3 глава ЗА ЧТО Люба

 Она воткнула голову в подушку, била кулаком по кровати, и сотрясалась от рыдания.
--Подлец!.. Подлец!.. Подлец!.. Как он мог?!..  Со мной нельзя так поступать!.. О, Боже, как я люблю его!.. Господи, дай мне силы!.. Дай мне силы!.. - И так целую ночь. Только перед утром она провалилась в забытьё, но ей казалось что она тут же и вскочила.
--О, Боже мой!..  Уже светло!.. Только бы успеть!.. Только бы успеть!.. Она окунула себя водой, протёрла  глаза, на ходу одела платье и босяком побежала по утренней улице к дому Петра. Не добегая метров триста Люба увидела отъезжающие машины, оставившие за собой густой шлейф пыли.
--Остановитесь!- крикнула она. Витесь!.. витесь!.. повторило эхо и захлебнулось в просыпающихся дворах утреннего села. Люба побежала вслед, махала рукой, устала, споткнулась и упала. Машины уже давно исчезли из виду. В небе кричали жаворонки.
--Что я наделала!.. Что я  наделал!? - повторяла она сквозь слезы, сжимая в каждой ладони горсть пыли от проезжей дороги.

            Тщательный макияж,  не скрывал следы бессонной ночи и душевного неравновесия. Но её ждала работа. Приходилось силой удерживать в руках нервную дрожь. В сельсовете находилось несколько человек. Шла, как они называли, пятиминутка.
--Не вижу председателя колхоза. Коля, на двуколку и немедленно за ним. Двадцать минут на всё, про всё. - Коля-член правления и один из исполнителей.- Ага, а вот и  Дорошенко. Вася, докладывай всё по клубу? Сколько его ещё мусолить? Война кончилась, нужно крутить кино, да и танцы устраивать,знакомиться, жениться и выходить замуж.
--Любовь Петровна, я докладывал на прошлой недели,  нет ничего на стропила.  То что привезли- это лоза.
--Ты  Коммунист, в твоих руках лоза должна превращаться в брёвна.
--Любовь Петровна...
--Хватит!  Организуй бригаду в таращанский лес. Из за десяти сосен лес не обеднеет.
Люди за трудодни не поедут. Тем более воровать.
--Не воровать! С лесничеством мы расплатимся... осенью. А с людьми будешь каждую неделю расплачиваться мукой.
--Где я её возьму?
--Это не твой вопрос.
--Ох, Любовь Петровна, не погладят нас по головке... вернее вас.
--Не погладят. Знаю.

            Привезли председателя колхоза. Он зашёл и остановился. В глазах вопрос.
--Патутин, садись, чего стал. У тебя десять дней работала мельница. Мазута хватило?
--Большое спасибо за заботу, хватило.
--Ну, и чего ты намолол?
--Вы же знаете, колхозники мололи своё зерно. Сами же  вы и организовали.
--Не юли. Нет у наших колхозников столько зерна, тем более перед новым урожаем.
--Говори сколько муки на складе. Да точнёхонько. Да из чего молол.
При всех?
--Да, говори при всех. А что у тебя есть какие то секреты?- председатель колхоза обвёл взглядом присутствующих, те уставились на него.
--Перед вами нет.
--А перед народом есть?.. Говори.
--Четыреста пятьдесят ячменя, сто двадцать ржи, и килограмм семьдесят пшеницы.
--Ячмень из посевной?
--Да, оставляли на пересев, но всходы хорошие.
--Так, с сегодняшнего дня на амбаре три разных замка. Один ключ у кладовщика, другой у тебя, третий у меня. И без меня ни грамма.
--Любовь Петровна, ну это же...
--Да, это же... это же будет так. Удастся вам поменять председателя сельсовета будет по другому, а пока так...  Да, расскажи...  Там у вас, кажется, было воровство ячменя.
– Пресекли. Отобрали. Посадили. Сидит в КПЗ, ожидает суда.
--Говорят у него дети с голода пухли.
--Может и пухли, но сейчас можно уже долбить молодую картошку, с голода не умрут.
--Не умрут?... Да, не умрут...  Выпиши семье под будущие трудодни три килограмма ячменной муки и три ржаной.- Изумлённый взгляд  председателя колхоза. - Под мою ответственность,- добавила она.- Послышался робкий недовольный гул.
--Ну смелее, смелее, какие возражения? Что за мычание недобитой коровы?
--Это получается поощрять воровство, так я понимаю?- Вставила Алла.
--Вор сидит в тюрьме, а дети должны выжить, вырасти и вступить в срой для построения нашего коммунистического будущего... Всем понятно?- Воцарилось молчание.
--Да, вот ещё, Лиза, председатель колхоза надеюсь до своего правления дойдёт пешком,- она посмотрела на Патутина, тот кивнул головой- а ты бери двуколку... Сегодня  была арестована одна семья. Остался маленький сын. Смотри, нежно, по матерински приголубь мальчика, отвези его к бабушке в село Рижки. Уговори бабушку и привези их ко мне домой. Мальчик будет жить у меня... а с ним его бабушка.- Она посмотрела на окружающих.-Такое решение сельсовета правление приняло единогласно. Так я понимаю? - Люди молчали. -Значит единогласно!..  Все, по своим делам...  Все!

             Люди разошлись. Остался сторож. Старый цыган на деревянной ноге. Потерял ногу на фронте года два назад. После госпиталя болтался по вокзалам и наконец,  вместе с регулярной армией, прибился в село. Люба взяла его сторожем. Летом спал он во дворе на сеновале, зимой- в сенях сельсовета. Ещё он рубил дрова и топил печку. Во время планёрки он сидел в сенях,через открытую дверь смотрел и слушал, и таким образом принимал участие в общественной жизни села.
--Яша, заходи.- Яша был старше Любы  раза в два.- Ты бы резинку прибил к своей деревяшке, не так бы стучала, а то как подкованный конь.
--Да прибиваю, а она слетает. Дерево уже дрянь, сгнило. Нужно менять. Где то нужно выцыганить полено из клёна.
--Ладно. Какие новости сорока на хвосте принесла?
--Я запоминаю только те новости, что таят для тебя угрозу.
--Ну и что, могу я жить спокойно?
--Ты касаточка ходишь по узкой перекладине без подпорки. Уж слишком круто завинчиваещь гайки.
--А не завинчивать, быстро разболтаются.
--Так то так. Не перетянуть бы, чтоб болт не сорвало.
--Я сама перекладина, я сама и подпорка. А ты, то для чего у меня? Вот и регулируй болты.

