Schlafless. Часть 4

VI.
- Должны ли мы задавать вопросы?
- Конечно.
-  Я хочу сказать, там… Некому на них ответить. Это только запутывает. Я не могу прийти ни к какому выводу. Это так странно, потому что, например, создавая картину, я словно отключаюсь, мысли изгибаются, волнуются, дребезжат. Всё, что было понятно и ясно, расплывается, гармония исчезает, будто я находился под действием дурмана. Какое из двух состояний больное, гиблое, а какое – естественное?
- В тебе говорит тоска об истине.
- Я не способен достичь её?
- Способен, но…
- Что нужно сделать, расскажи мне!!
- В нынешнем состоянии ты не можешь.
- Нужно умереть?
- Нет, необязательно… - Ангел умолк.
- Что с тобой?
- Я рассказывал тебе о девочке…
- Утешительнице?
- Верно.
- Она достигла истины?
- Она от всей души верила, что после смерти ей всё расскажут. Проведут, может быть, экскурсию, покажут Ад, Чистилище, Рай, как Данте, и на её вопросы ответят лучшие специалисты небесного справочного бюро, а потом разрешат на несколько дней отправиться в любое место, так сказать, попрощаться с миром, попутешествовать напоследок.
- Неловкая мечта.
- Не мечта, убеждённость. Наивно полагать, что мелкой песчинке окажут так много чести. Кто будет заниматься этим, подумала ли она?
- Ты учил её?
- Да.
- Тогда она подумала, что это будешь ты.
- Кажется, поводов я не давал.
- Женская логика?
- Нет, - мягко усмехнулся ангел. – Все души одинаковы.
- Странно всё это. Она ведь, по твоим словам, такая мягкая и кроткая.
- К сожалению, она ожесточилась впоследствии.
- Как это произошло?
- В ней изначально была трещина, надлом. Мне не хотелось говорить об этом, потому что вы с ней кое в чём похожи, а именно в отношении к любви. Она влюблялась легко, как пушинка, и отдавала весь жар сердца, и жила этим, и творила. Плохо только то, что она имела дело с выдуманными ею образами, которые с течением времени рассыпались песком. Тогда она бежала в мир и искала новую жертву.
- Неужели и я так уродлив?
- Должно быть, я подбираю неверные слова. Я хочу только, чтобы ты понял и вспомнил. Твои непостоянные увлечения отличаются от её болезненных состояний. Она была в некотором смысле нездорова, стремясь переделать мир вместо того, чтобы создавать свой, и, в сущности, любила только себя. Твоя душа чиста, как небо. Ты любил каждый из этих осколков искренне, вы до сих пор дружите с ними, ведь так?
- Осколки?.. Знаешь. Я хотел сделать так много, хотел всё успеть. И сейчас мне кажется, что с каждым днём я запутываюсь всё больше, и поэтому подсознательно не думаю, только, как парусник, отдаюсь течению. Меня кто-то увлекает, и я плыву за ним. Как это связано с чистотой? Разве не принято считать добродетельным, когда ты сохраняешь верность раз и навсегда выбранному спутнику жизни, например, или политическому взгляду, или любой другой ценности?
- Верность – самое важное качество, но что понимать под этим?
- Верность собственному выбору. Верность чувству.
- Верность чувству! Нельзя подменять её ложной верностью человеку. Это похоже на рабство, будто ты привязан верёвкой, если ты, любя одного, упрямо находишься подле другого. О какой верности может идти речь? Верность чувству! Вот истинная ценность. Чувство же подвижно.
- Это так хрупко и шатко.
- Это самая надёжная в мире вещь, милый друг, пусть это на поверхности кажется ошибочным. Здесь, впрочем, таится опасность: если мы полностью зависим от окружающих, нам не сохранить себя. Под верностью чувств стоит подразумевать не только любовь к мужчине или женщине, но также к миру.
- Чем закончилась история твоей ученицы?
- Она покончила с собой.
- Что?
