был один - какая-то восточная загогулина, похожая на чашу с огнём, висящую над кучкой запчастей от цифры '5' и буквы 'зэ'. 

Мелькающий таинственным знаком лес сдвинулся в сторону – и в кадр вплыла чёрная клякса портала. Как только она зависла посередине экрана, лес побледнел и растворился – а пространство, в котором висел “показывающий” кляксу белый экран, заполнилось чем-то неопределённо-мутным.

Чёрная дыра дрогнула и начала отдаляться вглубь белого поля. Вслед за ней, подтягиваясь из-за боковых границ, к центру экрана поползли ещё два объекта.

Правым был то появляющийся, то исчезающий вертикальный столб.

Левым же объектом, как выяснилось по ходу отдаления, оказалась буква “я”, скромно пристроившаяся в конце последнего предложения.|

***

Я перевёл взгляд с курсора на опоясавшую белый экран “неопределённую муть”.

Интерьер маршрутки взялся в фокус - и выяснилось, что пока я терзал смартфон, ехавшие в автобусе пассажиры успели разделиться на две группы. Одна, представленная двадцатью, или около того, особями, сгрудилась в хвосте маршрутки. Другая, состоявшая из одного лишь меня, ехала в передней части - и, ёрзая булками по одному из шести незанятых сидений, рекордными темпами впадала в свирепую паранойю.

На очень вовремя случившейся остановке в автобус запрыгнула свежая партия граждан – оглядев салон, эти гады, все как один, рассредоточились по пятаку напротив дверей. Ни одна сволочь не прошла вперёд и не села рядом.

Задумавшись о том, какое всему этому может быть объяснение, я почувствовал, что схожу с ума.

Ехать оставалось каких-то четыре остановки – в любой другой день я выскочил бы из автобуса, и пошёл пешком, но… 

Покипев кастрюлей ещё с полминуты, я выбрал самый удобный путь решения проблемы – впился взглядом в экран “андроида” и поставил на красной строке три “снежинки”…

***




Д. Бернадский a.k.a. prOGRamm, Красноярск 2014