Camino

В дороге вы не так уже далеко от Царствия Небесного.While on the road „You are not far from the Kingdom of God“.
«Выхожу один я на дорогу
Сквозь туман мой путь блестит
И звезда с звездою говорит
И пустыня тихо внемлет Богу» Лермонтов
„We travel for romance, we travel for architecture and we travel to be lost...“ Р Брэдбери
Never look back to see how much is walked and done – it’s always not enough it’s always nothing
Никогда не оглядывайся назад, чтобы посмотреть сколько уже пройдено – пройдено всегда мало
Странник – везде иностранец (etranger)
Бонус пилигрима – шапка невидимка
За моей спиной ангелы дерутся
Пилигрим уходит рано утром. Последним он кладет в суму крест. Он не знает вернется ли он на это место, но он не прощается.
Иногда мы делаем что-то, не ведая зачем, и вдруг приходит к нам предчувствие зари, пред-озарение.
Там позади была одна, и была тишина в доме о двух окнах – не хватало свежего ветра, шелеста листьев, и иногда было тягостным молчание телефона, но как ни крути это было домом.
Кто мы? Вестники, предвозвестники, свидетели последних времен , топчущиеся у закрытых врат Храма гроба господня в ожидании пасхальной литургии, которая не начнется? Кто мы, - застрявшие в междуречье, междустрочье, невидимки последних дорог, тайных прорезей истины..»Видевшие свет не-вечерний?, вошедшие дважды в одну реку… Мы, успевшие краешком сердца вкусить последние крупицы утекающей истины, ускользающей любви, искрящейся, слепящей глаза красоты вечного образа, который смотрит в сердечные очи, пробиваясь сквозь бреши, сквозь пустоты, сквозь груды мусора…
Мы передвигаемся потаенными тропками, не болтаем лишнего, корректируем линию судьбы, путаем следы, меняем лица, имена, пускаем пыль в глаза, иногда, запутывая других вдруг сами запутываемся, но Путь выводит нас на правильную дорогу, звезда указывает вектор, мы отрясаем с себя пену дней и паутину лжи, и двигаемся дальше.
Пограничный пилигрим. Евразия. Лилии, блаженство нищих. Я выбираю серединный путь, истина-жизнь, hidden track, тело-дух, небо-гроза, солнце земля, спрячусь в лесах сердца. Огонь осветит изнутри, подскажет вектор.
«Помнишь, когда ты входила в пустой город, на небе серпом молодая Луна, на площади средневековой журчала вода, ты налила в кружку ледяной глоток, - вокруг ни души, горы дышат из темноты надвигающейся сыростью. Я встречал тебя, пилигрим, ты был не один, ты была не одна в том городе без людей. Иногда, правда, ты не искала Меня, ты искала окольных путей и просила бессмертия, готовая умчаться в беспросветную ночь со стаей волков или припасть к бурной златогривой реке в надежде обрести силу и вечную юность души, а еще ты просила кого-то в день солнцестояния, ты просила о доме, и вот словно как на ладони, свершилось все, но затем обернулось ехидной. Ты в скитаньи опять, мой пилигрим, Я как и прежде встречаю тебя на пустых улицах старого городка где-то в Галлии. В дни великого Поста. Ты ведь знаешь, мой друг, наше сердце с тобой высоко в горах.»
Путник пренепременно бывает вознагражден за свое терпение и веру. Но он не ищет награды. Он ищет ДОРОГУ. И дорога САМА НАХОДИТ ЕГО.
CAMINO START
А в горах, говорят, уже снег. Торино. Последний пункт. Я на правильном пути. Здесь начинается Путь, один из древних путей, Via Francigena – так ходили много веков назад из Рима в Кентербери или наоборот.  Дорога древних франков. Время королей. Китайцы снаряжают меня в путь. Перчатки и кроссовки, пахнущие одинаково, а именно низкокачественным китайским дерьмом, созданным тысячами маленьких трудолюбивых ручек, - это вся моя экипировка.