          Происхождение цыгана было туманно.  Но казалось, вся его туманность казалось вмещалась в густо закопчённых от табачного дыма усах и оригинальной трубке,  изображающей профиль Мефистофеля. Он не выпускал её изо рта и очень  дорожил этим сокровищем. Говорил- это единственное и главное  наследство, и досталось оно от прадедов двадцатого поколения. Трубка заговоренная. Вот потому он и живёт, и лишился  только  ноги. За работу сторожа, по договоренности с председателем колхоза, ему насчитывали трудодни. За трудодни ни черта не платили и платить не собирались, поэтому он промышлял тем, что по вечерам возле своего сеновала собирал подростков и рассказывал всевозможные, захватывающие дыхание, байки. На девяносто пять процентов это было враньё, но враньё интересное. Очень жаль что он не претендовал на роль писателя.  Однако и такая аудитория его устраивала. Каждый из пацанов что то приносил. Кто яйцо, кто картошину, кто кусочек хлеба, а кто, даже, но очень редко, и кусочек сала. Лично я его  не осуждаю, потому что в наш век сорок пять процентов населения земного шара зарабатывают свой хлеб насущный, трёпом. Но главная фишка заключалась в том, что это был центральный пункт по сбору сельских новостей. Здесь концентрировались все явные и тайные настроения села. Мальчишки выкладывали всё о чём толковали их родители, или соседи родителей. Но не в качестве доносов, а в качестве интересных новостей. Яша поощрял их тем, что принимал, как верный друг,  скромные  подношения. Таким образом Любе удавалось тушить в самом зародыше очаги назревающих пожаров. И село жило мирно, и всякий шёпот заглушался как в коконе из очень тонкой шерсти, сваленным виртуозным мастером.

          Люба пришла с работы поздно. На кухне, что одновременно служила и сельской гостиной и частично спальней, на столе стоял для неё, уже застывший ужин. Под потолком висела и горела керосиновая лампа. Лампа была под стеклом, поэтому довольно сносно освещала комнату. Хотя Люба была коммунист, а следовательно и атеист, но в углу висела икона Матери Божьей обрамлённая с двух сторон  украинским вышитым рушником, а под иконой горела лампадка. Так настояла её мать. Её коллеги коммунисты до войны очень критиковали Любу, и даже относились к ней с неким недоверием. Настоящая ли она коммунистка, если не выбросила этот наркотик, разъедающий души народа. Но Люба им объясняла, а потом и сама поверила, что это просто произведение искусства и, в данном случае красивая композиция, радующая глаз. Тем не менее это произведение искусства ей очень помогло при немецкой оккупации. Однажды кто то донёс на её коммунистическую принадлежность. И когда нагрянули к ней два полицейских с немецким комендантом старым и сморщенным как  сморчок, то застали её на коленьях, в молитвенной позе перед этой иконой. Немец, ничего не говоря, жестом руки остановил полицейских и они её не тронули.

             На кровати рядом со столом спал Иван. Веки его подёргивались, видимо досматривал сон, губы были полураскрыты, на лице выступил нежный детский румянец. Люба засмотрелась. Боже, как он похож на Петра. И она вернулась в своё двенадцатилетнее детство. Дома их тогда стояли рядом. Это потом, когда Петро женился, то построил себе дом в другом месте. Сад Любиных родителей примыкал к саду родителей Петра. Они лазили по деревьям, срывали яблоки, лакомились черешнями. Словом были друзьями и совсем не замечали что они разные. Что он мужчина, а она женщина. Но однажды...  Петро спал на низеньком наспех сооружённом из старых досок топчане под черешней. Возле топчана в траве лежал его поношенный картуз до верху наполненный красно чёрными крупными и сочными ягодами. Люба села на топчан, чуть отодвинув его ноги. Петро не проснулся. Люба съела несколько черешен. Одну раздавила. Приятная мякоть окрасила ей пальцы. Она хотела намазать Петру губы. И вдруг, о Боже! Какая то трепетная волна пробежала по  её телу. Как приятно, но тревожно заныло внизу живота. Как забилось сердце. Оказывается оно есть там, в груди. И как перехватило дыхание. Не помня себя, она наклонилась и поцеловала в его полуоткрытые губы. Сама испугалась своего поцелуя и убежала дикой ланью. Потом не спала целую ночь. Грезила. Это были невинные грёзы, но какие яркие картины рисовали они. Картины менялись, менялись, она грезила, грезила. И ей пришлось грезить всю свою короткую жизнь, потому, что это был единственный поцелуй и он прикипел к её губам. И будучи уже взрослой, и совсем взрослой, она чувствовала как этот поцелуй горит на её губах и не гаснет. И не гаснет, и обжигает её. И сейчас, как тогда по её телу пробежал трепет, заколотило сердце, заныло внизу живота, захватило дыхание. Она наклонилась и поцеловала Ивана в полураскрытые губы. Потом ещё раз. Потом ещё раз, пока Иван не проснулся. Он в недоумении захлопал глазами.
--Спи, дорогой, спи.- И Люба ушла в другую комнату, так и не притронувшись к ужину.

