Когда закрыты все исповедальни

Лязг от удара ствола пистолета о старый подоконник вызывал у толпы очередной прилив паники, поднимая в ответ легкое всхлипывание кого-то среди стоявших.  Вокруг одноэтажного здания уже минут как пятнадцать не наблюдалось ни одной живой души. Территория была хорошо видна из того окна, в которое смотрел молодой мужчина. Высокий, красивый, опрятно одетый. Легкая щетина, такая модная сейчас, вырисованные природой скулы, глаза, в которых многие желали бы найти любовь. Все бы идеально, но вот только одно отталкивало от него - пистолет в его руках.
Огромная площадь ресторанного зала опустела в средине, мужчина стоял у окна в одной стороне комнаты, а напротив него стояли, прижавшись друг к другу так сильно, что кажется это теперь единое существо, несколько десятков студентов. Все это время, с момента появления незнакомца на студенческой встрече до приезда бравых правоохранительных органов, прозвучало всего лишь несколько предложений. Предложений утвердительных, жестким, но спокойным голосом. После нескольких коротких команд все поднялись из-за своих столиков и сосредоточились в одной части комнаты, чтобы незнакомец мог всех видеть. После этого повисло молчание. Понятно, почему толпа молчит. Напуганные студенты боятся сделать громко вдох, их тела замерли в защитных, жалобных позах. Они определенно не готовы начинать диалог с вооруженным человеком. А он, этот незнакомец, сейчас находился в состоянии глубокого спокойствия. Ни дыхание, ни пот на лице, ни бегающие глаза не выдавали его переживаний. Он был спокоен, его движения напоминали танец, и сейчас его соло.
Полностью сконцентрировавшись, он чувствовал каждое движение, слышал любой шорох. С первых минут, выстрелив рядом со старшекурсником, который хотел сыграть в героя, он дал понять, что теперь дисциплина здесь будет жестче, чем на парах.
И все же, молчание минута за минутой переливалось в необузданное переживание и тревогу студентов.
Стоявший незнакомец у окна, еще секунду назад наблюдавший за видом из него, вдруг опустил голову и слегка отодвинулся от гардины, которая в момент вернулась в положенное ей состояние.
Смотря одновременно в пол и слегка искоса на толпу, своим мягким голосом он прорезал порядок тишины.
Никто не знал, обращается ли он сам к себе, или к кому-то конкретному, или гласит все в пустоту, но после его слов в комнате стало как-то еще тише.
- Что боги едят на завтрак?
Он произнес это громко и с выражением, но толпе показалось, что он, вероятно, ошибся, что его не правильно поняли. А кто-то наотрез решил, что перед ним сумасшедший.
Чей-то голос резко разбил монолитную тишину:
- Души людей, которые в них верят.
Толпа как-то естественно закопошилась, как улей пчел, и так же монотонно начала гудеть.
И только незнакомец оторвал свой пристальный взгляд от пола, и в этот момент можно было увидеть, что где-то он потерял свою ледяную концентрацию. Он перевел взгляд на толпу, вопросительно уставившись в лица, изувеченные страхом.
- Кто?... – на придыхании спросил он, все так же бегая по толпе глазами.
Толпа слегка разошлась, ведь из нее, как из норки начал кто-то двигаться вперед. И через мгновенье впереди всей толпы стояла девушка лет девятнадцати. Незнакомец замер в ожидании того, что сейчас выйдет кто-нибудь другой. Но девушка уверенно продолжала стоять и так же холодно смотреть на мужчину. Толпа чуть зашумела, как-то вновь оживившись, словно класс на парах, когда преподаватель отвлекается. Незнакомец лишь шевелил головой, тело его было все в таком же слегка неестественном положении. Но взгляда, который он метнул в толпу, вполне хватило, чтобы та снова умолкла.
- Это не самое лучшее решение, - сказала девушка, обращаясь к мужчине.
- Какое решение? – мужчина расправил плечи, уже уверенно смотря на девушку. Он изучал ее, бегая взглядом по ее телу. Ее внешность была словно полной противоположностью его. Светлые волосы и голубые глаза, невысокий рост и хрупкость образа. Какая-то непосредственная мягкость прослеживалась в каждом ее движении. Он бы мог обратить на нее внимание, повстречав где-то на улицах города, засмотреться на то, как легко она дышит в этом отравленном ядами городке, как смеется над уличными клоунами, бросая им монетки в шапку. Такие мысли проскользнули в его голове.
- …проблемы, - оборвала его размышления девушка. - Думаю, никто так просто не хватается за пистолет и не берет в заложники толпу подростков, если этим самым не пытается ничего добиться. Ты здесь - от отчаянья, которое тебя гнетет, и ты нашел способ избавиться от него. Но все-таки, можно было подумать лучше.