Туринская плащаница. «Обычный горожанин», похожий на пастора Шлака, рядом с которым чувствую себя неотесанной дурой, объясняет как пройти к Туринской плащанице, оказывается «Иоанн Креститель – покровитель Турина». Ну а потом в путь. Язык Божий – силентиум. В ночи высаживаюсь в Сусе, у врат Сан Джусто, собора 1068 года под солнечными часами меня благословляет католический священник. «Аугури». Дороги разветвлялись. 1054 год. Он благословлял меня на распутье. Тайная, сокрытая Европа, паломнические пути, намоленные дороги, сходящиеся в сердце, опутанном терновым венцом.  Дороги все еще пылают, странники и пилигримы все еще идут, уподобляются апостолам, храбрые сердца все еще горят любовью, как и глаза. Млечный путь освящает путь во славу Твою, Господи. Пока вертится Земля пусть сверкают дороги, пока еще есть живая вода, пусть гудят небеса.
Шпион, которого завербовали, никогда не сможет вернуться назад.  Я – шпион, я знаю тайны, и даже молчанье не позволит мне вернуться назад. Хотя нам, обреченным на одиночество, все равно до конца никто не поверит, и до конца никому не суждено будет услышать и понять тайну, ненароком слетевшую с пьяных губ.
Первая ночь. Я в дороге, уже на ней. В темноте чувствуются высокие вершины, где-то внизу шумит горная река, моя La Durance, моя выносливость. Прости, о мадре мио, за выпады случайных снов. Сплю в кузове грузовика. Каштаны и хурма, и родниковая вода. Ложные тропы. Не-возвращения. В предрассветных сумерках третьего дня, после распятого вниз головой Петра на маленьком храме Экзиля, я прохожу первого оракула и на третьем повороте нахожу свой посох. Дорога прорастает в сердце, как и белые вершины Альп – зима, осень, весна – все здесь и сразу. Олени, горностаи, белки, птицы – все придут ко мне.  Надо войти и выйти, метафизика дороги, четкая, в ночи забираюсь по извилистой тропе в крепость, иду по навесному мосту, дохожу до врат, стучусь, в окне глаз привратника… «Кого, черт возьми, занесло в такое время года и ночи?»
«Это я, фрейлина ветра. ….»
«Да да, сударыня». Скрип дерева и железа. Я внутри. Город спит. Все похоже на декорацию.  Луна освещает дрожащие тонкие стебли. Все ставни закрыты. Ветер открывает дверь церкви на площади с журчащей водой. Во всех старинных альпийских городках на главной площади есть источники журчащей чистой воды с висящим на цепи кувшином – можно пополнить запасы пресной воды и снова в путь. Много ли надо человеку для поддержания живота? Кувшин чистой альпийской воды, хлеб сыр и немного вина. Дорога приведет вас к источнику живой воды. Вхожу в церковь, ветер открывает двери. Тишина, ни души. Иду к кресту. Всегда надо идти к кресту.
Минус пятнадцать, я уже высоко, самая трудная ночь – под елью, накрывшись еловыми ветками в худом спальнике. И снова в путь. Значок желтого треугольника указывает дорогу. Когда сбиваюсь с пути – это в интересах дороги. Нахожу сколоченный треугольный домик высоко в соснах, как скворечник, у подножия Монтженевро, у границы с Францией. Две прекрасных ночи, на берегу моей реки. Домик обит войлоком. Внизу угольки в мангале. Варю суп из грибов. Черепа животных, карта джокера, сгорают мои кроссовки, я краду обувь и спальник из домика на другом берегу реки. В интересах дороги. Ночью приходят волки, и я рада, что я высоко.
Вперед. Дорога зовет. Снег по колени, ноги насквозь промокли, я уперто иду по маркировке, через горы, в летних трекинговых ботинках, подрезанных в трейлере. Подъем в крутую гору, скользко, мокро, под снегом скрываются пустоты. Чуть не падаю несколько раз, тропа все круче вверх, ползти почти что невозможно. Вишу над пропастью, рюкзак летит вниз, виснет на дереве, чудом не упав в реку…  Я разбиваю вдребезги замерзшие колени, спускаюсь кубарем за рюкзаком. Все мокрое. Терпение на пределе. Моя La Durance  - моя выносливость.  Возвращаюсь на дорогу и иду по ней. В обход, до границы с Францией. Самое трудное позади. Маленький лыжный курорт. Покупаю новые перчатки и еду. На голодный желудок ем салями. В Систероне в цитадели оставляю посох. Прощаюсь с горами. Спускаюсь вниз. Доезжаю до Марселя. Температура, понос, три ночи в бреду в гостинице мусульман. Обшарпанная комната. Ставни. Вид на площадь с каруселями. Первый день прогулки. Вывеска – дом святого Иакова. Мне дают прекрасную комнату, паспорт пилигрима, и снаряжают дальше в путь. Но у меня температура, болят колени, тело отказывает… Я играю джаз в галерее жены главного пилигрима Прованса на пианино Kawai. Меня снимают на камеру, кормят, лечат. Неделю я отлеживаюсь, отъедаюсь, гуляю.