               Она лежала и чувствовала как приятно и позывно ноет всё её тело. « Значит я не фригидная- думала она- значит я нормальная женщина с огромным женским потенциалом. Но почему то только к этому мужскому выводку Дорошенков лежит её сердце и испытывает неуёмную страсть». Всё то время, когда Петро прожил у Любы, у них не было интимной близости. Петро был вечно пьяный и, как то, не стремился, то ли из за водки, то ли по другой причине. Люба тоже не торопила события. Она ждала. И эти ожидания были настолько сладки, что ей не хотелось обрывать их. Эти ожидания рождали такую фантазию, такие предвкушения Рая. Небесного Рая. Что на Земле, думала она, такое чудо не может свершиться. Она боялась, что после интимного свершения она с неба упадёт  на землю, и всё станет обыденным, пусть даже приятным, но привычным и блеклым. Приятно скушать вкусный ужин, но можно обойтись и без него. И даже сейчас, когда Петро далеко и был далеко, когда  вспоминала о нём, то  чувствовала что она плывёт и,  очень часто приходилось менять бельё. Её окружали много мужчин. Её добивались многие мужчины, но все они для Любы были выпотрошенные кошельки, где никогда не было и никогда не будет лежать золотая валюта с Божьей, или Дьявольской искрой мужчины. Да, она часто флиртовала с ними, она напрочь не отказывала им, но как только дело доходило к финальной точке, она умело ускользала как скользкая рыбка. Но при этом она разражалось таким  приятным, таким обещающим все таинства, смехом, что мужчина был благодарен ей и уносил с собой самую сладострастную надежду. Напрасную надежду. И она поняла ещё с ранней юности ( сейчас ей было тридцать лет), что таким образом подпуская к себе близко, но выдерживая нужную дистанцию от мужчин можно добиться очень  много. Гораздо больше, в тысячу раз больше, чем когда ты будешь  женщиной податливой. Какое то природное женское понятие подсказывало ей, что на спущенном велосипедном колесе далеко не уедешь. Поэтому до сих пор, ожидая Петра, она была девственницей. Многие на селе считали её первой шлюхой. Приписывали всех мужчин села. А те, получая от неё отпор бахвалились своим враньём и своими успехами. На это Люба только улыбалась, вызывая к себе неподдельную ревность и зависть, и чувствовала соревнование петухов за обладание золотым кольцом с золотым яичком.

--Алла, здесь сумка с продуктами, бери мою двуколку и айда в Белую церковь. Там найдёшь следственный изолятор, вот на бумажке адрес, и передашь передачу Дорошенко Маше. Поняла?
--Любовь Петровна, я, конечно, поняла, но я не поняла...
--Чего ты не поняла.
--Вы?.. И передачу Дорошенко Маше?.. Ничего не пойму...
--А это тебе и не дано... понимать... не из того теста ты замешана. Выполняй, что я сказала!- Алла покраснела и с обидой отвернулась. « Ну сука, когда ты сдохнешь»?- подумала она, но сказала,-
--Хорошо Любовь Петровна. Сделаю всё, как вы приказали- и заискивающе улыбнулась. Не все сельчане относились к ней как Алла. Большинство её уважали и даже любили. Кое кто боялся. А Алла тоже имела претензии на Петра и надеялась, что в сложившейся ситуации ей удастся отбить Петра у законной жены. Чтоб как то подавить обиду и дозолить Марине, она доехала до Озирно, остановилась в липовой аллее и проверила сумку. Кроме всего прочего там были пирожки и аромат они издавали исключительный. «Ха, видно сама пекла эта сука,  видать выкручивается. Дай ка попробую»,- подумала она и начала уплетать пирожки, до тех пор, пока не остался один пирожок. «Ха, один пирожок! Сразу понятно, что отобрали. Съем и последний».- Таким образом, удовлетворив свою обиду и потребности своей души, Алла поехала дальше. Люба знала подленькую душу Аллы, но и знала её трусость, поэтому она ей доверяла выполнять мелкие неудобные для Любы поручения. И  была уверенна, что из за своей трусости, всё так и умрёт в трясине этой души. Она так же знала, что Алла постарается её уколоть, но этот укол будет меньше комариного жала, поэтому и предполагала, что Алла довезёт не всё. Но не обижалась. В конце концов и ей кушать хочется.
--Ну, как пирожки, понравились тебе? Может и не очень вкусные, я их пекла поздно ночью,- спросила Люба, когда Алла приехала.-Аллу как ударило громом. «Ну, ведьма, всё знает»- подумала, но сказала,-
--Да вы что! Любовь Петровна! Какие пирожки?
--Те, что ты съела. Я просто хотела узнать вкусные они, или нет. А они были предназначены тебе на дорогу. Я просто не успела сказать.- Люба блефовала. В случае нет, можно было всё перевести в шутку. Но она попала в точку.
--Очень вкусные, Любовь Петровна,- ответила обескураженная Алла и ушла.

            Люба двумя пальчиками теребила пуговицу кителя и посмотрела ему в глаза.
--Лейтенант, председателю сельсовета нужно свидание с односельчанином Дорошенко, Любовь Петровна меня зовут.- Лейтенант ответным взглядом увидел такую таинственную глубину её глаз, такую неудержимую тягу этого необъятного океана, что не мог сдержаться и расплылся в улыбке. Он хоть и работник НКВД, но мужчина. И чтоб пококетничать сказал,-
--Мне очень жаль Любовь Петровна, но следствие ещё не закончено и уголовный кодекс не может это позволить.
--Лейтенант, а зачем тогда здесь такой ум как ваш. Вы же знаете, что никакой основной закон всё предусмотреть не может и есть ещё писанные и не писанные подзаконные акты. И именно вы лейтенант играете здесь главную скрипку. Не так ли?- И лейтенант увидел прекрасный жемчуг зубной эмали через  обворожительную многообещающую улыбку. Здесь он устоять не мог.
--Что с вами сделать? Хорошо. Надеюсь это не единственный раз посещения нашего учреждения?
--Не единственный, лейтенант, не единственный.
--Петро, меня зовут.
--Я в курсе. Очень приятно.

            Читатель помнит результат этого свидания со второй главы.
--Зачем вы рискуете собой, Любовь Петровна?! Какой изверг, какой изверг! Сейчас наш фельдшер освидетельствует вас и составим протокол. Ну он влип, ну он влип! Раскрутим на полную ! На полную раскрутим, будьте уверены!-Лейтенант крутился возле неё как бабочка.
Сядьте посидите. Кровь с губ не убирайте, это нужно для протокола.-Два других лейтенанта и двое дежурных, ефрейтор и сержант тоже старались быть не безучастными и создавали  сплошной гвалт. И вдруг металлический женский голос.
--Протокола не будет!- Все застыли.
--Как!?
--Вот так, протокола не будет!-  Она улыбнулась окровавленными губами.- И все увидели в этой улыбке оскал разъяренной тигрицы, и эмаль её губ сверкнула недоброй сталью, замешанной на крови.-  Передачу, что я принесла передайте адресату!
--Но Любовь Петровна...
--Адресату!.. Иначе это будет расценено, как присвоение продуктов в личных целях.- Глаза её высекли всё сжигающие искры и эти искры поразили всех. Она ушла.
--Дикая кошка!..
--Ничего, на неё мы найдём управу.
--Как она, член партии, выжила при немцах?
--Видать, рыльце в пушку...-  Говорили все. Но постепенно эти возмущения затихли, как затихают круги на воде от брошенного камня.

