Ведьмин цвет

Он показался в начале Партизанской улицы и доковылял до автосервиса, когда зелёные цифры на электронных часах над воротами показали половину двенадцатого. Сентябрьский день выдался безветренным и тёплым, как будто возвращал жителей Студёновска ненадолго в лето, но, несмотря на жару, бредущий человек был одет в выцветшую худи и вельветовые штаны, лоснящиеся на каждой складке. Короткие волосы топорщились в стороны, как серебряная проволока. Алексей Чобит. Когда-то главврач городской больницы, потом убийца, а сейчас вот, похоже – безумец. Доктор с топором – так однажды прозвали его газетчики.

Никита Ерохин пихнул Дениса Шишигина в бок локтем и многозначительно взглянул на часы. С отсутствующим видом Чобит миновал приятелей, загребая пыль левой ногой, которую чуть подволакивал.

– По нему время сверять можно, – возбуждённо зашептал Никита в сторону Дениса, провожая глазами удаляющегося. Трикотаж куртки между лопаток Чобита потемнел от пота. Мужчину слегка покачивало.

С тех пор, как Чобит вернулся в Студёновск, отсидев восемь лет в исправительной колонии №6, прошло полтора месяца. Ежедневно он проходил мимо автосервиса, принадлежащего отцу Никиты, точно в половину двенадцатого, с юго-востока на северо-запад, и исчезал в конце улицы.

– Видал? – Никита, наконец, взглянул на приятеля. Несмотря на то, что ребята родились в один и тот же день, восемнадцатого октября, у них были совершенно разные характеры, – загадка для астролога. Тем не менее, они дружили со школы. Им было по двадцать два года, Никита в этом году вернулся из армии, Денис же отчаянно искал способы откосить от осеннего призыва.

– Видал? – повторил Никита. Он сидел на пирамиде из старых шин. У него был перекур, которым он воспользовался, чтобы показать Денису занятное явление, – успев при этом умять два бутерброда с ветчиной, тонко нарезанными помидорками и майонезом.

Денис, как водится, не ответил – берёг красноречие для своего блога. Нацелив на мужчину «Кэнон», он сделал серию снимков уходящего.

– Из этого выйдет что-нибудь занимательное для твоей странички? – спросил Никита, слизывая майонез с дублёных пальцев.

Денис опустил фотоаппарат.

– Мало информации, – расщедрился он на пару слов из своей лексической копилки.

– Добавь предысторию, – предложил Никита. Бутерброды кончились, к его огромному сожалению. – Как-никак, это наша городская легенда.

– От предыстории немного толку без финала, – произнёс Денис, морщась, словно ему было жаль расставаться со словами.

– Есть кола, – сказал Никита, доставая из пакета с ленчем пластиковую бутыль. – Будешь? Правда, она тёплая и без газа.

Денис отрицательно помотал головой. Никита припал губами к горлышку бутыли и отпил сразу треть содержимого:

– А, сладко!

Из бокса вышла Самира и, вытирая запястьем лоб под вспотевшей косынкой, направилась к ребятам.

– Опять пошёл этот? – спросила она Никиту. Дениса Самира подчёркнуто игнорировала, – как обычно, – принимая его молчаливость за признак раздутого самомнения.

– Ага, – откликнулся Никита, болтая ногами. Самира стянула перчатки и звонко шлёпнула ими Никиту по спине. – Эй?!

– Ходит человек, и пусть ходит. Тебе-то какое дело? Ищешь повод побездельничать? Сидит, выслеживает…

– Молчи, женщина, у меня перекур, – важно заявил Никита и протянул девушке бутыль, предлагая угоститься. Самира брезгливо сморщила нос.

– А колодки на «Вольво» кто ставить будет? – спросила она с напускной строгостью, смеясь глазами.

– Уж конечно, не ты. Только и можешь, что масло менять, – поддел Никита и опять получил шлепок перчатками – теперь по шее. – Эй! Брось свои наезды!

– Если я наеду, ты оглохнешь, – ответила она, и Никита скривился, потому что это была чистая правда.

Денис задумчиво смотрел на дорогу. Напротив автосервиса щерился вывеской пивной ларёк, привалившийся к одноэтажной коробке парикмахерской «Париж». На покосившемся дереве без листьев висела  забытая с весны кормушка для птиц, напоминающая миниатюрную клетку. Толстый мальчик с красным, похожим на горб, рюкзаком прокатил на велике в сторону проспекта Горького, его сбитые колени мелькали в воздухе, как мячики в руках циркача. У мусорных баков склещились две собаки, белая и чёрная – такой вот лохматый получился  инь-янь.

– Дэн, а ведь не все сейчас знают ту историю, – сказал Никита. – Вот, Самира, например. Ты когда переехала сюда, Сам?

– Пять лет назад, – ответила Самира без энтузиазма – ей не хотелось быть вовлечённой в беседу с Денисом.

– Видишь, Дэн, пять лет назад! Дэн!

Денис промычал что-то неразборчивое.

– Ты совсем не в теме? – продолжал допытываться у девушки Никита.

– Слышала, что он убил женщину. Вроде она считалась ведьмой.

Никита фыркнул.

– Она и была ею, отвечаю. Мама Кира – так её все звали. Натуральная ведьма! Смотри. Я расскажу тебе, раз Дэн не хочет.

Денис с отсутствующим выражением лица, почти как у Чобита, продолжал смотреть на дорогу. «Нахлынуло», – так он называл это состояние, обычно предшествующее появлению в его голове идеи, которой затем предстояло воплотиться в слова на странице блога. Слушая Никиту краем уха, Денис думал о том, что за восемь лет эта улица совсем не изменилась. Как врождённый недуг, который всегда с тобой. От этой мысли Денису сделалось неуютно.

А Никита рассказывал.

                *  *  *

Все знали её как Мама Кира, и в этом прозвище присутствовало что-то цыганское, хотя никакого отношения к цыганам женщина не имела. Родители пугали ею маленьких детей, шёпотом, точно Мама Кира могла услышать: «Вот загуляешься допоздна на улице, сцапает тебя Мама Кира, утащит к себе в дом и съест». Или: «Будешь плохо кушать, Мама Кира превратит тебя в мышонка». Самые «продвинутые» доходили даже до такого: «Если будешь писать в постель, ночью Мама Кира залезет в окошко и тебя загрызёт. Ам-ам!». Последняя угроза имела строго обратный эффект. Услышав подобное, ребёнок вспоминал, что во рту Мамы Киры полно железных зубов, которыми малышню можно грызть и не уставать – после чего родителям приходилось стирать детские простыни ещё чаще.

Это была женщина неопределённого возраста с приземистой, бесформенной фигурой, напоминающей кастрюлю, из которой сбежало тесто. Густые тёмные волосы Мама Кира закручивала в пучок с золотой заколкой. У неё был нистагм, и это работало на её зловещую репутацию так же удачно, как и железные зубы. Дом Мамы Киры располагался на отшибе у выезда из города, возле старого дубового леса, неуклюже, кубарем сбегающего по пологому склону к притоку реки Воронеж, речушке Ленивице. Этот дом сохранился и поныне, и если вы поедете из Студёновска в Липецк, на север, то, миновав частный сектор и магазин автозапчастей «Ни гвоздя, ни жезла», с трассы сможете увидеть осевшую, побитую градом крышу, из которой торчит обломок трубы, напоминая сгнивший, кому-то грозящий палец. Сам дом стоит в низине, скрытый кустарником, и вам придётся сойти с дороги, чтобы лучше рассмотреть его. Впрочем, вряд ли вас появится такое желание, даже если вы не знаете о дурной славе этого места. Вблизи от ведьминого дома каждый чувствует себя неуютно; отрицать это могут лишь неисправимые упрямцы. Несведущий водитель, проезжая мимо, неосознанно придавливает педаль газа.

К Маме Кире порой обращались за помощью, всегда тайком. Это были самые отчаявшиеся. Бесплодные женщины, когда наука пасовала перед их несчастьем. Неизлечимо больные. Несчастные влюблённые. Говорят, Мама Кира решала их проблемы. Вот только ползли слухи, что взамен старых проблем у клиентов Мамы Киры вскоре возникали новые, зачастую – не менее серьёзные. У бесплодных женщин рождались уродцы или дети с психическими отклонениями. Если же ребёнку посчастливилось не попасть ни под одну из этих категорий, его всё равно настигала беда в виде смерти, насильственной или от недуга, прежде чем он достигал совершеннолетия. Исцелившиеся рано или поздно становились жертвами несчастного случая. Влюблённые сходились со своими желанными, чтобы позже развестись – всегда со скандалом, спорами из-за раздела имущества, а иногда и поножовщиной. Один такой приворожённый, повздорив с супругой, схватил за ноги своего годовалого ребёнка и швырнул в окно. Стеклопакет выдержал удар, ребёнок – нет. Местный телеканал в лучших традициях НТВ, в вечернее время, демонстрировал собравшимся ужинать горожанам крупные планы стекла с пятном крови и прилипшими к нему тонкими, как паутинки, детскими волосами.