Потом я возвращаюсь туда, где когда-то был мой дом. Милан-Таллинн. «Я обязательно вернусь, чтобы закончить дорогу. Camino is in my heart.» В Таллинне я веду себя словно пират, сошедший на берег – я пускаюсь во все тяжкие, и после всего содеянного, убегаю по направлению к третьему Риму.
Печоры. На кухне соседки тети Нины лежит гранат. Я тихо улыбаюсь. Искрится снег, светят мои родные звезды и видно млечный путь.  На пути в Москву. Небо Москвы. Следующая станция – Норманнская, или Франкская? Быть может следующая станция «хочу тебя обнять»? Нам светит компас неземной…. Где я? Потеря ориентации.  Lost and possibly found.  Иногда так странно вновь обрести свой дом..  Тихая гавань. Капитан. Рядом с домом – библиотека им. Гумилева.  Мой волоокий рыцарь. Моя муза дальних дорог.


Млечный путь над головой
Вечное сиянье
Разум мирозданья
Молчанье  и покой

В первый день весны, в день рождения моей любимой бабушки, я ставлю свечку за упокой и покидаю Москву. В книге придворной японской поэтессы Сей-Сенагон написано, что в четвертую луну надо менять направление пути и останавливаться в чужом доме, чтобы запутать следы. Да, мне надо запутать следы. Итак, меняю направление, путаю следы,  ломаю ключицу, за окном минус 20, но птицы вовсю поют, первая неделя марта.  Стоп-кадр. 
Меня окружают дети, лысая кошка, вчера было прощеное воскресенье. Бывает, что слово прости теряет свою свежесть и актуальность. Становится заезженным, но все равно у меня получается выдавить из себя несколько галлонов приправленных правдой и горечью этих самых «прости», которые звучат все еще свежо и оказывается, что это кому-то нужно! Тишина Поста. День первый. Иногда лучше оставаться на месте. Иногда лучше молчать.  Язык Божий – силентиум.
Дом, где меня так хорошо принимают, почти что как в доме родном, стоит на перепутье дорог, где-то на Золотом кольце России. В городе том золотом под серым небом – 5 монастырей, с десяток  храмов, речка, озеро Плещеево, туберкулезный диспансер, святые источники, старец, музей изобразительных искусств.
Справа от меня - склонившаяся на груди бабушки головка маленькой Аленушки, 8-месячной ангелоподобной девочки, за окном – белый освещенный мартовским солнцем снег, справа – пути-дороги  сквозь дремучий лес, огонь первозданной свободы, и взгляд исподлобья гордых, отпущенных ветром небес.
Квартира сдана, рука зажила, птицы поют, дороги зовут, зовет колокол к покаянию, весна души священная. В Москве по пути в Печоры и Таллинн я не гнушаюсь обносками и обплевками, не гнушаюсь старыми скрипучими диванами и чьими-то тапками, стоптанными до дыр, не гнушаюсь глотком пива, подрезанного без спроса и сидя и потягивая его, я ничего не жду, не жду весну, и она не приходит. Морозный, ветреный, и немного скверный конец марта. И никого – зависли в ожидании причины и конца… А потом соборование, Благовещение – и я не гнушаюсь икрой, шампанским с утра и легким похмельем. Вечером у меня поезд. В конце мая – самолет в отправной пункт Дороги Святого Иакова.
Принесу Богу чистую дорогу
Принесу Богу ветер в проводах
И тогда неспешно заструится вечность словно слезы на моих глазах

Что принесешь ты мне, дорога? Всю квинтэссенцию пережитого, лучшее, что было соберется в одно и смело пустит корни и зацветет и заиграет всеми красками на солнце. Любовь вбирает в себя все, белый цвет – вбирает все цвета. Любовь, белая птица, летит к началу пути. 