           Конечно Люба ходила по лезвию ножа. Но из за того, что всегда  действовала смело и упорно,  все считали, что где то в верхах у неё есть защита. Даже районный прокурор Буряк Семён Семёнович, её потенциальный жених. терялся в догадках. Она блефовала. И этот блеф приятно щекотал ей нервы. Это было хорошо, потому, что для села она являлась мощным двигателем. Его сердцем.

           Цыган Яша сидел в приёмной сельсовета и разглаживал усы мундштуком своей знаменитой трубки. Ружьё он держал между ног и опирался подбородком о его ствол. О том, чтобы оно не выстрелило он не боялся, так как в нём не было ни патрона, ни спускового  курка. Все об этом знали. Но он говорил: «Ружьё-есть ружьё. Один вид о нём кое что говорит. А сторожу как без ружья»?
--Касаточка... а, касаточка,-буркнул он через открытую дверь. Такую фамильярность мог позволить себе только Яша.
--Что Яша?.. Ты там что то пробурчал, ну заходи. Да садись, не стой.
--Да сяду, на деревяшке стоять плохо.- И он плюхнулся на лавку, что стояла вдоль стены.
--Ну что там, что сорока на хвосте принесла?
--Да хвост то обгадили кое кто, касаточка.
--А что, и обмыть нельзя?
--Это смотря какое мыло.
--Ну так, чтобы глаза не слишком розъедало.
--Так это по твоей части, какое сваришь, таким и мыть будешь.
--Ладно, что там?.. Выкладывай.- И Яша поведал. Три заговорщика- колхозный конюх, уборщица колхозной конторы и кладовщица собрались ехать в район. Там прямиком к прокурору, или ещё к кому, дело покажет, и выложить всё на чистую воду. Как это так?  Евреев стреляли, коммунистов стреляли, а эта лялечка оказалась нетронутой. Здесь что то не чисто. Вот и нужно всё расставить по порядку. Ведь сказал товарищ Сталин: « Внутренний враг не спит». И правда что не спит, мотается день и ночь, то в район, то ещё куда. Не спится внутреннему врагу. Нужно быть бдительным. А они как порядочные строители коммунизма проявили блитальность.

             Люба улыбнулась. Она сразу поняла в чём дело. И конюх и уборщица работали в полиции, тоже конюхом и уборщицей. Но так как должности у них были весьма гуманные и незначительные, то их не тронули. Пока не тронули. Чтобы обеспечить тылы они,   решили проявить патриотическое рвение и окончательно смыть из себя  следы деятельности не приветствущиеся советской властью. А что до кладовщицы, то понятно. По решению Любовь Петровны, на склад кладовщица сама пройти не могла, а это лишало её многих преференций. Ладно. Пусть так. Она не боялась. Но нужно было разбить эту тройку на отдельные, не связанные друг с другом элементы, и пресечь попытку раскручивать  спираль на благодатной почве деревенских сплетен.  Она уже знала,  что нужно делать. Целую неделю Любовь Петровну никто не видел. Уезжала  из села чуть свет, а приезжала поздно вечером. В субботу созвала расширенный сельский совет и пригласила  нашу тройку.

            Все сидели очень тихо. Никто не знал для чего их собрали и терялись в догадках.
--Так! Мы со многими членами сельсовета посовещались и единогласно пришли к согласию.- Она остановилась  и обвела взглядом не допускающим и тени возражения, всех присутствующих. Когда многие, скорее почти все, кивнули головами в знак согласия, Любовь Петровна продолжила. Она говорила о нуждах села. О том, что нужно сделать в первую очередь, что потом. Что в селе нет сапожника, нет швеи, что нужно к солению заготавливать кадушки а бондаря нет. Что за медицинской помощью нужно ездить, а скорее ходить в другое село. Что для них никто это не преподнесёт на тарелочке, а нужно поднатужиться самим. Что нужно приобрести сепаратор и сепарировать молоко в своём селе, тогда останется на месте перегон, из него будетм изготавливать творог, продавать и хоть немного наполнять бюджет села.
--И вот ещё,-добавила она.- колхозная уборщица Соломия, она девка грамотная, в понедельник, по нашему решению поедет в Севериновку на трёхмесячные курсы кройки и шитья. Таким образом мы будем создавать артель из разноплановых мастеров для нужд нашего села, а там и соседние сёла нам принесут свои заказы. Она остановилась, посмотрела на Соломию. Та улыбнулась и удовлетворительно опустила голову.- Дальше,- говорила Любовь Петровна. У нас нет трактора и тракториста. Но это дело решаемое. Я ездила в белоцерковскую военную часть.У них имеется несколько подбитых немецких танков. Один танк они отдали. Таращанское МТС снимет башню, обрежет лобовую броню и весь верх танка, оставим только гусеницы, двигатель и сиденье. Чем не трактор? Будет лёгкий, горючего возьмёт мало.
--А тракторист? - это вопрос задал колхозный конюх, Егор.
--А трактористом Егор будешь ты.
--Так я ж только по лошадям.
--Вот по этому на тебя мы и сделали ставку. Ты уже завтра едешь в Таращу, там организованы курсы трактористов и шофёров. Проучишься два месяца, там же будешь помогать преображать танк в трактор. Благо, что такое езда и что такое дорога ты знаешь. Егору это польстило и он заёрзал на месте. - Я попрошу председателя колхоза выписать вам по три килограмма пшеничной муки для пирожков в дорогу. А где кладовщица?
--Вот я, - ответила Текля,- здесь за головами меня не видно.-
--Текля, подойди, забери мой ключ от кладовой. Мне он уже не понадобится. Решать будете всё с председателем колхоза.- Текля, аж подпрыгнула от радости. Тройка была обезврежена, с большой пользой для дела.
--Любовь Петровна, что-то я плохо соображаю, когда это нами было принято такое решение,- Валя была обижена. Это она первоначально расчитывала стать деревенской портнихой- Лично я что то ничего не слышала.-
--Имеющий уши услышит, имеющий глаза, увидит. А на счёт сообразительности, завтра к нам уже пребывает фельдшер, Пока он будет жить и принимать  в боковой комнате сельсовета. Так что вы будете рядом и, надеюсь, он тебя вылечит от несообразительности.- Валя тоже была удовлетворена. Она была без мужа. А фельдшер, да ещё рядом. Быть может он не совсем старый и не женат. Но позже оказалось, что это была молоденькая фельдшерица. Однако, заряд возмущения уже иссяк.