Мужчина одновременно и расстроился, и разозлился, услышав ее слова.
- Не говори так, словно знаешь меня.
- Все это уже когда-то было. Все поступки были уже однажды совершены, все слова – сказаны. В мире нет ничего нового, мы просто повторяем кого-то, одного или нескольких, в разных комбинациях. Я знаю тебя. Я встречала тебя, но только частями в образах других людей. Не говори, что я не знаю тебя, так как ты - знаешь меня.
Глаза незнакомца округлились как лунки для гольфа, и неожиданно для всех он улыбнулся. Боже, какой же прекрасной была его улыбка, наполненная солнечным светом, растянувшаяся на его лице и перетекавшая куда-то в маленькие ямочки на щеках. Кому-то в толпе могло показаться, что вот сейчас все подойдет к концу, он опустит пистолет, и все разойдутся по домам.
- Не находишь, что ты слишком смелая, так уверенно вести со мной диалог. Я ведь могу тебя пристрелить.
- Ты можешь меня пристрелить даже, если я не буду с тобой общаться.
Незнакомец громко рассмеялся.
- Да…а говорят, я сумасшедший.
На заднем фоне были слышны приглушенные сирены машин скорой помощи. Их сирена всегда слегка отличалась от других. А может люди ее как-то по-другому воспринимали. За окнами наверняка была сплошная метушня и хаос. Наверное, родители студентов уже давно прознали про все и съехались к комплексу, своими криками и истериками, мешая работе спецслужбы. В свою очередь спецслужбы выясняли план действий, который крайне сложно выстраивался. К тому же из-за неудобного размещения зданий и отсутствия обзора в помещении сложно было расположить стрелков – просто не было выгодных позиций. К тому же незнакомец, заперевшись со студентами полчаса назад, не выдвигал никаких требований и, казалось, в помещении вообще ничего не происходит, и что там никого даже и нет.
- Тебе, наверное, интересно, почему я здесь и что хочу сделать? Тебе, им, тем, кто сейчас топчется у порога в бронежилетах.
- Не уверенна, что я готова это выслушать.
- Хм, дерзко.
- Нет. Понимаешь, когда ты что-то узнаешь, ты обречен жить до конца своих дней с этим знанием, если, конечно, тебе не повезет, и ты не потеряешь память или не получишь Альцгеймера.
- Да, знание чего-то – это память, которая навсегда запечатана в твоей голове. Ты просто не можешь ЗАБЫТЬ, ты – ЗНАЕШЬ. Эти чудные проделки Бога.
Незнакомец отошел немного назад и уселся на столик. Его черный драповый плащ скрывал пустую кобуру из черной кожи. Он снова посмотрел на девушку.
- Этот пистолет подарила мне моя бывшая жена. У нее странные вкусы, поэтому она и выбрала меня.
Девушка улыбнулась, и она была единственной, кто отреагировал на шутку незнакомца. Все остальные были слишком заняты своим чувством страха.
- Так что, ты расскажешь мне, что случилось сегодня утром?
- Почему утром?
- Потому что, случись что-нибудь вчера вечером, то ты бы  торчал в каком-то баре и говорил о памяти и о знании с посетителями, которые первые пару часов считали бы, что это постановочное развлечение телевизионщиков. Ну, знаешь, все эти шоу…
- Фу, мерзость…Знаешь, на самом деле причины нет. Ее просто нет, не существует. У меня было обычное утро. Не самое прекрасное, мне не хотелось петь под диснеевский мотив. Но это было просто утро: просто овсянка на завтрак, просто пробежка в парке, просто я взял пистолет и зашел в первое здание, попавшееся мне на пути.
Но через секунду незнакомец добавил:
- Усталость.
- Ммм?
- Это все усталость. Эта усталость внутри. От нее невозможно избавиться, чтобы ты не делал. Мне кажется, она появляется от непонимания, от невозможности понять, от страха не понять. Это усталость от самой жизни. Я облетел практически весь мир в своих командировках, я спрашивал у разных людей, пытался найти ответы. Я говорил с ними о жизни, о смерти, обо всем. Чаще всего они мне даже не отвечали.
- Знаешь, почему они не отвечали тебе? Потому, что они не знают ответов. –Незнакомец снова заулыбался, и хотел было что-то сказать, но девушка продолжила.