Приближался неминуемо день отъезда, корабли гудели в порту, нервы мои как будто кто-то щекотал, впервые мне было немного страшно, как будто проверка на прочность. Ну что ж – больше ничего не связывало меня с этим миром, «все прости смыло» слезами и весенним дождем, никого и ничего, нить Ариадны, эльфийская кольчуга, Артос, живая вода, кто-то где-то, но это не так важно… Кто-то – это не так важно. Как будто проверка на прочность – игра с мыслеформами, предателями и трусами, говорящими мне «не надо, это опасно, принеси Богу что-то другое, свой труд, дела милосердия, свое сердце, - Сакре-Кёр, вдруг выползает мой маленький мещанский испуганный душок и пищит что-то невнятное. «Где бы вы ни были, вам не убежать от себя..» Да, а я и не хочу бежать от себя, я бегу от удобства, сытости, привязанностей, привыканий, шелухи, социальных или личных обязательств, я бегу от НИХ, а не от себя.
Моя соседка набивала до отказа холодильник, она боялась голода, бедности, она тряслась над каждым кусочком сыра. Бедное маленькое ничтожество. А сейчас ее бултыхало по волнам на пароме плывущем в Хельсинки, и она тошнила своей бесконечной жратвой и видела пенные волны, и думала о жирном бойфренде, работающем в библиотеке… «Мы сожрем твою еду, всю, все покроется плесенью, все спуститься в унитаз, а ты блюй, думай, смотри на волны. Недо-чудо. С ее отъездом, с отъездом этого маленького зверька ко мне вернулось давно забытое чувство свободы, и я задышала полной грудью, впервые за несколько недель. Похожее чувство я испытывала когда на какое-то время бабушка уходила из дома, и я оставалась одна, хозяйка, предоставлена самой себе, и тишина…  Или когда я просыпалась раньше всех и выходила в наш сад, потихоньку, и гуляла, ела ягоды, и никого больше не было… Хотя конечно же бабушка не была чудовищем или зверьком, она была любимой, любящей, теплой и всепрощающей, она была «любимым человеком» для меня.
В детстве мы все время путешествовали – то на полуостров, который был ровно напротив нашего, так что по мели можно было дойти до него по воде, неся маленькую сестренку Настену на плечах, то на великах до Таллинна, то мы вставали в 5 утра, чтобы встретить восход солнца на заброшенном пляже, мы будили друг друга стуком в форточку, Соня вылезала прямо через форточку, Оля выходила тихонько через веранду, а я сбегала через окошко предбанника… Никто и не знал о нашем исчезновении, мы возвращались до того как бабушки просыпались.
Днем мы угоняли лодку Аниного папы рыбака, и на лодке выплывали на середину залива, дрейфовали, купались, загорали. Мы залезали на самые высокие сосны, и так высоко, что нас качало и птицы летали вокруг. Все сформировалось еще в детстве – наклонности, выборы были сделаны, просто много времени потребовалось, чтобы запутать и снова распутать клубок. Потребовалось почти полжизни. Хотя чего там мелочиться, считать, подсчитывать. «Вечность за моим окном», только бы прогнать маленького труса, живущего во мне, вечно брюзжащего, жалостливого, всхлипывающего, ищущего причины, чтобы остаться, чтобы примкнуть к НИМ, чтобы стать массой…

Я иду по осеннему Переславлю и думаю об осени в Пьемонте, в Торино, когда некуда было спешить, некуда было идти, кроме как в Альпы. Дорога позвала и дала возможности, дала опыты, дала новое начало. Из усталого странника я превратилась в древнего пилигрима, иная реальность стала ближе чем когда бы то ни было и стала неотъемлемой частью состояния и бытия. Как будто старый сон стал явью.
Как же долго уходило детство, как же долго умирает эпоха, рушатся дома, порастают быльем тропы, все покрывается новым временным слоем, погребая старую эпоху под пеплом. Старое становится все более уродливым, новое – все более чужим. Обнажаются истины, раскрываются старые книги, что-то движется к неминуемому концу, начиная возвращаться к началу.
В окно хлестал осенний дождь.

Покинув Ревель в день памяти Св. Брендона, покровителя путешественников, испив все бокалы, промотав деньги и время, отпустив птицу детства, я вступила на Дорогу и под покровительство Св. апостола Иакова.  В Байонне лил дождь и было холоднее, чем на родной Балтике. Меня окружали группы японских и корейских пилигримов, одиночные и парные европейские и американские вело и пешие паломники, а также люди разных возрастов в синих куртках, проводившие анкетирование.  Поезд до Сен-Жана был забит до отказа, это не входило в мои планы, но видимо это входило в планы Бога живого. 
