Случай на трассе

Случай на трассе

     Я шел вдоль трассы на север, впервые двигаясь автостопом в этом направлении. Точнее, я только предполагал, что буду передвигаться автостопом. Сегодня мне в основном приходилось идти пешком. Миновав гигантский автомобильный мост с порыжевшими от времени металлическими конструкциями, я завис на каком-то странном перекрестке. Два или три часа я простоял там, но никто не останавливался. Мертвое место на трассе, вероятно, здесь часто происходят автокатастрофы, что и наложило свой отпечаток. Где-то по дороге я сегодня уже видел аварию: фура, везущая в северные края южные арбузы, опрокинулась, и арбузный груз превратился в сладко-красное месиво. Некоторые арбузы уцелели и раскатились по дороге на радость местным жителям.
     Холодало и темнело. Чем дальше я шёл, тем сильнее ощущалось дыхание севера.
После того места, откуда я выехал, было особенно холодно и одиноко. Вообще было холодно и одиноко последние два года. Но места, где я бывал этим летом, и дорога немного отогревали и приободряли меня.
     В том месте были люди. Радостные, яркие, необыкновенные люди. И хоть мне никогда не стать таким, но они, обладая широкими и открытыми сердцами, принимали меня. А что я? Я закрытый и нелюдимый. И таланты мои вовсе не светлы и легки.  Я не столь свободен, и мне до них ещё очень-очень далеко. Тем не менее я странствую по свету и учусь у таких людей.
     Уже там начиналась северная сказка. Высокие-высокие сосны, стоя на мягком мху, смотрятся в зеркальца бездонных озер. Холодны эти озера, по-северному холодны, но люди греются у костров возле палаток и в уютных типи, а кто-то приходит и к большому костру, возле которого круглые сутки кипит жизнь. Там греет не столько костер, но человеческое общение и особая сила места.
     Но вот я один на дороге, далеко от этого странного племени, оставшегося в глуши. И я не знаю, что сейчас страшнее: поймать машину или остаться на дороге. По-хорошему, нужно найти подходящее для палатки место и заночевать. Не очень люблю шастать в потемках по зарослям кустов. Кажется, будто входишь в какую-то неизведанную воду: никогда не знаешь, когда дно под тобой поменяет свой ландшафт, никогда не знаешь, в конце концов, кто живет в толще этой воды. Также и по траве – идешь, а трава тиха, как водная гладь, или набегает волнами, и аж дух захватывает…И никогда не знаешь, на что можно наткнуться в этой траве. Вообще никогда не знаешь, на что наткнешься на дороге или возле неё.
      Нет, если искать место для ночёвки, то до того, как совсем стемнеет. В идеале, конечно, добраться бы до города. Но немного тревожно становилось от мысли, какого человека можно повстречать в машине на этой пустынной дороге в сумерках. Люди непостижимы. Они видят то, что хотят видеть. Кто-то увидит во мне простую девчонку, не способную постоять за себя. Но ведь внутри я чувствую себя стойким воином, идущим к своей цели. Иногда я бываю бесполым бродягой-менестрелем. Иногда – юным панком в бандане, как будто в первый раз сбежавшим из дома. Я всегда ощущаю себя по-разному. И разные люди видят во мне разных людей. Некоторые даже хотят подобрать одного, останавливаются и видят, что я совершенно другой, что издалека они спутали меня с кем-то. Но им уже ничего не остается, как подобрать меня. Возможно, в этом моя сила на дороге.
     Иногда, когда тебя принимают за кого-то другого, лучше не переубеждать. А иногда лучше переубедить. Как раз тогда, когда тебя принимают за маленькую девочку. Сначала едут, едут, и все нормально, а потом находит на них какое-то ослепление, затмение. Тогда надо зрение вернуть. Для блага этого же человека. «Нет, я не маленькая девочка, я путешественник, это все Мастер Иллюзий вас с верного пути сбивает. Уберите от меня руки» (про Мастера я только про себя говорю, а то ещё неправильно поймут). Тогда зрение водителей очищается, и они снова воспринимают меня так, как нужно... Но ведь ночь – это такая штука: если люди при дневном свете теряют зрение, то что говорить о темном времени суток. Да и из машины тебя не разглядишь на обочине. В общем, сплошная путаница этими ночами. Поэтому ночью лучше всего уютно спать в ромашковом поле. Хотя, иногда и ночь несет много интересных попутчиков и стремительных перемещений.