– Был случай, – вспоминал Никита. – Бабушка рассказывала, царствие ей небесное. Жил на нашей улице мужичок, ну как мужичок, парень, Ромка Гришин. Весёлый всегда такой. Шустренький. Как-то намылился он в Липецк на своём «пирожке», продавать капусту. Откуда ни возьмись – Мама Кира, и просит его: дескать, подкинь до дома. Ромка не хотел её везти, отшутился как-то. Мама Кира ничего, молчком, только по плечу его похлопала и пошла себе прочь. Ромка в Липецк съездил, капусту продал, а на обратном пути вмазался в дерево. Блин. Причём ещё светло было, и дерево в стороне от дороги стояло. Во-от. Разбился, значит. Оторвало ему руку, ту самую, по которой ведьма похлопала. Самого хоть спасли, и то хорошо.

Алексей Чобит во все эти истории не верил. Возможно, потому, предполагал Никита, что был нездешним. Чобит с семьёй перебрался в Студёновск из Воронежа в начале «нулевых». Что заставило его променять Воронеж на дыру с населением в 80 тысяч человек, осталось неизвестным, но его приход в городскую больницу, которая в те времена испытывала нехватку кадров и средств, сказался на состоянии учреждения самым положительным образом. Чобит, хорошо зарекомендовавший себя на прежних местах работы, начал сразу с должности заведующего терапевтическим отделением, а через три года стал главврачом, когда эту должность оставил Борис Медянский – старик Натаныч, лечивший ещё деда Никиты, когда тот (дед, не Никита) был октябрёнком. Если при Медянском – в пресловутые «лихие девяностые» – больница была сравнима с подводной лодкой, которую старик с трудом удерживал от погружения на дно, то при Чобите эта лодка всплыла по рубку и уверенно продолжила движение в водах «нулевых».

У Чобита была жена и две девочки-двойняшки. Жена работала на Студёновском цемзаводе бухгалтером в одном отделе с матерью Дениса, а сёстры ходили в детский сад и готовились поступать в первый класс. По выходным семейство выезжало за город, если позволяла погода, на «Хонде Сивик», ярко-жёлтой, словно цирковой автомобиль. В непогоду эта развесёлая машина появлялась то в одном конце Студёновска, то в другом, сопровождаемая песнями Юрия Антонова, которые слушал глава семьи, и к ней, похоже, даже грязь не приставала. Они посещали парк и выставки местных художников. Они выглядели счастливыми.

– Их любили в городе, – произнёс Никита задумчиво и медленно, будто только теперь это понял.

Мама Кира работала в горбольнице уборщицей. Вместе с поварихой она приноровилась воровать с кухни говядину и перепродавать её с накруткой. Это стало причиной конфликта, который возник, когда Чобит поймал её с поличным. На первый раз он сделал ей выговор, который Мама Кира пропустила мимо своих мясистых шерстяных ушей, и продолжила тырить продукты, включив в прежнюю бизнес-схему крупу и овощи. Она была схвачена за руку вторично вместе с сообщницей, после чего Чобит уволил обеих. Его не то, чтобы отговаривали от этого решения, нет – но вокруг Чобита сразу образовался круг отчуждения. Никто не сомневался, что ведьма, с которой не решался связываться сам старик Натаныч, припомнит молодому главврачу унижение, и каждый желал в этот момент оказаться подальше от проявления её мести.

Тогда Чобит посмеялся над суевериями. Спустя год больше никто не видел его смеющимся. Никогда.

Маму Киру уволили в марте. В конце апреля одну из девочек Чобита, Алину, сбил грузовик, когда она возвращалась из подготовительного класса. Они с сестрой были неразлучны, но в тот день Анжела задержалась в школьном живом уголке, куда как раз привезли маленьких ужей. Змеи, которых Алина терпеть не могла, возможно, спасли Анжеле жизнь… а возможно, лишили её шанса уберечь сестру от смерти под колёсами ГАЗа «Валдай» средь бела дня на не самой оживлённой улице города. По словам водителя грузовика, девочка взялась на дороге «из ниоткуда». Его водительский стаж составлял девятнадцать лет. Он получил три года лишения свободы и на тот же срок остался без прав. В настоящее время он, на п;ру с племянником, владеет магазином по продаже снаряжения для охоты и рыбалки.

Неизвестно, связал ли Чобит случившееся с ведьминым проклятьем. Но, вполне вероятно, он вспомнил о Маме Кире полтора месяца спустя, когда умерла Анжела. Девочка грызла яблоко, и кусок попал в её дыхательные пути. Если бы тогда с ней был отец, он бы спас девочку. Но Анжела гуляла в парке с мамой, а та была бухгалтером – не врачом, да ещё после смерти Алины стала очень рассеянной. Мать кричала, заламывала руки, пыталась делать искусственное дыхание, звонила мужу, слыша раз за разом: «Абонент недоступен», и – наблюдала, как всё страшнее хрипит, выгибаясь на траве, её единственная дочь, которую супруги по привычке продолжали называть двойняшкой. Стояло восхитительное чистое утро, и лучи солнца, пробиваясь сквозь словно вымытую листву, резали на контрастные многоугольники синеющее лицо Анжелы. Немногочисленные гуляющие – старички-шахматисты, студентки на пробежке – также не смогли ни помочь ей, ни успокоить голосящую мать, когда всё закончилось. Не смог успокоить её и Чобит. В нём самом не было покоя.

И всё же, он нашёл в себе силы наблюдать за женой и оберегать её долгое время после трагедии. Он был бы никудышным мужем, если бы не смог. Однако рано или поздно любое внимание ослабевает, и жена это знала. Одной сентябрьской ночью она тихонько, стараясь не разбудить мужа, вышла из дома, прихватив бутылку текилы и кухонный нож. Женщина забралась в их жёлто-лихую «Хонду», на своё привычное место, рядом с водительским. Там она приняла достаточно алкоголя, чтобы потерять чувствительность, но остаться в сознании, после чего перерезала себе вены на руках. Может, даже успела напоследок послушать Юрия Антонова.

Вот так, всего за полгода, Алексей Чобит потерял своих самых близких людей.

Ранним утром, пятого октября, Михаил Есипов, одинокий пенсионер шестидесяти четырёх лет, проживающий в частном секторе на улице Крайней, что у северной границы Студёновска, вышел со двора и направился к колодцу за водой, чтобы помыть свою старую «девятку». Прикрепляя ведро к верёвке, он заметил, как по обочине в его сторону медленно движется какой-то человек. Его качало, как ваньку-встаньку, и поначалу Есипов решил, что человек пьян, но когда тот приблизился, пенсионер изменил своё мнение, разглядев кровь на одежде мужчины… много крови.

«Ох ты ж мать святая! – всполошился Есипов, роняя ведро в колодец и устремляясь к пришельцу. – Авария! Авария? Оптать, летают день и ночь, спасу нет! Стой же ж, стой!»

Тут он остановился сам, потому что узнал Чобита, у которого лечил панкреатит.

«Алексей Михайлович!», – воскликнул старик. Чобит остановился в паре шагов от него и повернул голову на звук собственного имени. Их взгляды встретились, и у Есипова возникло ощущение, что он смотрит в глаза одного из гипсовых пионеров, которые стоят в студёновском парке – настолько безжизненными они были.

Любимец горожан разлепил искусанные губы и заговорил. Пенсионер слушал и пятился.

«Я с ней покончил, – поведал главврач. Его голос был похож на шелест песка, осыпающегося по склону обрыва, и по спине старика впервые за двадцать лет побежали мурашки. – Думал, управлюсь быстрее. Разрубил её, а она всё никак не умирала, понимаете? Её части шевелились. Знаю, что это невозможно. Это любой медик подтвердит. Она оказалась живучая, как червяк. Колун…», – он сделал неопределённый жест рукой, – «…там. Всё пыталась схватить. Расползалась в разные стороны. Фрагменты. Понимаете? Неважно. Я проломил ей грудную клетку и достал сердце. Лишь тогда она затихла. Теперь всё всегда будет хорошо. Надо сказать Марии и девочкам. Они обрадуются. А вы рады?».

Чобит обернулся, неловко, как сшитая из болтающихся кусков кукла, и едва не упал.

«Огонь, – произнёс он, хмурясь, высматривая что-то в той стороне, откуда явился. – Не вижу огня».

И он пошёл на старика, повторяя: «Где огонь? Где огонь? Где огонь?». Голова его падала то на одно плечо, то на другое.

Есипов убежал в дом, звонить в милицию, а Чобит, вопрошая в пустоту, поплёлся в город.

