Раздел xviii. лазарь и сёстры его

Начало: "Слово двух свидетелей" http://www.proza.ru/2014/07/10/946 

Предыдущая часть: "РАЗДЕЛ  ХVІІ. Выход в юдоль слёз"  http://www.proza.ru/2014/08/11/1395 

                Короткевич В.С. (26 ноября 1930 — 25 июля 1984)

                РАЗДЕЛ  ХVІІІ. Лазарь и сёстры его

                (Евангелие от Иуды)
                (перевод с белорусского языка)




                ...усюды па сёлах ходзячы, дзівы, чары і гуслі якіясь
                справавалі, накшталт чарнакніжнікаў... Умерлых
                уваскрашалі... што многім людзям у вялікім здзіўленні
                было.

                «Кроніка Белай Русі»

 
                Быў хворы нехта Лазар, з... сяла, дзе жылі Марыя і Марфа,
                сястра яе.

                Іаан, гл. 11, ст. 1



И ходили они по земле белоруской и, не очень выказывая себя, смотрели, что делается на ней. И Христос искал и не мог найти, и все больше верил, что единственная в мире женщина коварно бросила его. И дошло до того, что стал он говорить, что не любит ее, а хочет отыскать и отомстить. А Иуда не верил этому, ведь  всякий раз видел глаза Христовы.

Магдалина то шла, а то и ехала на муле. Не забывала из каждого городка голубей отпускать. А апостолы от тоски понемногу ссорились. Каток, например, втолковывал Шалфейчыку, что Тадэй — апостол выше чем Якуб, а тот на это резонно замечал, что это даже только взглянув, и то ясно, кто выше. Он, Якуб, дьяконом был, а те почти напрочь рослые. А Тадэй — скоморох бескостный, сморчок. После чего очень пожалел Тадэй, что у него ходулей нет, ведь иначе такому верзиле и в морду не плюнешь..

И заскучали они.

Но близко уже было время, когда опять пришлось им доказывать способность свою вершить чудеса.

Пришли они в горячий вечер в село Збланы, что возле Немана, и увидели, что лежит посредине улицы и перекатывается в пыли из стороны в сторону богато одетый человек. И крестьянин и как будто не крестьянин. А над ним квохчут две бабы: старшая и младшая. И зовут они его: «Лазарь! Лазарь!», а тот только: «Жел-лаю ум-мереть. Отцепитесь!»

— Лазарь! Это же я, Марта! А Боженька мой! То ли он набрался, как жаба грязи, то ли он умирает? Марылька, поддержи ты его, горюшко наше горькое, последнее.

— И умру, — сказал Лазарь и свалился в пыль.

И бросилась тогда Марта к пришлым людям и начала вопить:

— СпасителюдидобрыепотомучтоумербратнашЛазарьизгородавернувшись —
А Христос зажал ладонями уши. И увидел младшую, дивной прелести деревенскую женщину. И улыбнулся.

— Лазарь, брат наш, умирает, — сказала она. — А ты кто?

— Я? Я Христос, — и он склонился и приподнял голову того, кто лежал. — Лазарь... Восстань, Лазарь...

Лазарь, услышав это, раскрыл глаза. Плыло над ним черное солнце, а в стороне, над горизонтом, весело скакал темно-багровый серпик луны.

— Солнце превратится во тьму и месяц в кровь, — шепнул он.

— Лазарь, этот я, Христос.

— Христос? Господи Боже, в руки твои отдаю дух мой.

А потом возникли перед ним два Христа... Потом еще два... Сорок... А за ними — бесчисленное количество апостолов.

— Легионы Господни, — сказал он, и упала его голова.

Тогда Марыля, сестра Лазаря, начала горестно плакать и стонать, а Марта, ломая руки, завопила:

— Вотвидишьгосподибожееслибытыбылздесьнеумербыбратмой.

— Не умер, но спит... Где тут ближайший источник.

— Там, господин мой! — и Марыля показала им в овраг, заросший кустарником.

— Хорошо, — сказал Братчик. — А ну, Иаков, Филипп, Богдан, берите его за белы руки, несите за мной.

А источник тот был чудесный. Песчаный, взятый в сруб, весь под крутым склоном.

Падала в него вода тонюсенькой, чистой, как стекло, струйкой из трубочки болиголова, вставленной просто в жерло.

И посадили они его в источник по шею и так, чтобы поток падал на голову, а сами отошли и стали ждать Божьего чуда.

— Ты откуда узнал, что пьяный? — спросил Филипп из Вифсаиды. — Я... это... ни за что бы не узнал.

Юрась потянул носом:

— Да это и отсюда слышно. Сливянка... Мед... Ржаная водка.

— Пригорелая, — Якуб выбирал стебли лопуха и ел их. — Уж я знаю.

Тумаш чистил саблю.

— Ну и дурачище. Это не от нее дымком тянет, — он облизнулся. — Это зельвенская аржанка. Они нарочно делают, чтобы с дымком.

— А я говорю — пригорелая, — сказал Якуб.

— С дворянином он еще о водке будет спорить. Хам!

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в это время мертвец у источника залязгал зубами.

— Б-б-боже, в-в-воз-зри на меня. В п-п-порубе сижу... Т-тьма непросве-тимая, скре-скре-скрежет зубовный.

И стали смотреть в ту сторону Марта и Марыля, которых позвал Варфоломей, и появилась надежда в глазах их.