- Тебя просто выбрасывает на арену мира, голого и пустого. У тебя нет ничего, ровным счетом ничего твоего. Тебя выбрасывает, словно в театральную постановку, которая уже идет, где свои актеры, костюмы, роли, время постановки и кто-то налету всучивает тебе какой-то костюм в зубы и говорит: «Это твой, одевай, выход через тридцать секунд!» Ты смотришь на костюм, а это наряд шута в обыденной семье со средним достатком, с младшими братьями и золотой рыбкой. Но ты хочешь вернуть его, поменять, но тебе дают по носу, крича, что родителей и Родину не выбирают! Напяливают костюм и выталкивают на сцену. Тебе говорят, что до этой постановки, до твоей жизни что-то было, и тебе просто остается в это поверить и поверить в то, что и после нее что-то останется. Всему приходится верить: истории, религии, людям вокруг…
-…потому, что ты сам ничерта не знаешь, - закончил тираду незнакомец.
- Именно! Ровным счетом ничего! А когда пытаешь узнать, читая книги, изучая прошлое и настоящее, тебе снова приходится верить философам, историкам, биологам и всем тем, чьи фамилии написаны на обложках книг. Просто верить, что так и было.
- Постановка, говоришь? Но кто зрители?
- Бог?
- Какой из?
- А какой тебе больше нравится?
- «Интересный вопрос: это Богу стало скучно, и он придумал человечество, или человечеству – и оно придумало Бога».
Девушка странно засмотрелась на мужчину, остановив весь ход беседы, которая, казалось, как снежный ком увеличивается в объемах.
- Прочел недавно в каком-то рассказе эту фразу. Не думал, что найду нечто подобное в современной литературе. Я здорово удивился, прочитав какого-то молодого автора. Фамилия вроде Сойер или Сочер.
Девушка как-то растерянно встряхнула головой и посмотрела на толпу, стоящую сзади нее.
- Я все-таки вернусь к своей увлекательнейшей теории, - сказал незнакомец.
Он чувствовал себя более расковано. Его сдержанность куда-то исчезала и в движениях начала прослеживаться непосредственность и легкость, так словно он общается со своей дочерью о чем-то обыденном: об оценках, ее свиданиях, об их бабушке с дедушкой.
Те, кто стояли сзади уже перестали существовать для них. Хотя, толпа была совершенно не против. Эта девушка стала для них словно героем, таким укротителем львов. За ее стройным телом, они странным образом чувствовали себя, как за стеной. Хотя их тела уже покрыла усталость, и хотелось бы размяться, но страх сковывал мышцы. Скорей всего «завтра», если оно наступит, встретит их болью в мышцах как после тренировки в спортзале.
- Думаю,  у нас не так много времени. Как тебя зовут?
- Катрин.
- Красивое имя. Мне еще не встречался человек с таким именем. Сколько тебе лет?
- Хочешь пригласить меня на свидание?
Незнакомец опять засмеялся.
- Думаю, твои родители будут против такого старого жениха.
- Мне 25.
- Я тебе не верю. Ты выглядишь так… так по-детски.
- Я в курсе. Наше восприятие формирует наше отношение. Иногда мне на руку мнение людей, считающих меня подростком. Иногда – это стена из предвзятости. Ты прав, у нас мало времени осталось. Думаю, теперь я готова услышать тебя.
Наблюдая за всем происходящим, у студентов так же проснулся аппетит. Они хотели услышать еще больше. Все смахивало на ток-шоу – душевная проблема, обсуждение. В этом зале просто нужны были зрители.
Вот, что нужно было незнакомцу.
Понял ли кто-то из них, почему незнакомец пришел именно сюда, почему ему понадобилось столько людей? Возможно. Возможно, кто-то поймет это после. Это всплывет однажды во время сеанса психотерапии.
- Знаешь, я уже смирился с предательством своего собственного тела, - незнакомец изменил тон и позу. Он отошел чуть ближе к окну и как-то потупил взгляд, как в начале, обращая его в никуда. – Я принял то, что эта игрушка запрограммирована на разрушение, что при ее абсолютном несовершенстве она просто продолжает ломаться, как пластмассовый робот. Я могу сравнить человека с чем угодно: с завядающим цветком, с корягой, иссохшей без влаги, с механизмом пьяного часовщика, но только не с тем, с чем его сравнивают обычно – с прекрасным творением Бога.
- Я думаю, что Богу это нравится. Мне кажется, он садист-экспериментатор. Представь, какой абсурд, создать то, что обречено на протяжении долгого времени мучиться физически и морально. Это должно быть так прекрасно – смотреть на все это свысока. Этот Бог окружил нас страданиями и разрушением, нам самим имманентно разрушение. И одновременно он окружил нас едким чувством прекрасного, чтобы можно было осознавать ужас происходящего, и главное, свою абсолютную беспомощность. Разрушение – это конечная точка всего.