     Но ночных машин я боялся зря. Потому что никто не останавливался. Да и никого уже не было. Не хватало одной единственной капли чернил, чтобы стемнело окончательно. Но эта капля ещё держалась на кончике какой-то кисточки, дрожала, удлинялась, но не падала. Что подбадривало. У меня ещё было время присмотреть себе место. «Или попробовать кого-нибудь поймать?» - подумал я, когда услышал гул приближающего транспортного средства. Но машина, как серая мышь, прошмыгнула мимо меня по своей серой дороге.
     Одиноко. Холодно. Я шел, развлекаясь замечаниями о дороге, откапывая прошлый опыт и делая новые наблюдения. Я вспоминал недавнее нахождение в гостях у чудного племени и представлял, что буду делать в новых местах. Но под этими мелкими поверхностными течениями были течения другие. Более мощные, и шли они в противоположную сторону. А ещё глубже была глыба льда, которая вообще никуда не шла. Айсберг в сердце, который врос в меня своими ледяными корнями и никак не хотел таять. И, как старые переломы дают о себе знают в плохую погоду, так мой айсберг отзывался на окружающий холод и темноту. И сразу заныло все, что копилось эти годы.
     Моё одиночество всегда со мной. Я не могу найти своего места в окружающем меня мире. Если в сказке какой-то герой не на месте, то, вероятно, он не в своей сказке. Вот и я часто чувствую себя таким героем. Я долго не мог понять, в чем дело. Почему люди, так или иначе, находят себя. Даже художники и безумцы. А мне только и хочется, что затаиться. Ни во что не вмешиваться. Мне кажется, что вокруг слишком много всего, и все, что я могу сделать – это не добавлять ничего лишнего. Иногда бывает, что остановка или движение назад – это прогресс. Но на самом деле, если отбросить все эти идейные философские оправдания, мне попросту ничего не хочется трогать, хочется оставить все как есть. Когда хотят асфальтировать пыльную проселочную дорогу, дабы сделать её удобней, я думаю: «Не надо, не трогайте, не вмешивайтесь. Давайте оставим все как есть». Точно так же хочется сказать детям, когда они видят какую-нибудь красивую спящую зверушку и хотят разбудить её, чтобы потискать: «Т-ш-ш-ш! Не будите её! Посмотрите, как прекрасно она спит! Давайте полюбуемся и пойдем дальше своей дорогой». Или про цветок: «Не надо его срывать. Взгляните, как прекрасно он растет. Насладитесь нетронутой, живой красотой и ступайте восвояси». Оставьте, наконец, этот мир в покое! Пусть он живет своей естественной жизнью. Не форсируйте его развитие. Мы и так слишком глубоко вторглись в этот мир. Что у человека за натура: все изменять, над всем чинить насилие? Над природой, друг над другом. Что за проклятие, что за идея фикс постоянного действия? Почему бы иной раз не остановиться и не начать просто созерцать? Но человек никак не может угомониться. Он постоянно, со все возрастающей силой терзает данный ему мир. Лезет на дно океана, устанавливает нефтедобывающие вышки, вмешивается в жизнь какого-нибудь племени или малого народа и навязывает свою религию, свои блага, свою «Кока-колу». Страшно подумать, что будет дальше, если человек не остановит эту бездумную, грубую, дефлорирующую деятельность и не станет делать то, что действительно нужно: заботиться о том, что уже есть, ликвидировать следы деятельности своих предков, думать о развитии своей души. Но пустой, суетной деятельности все больше и больше. Человек попал в её замкнутый круг. Он боится от неё оторваться, он не знает, что ещё можно было бы делать, он даже боится сойти с ума, оставшись без неё. Он и человеком то себя не считает без этой деятельности. И его уродующая деятельность все