— Лазарь! Иди прочь! — возгласил Братчик.

— В-в-в, — ответил Лазарь и, густо-синий, появился из зарослей.

— Господи Боже... — Марта упала в ноги Юрасю.

— Н-н-ну, Б-б-боже, н-навеки я теперь р-раб твой. На крест потянут позови — приду.

И повел их Лазарь в дом, и выбили они донца из бочек, и зажарили откормленных тельцов, и начали пир великий. И села Марыля у ног Христовых и слушала его. А Марта не села, ведь такую уйму накормить и напоить — это вам не басни слушать.

И все меньше верил Иисус в то, что девушка из лунного сада украдена кем-то, а все больше верил, что обманула она его.

А было между тем не так. Было то, что новую монахиню никто никакими средствами не мог заставить жить так, как жили все в Машковском монастыре. К мессе не ходила, в хоре петь отказывалась, высоким гостям услуживать не хотела. Тихая и скромная раньше, держала она себя теперь так, словно в нее вселился бес. И, наконец, игуменья не выдержала, сама пришла к ней в келью и завела последний разговор. Не послушает — пусть пеняет на себя. Сказала, что когда овладевают тобой дьявольские мысли, так надо поститься, а не то — бичеваться, а не слушать старшее поколение — это уж совсем никуда не годится.

Анея не смотрела на нее.

— Так что, прислать бич?

— Пошлите его городенским отцам церкви. Он из них толику похоти выпустит. А я ни молиться, ни бичеваться не буду. И вы не делаете — и я не буду.

— У нас дьявольских мыслей нет.

— У кого же они тогда есть? Говорю: бич оставьте себе.

— Что же это, пани такая?

— Нельзя поднять руку на плоть Божью. У меня может быть сын.

— Отку-да?

— Не знаете, как бывают дети? Удивительно, мне казалось, что именно вы должны знать это лучше всех... Е  г  о   сын.

Лицо игуменьи пошло пятнами.

— Не могу... Не могу, — она вдруг захохотала. — Так ты думала, он Бог? Мошенник он, проходимец, школяр, который из коллегиума вылетел. Апостолы его — злодеи и конокрады. Его под бичами заставили Богом быть. Христо-ос! И он с воскового Христа в храме за полушку портки снимет.

Женщина смотрела ей в глаза и поняла — правда.

И вдруг зазвучала музыка ночного сада, шелест деревьев, звуки поцелуев. И услышала она опять его слова о том, что он школяр, что «ради него самого», что «а если бы я был другой». И увидела она лунный дым, и небо, и звуки далеких колоколов, и пение ангела, который говорил о том, что страха нет, и другое пение, в каком гонец с любовью и тоской говорил: «Люблю».

Он не хотел обманывать ее. Он говорил про все, и только она была глухая, была дура и ждала призрака... А призрак был живой. И он шептал ей дивные слова, никогда до этого не слышанные на земле, взятые с неба... И, значит, было все равно, кто он.

— А призрак было живой, — тихо сказала она, и глаза ее с ненавистью взглянули на игуменью.

Та не поняла еще, что проиграла:

— Понимаешь? Проходимец!

— А мне все равно, — улыбнулась Анея. — Возможно, я и хотела пасть? И именно с ним.

Лицо было несокрушимо-независимое. Игуменья еще нашла силу иронизировать:

— Пасть? Так шла бы сразу в наш монастырь.

— А мне ваши злодеи с большой дороги без надобности. У меня — мой. Мне все равно, кто он, — она уперла руки в боки. — Сравнивать с вашими нижниками, так он выше Бога. И его вы не отнимите у меня, хорошего, сильного, нежного. И меня нельзя от него отобрать. И я не подниму руки на его плоть!.. А монастырь ваш не во имя Марты и Марии, а во имя большой блудницы и самого сатаны, у какого второе имя — Лотр!

...Марта и Марыля утром следующего дня провели их к перекрестку. И Марыля спросила, придет ли Христос еще... к ней. А он ответил ей, что, по-видимому, нет, что слишком далеко идет его путь. И та пошла домой, удивляясь его непонятной святости. Потому что она не отнеслась бы к нему жестоко. А Марта шла и в душе радовалась ее неудаче.

...И опять дорога. Полные суммы за спиной. В ящике у Иуды звенят деньги, и, значит, можно идти далеко-далеко. А перед Илияшем бежит свинья. Одна из двухсот Лазаревых. Потому что Лазарь — сальник. Свинья хорошая, пестрая.

Радостно смотреть на Божий мир. Но не всем.

У Петра болела голова. Шел и тявкал:

— В благодарность за воскресение поднесли они нам болезни.

— А младшая была ничего, — сказал Андрей.

— Не с твоим... это... рылом... — оборвал его Филипп. — Она... это... от Братчика не отходила. Даже старшая... заревновала. И чего смотрел человек?

Магдалина улыбнулась немного свысока. В ближайшем городке надо выпустить голубя и написать, что Юрась, даже если и не ищет схваченную, никого не хочет, и, значит, это слишком серьезно. Значит, если он узнает правду — гнева его не будет границ.

И все же он был не такой, как те, с кем сводила ее судьба до сих пор. Она чувствовала даже непроизвольную заинтересованность к нему. Тень уважения, если она способна была к уважению.


Продолжение "РАЗДЕЛ  ХІХ. Индульгенции"   http://www.proza.ru/2014/08/13/1623