Даже на Пути можно сбиться с пути. Каждая микрочастица растянувшейся вереницы из 300 душ, напоминающей с высоты птичьего полета муравьиную каравеллу, идет своим путем. Светящаяся дорога дала всем равные шансы, но на выходе у каждого получится что-то особенное, неповторимое, важное только лично для него.  Вера, открытость, готовность к переменам, степень преодоления и страдания, выявление проблемных зон, встречи с людьми и возможности меняться вместе с ними, взаимопомощь, социальность и одиночество с Богом. Все здесь было в полноте и изначальной простоте и истинности.
В отправной точке Камино Франсе, Сент Жан Пье де По, лил дождь. Основной Путь через Пиринеи был закрыт из-за плохих погодных условий, но это не остановило меня и парочку других безумцев от следования Пути. День первый.
В Пиринеях ураганный ветер, хлещет дождь, нулевая видимость из-за тумана ветра и дождя, и почти что нулевая температура. Невыносимо холодно, все насквозь мокрое, грязное, дождевик не спасает, ноги хлюпают, главное не останавливаться, чтобы не замерзнуть и не подхватить воспаление легких. Сильнее всего мерзнут руки, лицо, шея, я добираюсь до вершины, нахожу каменную хижину, она немного протекает, но все-таки в ней не так льет как на улице. Варю кофе, пытаюсь сушить вещи над газовой горелкой. Обвязываю ноги пакетами. Одеваю пакет на голову, и снова в Путь, на спуске иду по грязному потоку по колено в воде, листья и жижа. Иду напролом, прохожу мимо двух мирно беседующих о чем-то француженок, они в отличие от меня хорошо экипированы, и им не так холодно и мокро как мне. Последний час – самый тяжелый, болят ноги, отсыревшие, замерзшие, ноют суставы. Дохожу до Ронсеваля, это уже Наварра, Ола Испания. Все содержимое рюкзака приходится постирать и высушить в центрифуге, профилактика – 100 г анисового ликера. Последующие 5 дней дождь продолжает идти с переменным постоянством. Я знакомлюсь с итальянцами, корейцами и с Зигги, с которой мы постоянно вместе в последующие две недели.  Но мы идем разными дорогами.
Господи, если бы я смогла прожить свою жизнь заново, пройти Камино еще раз, совершала бы я те же ошибки, наступала бы на те же грабли, падала бы в те же ямы? Залипала бы на те же старые, заезженные схемы отношений, привычек, не-свобод? Странно, в дороге вылезает все то, что беспокоит в жизни – страсти, эгоизм, хочется быть на дороге одной, хочется быть супергероем, а вокруг такие же люди и они делают то же самое – и они часто предлагают мне помощь, мы не конкуренты, мы в одной упряжке. 
Когда я стану суперменом и улечу в пределы ойкумены… и перестану выдавливать мозоли на кровать…?
Мы шли по обнаженному нерву светящейся камино, этому государству, являющемуся частью земли обетованной, этакой прорези истины, неподвластной времени. Мириады древних паломнических путей соединяются в нервную систему дорог, соединяющих важные духовные центры старушки Европы. И я верю, что эти дороги способны возвратить потерянное величие, благородство и веру закатившейся Европе, эти дороги – как сокрытая возможность нового возрождения, возможность поиска истины и обретения веры и свободы. Да для многих «Бог умер», но что-то заставляет людей оставлять свои теплые удобные дома и квартиры, умещать свою жизнь в рюкзаке весом 10 кг и пускаться в тяжелую, но невероятно прекрасную авантюру, чтобы снова обрести себя и увидеть Бога.
Через неделю, когда ноги ноют и все тело отказывается продолжать двигаться, наступает момент, когда задаешься вопросом, «а зачем я вообще это все делаю? Зачем я встаю в 6 утра, одеваю этот тяжелый рюкзак, на израненные мозолями ноги натягиваю зачастую мокрые трекинговые ботинки, иду 25-30 км, что я вообще нафиг делаю и зачем?». Так вот, надо себя пересилить, и идти дальше, несмотря ни на что.