Он шёл и шёл по просыпающемуся Студёновску, и никто из встречных не пытался его остановить. Милицейский патруль задержал его только в центре города. Его не видели плачущим даже на похоронах дочек и жены, но когда Чобита увозили в отделение, из его глаз текли слёзы, будто он копил их полгода для подходящего момента.

– Он разрубил её, – Никита старался лишний раз не произносить имя ведьмы, – топором и куски побросал в Ленивицу. После этого Чобит попытался поджечь дом, но там одна только комната выгорела, а дальше огонь не пошёл. А знаете, что самое жуткое? – Никита понизил голос до шёпота. – Куски тела потом выловили, но вот сердце так и не нашли. Менты пытались искать с собаками, только их  не сумели даже затащить на… на е ё, короче, двор. Собаки прям на дыбы становились и выли, а дальше – ни в какую. Это мне двоюродный брат рассказывал, а ему – кто-то из ментов, Вовка с ними знается. По слухам, Чобит закопал сердце… этой… в лесу. Вот такая история, – закончил он и обвёл взглядом слушателей, наблюдая за реакцией.

– А ты видел эту Киру? – спросила притихшая Самира.

– Случалось, – ответил Никита и добавил нехотя: – В её присутствии всегда делалось не по себе и хотелось спрятаться. Даже когда она поворачивалась к тебе спиной, казалось, что она по-прежнему наблюдать за тобой. Как будто у неё глаза на затылке.

– Они ей не очень помогли, когда к ней заявился доктор с топором, – хмыкнул Денис. Он продолжал смотреть на дорогу, словно рассказ его нисколько не заинтересовал. – Хороша ведьма.

– Можно подумать, ты её в детстве не боялся.

– Ты, кажется, и сейчас её боишься, – поддел Денис, усмехаясь.

Никита зыркнул на него исподлобья, но смолчал. Как-то в детстве, гуляя по двору один, он встретил Маму Киру, топающую вперевалку по своим делам. Охваченный беспричинным страхом, Никита попытался спрятаться в подъезде чужого дома. Он слышал, как Мама Кира дошла до двери, за которой он притаился, и остановилась. Его раздирали два противоречивых желания: убежать вверх по лестнице или дождаться, пока тётка уйдёт. В первом случае Мама Кира его бы услышала, во втором – могла попытаться войти. В любом случае, оба варианта казались скверными.

Никита выбрал второй.

Мама Кира стояла снаружи, не издавая ни звука.

В какой-то момент у пацанёнка возникло чувство, будто ведьма необъяснимым образом очутилась за его спиной, перенеслась на неосвещённую лестницу в подвал, из которого тянуло сырой картошкой и крысами, закупорила своей тушей пространство от стены до стены; и когда Никита обернётся, она ринется вверх, оскалив зубы, рыча, с пеной на подбородке. Медленно, боясь вдохнуть, он повернул голову, скосил глаза, и, конечно, Мама Кира была сзади – грузное отёчное чудище, трясущееся в нетерпении, с красными буркалами, сверкающими в темноте; оно протягивало свои толстые, дряблые руки, чтобы утащить его вниз, где никто не услышит криков и не придёт на помощь; оно было там… всего мгновение. Никита моргнул, и наваждение исчезло.

Когда он, наконец, решился выйти из подъезда, то не увидел вокруг ни одной живой души – только голуби воевали за кусок булки на расчерченном мелками асфальте, отчего казалось, будто птицы клювами играют в некую разновидность футбола.

Мальчик Никита добежал до своего дома и целый день не выходил на улицу.

– Хороша ведьма, – повторил Денис, возвращая его из страны воспоминаний.

– Ты считаешь смерти жены и детей Чобита совпадением? – взвился Никита.

– Разумеется, – терпеливо, как ребёнку, объяснил ему Денис. – А что это, по-твоему?

Никита не нашёлся с ответом.

Тут рука Самиры опустилась на его плечо.

– Я верю тебе, – сказала девушка. – В жизни порой происходят вещи, которые мы не можем объяснить.

– Вот он, – Никита указал на друга, – похоже, считает иначе.

Денис криво улыбнулся: мол, что тут поделаешь?

– А её дом продали?

– Не, – покачал головой Никита. Рука девушки по-прежнему лежала на его плече, отчего ему неожиданно сделалось приятно – больше, чем от слов поддержки Самиры. – Хибара досталась по наследству каким-то дальним родственникам из Орла. Насколько я знаю, они приезжали всего один раз, вывезли часть вещей и больше не показывались. Так и стоит дом ничей, и будет стоять, пока не развалится. Заросло там всё. Люди до сих пор стараются держаться от того места подальше. Претендентов на тот участок земли не нашлось, знаешь ли, – последние слова были адресованы Денису.

– О, – сказала Самира. – Я только сейчас вспомнила. Мне брат говорил, что помогал какому-то отсидевшему перевозить мебель в комиссионку, и у того руки были по локоть в порезах. Он сразу опустил рукава, когда понял, что брат заметил. Это было с месяц назад. Рустам называл его «буш». По-татарски это означает: «пустой». Я не догадалась, а сейчас дошло: он про Чобита говорил. Чобит и есть «буш».

– Его порезали в тюрьме? – наморщил лоб Никита.

– Или он режет себя сам. Я про такое слышала. Ох, кошмар. Как его признали вменяемым? Он же…

– Да, «буш». Пустой. Знаешь, а ведь точно сказано. И тем не менее, Чобита признали вменяемым и дали восемь лет. Как будто он не лечил – и превосходно – половину города. Как будто он не потерял семью из-за этой… С-сукины дети!

Самира сжала его плечо сильнее:

– Ты его оправдываешь?

– Я его понимаю, – ответил Никита. Девушка кивнула.

И тут Денис выдал:

– Я хочу увидеть её дом.

– Ты перегрелся? – спросил Никита с заботливым любопытством.

– В этой городской легенде есть нечто цепляющее, – сказал Денис. – Она как «Чёрный квадрат» Малевича. Вроде квадрат и только, но… – он пощёлкал пальцами. – Цепляет. Своей кажущейся простотой. Возможно, ты прав, и мне стоит запостить эту историю в блог. Но она будет неполной без снимков, правда ведь? Ты только представь…

– Забудь.

– Чего?

– Так уж сложилось – и ты извини, – что все бредовые идеи, которые мне доводилось слышать, рождались в  т в о е й голове. Высказывания политиков сейчас не в счёт. А эта идея – худшая из твоих бредовых. Настоящий чемпион. Когда ты спрыгнул с моста на крышу проходящего товарняка ради нескольких фотографий с необычного ракурса, я думал, ты остепенишься. Теперь же ясно, что нет.

– Я тогда разбил свою первую профессиональную камеру, – произнёс Никита с ностальгией в голосе.

– Хорошо, что поезд только набирал скорость, а то разбил бы ты и тухлую тыкву, которая у тебя вместо головы.

Самира хихикнула. Едва слышно, но Денис заметил и вспыхнул. Именно этого эффекта она и добивалась.

– Прекрати, Никит. Неужели ты веришь в эти байки д л я  д е в о ч е к? – воскликнул Денис, вложив в «для девочек» всё презрение женоненавистника.

Этого оказалось достаточно, чтобы темпераментная Самира взорвалась.

– По-моему, ты сейчас меня дурой назвал, я права?! – Впервые за время беседы она обращалась напрямую к Денису. Тот стоял вполоборота, склонив голову, с полуулыбкой на костистом лице. – Поскольку других девочек здесь не наблюдается, я принимаю это твоё замечание на свой счёт. Ну, тогда и ты послушай. Я не глупее тебя или вот его, – она хлопнула Никиту ладонью по спине, и парень недовольно заворчал. – Да! – крикнула Самира Никите. – «Ты только масло можешь менять», твои слова!

– Самирочка, я ведь шутил!..

– Я не только могу масло менять, и тебе это известно! Я перебирала движки, пока вы оба в пубертате маялись и показывали друг другу письки за гаражами! Что касается тебя, – она опять обращалась к Денису, – если ты ещё раз назовёшь меня дурой, ты пожалеешь! Ты самодовольный кретин. А ещё я думаю, что ты ссышь фотографировать дом ведьмы и смеёшься над Никитосом, лишь бы туда не идти!

Она умолкла, тяжело дыша.

– Всё? – поинтересовался Денис надменно. – Заслушаешься. Как это утончённо.

– Я не одна из твоих фотомоделей, которых ты охаживаешь, чтобы быть утончённой! – огрызнулась Самира и сплюнула в песок – для усиления эффекта.

– И верно, чего это я, – Денис всё-таки взглянул на Самиру, скривившись. – Какая там утончённость? На тебя наложила тяжёлый отпечаток мужская профессия. Лишь бы доказать, что ты не хуже мужчин – но я поверю в это, когда у тебя усы расти начнут… Стоп-стоп. Да они, кажется, уже растут.