- Она не смогла найти человека, достойного её любви. Больше у неё ничего не было. Не было любви к миру, если хочешь, ненасытной любви к жизни, инстинктивной, тёмной, животно мощной, которая бы могла спасти её.
- Значит, наступит такой момент, когда любви к человеку, даже обновляющейся, будет мало?
- Да.
- Но разве обязательно «менять людей…»?
- Ты хотел сказать: «как перчатки»?
- Д-да.
- Вовсе не обязательно. Кому-то хватит и одной любви человеческой, чтобы перейти от неё к любви всемирной.
- Значит…
- С тобой всё в порядке. Это не отклонение – влюбляться в разных людей. Вы непохожи, понимаешь? В обществе выработан идеал однолюба, но в действительности нет никакой разницы. Гораздо больший грешник тот, кто обманывает себя и других, идя наперекор тому, что в сердце.
- Знаешь, мне кажется, я могу понять её.
- Ты способен понять каждого. Ты связан с каждым. Замечаешь, как легко тебе найти общий язык с любым человеком?
- Но что это даёт мне?
- Возможность искать то, что ты ищешь.

VII.
Чаще всего его родителей не было дома, когда я приходила. Мария, его мама, - врач скорой помощи. На ласковом, усталом лице решительность, тёплая смелость. Нужно быть бунтовщицей, чтобы вытаскивать людей из лап небытия, думалось мне. Отца я дома так и не застала. На тумбочке в прихожей визитная карточка: Гранин И. Услуги плотника по строительству и отделке. Телефон.
Многие вещи в своей комнате он изготовил или хотя бы преобразил сам. Странная на вид люстра, кидающая на потолок сеть теней, ассиметричный книжный шкаф, пёстрые подушки и даже телевизор в стиле стимпанк (говорит, увидел где-то в Интернете, захотел такой же, сделал). Обратная сторона двери – вход в киберпространство. Огромные песочные часы на подоконнике. Полстены сожрал дорожный знак –  подарок.
Ловец снов, должно быть, до сих пор лежит в ящике моего письменного стола. Я приготовила его на Новый год, да не сложилось.
  Десять дней я спала, четыре дня боялась, лежу три недели. Ничто не движется, и я не слышу даже прогнозов о своём состоянии, никто не спрашивает и не обсуждает, словно здесь на это наложено табу. Ничего, ладно. Внутренний хронометр подсказывает, что близится закат.
Отчего я застыла здесь так? Отчего не умираю? Зря, наверное, возвращаюсь к этой теме. Ответов мне не дадут, а сама я их синтезировать не смогу.
Если бы я, например, страдала раздвоением личности, сейчас мы были бы вдвоём, болтали бы и не скучали? Любопытно ведь. Если бы я и второе я ссорились, использовало бы оно потайные резервы организма, лишь бы избежать тет-а-тет с самым неприятным собеседником?
В медицине известны случаи чудесных выздоровлений, когда врачи признавали пациента безнадёжным, а тот вопреки всему, смеясь, как сверхчеловек, возвращал себе то, что принадлежит ему по праву. Немало и таких историй, когда от рождения приговорённый к неполноценности занимал в нашем стаде достойное место и ничуть не страдал, во всяком случае, внешне, от собственных изъянов. Тот парень без рук и без ног.  Бывает, что люди проводят в коме не один год и выскакивают потом, выныривают.
Это всё равно что вернуться из космоса, как в книгах с пометкой «научная фантастика», и обнаружить, что на Земле прошло чуть более столетия, хотя вдалеке главный герой провёл лет десять. Они смирились все, что с тобой покончено, поплакали и утешились, и не ждут тебя больше, и не нужен ты им. Ты факт, ты хранишься в тёмном уголке памяти где-то между записью о том, что трижды семь – двадцать один, и мыслью о том, что один сорт вина вкуснее другого. Ты воскрес внезапно, как библиях, или скорее как в фильмах, где персонажа считают мёртвым, и ход жизни ломается. Так нужно ли мне возвращаться, если меня не желают видеть, нужно ли навязываться?