             После совета Алла догнала счастливую кандидатку на портниху.
--Ну и дёшево же она тебя купила, дурёху!
--Почему дёшево? Вполне за приличную цену. Из уборщиц да в портнихи, это разве не цена?
--Может и цена, но ей самой то осталось без года неделю. Не устоит она, следом пойдёшь и ты.
--По моему она обосновалась вполне прочно.
--Ты что не помнишь арест группы партизан. Это случилось после её посещения. Просто народ молчит, но  до поры, до времени. Разве не ты убирала полицейские объедки, когда их привели?
--Да, я. Но ты многого не знаешь.
--Чего я не знаю.
--А то, что в полиции были тоже свои люди. И то что видели ещё кой кого следившего за явочной квартирой.- Алла поперхнулась.- И то что партизан не расстреляли, а срочно в, ту же ночь отправили на работу в германию. Смотри, начнут возвращаться на родину, а уж они точно знают в чём сыр бор. Так, что Аллочка, цена плавающая. Не поймёшь где больше а где меньше.- Алла постояла молча, потом добавила- Ладно, проехали. Только знай, что нож то он обоюдоострый.- На том и разошлись. А дело заключалось вот в чём. На территории пяти- шести деревень действовала группа партизан. Самому младшему было шестнадцать лет, самому старшему двадцать два. Как они самоорганизовались, это ещё предстоит разобраться, но толку с них было мало, Скорее всего для деревенских жителей они приносили вред. Поезда под откос они не пускали, железная дорога была очень далеко, мосты не взрывали, потому что в округе не было хотя бы самого паршивого мостика. Единственно, что они могли сделать, так это бросить горючую смесь в окно полицейского участка, когда там никого не было, или пострелять по окнам старосты села. Но после каждого такого акта, на село коршунами налетала облава и забирали десятка полтора жителей села. Назад они не возвращались. А оговариваемая Аллой интрига заключалась в том, что Люба занесла партизанам стиранное бельё и через два часа ночью их повязали. Но почему не тронули Любу, да ещё коммунистку, вот в этом и заключался большой вопрос.

            Любовь Петровна сидела на прокурорском, оббитом зелёным сукном, столе. Тогда зелёное сукно- это был прокурорский шик моды. Всю кипу прокурорских дел она небрежно отодвинула в сторону. Фильдеперсовые чулки на её ногах, Бог знает откуда она их выцарапала, через скромный прорез юбки придавали её коленке особенную пикантность На губах,  чуть чуть выражавших чувственную дрожь раздавлены две перезрелые вишни. А в глазах  глубокая божественная лазурь победно спорила с утренним небом. И эта лазурь устремила свои наглые, пренаглые лучи в подслеповатые слезящиеся глаза Семён Семёновича. Самого прокурора. Прокурор сидел в низком потёртом кресле как раз на против её коленок. Если провести горизонталь, то это был один уровень. Прокурор, своим прокурорским умом понимал, что такое расположение горизонталей ставит его в зависимое положение. Но сегодня так выпали кости. И он не очень тревожился, ведь против её козырей у него был в запасе  прокурорский очень солидный козырь.
--Сеня, дорогой мой, ну ты же знаешь, что бабы дуры.-Сеня прищурил один глаз, как бы оценивая на сколько дура именно эта баба.-Ну пришла такая блажь, ну показалось, что я люблю его. Тем более ты в это время был сверх головы занят гражданкой Сикорской. Красавица! Разве я чета ей.А ревность, она, знаешь ли, ревность. И как бы в отместку тебе, ну не успела опомнится. Дуры бабы, так оно и есть.-Сеня зажмурил оба глаза и слегка улыбаясь, чуть откинулся в кресле. Выжидал.- Правда Сеня, ведь было так?- Сеня тут же сделался Семён Семёновичем, выпрямился, спрятал улыбку и даже слюна на кончиках его губ мгновенно высохла. Несмотря на образовавшуюся горизонталь, приобрёл вид прокурора.
--Гражданка Сикорская проходила по очень важному и очень запутанному делу, а я прокурор, это моя нива и я её хорошо пашу.
--Оно и видно как ты её пашешь. У гражданки Сикорской вот уже месяц с лица не сходит счастливая улыбка, и говорит эта улыбка: «Плевала я на всех»
--Там была очень слабая доказательная база. Вернее, совсем её не было.
--Ха! Нашёл же ты доказательную базу своему тестю, что заподозрил тебя в смерти твоей жены, его любимой дочери.
--То была наглая ложь, при чём оболгали лицо обличённое моей властью. За это по нашему справедливому кодексу полагается срок. Вот он его и получил.
--Что то то мы не выйдем на основную тему.
--А ты что, хочешь чтобы я Сикорскую посадил? Где она перешла тебе дорогу?
--Там и перешла, где переходят дорогу всем женщинам. Но я не кровожадная и сейчас не об этом.
--А о чём? - Прокурор заранее знал о чём и был готовый.
--Сеня, я же говорю, что я погорячилась и подала заявление на Петра. Я хочу забрать его обратно. Я же тебе говорила, он по профессии агроном, при чём, человек видный.Это будет очень хороший председатель колхоза. Патутин совсем не тянет и сам ждёт не дождётся когда его освободят. Что касается Петра, как мужчины, то, сам знаешь, мне бы очень подошла тога прокурорской жены.
--Ловлю на слове! Паспорт с тобой? Пойдём сейчас и распишемся. Да что там паспорт, нас распишут и так.
--Сеня, мы же не просто два глупых влюблённых юнца. Ты прокурор, я председатель сельсовета. Торг уместен.
--Ну торгуйся, что ты хочешь выторговать?
--Отпусти Петра.
--И ты выйдешь за меня замуж?
--Во всяком случае, обещаю.- Зрачки Семён Семёновича сузились, проскочили железные искорки. Он принял как душ официальный вид и сел на своё прокурорское место. Подставил ей стул.
--Садись.- Нашёл кукую то папку и подал ей.-На, знакомься.
--Сеня, я в твоих прокурорских делах ни черта не понимаю. Объясни мне толком.
--Говоришь толком? Можно и толком. Если бы дело касалось только таращанского СИЗО, то ради тебя, идя на всевозможные нарушения, я мог бы что то сделать.- Он врал. Ничего делать он не собирался, Петро был его соперник.- Но здесь уже замешан другой город и очень серьёзное преступление. Петра не спасёт даже Господь Бог.- О чём идёт речь мы знаем из второй главы. Здесь он тоже врал. Дело было сфабрикованное, но оно закрывало дыру в раскрытии преступлений. По доктрине Вышинского нужно чтобы подозреваемый признался в преступлении и это была главная доказательная база. А уже добыть признание для специалистов данного профиля дело не стоило и выеденного яйца. Все признаются как миленькие.
--Даже если я прямо сейчас выйду за тебя замуж, ты ничего не сделаешь?
--Ничего. Я не смогу...- немного помедлив продолжал- а за меня замуж ты выйдешь в любом случае. Ты сама нуждаешься в защите. В моей защите.- Он блефовал. И она знала, что он блефует. В конце концов Люба очень крепко держалась в райкоме партии, а партия наш рулевой. И скорее она могла пошатнуть трон прокурора, чем прокурор трон такого председателя сельсовета, . За Петра можно было бороться, но не в том 1945 году.  И Люба приняла рискованное, глупое, но единственно правильное решение. Пока ещё Петро не подписал ни одного протокола допроса, нужно было его вырвать любым способом из этих клещей. И она начала готовиться.