Самира ринулась на него, сжав кулаки. Никита вскочил с пирамиды шин и встал между ними, схватил девушку за талию и закружился с ней по двору, точно вальсируя. Денис, посмеиваясь, отошёл от сцепившихся.

– Я побью тебя! – прокричала Самира из-за плеча Никиты.

– Сумасшедшая, – произнёс Денис свысока.

– У меня нет усов! Нет усов!

– Я их ви-ижу! – пропел Денис.

– Шишига!

– Уймитесь вы! – взмолился Никита, которому всё труднее было удерживать Самиру. – Как дети. Денис, какого чёрта?! Устроили тут шоу Малахова.

– Она сама взъелась.

– Ты заячий хвост! – прохрипела Самира и укусила Никиту за шею. Тот взвыл и ослабил хватку. Самира вырвалась и двинулась на Дениса, который принялся отступать к обочине, боком, как краб. – Я, в отличие от тебя, не побоялась бы туда пойти, если бы мне было нужно.

– Ну и иди, – ответствовал Денис, пряча за спину сумку с камерой.

– А мне не нужно!

Денис закатил глаза: «Вот так всегда».

– Хочешь проверить?! – вырвалось у Самиры в запале.

– И как докажешь?

– А поехали сейчас?

– С тобой? Пфью!

– Ну, ну! Ты боишься, мальчик?

– Я не вожу в своей машине абы кого, – произнёс Денис, понимая, что это звучит как оправдание, – и что остальные так и думают. – Ты лучше иди масло поменяй или в движке покопайся.

– У меня смена закончилась пятнадцать минут назад. – Самира остановилась и упёрлась руками в бока, подняв подбородок. Бросала Денису вызов. Денис перевёл взор на Никиту. Тот выковыривал носком ботинка камушек из земли и ухмылялся.

– Только чего ты боишься больше: ведьминой избушки или меня?

– Надеюсь, ты там поселишься, – капитулировал Денис.

Вот так, совершенно неожиданно, они и отправились вдвоём к старому дому Мамы Киры.

                * * *

– А другая музыка у тебя есть? – произнесла Самира. В салоне «Лады Гранта» разливался величественный «Вальс» Свиридова. Денис, который почти успокоился после недавней ссоры, покосился на пассажирку. Люди, которым не нравилась классика, вызывали у него неприязнь.

– Есть, – сказал он злорадно. – Альфред Шнитке.

– Класс! – Самира сидела на заднем сиденье, скрестив руки на груди и делая вид, что наблюдает за пейзажем снаружи. Там хибары частного сектора сменили некрасивые пятиэтажки спальных районов. Они проехали через весь город, и до сих пор Самира молчала. Это вполне устраивало Дениса.

– «Король и Шут» не держу, – ответил он.

– Тогда просто выключи.

Он постучал костяшкой пальцев по приборной панели, на которой вместо иконок или ароматизатора в виде цветка в горшке красовалась наклейка: «Моя машина – мои правила».

– Какой же ты сноб.

– Откуда ты знаешь это слово? – съязвил Денис. Он почувствовал возможность взять реванш за своё поражение в предыдущей перепалке.

– Омерзительный сноб. «Ах, ах, этот город конченый, я, ах, ах, здесь задыхаюсь, а вот, ах, ах, в кофейнях Парижа подают такие сказочные эклеры, что я не могу не поделиться с вами их фотографиями, друзья! А вот я на Марсовом поле, шлю миллион воздушных поцелуев за каждый ваш плюсик».

– Да ты читаешь мой блог! – Денис еле сдерживал смех. – Я польщён.

– Там нечего читать. Ты хуже школьницы, которая течёт от «лайков» в соцсети.

– Мне кажется, или мы ненароком перешли к теме секса?

– Тебе о нём только говорить и остаётся.

– Куда мне до твоего опыта.

– Я не шлюха, урод!

Её нижняя губа задрожала, и она сердито прикусила её. Денис сдержанно ликовал.

– Ладно, мы почти на месте, – сказал он снисходительно. «Гранта» миновала автомагазин «Ни гвоздя, ни жезла», и Денис сбавил скорость. У поворота к развалюхе Мамы Киры он вывернул на встречную полосу и затормозил.

– Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел машину с той стороны и понял, зачем я здесь, – туманно пояснил он.

Он выбрался из «Гранты» и глубоко вдохнул сентябрьский воздух, пахнущий пылью с полей, остывшей землёй, грустью по ещё одному лету, ушедшему в никуда. «В октябре мне исполнится двадцать три», – подумал Денис неизвестно, почему, и ему стало тоскливо.

Бухнула дверью Самира. В иной раз он бы сделал замечание. Его остановила мысль о том, что именно этого девушка и ждёт.

– Кажется, здесь, – сказал он вместо упрёка и перешёл дорогу, не дожидаясь спутницу. Та догнала его на другой стороне, пропустив грузовик «Вольво», который промчался по направлению к городу, подпрыгивая на асфальтовых ухабах.

Обочина, на которой они оказались, возвышалась над местностью, и с неё отчётливо виделась чёрная крыша заброшенного дома, которая горбато выпирала над зарослями дикого кустарника и бурьяна в трёх сотнях метров от трассы. Хотя день – как и вся неделя – выдался сухим, крыша казалась влажной, грязно-сырой.

Денис снял с плеча сумку и, вытащив фотоаппарат, протянул её Самире:

– Подержишь?

Девушка пренебрежительно пожала плечами, но сумку взяла.

– Осторожно, там объективы.

Он сделал несколько фотографий крыши. Подумал, что выглядеть они будут зловеще даже без ретуши.

Повесив камеру на шею, он спустился к тропинке, ведущей к дому. Когда-то она была широкой и протоптанной, теперь же, сузившись, терялась в травах. Он зашагал к цели с чрезмерным энтузиазмом, призванным скрыть внезапно накатившее беспокойство. Не иначе, виной тому был рассказ Никиты. «В её присутствии всегда делалось не по себе и хотелось спрятаться», – вспомнил Денис, и слова прицепились к нему, как рыболовный крючок.

«Когда она поворачивалась к тебе спиной, она продолжает наблюдать за тобой».

«У неё глаза на затылке».

Впервые Денис пожалел, что влип в эту авантюру с фотосессией.

Неосознанно ища поддержки, он оглянулся. Самира шла следом, сжав губы и насупившись. Она смотрела под ноги. Желаемого спокойствия от этого зрелища Денис не получил. Ему захотелось повернуть назад, но, вместо этого, он продолжил путь.

Становилось холоднее – наверное, из-за близости к реке. Когда они добрались до хибары ведьмы, Денис порядком замёрз. На нем была хэбэшная рубаха с длинным рукавом, джинсы и кроссовки, вполне подходящая одежда для тёплого сентябрьского денька, – но здесь, похоже, царил конец октября, словно время возле дома текло по своим правилам. Денис посмотрел на Самиру. Та была одета в футболку с лихо притоптывающей Минни Маус, и на руках девушки он заметил мурашки. Самира сердито обрывала с одежды приставшие репьи.

Забор сохранился, но деревянная калитка лежала на земле, и между досками проросла трава. Денис осторожно наступил на поваленную дверь. Доски чавкнули. Денис вошёл во двор.

– Милости просим, – произнёс он неизвестно, зачем. От звука собственного голоса ему сделалось неуютно. Тут царила полная тишина, тревожить которую показалось ему не самой лучшей идеей.

Но что сделано, то сделано.

Значит, вот он какой – проклятый старый дом.

С виду – вполне обычный дом. Денис подумал, что читатели блога, увидев фото, будут разочарованы. Одноэтажная, побитая градом постройка с чердаком, покрытая облупившейся белой краской, сквозь которую проглядывало занозистое дерево. Окна заколочены абы как, стёкла под досками выбиты. Сбоку притулился сарай с ржавым замком на двери. Ни тебе человеческих черепов, ни куриных ножек, даже ворон не видно… кстати, никакой живности вокруг, каких-нибудь мошек – и тех нет. Смогут ли изображения передать нечто большее, чем просто флёр упадка, который на подобных снимках присущ любым развалинам, – например, то ощущение лёгкой жути, которое Денис сейчас испытывал?

«Давай проверим», – подумал он. Поднял камеру и огляделся в поисках лучшей позиции для съёмки, где бы не мешало солнце.

Солнца не было. Пока они добирались до дома, небо незаметно успела затянуть серая дымка, похожая на молочную пенку. В растерянности Денис двинулся вдоль забора. Сделал несколько небрежных снимков: дом, сарай, окна крупным планом, скат крыши. Двор зарос гниющими сорняками, они лопались от прикосновений и выделяли бледно-жёлтую жижицу, пахнущую, как мужское семя. Этой жижей Денис быстро уделал джинсы. Его начало слегка подташнивать.

«Соберись, тряпка», – подстегнул он себя.

– Разве это правильно? – раздался рядом голос, и он вздрогнул, чуть не выпустил «Кэнон» из пальцев. Самира. Он совсем о ней забыл.

