Женщина в черном

     Квартиру дали Кучминым в 1957 году, после сообщения о посмертной реабилитации Ивана Федоровича: «Понимая глубину трагедии, постигшей вашу семью...»
 
     Вскоре после окончания войны в Ярославле проходил слет юннатов области. Приехали и делегации из сельских школ. Помню, мы из Пошехонья привезли гигантские тыквы и огромные матово-красные томаты «бычье сердце». Среди встречавших была высокая, строгая, вся в черном, гладко причесанная женщина – директор областной станции юных натуралистов Стефания Архиповна Кучмина.

После окончания МГУ, работая в комсомольской газете, я уже куда чаще встречалась со Стефанией Кучминой. Она всегда была внимательна к нашим разговорам. Откладывая сигарету, четко и лаконично отвечала на вопросы, почти не улыбалась. Говорили, что она носит траур, потому что у нее кто-то погиб, но расспрашивать об этом у других, а уж тем более у нее было просто неудобно.

     Когда Стефании не стало, случилось мне знакомиться с материалами музея в знаменитом «Доме на набережной» в Москве. Там мне сказали, что среди ценных экспонатов находится книга, написанная детьми Ивана Федоровича Кучмина, видного партийного и советского работника, начальника Московско-Курской железной дороги, репрессированного в 1937 году как японского шпиона и расстрелянного. А потом, после публикации в нашей газете корреспонденции об эколого-биологическом центре, судьба свела меня с врачом Еленой Синицыной, и оказалось, что она внучка Стефании, этот самый центр заложившей.

     И вот я в квартире дочери Стефании, Елены Ивановны Кучминой, где, несмотря на прошедшие десятилетия, все сохраняет отпечаток личности, интерес к которой и привел меня сюда. В семье свято чтут память родителей. И память эта в овеществленном виде хранится в аккуратных папках документов, в фотоальбомах.

     Стефания, дочь простого украинского крестьянина, училась сначала в двухгодичном уездном училище, а потом в Петербург направили, в Свято-Владимирскую церковно-учительскую школу, где было около двадцати мест для стипендиаток, которых обеспечивала попечительница Екатерина Победоносцева, вдова обер-прокурора Святейшего синода, фрейлина императрицы. Она-то и помогла девушке получить место в училище. Конечно, это было уникальное учебное заведение. Там музыку преподавал Цезарь Кюи, живопись – академик Новоскольцев, еще какой-то предмет – генерал Грячанинов. Здесь учили играть на скрипке и фортепьяно, преподавали иностранные языки и хорошие манеры, основы биологии и медицины. Полученных навыков хватило на всю жизнь.

     Во дворец Победоносцевых приезжала царская семья. Стефания познакомилась с принцессами, с великим князем, звонила в колокол домовой церкви, пела, танцевала, жизнь обещала удачи и успех. В 1916 году блестящая выпускница-учительница получила назначение в учительскую семинарию под Гжатском. Здесь ее и застал Октябрьский переворот. Директор семинарии сбежал. Стефанию назначили на его место. Потом она переехала в Саратов. Способности открывали ей двери в консерваторию, в институт живописи, а она выбрала медфак – и ее, и подруг преследовал туберкулез. Туберкулез ей не дал окончить университет. Однако выздоровела...

     Позже была делегатом съезда комсомола, познакомилась с Крупской, бывала у нее на квартире, видела Ленина. Встретилась со своим односельчанином Иваном Кучминым, который давно уже был захвачен революционным маршем. На шесть лет старше Стефании, он к моменту их встречи давно уже стал известен в партийных кругах – член РСДРП с 1912 года, после революции служил начальником политотделов и политуправлений армий и фронтов гражданской войны, а с 1927 года занимал высокие государственные посты. Иван Кучмин строил Сталинградский тракторный завод, она преподавала в школе, организовала биостанцию и «бабий колхоз» – выращивали картошку и овощи для приехавших на стройку, голодавших рабочих.

     Оттуда семья переехала в Москву. Иван Кучмин получил должность заместителя председателя облисполкома и пятикомнатную квартиру в знаменитом двенадцатом подъезде дома по улице Серафимовича, куда ордера давали как поощрение по службе, как пропуск в советскую элиту.

     Те годы навсегда врезались в память дочери Кучминых Елены. Дом на набережной для нее был островом безмятежного детства. Веселые или скрывающие тревогу молодые родители, мать с любимым клавиром «Риголетто», преподаватели музыки и немецкого языка для детей, опытно-показательная школа, дача в Барвихе...

     Отец приходил домой поздно. А однажды не пришел. Стефания долго волновалась. Наконец в полночь позвонила Ивану на работу. Испуганный женский голос торопливо прошептал: «Не звоните, здесь такое...»

     Все было ясно.

     Под утро Стефания вошла в комнату дочки:
     – Деточка! Вставай, одевайся! Надела ей на шею шнурок с наградными золотыми часами отца, где было выгравировано: «Честному воину рабоче-крестьянской Красной Армии. Реввоенсовет».
     – Может, не будут тебя обыскивать.

     Часы действительно уцелели, хранятся у внучек.