          Яша сидел возле своего сеновала и из вербовых веток делал свистки. Это был дополнительный заработок, но он был неиссякаемый, потому что свисток действовал только один день, пока не высохнет натянутая на вербовую веточку кора. Благодаря этому  какой то шутник даже предложил переименовать название деревни в село свистунов. Потому что даже голопузые трёхлетки ходили по улицам и с остервенением раздували свои щёчки, Младше детей не было. По случаю войны они не производились.
--Яша, зайди. - Любовь Петровна выглядела озабоченной.
--Что то не так? - Спросил Яша, проверил только что изготовленный свисток и уставился на Любовь Петровну.
--Всё не так Яша, всё не так.
--А что, и подправить нельзя?
--Для того то я тебя и позвала.
--Всё сделаю, только зайца не догоню, ты уж и не проси меня об этом.
--Да речь пойдёт не о зайце, а о лисице.
--Ну это другое дело.
--Настал твой звёздный час, Яша.
--Мой звёздный час настал давно, когда ты меня подобрала больного и голодного, я сказал себе: «Ну, Яша это твой звёздный час, служи этой девушке верой и правдой». Ну говори.
--Поедешь в командировку.
--Куда?
--В Таращу. Возле Таращи стоял табор цыган. Их власти рассеяли, но где то они живут. Ты человек умный найдёшь их и устроишься на ночлег.
--Вот это и всё?
--Да нет, не всё. Но база то нужна какая то.
--Об этом не беспокойся. Дальше что?
--Не торопи. Я обдумываю как и что.- Она покрутила карандаш, выглянула в окно, достала из ящика небольшую фотографию и подошла к Яше.- Запомни хорошенько.  Фотографию я тебе не дам, но это лицо ты должен узнать хоть в Аду, хоть в Раю.
--Такую трудно не узнать. Красавица. Но ты не печалься. Ты красивее в сто, да что там в сто, в тысячу раз.
--Не спорю. Но дело не в этом. Тебе придётся поработать нищим.
--А сейчас я кто?
--Не прибедняйся. Пристраиваешь же себе комнатушку возле сельсовета. Пусть она будет называться сторожкой, но она твоя. Посмотри как живут остальные.
--Ладно. Вводи в курс дела.
--Фамилия этой красавицы Сикорская. Вот её адрес. Но фамилия Сикорский имеет и следователь, что ведёт дело Петра. Здесь какая то связь. Ты будешь заниматься своим нищенским делом в разных уголочках  района, сойдёшься с нищими и псевдонищими, с беспризорными, они знают всё. Какие связи, что делают, где бывают, с кем встречаются, одним словом всё и даже больше. Понял?
--Понял. Ну и сколько мне заниматься этой резидентурой?
--А это зависит от твоих способностей. Но чем раньше мне привезёшь полный пакет, тем лучше. Но записывать ни-ни. Боже упаси. Запоминай. А я тем временем займусь делами села.