– Поясни, – сказал Денис.

– Доктор и так пережил столько, что врагу не пожелаешь. А ты хочешь не просто разбередить старую рану – ты намереваешься плеснуть на неё кислотой. Вот я и спрашиваю: по-твоему, так поступать правильно?

– Не вижу, как он сможет пострадать, – ответил Денис. Он чувствовал правоту слов Самиры, но подавил это неловкое ощущение. Переться сюда, ругаться всю дорогу, даже (незачем врать себе самому) бояться здесь находиться – и ради чего? Чтобы стереть кадры и сбежать? – Можно ведь преподнести историю иначе, – нашёлся он. – Подать её так, чтобы вызвать у читателей сочувствие к Чобиту. С хорошими людьми случаются плохие вещи. Стоит ли об этом молчать?

– Думаешь только о своём блоге, – покачала головой Самира. Денис развёл руками: ничего не поделаешь, и давай не будем продолжать.
Сделав ещё шаг, он заметил брешь в заборе. Заросли бурьяна по ту сторону пролома были примяты, и борозда напоминала след пролежня на косматой шкуре неизвестной зверюги, старой и больной. Прежде, чем сознание Дениса успело осмыслить увиденное, Самира отвлекла блоггера очередным вопросом:

– Ты закончил?

Он хотел ответить утвердительно – господь свидетель. Это безотрадное место определённо действовало ему на нервы… но и Самире тоже. Её испуг подтолкнул Дениса к противоположному решению:

– Заглянем внутрь.

Свредничал.

Самира, моргая, несколько раз открыла и закрыла рот. Комичное зрелище – вот только смеяться Денису не хотелось.

Ещё оставалась призрачная возможность свести всё к шутке, но тут Самира обрела дар речи:

– Да ты натуральный маньяк!

После чего Денис не мог взять слова назад.

– А я уже поверил, что ты смелая, – бросил он и направился вокруг дома в поисках входа.

– Это частная собственность, вообще-то, – крикнула девушка. Денис остановился.

– Я за коммунизм! – провозгласил он, оборачиваясь и потрясая кулаком.

– И пожалуйста! – не унималась Самира. Не обращая внимания, Денис продолжил путь. Шаги давались непросто – он точно шёл под водой. – Мне плевать на тебя, свин! Торчи тут, сколько влезет, а я возвращаюсь. Понял? Иди ты в…

Денис завернул за угол, и голос Самиры сразу стих. Пространство возле дома обладало свойством поглощать звуки – ругань девушки теперь доносились до Дениса как из-под подушки. Здесь он нашёл вход в дом. Обвисшая на петлях дверь напоминала отёчную, парную печень, которая вывалилась из вспоротого брюха дракона. Денис ощутил, как холод поднимается по его пальцам, ползёт по рукам и проникает в самое сердце, наполняя его пустотой. Приблизившись к двери, он убедился, что та не заперта. Ему захотелось застонать.

Из-за угла появилась Самира.

– Разве ты не чувствуешь? – спросила она в отчаянии. – Это место… н е п р а в и л ь н о е. Я не знаю, как сказать яснее, но неужели ты н е  ч у в с т в у е ш ь?!

– Неправильное?

Она беспомощно развела руками, приглашая его оглядеться и самому убедиться, что они находятся посреди изъяна мироздания. Кстати, неплохое выражение – «изъян мироздания», подумал Денис. Стоит использовать его в блоге.

Он не признавался себе, что внутренне был согласен с Самирой. Однако в нём снова разгорался профессиональный интерес, который гнал его вперёд.

– Ни души, – пыталась объяснить девушка. – Ни звука. Даже воздух плотнее. И это чувство…

«Как будто за тобой наблюдают», – мысленно закончил за неё Денис. Девушка смотрела на него с тоской, и он испытал к ней нечто, похожее на сочувствие.

– Самира, – Денис попытался образумить её – а может, и себя. – После баек Никитки у тебя разыгралось воображение, вот ты и нервничаешь. Заброшенные сооружения все выглядят немного пугающе. И этот дом – не исключение.

– В том-то и дело! – Самира всплеснула руками. – Э т о т не выглядит заброшенным!

Он не знал, что возразить и сказал единственное пришедшее на ум:

– И всё же, так оно и есть.

Словно наблюдая за собой со стороны, он поставил ногу на нижнюю ступеньку крыльца. Та отозвалась болотным хлюпаньем и просела, но выдержала. Денис запрокинул голову. Одноэтажный дом, устремлённый в насупленное небо, теперь казался ему высоченным, как готический собор. Денис поднялся на крыльцо и остановился перед дверью. Некогда она была выкрашена в зелёный цвет, но теперь краска отшелушилась и вылиняла до недужно-серого, её чешуйки напоминали перхоть.

– Денис! – позвала Самира. Кажется, она собиралась заплакать.

– Это просто развалина, – откликнулся он.

– Не ходи. Не надо.

– Там, за дверью, несколько пустых комнат. А б с о л ю т н о пустых, – подчеркнул Денис. – Я быстро осмотрю их, сделаю снимки, а затем мы свалим отсюда. Обещаю.

Денис взялся за ручку, сальную на ощупь, и потянул.

– Ты можешь подождать меня снаружи, – предложил он.

Самира, сопя, взлетела на крыльцо. Денис потянул сильнее. Дверь отворилась. Денис ожидал услышать скрип, но вместо этого тишина лишь плотнее окутала их, до лёгкого звона в ушах.

Стоя на пороге, он решил, что нашёл объяснение своей тревожности. Запах. Разумеется, Денис уловил его во дворе, но там запах был слишком слабым, чтобы зафиксироваться в сознании. Зато теперь его накрыло тёплой волной скисшего воздуха, как будто Денис опустил лицо в пакет с несвежей блевотиной.

За его плечом охнула от отвращения Самира.

Морщась, он распахнул дверь настежь. Мутный свет неохотно просочился в прихожую, облизывая сгнивший половик, усыпанный осколками зеркала. Справа громоздились очертания того, что когда-то было шкафом. Денис переступил через порог, ощущая, как пружинят под ногами трухлявые доски. Медленно двинулся по коридору.

Когда он добрался до входа в комнату, Самира последовала за ним, стараясь ни до чего не дотрагиваться.

Денис постоял в проёме, чтобы привыкнуть к царящей в комнате темноте. Самира держалась за его спиной так близко, что он чувствовал дыхание девушки на своей шее, слышал, как стучит её сердце. Ему даже показалось, что их сердца бьются синхронно. В другой ситуации он нашёл бы это романтичным.

– Здесь никого, – сказал Денис, наконец. – Ни бомжей, ни наркоманов.

– Никто сюда не заходит, – откликнулась Самира дрожащим голосом. – Нет таких сумасшедших.

«Кто-то же сорвал замок на входной двери», – подумал Денис, но озвучивать мысль не решился – неизвестно, как отреагирует на неё Самира.

– Прекрати, – вяло отмахнулся он.

Самира продолжала гнуть своё:

– Несколько соток в городской черте – и никто за столько лет не положил на них глаз. Всем известно, что это место ненормальное, и тебе тоже.

– Нет, – соврал Денис, опять начиная злиться на неё. – Это просто дом.

– А то, что семья Чобита умерла – совпадение, – воскликнула Самира с сарказмом.

– Именно. С девочками произошёл несчастный случай, а то, что мать вскрыла себе вены – вообще неудивительно. Просто дом, просто несчастный случай, а Мама Кира – просто толстая неприятная тётка.

– Ты её видел?

– Видел, – неохотно ответил Денис. – Ничего особенного.

Он вошёл в комнату. Следом проскользнула Самира. Здесь вонь усилилась, словно они очутились в желудке старика-великана. Чахоточный свет пробивался сквозь заколоченные окна, выхватывая грузные бесформенные предметы, в которые превратилась мебель. Кое-где сохранились обои, они напоминали размазанный по стенам белесый кисель. Свалявшаяся паутина, похожая на седые клоки лобковых волос, собирала пыль по углам. Денис осторожно вышел на середину комнаты. Его движения казались замедленными и плавными, и Самира подумала о рыбах, проплывающих у поверхности озера в шлейфе частичек ила. Трепещущие росчерки света, которые обвивали тело Дениса, усиливали сходство.

– Гляди, – шёпотом произнёс он, указывая рукой на дальнюю стену.

Самира не хотела, но тухлое пространство дома – девушка была готова поклясться – обладало некой силой, сколь могучей, столь и ужасающей. Оно затягивало её в себя. Лишало воли. Ей оставалось лишь подчиниться и наблюдать за собой как за незадачливой героиней немого кино.

Лавируя между оплывшими углами утопленных в тенях вещей, она присоединилась к Денису. Он всё ещё держал руку перед собой, указывая на огромное, от пола до потолка, пятно гари – след неудавшегося поджога. Что-то – возможно, часы, – вплавилось в головешки и напоминало крючконосую голову гаргульи.