Дорога соединяла что-то навека, желания исполнялись, удесятерялись почти, едва. Колокольным перезвоном звучало Buen Camino. Птицы пели пилигриму, красные маки склоняли в почтении голову, золотились поля пшеницы, все цвело, все пело, все танцевало. И меня волновал один вопрос. Когда я приду к заветной долгожданной цели, к мощам апостола Иакова в Сантьяго – не будет больше ракушек, желтых стрелок, указывающих путь, я не буду идти на запад вдоль млечного пути, не будет звучать перезвоном буэн камино. Так вот, когда я сойду с камино, сойду ли я? Будет ли утеряно направление, тот четкий линейный вектор, эта горящая любовью обнаженная суть дороги, которой старше 10 веков, будет ли во мне говорить тот древний пилигрим вселившийся в меня еще в альпах, будет ли пронзать мое сердце меч ордена сантьяго? Насколько хватит этого чуда? И увидимся ли мы с нашими попутчиками – в реальности дороги или в обыденной жизни, которая никогда уже не будет прежней.
Сидя в тени вишневого дерева с неспелыми плодами , попивая виноградную лозу, пережидая полуденный зной, я думала о прощении. Пилигрим – всегда прощен. Ему нечего терять. В дороге мы прощены. Навеки прощены. В реальности падающих звезд кто нас осудит? В дороге – либо воскресенье либо безвременье.
Камино – и вышел потаенный шлак. Когда-нибудь мы ворвемся в царство леса, в древние холмы, как короли из поднебесной, и птицы полетят нам навстречу и деревья буду танцевать и будет все наполнено любовью навсегда.
Разматывается клубок километров, разматывается клубок пройденных дорог. Я молю об обретении свободы, о возможности делать выбор, остается 25 км до восхода нового дня, когда с холма счастья я увижу полыхающий в огне любви город. Восходящее солнце лизнуло и обожгло, полетели птицы, потекли слезы, начался новый день во всей первозданной красе и полноте, проливая свет на обнаженную правду жизни. Только сейчас. И спала шелуха, нам больше не солгать. 
Ничего про запас – это и есть нестяжательность. Сейчас есть хлеб и слава Богу.
В дороге можно сбиться с дороги.. Думаю о возможных дорогах в будущем. Кто знает, может иногда стоит вернуться…И это не всегда значит – проиграть. Иду вдоль линии дождя, камино – пограничный путь, дорога разделяет тучи и чистое небо. Ветер. И где-то на земле уготован для меня приют.
Чем ближе к Сантьяго – тем громче вопиют камни – высеченные кресты, немного по-детски наивные статуи ангелов и Богородицы. С какой-то трогательностью, незащищенностью, радостью, они взирали на меня и им было не все равно.
Вдали от дороги, вдали от побед и поражений, вдали от сомнений, иду по выжженной солнцем и кризисом земле, пропахшая полями и потом, и у меня нет слов, чтобы описать любовь.
Где ты, камино? В окружении блуждающих звезд, в наполненных солнцем маленьких бухточках, среди случайных спонтанных единиц человеческих душ, в сердце бьется вопрос «где ты, камино?» И все как в театре и все как будто понарошку…
На самом деле мы все молчали о победе. А еще все ведь началось с льва Святого Марка в Венеции, завершилось, чтобы начаться снова в доме Св. Иакова в Марселе, завершилось в Сантьяго у Св. Иакова (мой любимый!). Да будет благословенна святая дорога! Аминь! Камино неожиданно продлилось в связи с моим опозданием на самолет из Барселоны. Я успела влюбиться в Богородицу Монтсеррат и в Богом сданные горы, напоминающие греческие метеоры. Неделю я шла по выжженной Каталонии в сторону Арагона без копейки денег, ела персики, парагваи, нектарины, пила воду, иногда добрые люди, которые узнавали во мне пилигрима, угощали меня какой-нибудь едой. А потом, ну что ж потом я все-таки улетела, из того самого Жиронского аэропорта, только спустя 2 недели. А после через 4 месяца, Святой Иаков привел меня в Святой град Иерусалим, где на второй день я облобызала его главу в армянском квартале старого Иерусалима. 2,5 месяца мои ноги ходили по Святой земле и Господь был так рядом как никогда. Он был реален и Он был человек. Совершенный Человек.