быстрей и быстрей. Утрачена красота мгновения, утрачена прелесть ожидания. Все растиражировано, все осквернено медиа-пространством. В мире что-то изменилось, из мира что-то ушло. Возможно, современные дети об этом даже не знают. Но я-то знаю. И то, что я помню и знаю, то, что навеки куда-то уходит – это моя колыбель, часть моей идентичности. Если оно уйдет, то и мне незачем будет жить. Всё слишком стремительно поменялось за последнее время, за двадцать с чем-то лет моей жизни. Тяжело жить на изломе тысячелетий. Даже больше – на изломе эпох, цивилизаций, эр. Слишком быстро сменили друг друга разные виды техники, и Интернет отправился в свое победное шествие по планете. Раньше изменения происходили намного медленнее, люди могли привыкнуть к ним, да и то, многие не успевали привыкнуть к новшествам, и продолжали жить в прошлом, слывя чудаками, Что же говорить о нас, тех, кто оказался в вихре перемен? С чем нам идентифицировать себя? Как справиться с психологическим шоком будущего?
     Кто-то адаптировался. Даже незаметно для самого себя. Он ещё вспоминает прошлое, но в его сознании дорога в будущее – закономерное продолжение дороги прошлого. Каким-то образом он ещё сохраняет эту связь времен, а может, просто ничего не осознает, живет в блаженном неведении.
     А я не могу. И есть ещё люди, которые не могут приспособиться к новым условиям жизни. Как динозавры когда-то не смогли сделать эволюционный скачок. И мы тоже остаемся в старом мире. Вы уезжаете, а мы остаемся в старом доме цивилизации, как чеховский Фирс. Но если там менялись века, эпохи, то здесь масштаб изменений крупнее – меняются цивилизации, сам человек меняется как вид. И мне страшно. Я не справляюсь с напором этих перемен. Я осознаю их, и они сводят меня с ума. Я остаюсь в старом мире, более уютном, более привычном, не столь открытом информационным ветрам, не столь прозрачном. В мире, где ещё есть природа, деревянные и малоэтажные дома, книжки, живое общение. Я осознаю, что я  - вымирающий вид. Вымирающий психологический вид, не участвующий в эволюции. Мне бы только ухватиться за осколочки старого мира, найти ещё его следы, погрузиться в старые пространства. Но некоторые пространства и атмосферы умирают у нас на глазах, вход туда заколачивается навеки, и они остаются только в нашей памяти. Я хочу насладиться этими местами, пока они ещё есть. Как пережиток, но есть. Если, конечно, они уже незаметно не стали резервациями для таких, как я.
     И мы ищем спасения от одиночества в человеческих отношениях, мы пытаемся найти понимание у других людей. А когда люди, на которых мы возлагали столько надежд, предают нас во имя этого суетного, всепоглощающего, страшного движения современности, у нас опускаются руки. Нам не хватает тепла, простого человеческого тепла в эру виртуального общения, нам не хватает встреч, мы так хотим живых объятий. Мы ждем, но к нам не едут. Мы приезжаем, но нас не ждут. И мы пытаемся раствориться в дороге, забыться, развеяться, погрузившись в эту заманчивую «трассосферу». Мы ищем здесь наш родной уходящий мир. Мы ищем здесь лечебного забвения. Для меня нет «позитивного» автостопа. Автостоп для меня – это возможность испытать особое состояние, провалиться в такое пространство, где ты движешься, как в меду. Это состояние предельной концентрации и собранности. Это переход в особую сферу – в «трассосферу».
     Я очнулся, когда шел уже посреди дороги. «Уфф, хорошо, что никто не ехал», - подумал я и вернулся на обочину.
    Что же так холодно? Ещё только начало августа. А у меня с собой лишь легкая одежда. Даже в спальнике я просыпался от холода по утрам.