     А большую часть квартиры опечатали, вещи описали. Оставили по ложке, тарелке, чашке да книги, стоявшие на полках в детской.

     Вскоре Стефании предъявили постановление об административной высылке и список городов, куда им нельзя было выехать. Но то ли места на странице не хватило, то ли букву «я» машинистка забыла: Ярославля в списке не было. И сын Олег предложил выбрать именно Ярославль.

     Сопровождающие привезли их на вокзал, сумрачные люди встретили в Ярославле и следили за Стефанией постоянно. А ходили Кучмины по центру города. Ночью их пускали в тамбур тогдашней гостиницы «Москва». Самой маленькой, Елене, даже разрешали спать на диванчике в коридоре. Неделю они жили в доме крестьянина, после полуторамесячных поисков сняли угол в Коровниках, где оказался настоящий притон.

     Однажды на площади Волкова Стефания сказала:
     – Деточки, с вами обошлись бесчеловечно, но не озлобьтесь, не вырастите волчатами. Справедливость будет восстановлена.

     Ее на работу не брали полгода. «Мы от таких город чистим. Как вы сюда попали? Неужели вам доверяют работать с советскими детьми?» Но нашелся человек, который доверил, – тогдашний заведующий облоно Тарасов, знавший Ивана Кучмина по Сталинграду. Стефания стала методистом, а с 1941 года – заведующей областной станцией юннатов.

     Она держалась изо всех сил. Дети никогда не видели ее в растерянности. Пришли из Москвы книги, принадлежавшие детям, – она сдала их в библиотеку. Продала в комиссионном магазине все, что можно, из одежды. Денег едва хватило на покупку сруба от сарая из затопленной Мологи. Под Туговой горой она построила дом! Сама сделала его проект – как на даче в Барвихе, выращивала картошку и овощи. Соседка продавала их на рынке, а Стефания посылала деньги на фронт Олегу.

     Станция юннатов была расположена в Мордвиновке, у автозавода. Предприятие часто бомбили, осколки залетали на юннатские участки. Убило двух медвежат, бентамского петушка. Собак отправили на фронт. Зато из скота, который прогоняли через Ярославль с прифронтовой территории, дали станции корову и лошадь. После каждой бомбежки Стефания бежала на станцию, у нее был даже специальный ночной пропуск.

     Как-то бомба чуть не попала в кучминский дом. Халупа устояла, но разошлись все ее швы, зимой согреть дом было невозможно. Холодно было и на душе: о муже ни весточки – десять лет без права переписки, Олег на фронте.

     А она осваивала новый пятачок, полученный при содействии обкома партии, на Стрелке, где вместо земли была осыпь кирпичей от разрушенной церкви Иоанна Златоуста, восстанавливала связи с ботаническими садами Ленинграда и Москвы, получала невиданные здесь саженцы и семена. Обком комсомола присылал бригады на помощь Стефании. Однажды землекопы нашли на делянке клад – позолоченную церковную утварь. На причитающуюся от него долю построили теплицу, которая сохранилась до сегодняшнего дня. На Стрелке появились первые голубые ели.

     Наступил 1947 год. Об Иване ни слуху ни духу. Стефания все поняла и потеряла надежду. Однажды она надела на себя все черное – платье, чулки, туфли. И не снимала этот наряд уже никогда. Но жизнь продолжалась. Вернулся Олег и поступил в политехнический институт. Елена училась в мединституте. Семье не хватало музыки, и Кучмины понемногу откладывали на инструмент. Случайно Елена увидела объявление: продается беккеровский рояль. Его, расстроенный и пыльный, нашли в захламленной комнатушке. Рассказывали, что раньше он принадлежал главному инженеру одного из заводов. Хозяина расстреляли, а рояль Кучмины спасли.

     Квартиру, в которой мы сидим, дали Кучминым в 1957 году, после сообщения о посмертной реабилитации Ивана Федоровича: «Понимая глубину трагедии, постигшей вашу семью...»

     Встал вопрос о возвращении в Москву. Но дети уже работали над диссертациями. Квартиру в доме на улице Серафимовича вряд ли вернули бы Кучминым, а тут достраивался этот дом, и тоже на набережной. Так и остались. Стефанию тогда уже знала вся область. А за сорок лет работы сколько с ее легкой руки появилось садов, сколько детей научились любить цветы и деревья! Пришло время наград. На областном активе сообщили, что она награждается орденом «Знак Почета». Зал на одном дыхании поднялся: мало, надо орден Ленина! Но по малочисленности коллектива – десяток человек – не положена была такая награда.

     Сейчас заговаривают о переносе эколого-биологического центра на другое место, чтобы здесь соорудить нечто более доходное. Где тот зал, те люди, которые встанут на защиту Стефании, ее дела, нашей гордости?

     Когда-то Елена предложила брату, декану политеха, собрать материалы об Иване Кучмине. Они сделали это с тщательностью и скрупулезностью научных работников. Только на последней странице позволили себе строчку: «Эта книга написана кровью сердца». Книга и о Стефании, удивительной русской женщине.


Фото из семейного архива Кучминых

Северный край,  05 февраля 2003