- Но все-таки, как бы там ни было, я действительно уже смирился с этим абсурдом, просто принял это. Но знаешь, смириться с предательством разума я просто не могу. Как ты думаешь, как я должен был реагировать, что я должен был сказать, когда узнал, что лет через пятнадцать я закончу свою жизнь в стенах ободранной психиатрической лечебницы среди людей, которые считают, что они боги. И как бы я ни сопротивлялся, как бы ни вымаливал и не вымучивал исцеление, этого не произойдет. А мне со всех сторон говорят, что ничего не происходит просто так. Но ты объясни мне  - какого черта здесь творится?! Какого черта я должен стать для кого-то примером, образцом, наглядным материалом? Кто я? Что я? Почему кто-то распорядился мной? Я считал всегда, что я – это сознание. Но мое сознание меня предает.
Дыхание незнакомца сбилось. Ярость и злость мешали ему говорить. Пробираясь по его естеству, они царапали его горло. Одновременно он чувствовал и свободу, ощущение легкости от того, что он, наконец, смог сказать то, что так его угнетало. И эта легкость вернула его в чувства, он снова снизил тон и вернулся к привычной манере говорить.
- Я просто всегда хотел закрыть глаза и понять, что все закончилось. Но это невозможно. Когда все заканчивается, ты уже не способен что-то понять. Я не могу сказать, что я когда-то хотел умереть. Скорей, я всегда хотел не рождаться.
И эти слова были словно большой и жирной точкой. Девушка умолкла, исчезла ее улыбка. Тишина снова стала объектом внимания. Каждый занял привычную уже ему роль в этом антракте. Все это длилось, может быть, несколько минут, может быть, несколько часов. У каждого присутствующего будет своя версия.
Девушка с непривычной ей робостью спустя долгую паузу произнесла:
- Мы так много говорили о боге, но так и не определились о каком. Мы так много говорили о боге, но так и не ответили, ни себе, ни друг другу верим ли мы в него.
- Просто, я боюсь…
- Чего?
- Ответить «нет».
Незнакомец и девушка стояли, беспардонно уставившись в души друг другу.
- Что ты будешь делать, когда выйдешь отсюда? – спросила девушка, с некой надеждой.
Незнакомец повернулся назад, услышав шум возле входной двери. Он понимал, что постановка затянулась, и кто-то стремится попасть на сцену извне. Он знал, что у него есть считанные секунды. Мгновенье. Кто-то так называет саму жизнь.
- Кто-то когда-то сказал, убийца убивает человека, самоубийца — человечество. Смерть – это то, что у меня никто никогда не заберет.
- Слушай…
- Фрэнк. Меня зовут Фрэнк.
Мужчина поднес пистолет к голове, прижал его к подбородку и нажал на курок. Через мгновенье его тело завалилось на пол. В руке повис пистолет, а то, что не так давно было в его голове, разлетелось вокруг. Толпа подняла шум и крик. Все начали бежать к входу, наступая друг другу на ноги.
Девушка понимала, что он сейчас сделает. И в момент выстрела только прикрыла глаза. Она подошла к телу, присела на коленки и взяла еще теплую руку. Толпа ее не задевала, всех страшил обезглавленный труп.
- Мне очень жаль, что Бог так обошелся… с нами, Фрэнк, - ее глаза наполнились слезами.
Через мгновенье с грохотом ворвалась группа захвата, что-то выкрикивая и махая своими автоматами из стороны в сторону.
Всех допрашивали, отпаивали седативными. Несколько «скорых» только и успевали, что раздавать одеяла и таблетки. Ставили капельницы, делали уколы. Родители не могли оторваться от своих детей. И дети крепко прижимались к груди своих матерей и отцов.
Катрин отпустили только через час, детально расспросив обо всем. Она сидела в своей машине, когда вдруг зазвонил телефон.
- Золотце, привет.
-Привет, мам.
- Как дела? Как прошла твоя встреча с филологическим факультетом? Наверное, они были в восторге, наконец, познакомится с самым известным автором. Представляю, сколько автографов пришлось оставить. Сама Катрин Сойер к ним приехала!
- Мам, не преувеличивай. Я заеду завтра и обязательно все тебе расскажу, договорились?
- Да! Целую, доченька.
Уже через мгновение пальцы вновь забегали по дисплею. Длинные протяжные гудки…
- Да?!
-Эмм..
- Я слушаю вас.
- Это я - Катрин Сойер. Я бы хотела возобновить наши сеансы, док.
- Катрин, моя дверь для вас всегда открыта.
- И еще…
- Да.
- Думаю, я готова начать лечение.