     Где же вы, родные, далекие? Почему вы не придете сейчас и не обнимите?
     Страшно. Я иду на север. А мог бы идти на юг.
     Хоть собаку какую бродячую обнять.
     Да откуда тут собаки?
     Ни души кругом. Пустая трасса.
     Иду. В кусты, естественно, все меньше хочется лезть. К тому же совсем стемнело. Тут хоть дорога, рано или поздно достигающая города, а там холодные, темные кусты. И кто знает, что в них? Вдруг я провалюсь в овраг? Я знал только одного человека, который бесстрашно лазил по придорожным кустам ночью и тащил меня с собой. Но этот человек сейчас далеко, а если подумать, то намного дальше, чем тысячи километров.  В прошлой жизни. Так бывает, что судьбы людей расходятся. И мы уходим от своих первых наставников, сохраняя в сердце вечную благодарность.
Кусты… Кто знает, что там может быть? Страх кустов в темноте – это тот же страх неизвестности. Страх темной и глубокой воды, страх кромешной темноты, страх кустов, которые что-то скрывают. Которые шелестят так, будто по ним кто-то ходит. «Кто там?» - выкрикиваю как можно более сердито в шелестящую тьму.
     «Зачем лезть в кусты?» - спросите вы. Нежели нельзя поставить палатку возле кустов, на обочине? Неет, палатку надо ставить немного в стороне от людей. Не слишком на виду, но и не слишком в глуши. Что-то среднее. Но для этого все равно надо лезть в кусты. О северные кусты. По вам я ещё не блуждал. В лесу, где я был до этого, не было кустов. Там был влажный топкий мох… Ночные высокие кусты могут довести до истерики. У меня такое было. Но тогда я был не один. А сейчас я один. Уже несколько месяцев один на трассе.
     У меня ведь с детства какой-то иррациональный страх… Страх чего? Нет, я  не буду говорить, я не буду больше думать об этом. Вы же понимаете, о чем я. Кусты глубоки, кусты от дороги недалеки. В кусты никто не полезет. Но они могут быть полезны. Кто-то что-то везет. Груз туда он столкнет. Что-то страшное спрячет, восвояси ускачет. Раз, два, три, раз, два, три, ты туда не смотри. Ты туда не лезь, что ты ходишь здесь? Уезжай скорей – этот путь верней.
     Тревожные мысли складывались в какую-то детскую  считалочку-страшилку.
     Теперь уж точно не могло быть речи о том, чтобы лезть в кусты. Меня било крупной дрожью. То ли от холода, то ли от нагнанного страха.
Я решил идти всю ночь, хоть рюкзак был тяжел, а я вымотался и устал. К тому же весь день ничего не ел. В дороге у меня обычно включается особый режим питания: я надолго забываю о голоде, но, как правило, стараюсь сытно поесть на стоянке утром или вечером.
     Хоть бы какая кафешка попалась, дождаться рассвета, попить кофе. Нет, глухие места, как на Дальнем Востоке.
     И никого нет рядом, никого. Ни одной живой души.
     А ведь есть же в мире люди, которые сейчас, именно в этот момент, хотят, чтобы их тоже обняли. А я бы обнял, если бы знал, что кто-то где-то сейчас нуждается в тепле и поддержке, что кому-то страшно и тревожно, я пришел бы туда, даже за тысячи километров… Пришел бы… И сказал бы ему: «Баю-баюшки, мое солнышко! Я теперь всегда буду с тобой. Спи крепко, хороших тебе с…»
     Я очнулся оттого, что какая-то машина бешено сигналила. Что это, я спал? Я даже не слышал её приближения. Не успел я сообразить, как что-то толкнуло меня в бок и я отлетел на обочину. Раздался визг тормозов, автомобиль занесло, но он тут же выровнялся и скрылся. Хорошо, что на мне был рюкзак. Основной удар пришелся по нему. Но из-за рюкзака же я неловко упал на землю, ушиб ногу и, кажется, получил пару ссадин.