            А заниматься было чем. В деревне полная разруха. Все дома ободранные, перекосившиеся. Во многих в окнах вместо шибок связка соломы. Редко у кого во дворе вместе с наседкой бегают цыплята. Гусей почти нет, хотя вокруг болото. Там только по вечерам ведут свои хороводы неумолкаемые лягушки. И то на душе  легче. Тридцаь процентов сельских жителей имеют коровы, но их гоняют по полям с сохой. Какое молоко? Приплод нужно было сдавать на заготовку мяса. Любовь Петровне пришлось брать под свою ответственность фальшивые сводки и прятать от начальства рождённые тёлочки. Ведь только так можно было обеспечить коровами деревенские подворья. А без коровы в семье голод. Любовь Петровна знала, что как коммунист она не имеет право это делать и ходит по лезвию ножа. Но, как редкий коммунист она тоже знала, что её коммунистическая совесть должна печься прежде всего о своём сельском народе. Потому, что он то и представляет государство, какие бы лозунги там не писали. Всё бы ещё ничего. Народ жил за счёт огородов и за счёт тех небольших запасов, что успели наворовать с полей во время немецких захватчиков. Немцы поняли, что советские колхозы дают большие преимущества. Не нужно собирать по людям, а всё находится в одном месте. Приезжай и нагружай. Конечно, немецкое руководство заставляло работать плёткой, но при уборке урожая, каждый десятый сноп, каждая десятая свеколка, каждое десятое яблоко принадлежадёло убирающему. Поэтому каждый десятый сноп, свеколка и яблоко, были гораздо весомее остальных девяти. С приходом советской власти нужно было платить налоги. Мясо, молоко, яички натурой и неважно есть у тебя курица, или нет. Заводи и плати. Подушный налог и налог с приусадебных фруктовых деревьев нужно было платить деньгами. А  где их брать? И здесь Любовь Петровна брала на себя смелость при переписи занижать и количество душ и количество фруктовых деревьев. Это уменьшало местный бюджет, но разрешало как то выжить селянам. Да, она была стервой. Стервой, которая оправдывала свою стервозность. Но она обладала каким то природным даром самосохранения. После войны, чтобы более менее жить почти всё районное начальство имело свои грехи. Кто большие, кто маленькие. И все эти грехи, как надёжным щитом прикрывалось партийными билетами и должностями. Почти каждый из них знал грехи друг друга и это была гарантия их безгреховности. Такая антигреховная отлакированная каста. Любовь Петровна входила в их число. Но она старалась знать больше, а раскрываться меньше. Стерва.

             Через три недели Яша уже сидел под своей копной и строгал свистульки. Там его и застала Любовь Петровна чуть только взошло солнце.
--Ты посмотри, как ты принарядился! Цыганское наследство получил?
--Да нет, Касаточка! Уж больно на хорошую должность ты меня поставила. Денежную. Не будь я цыган, да ещё верен тебе, там бы и остался.
--И это говорит обладатель ордена красного знамени.
--То то и оно.
--Ну, заходи, побеседуем, пока никого нет.- И он ей рассказал всё и очень много. Сикорская работает заведующей райпотребсоюза. Следователь Сикорский её брат. Из государственный швейных фабрик, что работали на армию поступает в райпотребсоюз очень много тканей военного образца. Потребность в них резко сократилась и теперь они через райпотребсоюз распространялись по сельпо, чтобы хоть каким способом обновить обветшалую сельскую одежонку. Тканей поступало много и какой то мизер распределялись по сельским лавкам. Остальная ткань через барыг реализовалась на рынках области и даже за её пределами. Заправляла всем хозяйством Сикорская, а её брат возглавлял службу безопасности весьма прибыльными предприятиями. Яша принёс очень много и других сведений, но их Любовь Петровна положила в длинный ящик и оставила на потом. Он дал  в руки не только общую картину, но и расшифровку с фамилиями, датами и другими конкретными сведениями.  Для разговора со следователем ей достаточно было и одного фрагмента.

               Следователь  обхватил голову двумя руками и чего то раздумывал. Он хотел закурить. Но лишь покрутил в пальцах папиросу и положил её на место.
--А вам не кажется Любовь Петровна, что обладатель такими сведениями, если они верны, очень сильно рискует. Но я вас не пугаю, так как это явная фальшивка.
--На счёт фальшивки дело ваше, вам её и распутывать. Ну, а на счёт страхов... да, я живой человек и боюсь. Хочу только предупредить,  вы держите в руках одну из копий и на каждой из них написано, что такую бумагу видели только вы. Здесь я рискую. Как коммунист я должна была предать этой бумаге широкую огласку, но я ещё и человек. Если нам нет чего сказать друг другу, то разрешите откланяться. - И Любовь Петровна встала.
--Подождите.-он скомкал бумагу, поджёг её и положил горящую в пепельницу. Как ему хотелось этой гадине вцепиться в глотку, или выпустить в неё из пистолета целую обойму.
--Да, вы правы, я гадина, но я гадина особая.- Следователь вздрогнул, а Любовь Петровна спокойно села и чуть прижмурила глаза.- Петр Иванович, кажется так... Иванович?
--Так.
--Пётр Иванович, мы с вами коммунисты. В данной ситуации очень плохие коммунисты, но это в каждого из нас на нашей совести. Но мы ещё и деловые люди. Я председатель сельсовета, вы обладатель нелегальной фирмы с довольно хорошими активами. А деловые люди способны договариваться. И видите, я дважды рискую, потому, что договариваясь с вами я делаюсь соучастницей ваших дел, а следовательно преступницей.
--Чего же вы хотели, своей доли?-Следователь криво улыбнулся.
--Нет, долей вы не рискуете.
--Тогда, чего же?
--Выпустите Петра. У вас на него ничего нет, а своё заявление я заберу. Имею на это право.
--Нет у вас такого права. Если попытаетесь забрать своё заявление, то тут же становитесь соучастницей. Дело то политическое. А на счёт ничего нет... пока ничего нет. Насобираем.
--Хорошо, я вступаю в вашу сделку. Выпустите Петра.
--Любовь Петровна... Любовь Петровна... Я человек не кровожадный. И при других обстоятельствах вы бы уже через пять минут уехали бы на своей двуколке вместе с Петром. Но я ничего не решаю. Дело Петра на особом учёте у прокурора. И ведь это он раскручивает винницкое дело.- Любовь Петровна похолодела. Хотя у него было досье и на прокурора по мукомольному белоцерковскому производству, но она поняла с каким маховиком ей придётся бороться. Она подощла к следователю вплотную, взяла его за портупею и прошептала,-
--Выпустите Петра... -на глазах появились слёзы.
--Ладно, сядьте. - И тут у следователя появилась коварная мысль одним махом обезвредить эту сучку.
--У Петра есть только один выход. Выйти от сюда неофициально. Короче — бежать. Видите Любовь Петровна, на какой скользкий путь вы вынуждаете меня решиться. Мне просто очень жаль вас. Да и у Петра это единственное спасение, при нынешних законах. -И Любовь Петровна купилась. Потом, уже после свидания с ним она просчитала всё за и против, но механизм был запущен, а другого свидания ей не дали.

         Что было дальше вы знаете со второй главы.