«Конечно, это часы, – подумала Самира. –  Ты же не ожидала увидеть здесь пентаграммы или алтарь для жертвоприношений?»

Денис отступил на шаг, выставив перед собой камеру, словно святое писание, и Самире захотелось закричать, остановить его, будто вспышка могла пробудить духов, что пропитали это место своим голодным злом. В ту секунду она не сомневалась, что именно так и произойдёт, но, разумеется, промолчала.

Денис нажал на кнопку. Свет обжёг привыкшие к темноте глаза, и Самира моргнула, успев, однако, различить убранство комнаты в чёрно-белом цвете, как будто могучая сила высосала из мира все остальные краски. Денис сделал повторный снимок. Тень его долговязой фигуры рассекла комнату пополам. Когда вспышка погасла, они повторно ослепли на несколько мгновений, и единственным отчётливым ощущением стал шум крови в ушах.

– Теперь всё? – прошептала Самира. Её губы дрожали.

– Да, – сказал Денис. Его охватил нездоровый ажиотаж. – Ещё другие комнаты осмотрим и уносим ноги.

Самира еле слышно застонала. Денис притворился, что не заметил этого.

Дальнейший осмотр дома сюрпризов не принёс. В соседней комнате стояла кровать, ушедшая ножками в сгнивший пол. На ней была свалена одежда, которая за годы превратилась в слипшуюся заплесневелую груду, нестерпимо воняющую тухлым мясом. В кухне они не обнаружили ничего, кроме старой мебели и нескольких дохлых мокриц на дне мойки. На чердак Денис не полез, только сунул голову в люк, огляделся, подсвечивая себе мобильником, и, буркнув: «Пусто», спустился с лестницы.

Пока они слонялись из комнаты в комнату, Самира не могла отделаться от ощущения, будто дом изнутри больше, чем снаружи. Посмотрев на часы, она с удивлением убедилась, что ещё только начало второго, а не вечер, как ей казалось. Поистине, это место влияло на органы чувств самым странным образом!

Сюрпризы начались, когда они вернулись в первую комнату. Чья-то тень беззвучно легла снаружи на окно, погружая и без того слабо освещённое помещение во тьму. Денис отпрянул в проход, увлекая за собой Самиру. Тень переметнулась на соседнее окно. Полоски света, пробивающиеся сквозь щели в досках, оставляли на полу трепещущие следы, словно кто-то бил по клавишам призрачного рояля. Потом тень исчезла.

Денис скользнул к окну прежде, чем Самира успела схватить его за руку, и припал к щели. Самира до боли сжала кулаки. Позднее она обнаружит на своих ладонях маленькие красные полумесяцы – следы ногтей – но не вспомнит, откуда они взялись. Точно под гипнозом, она присоединилась к Денису у окна и успела заметить пересекающего двор  Чобита. Бывший главврач городской больницы Студёновска направлялся к пролому в заборе. Он хромал сильнее прежнего, но движения его стали увереннее и быстрее. Самира схватила Дениса за руку, и он потом так же будет гадать, откуда на ней появилась цепочка маленьких красных полумесяцев.

У Чобита был нож-бабочка.

Размахивая им, точно пытаясь балансировать, он ухнул в заросли за сломанной оградой, прорывая колючий заслон из веток чёрного кустарника, а они расступились, сомкнулись за ним и замерли. Словно заросли проглотили человека.

Стоящие у окна переглянулись с одинаковым  выражением лица: «Ты тоже видел это?».

– Что нам делать? – прочёл Денис по губам вопрос Самиры.

– Ждать, когда уйдёт, – прошептал он и, увидев, что такой ответ не пришёлся девушке по вкусу, пояснил: – Если мы пойдём к машине, пока он там бродит, мы можем с ним столкнуться.

Самира измотанно села на корточки и обхватила колени руками.

– Он же должен когда-то уйти, – заметил Денис.

Ждать им пришлось долго.

                *  *  *

Чобит вернулся в десять минут четвёртого. Всё это время Денис провёл у окна, не отрывая взора от двора. Когда появился Чобит, Денис взмахом подозвал Самиру к себе. За время сидения на корточках у девушки затекли ноги, и она чуть не упала, пытаясь подняться. Он придержал её за плечо.

Чобит выглядел измождённым. Его мотало, как во время качки на корабле, и Денис предположил, что они могли бы легко убежать от него, если бы попались тому на глаза. Чобит спрятал нож, и было отчётливо видно, что его ладони выпачканы чем-то бурым и липким. Денис хотел бы думать, что это грязь, но непрошеное воспоминание, как чёрт из табакерки, ворвалось в его мысли: воспоминание о порезах, которые брат Самиры видел на руках Чобита.

«Он действительно режет себя, – подумал Денис. – Сумасшедший. Пустой. «Буш».

Они дружно задержали дыхание, когда Чобит прошёл под окнами. Его лоб был исцарапан, измазанную одежду покрывали колючки. Гроздь репьёв старческими бородавками повисла на капюшоне. Он не замешкался ни на миг и скрылся за воротами, а потом и из виду. Без единого звука, как персонаж из сна.

– Подождём ещё, – решил Денис. – Пусть уйдёт подальше.

Самира согласно кивнула, но задала тревожный вопрос:

– А если он заметит машину?

Денис изобразил неопределённую гримасу на лице:

– Мне кажется, он не отреагирует, даже если навалит в штаны.

– Я бы не стала проверять, – сказала она. Денис усмехнулся, и в этот миг в комнате раздалось скулящее завывание, от которого они оба подпрыгнули, чудом удержавшись от крика. Звук сопровождался низким жужжанием. Такие завывания сопровождают появление пришельцев в старых американских фильмах. Самира вонзила ногти в кожу себе под глазами. Денис хлопнул себя по бедру. Звук и жужжание раздавались из сумочки на его поясе. Чёртов мобильник.

Трясущимися руками он вытащил смартфон, дисплей которого переливался радиоактивным зелёным светом, и оборвал сигнал вызова, едва заметив, что звонок от Никиты. Затем отключил гаджет и сунул обратно в сумочку. Самира хватала ртом вонючий воздух, наполняющий дом. Денис разглядел, что изо рта у неё вырывается пар.

Он приник к щелям между досками заколоченного окна. Чобит не показывался. Это место высасывало самые громкие звуки, словно пылесос.

И всё же они не стали слепо полагаться на удачу, поэтому для верности выждали ещё минут десять, прежде, чем осмелились выйти из дома.

Снаружи заметно стемнело, и блеклый свет солнца создавал эффект светофильтра, как на обработанном в графическом редакторе снимке. Денис задумался над тем, как бы мог называться такой фильтр. «Похороны в ноябре» или «На дне трясины», но уж точно не «Винтаж» и не «Девичий сон», которым отдавали предпочтение знакомые ему фотомодели. Воздух сделался таким влажным, что им можно было утолить жажду. Они обошли вокруг дома. У калитки Денис остановился и, поколебавшись недолго, достал из сумочки ключи и документы от «Гранты».

– Возвращайся к машине и жди меня, – сказал он Самире. Смотрел он в этот момент на пролом в заборе. – Дай мне максимум полчаса. Если что непредвиденное случится, действуй по обстоятельствам. Водить умеешь?

– Ты идёшь т у д а? – Это казалось настолько невероятным, что Самира повторила вопрос.

– Сердце ведьмы так и не нашли, помнишь? – откликнулся Денис. Он понял, что назвал Маму Киру ведьмой, и поёжился. – Полагаю, Чобит закопал его там.

Его собственное сердце колотилось, хотя сам он выглядел отрешённым.

Денис направился к забору. У пролома он замешкался, и у Самиры появилась надежда, что он передумал. Денис обернулся. Его мимолётное сходство с Чобитом испугало девушку. Та же одержимость. Денис словно не принадлежал себе.

– Ради этого мы сюда и ехали, – произнёс он. – Не узнаем, что там, в конце – и вся поездка лишается смысла. Ей надо обрести… – Денис пощёлкал пальцами в поисках нужного слова, – законченность.

И он шагнул на проложенную Чобитом тропинку за забором.

Подстёгиваемая страхом остаться одной, Самира бросилась за Денисом. В каком-то смысле, она тоже не принадлежала себе.

Они были как два героя ужастика, которые, вызывая недоумение зрительного зала, идут в логово маньяка вместо того, чтобы убежать.

Для персонажей фильмов такие бестолковые поступки обычно ни к чему хорошему не приводили.

Самира ступила на тропу, и заросли приняли её. Как вода в трясине, сомкнулись за ней – и над нею.