     «Ну вот, - подумал я, - собьют и бросят. А может, водитель вообще не понял, что это было. Принял меня за какого-нибудь лося. Ладно. Слава Богу, цел. Кажется, только слегка хромаю».
Я снова сел на обочину. Не столько от того, что болела нога, сколько вообще от обиды и от отчаяния. «Ну что это такое? Давно бы уже в этом городе быть… Что ж мне так не везет сегодня? Мало того, что стоп никакой, так вокруг ещё и кусты, нигде палатку не поставишь».
     Около получаса я сидел таким образом. Снова стало клонить в сон. Нет, надо идти, пока не рассветет. А как рассветет, присмотрю место под палатку и все-таки высплюсь. Даже если просплю до обеда, все равно успею в город до наступления темноты. Не буду жалеть времени на сон. В дороге важно быть отдохнувшим. Итак, в путь! Я вскинул на себя рюкзак, согнулся под ним и отправился дальше вдоль темной дороги, во мрак и пустоту.
     Пока я сидел, я сильно озяб. Даже, кажется, переохладился. Я шел, шел, и уже почти не помнил себя, когда стало рассветать. Но мне было все равно. Я впал в какой-то транс, мне казалось, что я встречаю старых друзей, знакомых, будто они подходят ко мне, берут мои руки и начинают согревать своим дыханием. Мысли путались.
Я подумал, что, наверное, обнял бы первое попавшееся существо. Заключил бы в объятия первый попавшийся фонарный столб! Настолько одиноко, тяжело и грустно мне было.
     Тем временем светало, миновал самый темный предрассветный час и подходил к концу «мертвый час» на трассе. Как всегда на рассвете, сильно похолодало. Я напялил все вещи, которые у меня были. Но и это не спасало. Забраться бы наконец в палатку… Вокруг по-прежнему были кусты и какие-то коряги. «Что поделаешь… Надо лезть, - подумал я, тяжело вздохнув. -  Тем более уже светлеет…» Я заприметил удобный спуск с обочины и пошел туда.  На пути у меня была какая-то коряга, я переступил через неё. Потом какое-то время шел кустами. Я сразу заметил, что они какие-то разреженные, как будто по ним кто-то уже пробирался до меня. Дальше кусты были примяты. И там что-то лежало. Сначала я подумал, что это тоже коряга… Потом – что это крупное животное. А потом я понял, что мои ночные страхи каким-то жутким образом сбываются.
     Там лежал человек.
     Мои мысли путались от усталости, я плохо соображал. На душе было тоскливо. Мне было уже безразлично, что я делаю. Безумно хотелось согреться и уснуть. Скинув с себя рюкзак, пьяный от усталости, безразличный ко всему и предельно несчастный, я тихо подошел к этому человеку. Я не запомнил, как он выглядел. Помню только, что никаких видимых причин смерти я не заметил. Он был целый и невредимый. Тольконе подавал никаких признаков жизни. Я помню его позу – скрюченный, свернувшийся калачиком, уткнувшись носом в воротник, он лежал в позе эмбриона и выглядел очень беззащитно. Он был похож на лисенка, свернувшегося калачиком в норе. Одежда его была не очень чистая, но и не грязная. Опустившимся бродягой его все-таки нельзя было назвать. Скорее всего, этот человек попал сюда случайно. Мне он напомнил мальчишку, забавного и наивного, которому хочется помочь. Или даже олененка, в котором благородство сочетается с ребячливостью, и чем больше благородства в нем при жизни, тем больше беспомощности в его позе, когда он умирает. Мне показалось, что этот человек принадлежит к тому типу людей, которые, даже будучи достаточно взрослыми, даже пожилыми, кажутся младше своих лет. Они не достигают каких-то высот в жизни. Но все их за что-то любят. За их непосредственность, блаженность, юродивость. Какая-то чистота, благость исходила от этого человека, и его нахождение здесь казалось какой-то нелепой случайностью, досадным недоразумением, злым роком. К тому же мне казалось, я сейчас тоже умру. И, может быть, все эти мысли подтолкнули меня к моему странному поступку. Я не ушёл оттуда, не убежал в ужасе как можно дальше, чтобы прийти там в себя и наконец спокойно отдохнуть. Я просто лёг рядом ним. «Мертвые к мертвым», - какие-то такие крутились у меня мысли. Тут ещё я вспомнил, что всю ночь мечтал обнять первого встречного. И я обнял его.