          Люба лежала и рвала подушку. Эту полушку прожигали слёзы. Что это были за слёзы?! Не дай Бог вам испытать слёзы влюблённой женщины.  Не дай Бог, чтобы вы были причиной этих слёз! Эти слёзы способна прорвать все преграды, потому, что они придают необыкновенную силу и решимость для любого исполнения. Что придаёт им силу Бог, или Дьявол, это ещё предстоит исследовать. Где они черпают эту силу? Но эта сила страшная! В ней нет сдерживающей воли, в ней нет понятия справедливости и подлости, в ней нет чувства чужой боли, в ней исчезает вид чужой крови. В ней даже нет чувства своей боли и своей крови. Но есть дьявольское стремление действовать, бежать, рвать! Рвать других, рвать себя до последнего своего вздоха, до самоуничтожения, но прежде добиться желаемой цели. Ещё раз говорю, не дай Бог испытать эти слёзы.

          Утром Люба посмотрела на себя в зеркало. Боже, что за вид. Но зато на этом изнеможенном за ночь лице горели ярче холодной луны и светились твёрдостью стали два всё пронизывающие зрачка. О, они сделают всё! Не была бы она женщиной если бы путём макияжа и путём женской воли не привела себя в надлежащий вид. Больше всего она придала значение маникюру. Точила, круглила, красила. Долго подбирала бюстгальтер и кофту. Всё! Готова! Посмотрелась в зеркало, покрутилась и осталась собой довольна. Последним действием загнала в ствол ТТ патрон не поставила его на предохранитель и положила в сумочку. На дворе ждала двуколка. В качестве ямщика сидел Яша. Бока жеребца
 лоснились. В гриву вплетены красные ленты, хвост разделён на две части и завязан красивым узлом. Это самодеятельность Яши, но Любе  понравилось. Она вскочила на сиденье и вместо Яши крикнула: «Пошёл»! Жеребец почувствовал её настроение и сразу взял галопом.

              Следователь сидел и недоумевал: «Что за красавица привалила ко мне в кабинет, а как вызывающе одета»! -Он её не узнал и расплылся в улыбке. Во, как может преображаться женщина.
--О, а вы растёте! Не прошло и трёх дней, а уже старший лейтенант! - По голосу узнал и улыбка исчезла.
--Да, стараюсь. И не только старший лейтенант, но и старший следователь. Служу Советскому Союзу, как говорится. А ты зачем пришла? Будешь шантажировать? Ты опоздала, ты под следствием. Так то. Ты под следствием по делу Петра.-Люба знала, что это недоказуемо, поэтому не придала его словам значения.
--Да господи! Зачем приходят красивые женщины к здоровым мужикам. Если они, конечно не импотенты. Я готова на всё. И она расстегнула на блузке верхнюю пуговицу.
--Ну — ну, поосторожней.- Но в нём начал проявляться какой то интерес и инстинкт. Молодо-зелено.
--Я осторожна.- Она подошла к двери и закрыла её на крючок. Вот видишь, я осторожна. Боишься?- Он встал из за стола и сделал щаг вперёд.
--Да ты как Наполеон, тот пользовал дам, не снимая шпаги.- Следователь рассмеялся и решил разыграть комедию. Расстегнул портупей, снял пояс с пистолетом и повесил на спинку стула.
--И что дальше?- У следователя искривилось лицо.
--Ты поганая шлюха хотела меня купить? Купить хотел!? Ты будешь здесь взаперти и я буду тебя вызывать и пользовать тебя тогда когда я захочу и сколько захочу, и как захочу Ясно?- При этом он подошёл ближе и дал ей пощёчину. Но он ещё не знал женщин. Люба отскочила к столу, выхватила из сумки пистолет и выстрела почти в упор но мимо. Лицо следователя опалило порохом.Она ели опомнилась, чтобы не пустить вторую пулю ему в живот и крикнула: «Помогите». При этом на своей груди разорвала кофту с бюстгальтером и отточенным маникюром сделала глубокие царапины на своей груди и лицу. Снаружи пытались открыть дверь. Люба схватила телефон и крикнула в трубку: «Коммутатор два, двадцать пять, срочно, это следственный изолятор» Когда высадили дверь, она уже кричала: « Семён Семёнович, срочно, меня пытаются изнасиловать я в СИЗО»! Создалась немая сцена. Опалённый порохом следователь стоял как вкопанный без пояса и боялся пошевелиться. Что может ещё сделать эта бешеная кошка. Вошедшие два лейтенанта и старшина, тоже онемели. Возле стола стояла женщина  наготове с пистолетом с разорванной кофтой, одна грудь вывалилась наружу и вся кофта и вся грудь были пропитаны кровью.
--Одно движение и я стреляю! Замрите!- Они и так стояли в шоке. Кто то сказал:-
--Любовь Петровна, вы в безопасности, опустите пистолет. Исподволь они  были рады, так как не любили этого выскочку, готового ходить  по трупам. Через пять минут прокурор  был на месте, и увидел всю эту карину.
--Что происходит, чёрт возьми! Кто, кто? Доктора сюда, быстрее! Да не пяльтесь вы так на пострадавшую женщину. Ну, старлей, ты доигрался.- И тут старлея прорвало.
--Это не я! Это не я! Всё подстроено! Я докажу это.
--Тогда кто?- Прокурор обвёл взглядом окружающих.
--Больше никого кроме их двоих здесь не было. Мы ели взломали закрытую дверь.- Это сказал старшина.
--Значит кто то закрыл изнутри дверь, снял со старшего лейтенанта портупей вместе с ремнём и пистолетом!.. Так?..  Старшина, сорвать погоны и одеть наручники! - Возле Любы возился фельдшер. Прокурор её успокаивал. Когда уже бывшего старлея выводили в наручниках из кабинета он заплакал как маленький ребёнок.
--Вы не имеете права! Там уголовники! Вы не имеете права! Семён Семёнович, пощадите!- На лице Любы на одно мгновение появилось что то похожее на улыбку и она подумала:  «Одному моему Петру там будет скучно, будете вместе лес валить» Прокурор на завтра пообещал за Любой прислать машину, чтобы допросить как пострадавшую, ну и решить кой какие другие вопросы. Назад жеребец шёл тихой походкой. Яша насвистывал что то цыганское. Когда приехали в село Люба сказала:-
--Ты Яша, хорошо сработал.


Следующая четвёртая глава- «Марина»