Если бы он пришёл – что тогда? Он не приходит, потому что я навевала на него всегда скуку. Меня даже они навещали, одногруппники, о которых я не знаю ничего, кроме имён, и они обо мне не знают ни-че-го. Вот белая Марина, и голос её раздаётся колокольным звоном в ушах. Она трогает мою руку – своей рукой, самой, наверное, твёрдой, самой уверенной. Кто так может двигаться, как профессионал, кому всё удаётся с первого раза? Картины обретут с ней молодость, а люди – утешение. В её руке словно текут реки энергии, переливаются галактики. Как славно! Белая Марина-овен, спокойная Марина-морская.
Вот Стас, добряк-староста. Мне кажется иногда, что он боится своего неталанта, компенсирует его упорной работой и стыдится этого ещё больше. Воздух тает, плавится в палате, так искренне горит его жалость ко мне, передаётся звуковыми колебаниями голоса. Он заботлив и обеспокоен. Это он организовал поход и всё разузнал, хотя мне, конечно, не говорили этого. Они вообще говорили чушь.
Вот вечно пьяный Алексей, страдающий от несовершенства мира. Он сидел здесь и молчал, статичные движения, которые даже мне не уловить, раненный в самое сердце. Однажды я подслушала невольно, когда он изливал душу Альфие: его бросила девушка. Альфия здесь же, прямая, как струнка, так и вижу её любимые огромные кольца в ушах, её чёрные глаза, вытягивающие на откровенный разговор, и не нужно вовсе созерцать. Потому и рассказывают ей самое сокровенное, как Лёша, и лечатся живым источником. И тогда она, сидевшая близ меня, пылала, как печь, неукротимостью радости. Просторная жизнь! Она смеётся звонко, шутит ради меня даже в замкнутой палате, держит ребят, чтобы не унывали в таком чёрном месте с неизвестным спящим человеком, которому нужно сказать что-то.
Ариадна.
Не пришёл только он!
А я систематизирую и систематизирую, вспоминаю людей и раскладываю на элементы, на руки, глаза, голоса и сказанное когда-то, так, что они становятся куклами, и верчусь в своей коробке, и даже не засыпаю.
Поломано, всё поломано, нет стабильности. Я недоумеваю, ведь он должен был прийти. Поломаны не чувства мои, а расчёты, вот что досадно в высшей степени.
Если бы он пришёл, он бы сразу понял, что мне хочется, например, послушать музыку, принёс бы аудиокнигу, рассказал, какую лекцию читали сегодня. Непременно, если бы пришёл. Я не хочу слушать, как они извиняются и зовут меня.
Скука! Пожирающая скука, серная кислота на кончиках пальцев, едкий дым, сводящий с ума. Нет нигде от неё спасения, она тень моя, проклятие моё и сестра, возлюбленная, врагиня. Где мне спрятаться, сбежать ли, построить ковчег из плёнки и пластика, расколоться и врассыпную отступить, вернее, дезертировать?! Под покровом ночи, в свете дня, в сумерках, пробираясь сквозь хитросплетения нервных окончаний, путешествуя по закоулкам воспоминаний действительных и выдуманных, не могу я, не в силах я вырваться вперёд, и дистанция столь же мала, и издевается всё надо мной.
И хорошо мне было без тебя, но не помню я, как, как, как?! И бежал я всегда, бежал.
И руку протянуть, и замереть на миг, и снова лететь; стыдиться несовершенства собственного, так, что даже тот, кто роднее тени, покинул в гневе, презрении. Отвращение. Самое настоящее отвращение, а мне? Куда мне идти? В спираль сворачиваться, не попадаться на глаза. Нелюбимая жена, дитя нелюбимое, нежеланный друг, во много раз хуже. Никто и никто. Ты всегда впереди на несколько шагов, мне не догнать, даже не приблизиться. И задавала вопрос, и не получила ответа, и снова крикну – сегодня – я! И не желаю прятаться. Ответь! Отчего ненавидишь меня? В чём вина моя? Я люблю тебя!