Обнял по-дружески, по-братски, по-человечески. Ведь наверняка он хотел, чтобы его обняли, когда лежал и умирал на этом холоде. Каждый хочет почувствовать тепло, кем бы он ни был, особенно перед смертью, особенно когда холодно и одиноко. Может быть, этот человек больше всего и нуждался в моих объятиях тогда, когда я думал об этом… Этой странной бессонной ночью. А может, его сбил тот же лихач, который чуть не раздавил меня? Ведь кажется, что этот человек умер совсем недавно. Он как будто бы даже ещё немного теплый.
     «Какая разница, кого обнимать. Каждый заслуживает тепла…» -  думал я. Сквозь завесу ресниц я видел, как на фоне бледно-серого предрассветного неба треплются тонкие, соломенного цвета, волосы человека, лежавшего рядом, и покачиваются верхушки высоких трав. Было слышно, как на трассе появляются первые машины. И вот в эти моменты, когда явь сдавала свои последние позиции, мне показалось, что я дано и хорошо зная этого чужого мне человека. Как будто даже это самое родное мне существо, и я пришел сюда не случайно! Это был уходящий мир, тот самый прежний, уходящий мир, о котором я так много думал сегодня ночью. Это он привел меня сюда. Я нашёл его, я узнал, куда он ушёл умирать. Я получил возможность в последний раз увидеть столь дорогой мне мир. И я был счастлив, что успел хотя бы обнять его. Хотя нет, все-таки я опоздал. Я не смог его спасти. Приди я немного пораньше… Поэтому я не был счастлив. Я был просто умиротворен, полон какого-то светлого безразличия. И мне хотелось навсегда остаться здесь, прижимая к себе то, что когда-то было моим миром. Теперь я мог спокойно умереть, крепко обнимая то, что мне дорого и что составляет неотторжимую часть меня самого.
     И я умер.

    
     Было очень тепло. И уютно. Я лежал в каком-то углублении, заросшем мягкой травой. Откуда-то доносился приятный медовый запах. Я открыл глаза и увидел небо, наполненное солнцем. Долгое время я лежал просто так, ни о чем особо не думая, просто фиксируя сознанием все, что видел вокруг. Мне показалось, что чего-то не хватает. Вокруг меня никого не было. Но постойте же, где тот человек, который вчера здесь лежал? Он был мертв, я это абсолютно точно помню. А сейчас его нигде нет. На всякий случай я еще раз внимательно огляделся, даже вскочил и обшарил ближайшие кусты. Его нигде не было! Трава возле того места, где я спал, была примята, но её вполне мог примять и я сам, пока ворочался.
     Рюкзак, все вещи были на месте. Ничего не изменилось. Только две картинки – до сна и после – никак не могли совпасть друг с другом.
     Чудеса… Нет, глюк какой-то. Может быть, мне все это приснилось? Это ж до какого состояния надо было себя довести. Да чтобы ещё засыпать в обнимку с незнакомым мертвым человеком! Сейчас у меня в голове не укладывалось, как я мог это сделать. Куда ушел страх, одолевавший меня всю ночь? И не то что страх… Мне ведь даже противно не было. Видимо, совсем крыша поехала…
     Я вскинул на спину рюкзак и поспешил уйти с того странного места. Благо, я выспался и большая часть дня была ещё впереди. Я вышел на трассу и к вечеру уже был в нужном городе.

     С тех пор прошло уже много времени. Но где бы я ни был, мне кажется, что я так и остался лежать там, на обочине пустынной северной трассы, крепко обнимая одинокий, навсегда Ушедший старый мир. Потому что я и он – единственные, кто друг у друга остался.
2014 г.