                *  *  *

Бурьян шелестел. Этот липкий ж и в о т н ы й шорох вызывал у Самиры ассоциации с перистальтикой пищевода и никак не вязался с растениями. Она старалась сжаться, чтобы не задевать лишний раз перезрелые, полные гниющего сока стебли и не слышать шелест, который не просто её нервировал, а по-настоящему пугал. И всё равно, ей это плохо удавалось. Стебли, казалось, сами тянулись к пришельцам, чтобы лопнуть и обрызгать их коричневатой жидкостью с запахом болота. Местами бурьян отступал, и его сменял кустарник с голыми ветвями, напоминающими паучьи лапы. Они плохо ломались, почти не гнулись, и приходилось продираться сквозь них, подныривать, а каждая ветка норовила оцарапать щёку или вырвать пучок волос. Почва под ногами всхлипывала. Самира чувствовала себя сбитой с толку, и единственным ориентиром для неё была спина Дениса, маячащая впереди. Она пыталась, но так и не могла его догнать. Каждый раз, когда его спина исчезала из поля зрения, она начинала паниковать. И не только из-за страха заплутать в этом гибельном месте – ей стало казаться, что кто-то идёт по их следам. Играет с ними. Она слышала мощное дыхание, но боялась оглянуться. Подкрадывающееся о н о только этого и ждало.

Очередная полоса кустарника отступила, и они вошли в заросли старой желтушной крапивы высотой в полтора человеческих роста. Трава растеряла свой яд, но шёлковые вкрадчивые прикосновения её листьев к щекам заставляли Самиру вздрагивать от отвращения. Крапива словно пробовала девушку на вкус. Самира вся покрылась пыльцой, колючкам и соком растений. Несмотря на холод и сырость, её мучала жажда. Горло превратилось в пересохший колодец, забитый мусором. Нос заложило, и ей пришлось дышать ртом. Тем не менее, она не могла и подумать о том, чтобы вернуться. Это место, эти заросли обладали с и л о й – злой, первобытной и сумасшедшей. Самира могла бы поделиться своими мыслями с Денисом, но едва ли её спутник оценил бы их.

Продираясь сквозь особенно густые заросли, Самира прикрывала лицо руками. Поэтому, когда Денис внезапно остановился, она сослепу врезалась в него и чуть не сбила с ног. Он вскрикнул раздражённо и испуганно. Столкновение разрядило обстановку, и страх Самиры отступил, пусть и ненадолго. Она небрежно извинилась.

– Вон, – Денис ткнул пальцем перед собой и посторонился, пропуская её. Протиснувшись вперёд – без особой охоты – Самира увидела на листе крапивы круглое бурое пятнышко размером с пятирублёвую монету. Углубившись в заросли, они обнаружили на стеблях ещё два пятнышка поменьше. У Самиры не было сомнений в том, что это за жидкость. Чобит указывал им путь каплями собственной крови.

– Мы близко, – прохрипел Денис и оказался прав. Их путь до цели окончился ровно через пятьдесят шесть шагов – Самира считала.

На пятьдесят пятом шаге Денис снова замер. На этот раз Самира была готова, и они не столкнулись. Здесь заросли расступались, так что у Самиры появилась возможность обойти Дениса. Она ступила вбок, и под ботинком что-то хрустнуло. Убрав ногу, она увидела выступающую из грязи желтоватую дугу ребра, судя по размерам, собачьего. Поодаль лежало второе ребро, а рядом – ещё два. Взгляд Самиры заметался по жирной земле, из которой выступали целые россыпи костей, как жуткие посевы. Самира успела понадеяться, что они принадлежат зверям. А потом она подняла глаза и мигом забыла об останках несчастных созданий.

Первой её реакцией было замешательство. Её глаза видели, но мозг не мог распознать, что именно – сигналы от зрительных нервов терялись где-то в Сумеречной зоне. Потребовалось несколько мгновений, чтобы разум Самиры воспринял новый образ, отыскав в нём схожесть с другими, ей знакомыми. Когда это произошло, она испытала непреодолимое желание оказаться подальше отсюда.

Открытый участок, на котором они очутились, представлял собой круг вытоптанной травы диаметром в несколько метров. В центре площадки из земли на высоту человеческого роста вздымалось нечто, напоминающее растение – хотя при взгляде на лоснящийся мясистый стебель Самира в первую очередь подумала о болезненно-зелёном питоне, чьё толстенное, охваченное мускульными сокращениями тело приняло вертикальное положение. Несколько длинных игольчатых листьев, отходящих от стебля, слабо подрагивали, хотя ветра не было – вероятно, из-за внутреннего давления соков растения. На некоторых листьях темнели разводы засохшей крови, которой не так давно их щедро окропил Чобит. Самира оставила это почти без внимания. Её взор приковала к себе самая невероятная часть монструозного растения: огромный, как голова гидроцефала, плод, покачивающийся на вершине, клонящий стебель к земле. Его кожистая, натянутая до полупрозрачности оболочка позволяла разглядеть содержимое, и здесь Самира вновь столкнулась с трудностью осознания увиденного.

Внутри плода свернулось в позе эмбриона маленькое, увитое питающими прожилками нечто.

Самира почувствовала, как к горлу подступил и рвётся на волю крик. Она сумела сдержаться, заперла его в себе, и крик остался где-то в её сознании, но не исчез совсем, и это оказалось самым худшим – теперь он метался по запутанным коридорам её разума, как потерявшийся сумасшедший. Возможно, Самире всё же следовало выпустить крик наружу. Тогда бы он не остался с ней навсегда.

Денис не двигался.

И она тоже. Как бы ни была она шокирована, зрелище у д е р ж и в а л о, как волшебные камни из сказки про Урфина Джюса удерживали путников, чтобы те, неспособные их покинуть, в конце концов, погибали от голода, так и не попав в Волшебную страну.

Существо плавало в густой околоплодной жидкости, цветом напоминающей содержимое канализации, и это мешало рассмотреть его хорошо. Тем не менее, кое-что различить Самире удалось. У создания была огромная голова инопланетянина, бесформенная, как экзотический фрукт, и тщедушное тельце с тонюсенькими ручками и ножками. Ручонки были скрещены на груди. Ломкие пальчики заканчивались кошачьими когтями. Над плечами выступал сморщенный, похожий на скомканные лоскуты серой кожи, нарост, превращающий уродца в горбуна. За сомкнутыми перепонками змеиных век угадывались смоляные выпуклости глаз. Существо содрогалось в тяжёлой, гулкой, мучительной пульсации, отчего его голова разбухала и опадала, точно воздушный шар, который безуспешно пытаются наполнить горячим воздухом. Эти равномерные конвульсии, казалось, грозили разорвать маленького монстра. Самира, завороженная, не могла оторвать глаз от гнусного зрелища.

И всё вдруг встало на свои места. Городские легенды, ежедневные сомнамбулические прогулки Чобита, следы его крови на листьях и останки животных на пустыре – обрывки информации сложились в её голове, как паззл. Чобит действительно закопал здесь сердце ведьмы. Восемь лет оно терпеливо ждало его возвращения, чтобы напитаться чужой кровью… и пойти в рост… а теперь…

Теперь подошло время урожая. Что посеешь, то и пожнёшь.

Несмотря на холод, Самиру бросило в пот. Кожа на её шее и плечах покрылась мурашками, как бывает, когда наблюдаешь за чем-то бесконечно омерзительным: мохнатым тарантулом или откормленной крысой. Она зажала рот ладонью – теперь с губ рвался не крик, но смех. Веки существа подрагивали, словно оно подмигивало Самире.

Над её левым плечом раздался лёгкий щелчок.

Она вытаращилась на Дениса и убедилась, что ещё способна испытывать изумление. Денис фотографировал. Ничего более абсурдного в этой пугающей до обморока ситуации она и вообразить не могла. Денис успел сделать ещё два снимка, а затем замер. Его рот приоткрылся, как у слабоумного. На нижней губе блеснула ниточка слюны. Самира проследила за направлением его взгляда, и её руки безвольно опали.

Существо открыло глаза. Выпуклая вязкая чернота прорвалась сквозь тонкие мембраны век.

Самира заглянула в бездну, а та заглянула в неё.

Мурашки больше не щекотали ей плечи – уже вся спина зудела, как бывает, когда обгоришь на солнце. Самира едва это замечала. Её воля гасла, вытекала из неё вместе с мыслями. Будто во сне, она сделала шаг по направлению к чудовищному растению, боковым зрением отметив, что Денис идёт с ней бок о бок. Она не придала этому значения. Она думала только о глазах существа.

Растение изогнулось в их сторону, точно почуяв приближение добычи – упругое, похотливо-алчное движение. Не растение, а выпирающий из земли кощунственный фаллический символ. Крохотное личико существа было лишено всякого выражения, но от него исходили флюиды нетерпения.

И голода. Если бы молодые люди сохранили способность соображать, то ощутили бы это.

Ещё один шаг.

Безгубый рыбий рот существа распахнулся подобно «молнии» на набитой до отказа сумке, выпуская сквозь острые, как у пираньи, зубы жирный пузырь. Оно подобралось. Его жесты казались ленивыми и плавными, даже изящными. Нарост, возвышающийся над его плечами, затрепетал и распустился, превратившись в крылья, костлявые и суставчатые, точно ободранный зонтик.

И оно шептало. Командовало без слов. Этот «шёпот» раздавался сразу в их головах, минуя уши.

Они сделали третий шаг, и растение протянуло к ним свои острые листья, будто приветствуя.

В этот момент на поляну выбежал заяц, явившийся на беззвучный зов существа, как и другие зверьки, чьими останками была усеяна площадка. Заводной игрушкой заяц поскакал к растению. По стеблю пробежала дрожь, лёгкая, но такая отвратительно алчная, что даже под гипнозом Самира почувствовала тошноту. Одновременно с этим невидимые пальцы, ощупывающие её мозг, ослабили хватку. Листья растения разом развернулись к зайцу, как гончие псы, чьи носы учуяли добычу. Заяц приблизился, и растение схватило его, с глухим стуком вонзило листья в пушистое тельце зверька. Заяц закричал. Самира и не подозревала, что зайцы могут издавать такие – почти человеческие – крики. Д е т с к и е. Шубка зверька окрасилась тёмной кровью, пахнущей, как медь. 

Одновременно с этим раздался другой крик – в её голове. Оргиастический вопль торжества, утолённого голода, свирепой радости удачливого охотника. На миг существо забыло о них, но этого оказалось достаточно, чтобы Самира стряхнула призрачные пальцы, копошащиеся в её сознании. Денис продолжать стоять как вкопанный, всё с той же глупой миной. Заяц бился в объятьях растения, которое издавало сосущие звуки, будто кто-то через соломинку допивал остатки коктейля со дна стакана.

Самира схватила Дениса за руку и дёрнула. Проблеск разума, появившийся в его взгляде, был едва заметен, однако этого оказалось достаточно.

Они развернулись и ринулись сквозь заросли, не расцепляя рук. «Кэнон» Дениса болтался из стороны в сторону, как обезьяна на лиане. Нечто, похожее на вой разочарования и ярости – всего лишь отголосок, – полоснул их сознание тупой пилой, но уже не мог причинить вреда.

Так кролик спас Самиру, она – Дениса, этого долговязого напыщенного болвана. А всех их вместе спасло провидение.

– Я потеряла сумку с объективами, – сказала Самира, когда они оказались в машине и отъехали на достаточное расстояние от ведьминого дома. Бегство через бурьян и кустарник казалось им зыбким, далёким воспоминанием без подробностей. Денис умудрялся рулить и грызть ногти одновременно. Он был похож на свихнувшегося лешего. Его лицо было исцарапано ветками. Как и её. Самира расплакалась.

Больше за время поездки они не проронили ни слова.

                *  *  *

Спустя неделю она случайно встретила Дениса в «Пятёрочке», где закупалась для пикника. Блоггер катил к кассе тележку, в которой лежали бутылка виски и пожухлый ананас. По лицу Дениса было очевидно, что он предпочёл бы избежать беседы, поэтому Самира не смогла отказать себе в удовольствии испортить ему настроение и подошла к нему.

– А-а, здор;во, – натянуто поприветствовал Денис. Она ответила и сходу спросила то, что её действительно интересовало:

– Ты до сих пор ничего не написал в своём блоге. В чём дело?

Денис пристроился в хвост очереди. Самира повторила вопрос.

– Не понимаю, о чём ты, – откликнулся он нехотя.

– Ты прекрасно понимаешь! – возмутилась Самира. Стоящая перед ними толстуха, которая выкладывала на ленту промёрзших цыплят-бройлеров, похожих на мертворожденных детей, нервно оглянулась. Самира сбавила тон. – Я о фотографиях, ради которых мы попёрлись в дом ведьмы, а потом в эту чащу, где чуть… – Она перевела дух. – О той… том, как назвать-то, – цветке? Нас едва… а в твоём блоге – ни слова!

– Ничего не было, – отчётливо сказал Денис. Самира уставилась на него, разинув рот. – Ничего. Не. Было.

Этой ночью он проснулся от скребущихся звуков за окном квартиры на четвёртом этаже. Он ждал под одеялом, надеясь, что это всего лишь остатки очередного тяжёлого сна. Всю неделю его мучали кошмары, в которых он убегал от кого-то по тёмным коридорам ведьминого дома, а когда холодные липкие пальцы хватали его за шею, он, оборачиваясь, встречался взглядом с мёртвой молодой женщиной, протягивающей к нему окровавленные руки, с которых вены свисали, как обрывки проводов. Царапанье не проходило. Денис начал лихорадочно, скороговоркой, шептать: «Уходи прочь убирайся оставь меня я ведь стёр все снимки в тот же день я стёр я ничего не видел ничего не было тебя нет тебя нет тебя нет». Зазвонил будильник на смартфоне, и Денис проснулся во второй раз. Выключил сигнал и убедился, что его окружает тишина, даже ранних машин не слышно. А самое главное – никаких скребущихся звуков.

– Я вообще отказываюсь тебя понимать, – произнесла Самира. – А ты?

– Просто поверь. – Он выложил на ленту покупки. Толстуха, вцепившись в вышитый бисером кошелёк, торопилась расплатиться за цыплят, продолжая искоса бросать на спорящих опасливые взгляды. Белая майка натянулась на её китовой спине, и под тканью проступали бретельки бюстгальтера. Весь вид женщины говорил о страстном желании поскорей оказаться подальше отсюда.

– Я тебе за объективы должна, – произнесла Самира неожиданно для себя. Денис отмахнулся:

– Где-то их потерял. Н… неважно. Мои проблемы.

Она довольно грубо протиснулась мимо толстухи, чем сильно напугала её, и бросилась к выходу, так ничего и не купив. Денис проводил её взглядом, затем обратился к женщине:

– Ничего и не было. – И облегчённо вздохнул.

Толстуха, смахнув в кошелёк сдачу, ринулась к дверям с прытью не меньшей, чем у Самиры. Денис захотел откупорить виски прямо на кассе и сделать глоток в полбутылки.

Этот вечер он провёл за компьютером, играя по сети во второй «Старкрафт». Поскольку Денис находился в приличном подпитии, игра не задалась, и он скатился на сорок пятое место в серебряной лиге. Это его заботило по-настоящему. До чёртиков. К полуночи он напился до невменяемого состояния. Получил то, к чему стремился, и это было великолепно.

Лишь две вещи серьёзно волновали его – как подняться в серебряной лиге и как не наблевать мимо унитаза. Поэтому он не интересовался местными новостями. Мобильный звонил и звонил, но ему было плевать.

Если бы Денис залез на информационный портал Студёновска, то узнал бы, что этим утром Чобита нашли мёртвым.

Как и Денис, Чобит жил на четвёртом этаже. Он оставил окно открытым на ночь. Под утро весь двор разбудил истошный вопль Чобита. Крик не смолкал до приезда полиции. Взломав дверь, полицейские обнаружили Чобита, лежащего без сознания на полу спальни. Всё было залито кровью – хозяин квартиры, стены, пол и потолок, словно здесь разошёлся художник-авангардист. Рукой Чобит держал себя за горло, и из-под дряблых пальцев на вошедших щерилась рваная рана. Лицо Чобита было исполосовано. Он умер незадолго до прибытия врачей.

Больше в квартире никого не оказалось. Окно – стеклопакет – было приоткрыто на щель, такую узкую, что в неё мог бы пролезть лишь зверёк не крупнее кошки.

Не нашли и орудие смерти.

В том, что это не самоубийство, следователь был уверен.

Следователя звали Виктор Герасименко. Ему перевалило за сорок, он был холост, тучен, страдал от ВСД и увлекался коллекционированием фотографий кораблей, но не абы каких, а списанных, затонувших или севших на мель. Обстоятельства смерти Чобита поставили его в тупик. Герасименко засиживался в кабинете допоздна, работал с данными, просто из штанов своих потных выпрыгивал, но ни на йоту не приблизился к раскрытию дела, а только нажил гипертонию в придачу к ВСД. Результаты медицинской экспертизы вогнали его в депрессию. Возвращаясь домой по раскисающим осенним улицам, над которыми фонари склоняли жирафьи шеи, Герасименко не переставал ломать голову, и его рассуждения то и дело соскакивали в область паранормального. Он думал о вампирах. О чупакабре. О том, что с октября четверо несовершеннолетних объявлены в розыск. Когда он перемещался от одного пятна света к другому, он невольно ускорял шаг. Успокаивался лишь дома, за запертыми дверями (и закрытыми окнами), когда заваривал кофе в турке и пересматривал снимки мёртвых кораблей. Так ему удавалось забыть о таинственной смерти Чобита и о пропавших детях.

Всё же хорошо, когда можно поверить, будто ничего и не было.

Хотя бы ненадолго.

Хотя бы на ночь.