кошкин дом сказка

кошкин

                николай бизин


                кошкин дом


    В то-то и дело, что у кошкина не было дома. В том-то и дело, что кошку прозвали «кошкин» лишь потому, что ей принадлежал весь мир, и в маленьком домике она не нуждалась. Зато как она наслаждалась домом своим большим! Как нравилось ей мурлыкать: кошкин дом, кошкин дым! Ей даже казалось, что на крыше мира есть печная труба.
    А началось всё с того, что английское слово cat прозвучало на украинском cit, и моей кошке «кошкину» пришлось подружиться с волной. Разумеется, моя кошкин была отчасти чешираской и легко улыбалась губами. Причем так, что улыбка к ней привязалась, показалась как шарик воздушный…
    А началось всё с того, что кошкин шла по бережку то ли Карповки, то ли Малой Невки!
    А началось всё с того, что смотрелась моя кошкин как бабочка-однодневка!
    Моя кошкин была простодушна. Означало сие, что очень просто она принимала весь мир. Всё, что за душу брало и легко достигало сердец. Вода в речушке текла, словно бы леденец облизывая берега… Кошкин тоже текла как речушка, лапка за лапкой сплетая свою кошкину тропку.
    Потом она на берегу прилегла.
    Речушка (обычная для Санкт-Ленинграда) текла и текла. Кошкин тоже легла и легла (вот так, когда кошки лежат, всегда кажется, что целый мир на ладони их держит, слегка перекатывая), и могла бы вот так бесконечно ложиться (даже с места не сдвинувшись, то приближаться, то легко удалиться)…
    Ну как же здесь было отдельной волне не яви’ться?
    А явившись, как было им не пообщаться?
    Итак, волна (небольшая такая волна) слегка плеснула о берег...
    Я здесь не открою америк, если скажу (и даже легко покажу), как такие волнышки происходят: они словно идут от некоего слов-ца «вольна»! Вот так мы бабочку ловим и ловим в сачок, а поймать не выходит... Вот так ветер бредет и бредет, и добродит до санкт-ленинградской речушки, по бережку которого идет и идет себе (а потом долго-долго лежит и лежит себе) мой ласковый кошкин.
    Вот так, слов-цо за слов-цом мы поймали в кошачий зрачок волну...
    Такую вольную волну-волнышко, что и вольной кошке сродни!
    А на всё это сверху смотрит-посмотрит санкт-ленинградское солнышко. Лучикам своим она позволило упасть и на кошкину шёрстку, и на волнышкину неувязку с реальностью: волна, как ловкий речной дельфин маленькой мордочкой прилегла... Вот ведь какие дела: всем известно, что в Санкт-Ленинграде к реке обычно ведут ступени, что тоже (как берег) одеты в гранит.
    Я должен сказать, что кошкин сначала спустилась к речке...
    Я должен сказать, что кошкин сейчас осторожно лежит и лежит у самой воды: надо признать, что мой кошкин не слишком обычен… В том-то и дело: кошкин быть должен домашен, привычен, этакий просто-напросто очен-но кошачий кошкин… Но в моём кошкине собралось всего понемножку, в том числе сказочности и простой не-обычности.
    В том-то и дело, что мой кошкин лежит сейчас не в нашей привычности!
    Он лежит на самом краю воды, протекающей в городе Санкт-Ленинграде: оче-видно, что и малая санкт-лениградская речка течёт сейчас не как на параде (сиречь, весьма показательно)… Еще более оче-видно, что речушка касается берега именно что по касательной, вскользь. И в это самое время волна (небольшая такая волна) плеснула о берег…
    Причем у самой мордочки кошкина.
    -  Я вольна, - сказала мордочке кошкина эта волна. - Я вольна задержаться.
    Мой кошкин прищурилась…
    Мне всегда казалось загадкой, что видится в полуприщуре глаз? Но не в кошачьей натуре рассказывать тайны, даже ежели тайны по-кошачьи невелики. Часто нам кажется, что не с руки нам выведывать малые тайны… Но лишь до тех пор, пока мы не поймем, что во всём мире просто-напросто нет больших тайн!
    Они (чтобы большими выглядеть) попросту могут показаться сиюминутно важны!
    Но на самом-то деле они реально (эти «как бы большие тайны») становятся ещё меньше, и это им нужно самим, чтобы поместиться в эту нашу сию-минуту.
    Но как только тайна поместится в любую из наших с вами сию-минут (вон их сколько: текут и текут, как капли воды в Малой Невке), каждая из этих тайн (как бы не была она на не-прищуренный взгляд велика) становится бабочкой-однодневкой или даже дву-дневкой, не всё ли равно?
    -  Я вольна, - сказала волна. - Я вольна уже очень давно.
    Это была волна-волнышко: сначала она может казаться маковым зернышком, но потом уже может она оказаться вольным солнышком всех-при-всех волн на свете… И вот здесь к нам тотчас присоединятся все четыре стороны света.
    Надо ли говорить о том, что сейчас бесконечное лето и до зимы далеко?
    Надо ли говорить, что волне-волнышку на берег прилечь не легко?
    Нет, не надо.
    Каждая капля была в реке как ягода винограда. Если бы моя кошкин могла, то она бы лапкою их с этой грозди одну за другой посрывала… Глядишь, тогда посреди бесконечного лета могла бы приключиться гроза! Глядишь, тогда бы зрение-стрекоза разглядело бы, что капли речушки стали вполне небесны.
    -  Что, тесно тебе? - молча мурлыкнула кошкин.
    Впрочем, волна услыхала.
    -  Всё равно я вольна, - неуверенно проструилась она.
    По своему, но это было вполне даже честно: если мы не возможем чего-то вполне одного, то возможем что-то вполне другое. Волна, например, была вольна наполнять свою реку (ибо волнышек - много, аки маковых зернышек)… Но сейчас этих честностей стало вдвойне:
    Была кошкина честность и честность волны.
    Так что с какой стороны посмотреть, нам решать.
    Впрочем, не будем мешать, лишь напомним, что cat - это cit, и кошкину было легко понимать волну, причём - не одну волну, а все-все маковые зёрнышки волн; кошкин всего-навсего лежала и мурлыкала; кошкину было так хорошо, как бывает только кошкам: не было задних мыслей, не было мыслей передних, и даже мыслей последних - не было...
    Кошкин ждала от волны такого же понимания!
    А волна ожидала от моей кошки внимания!
    Казалось бы, ничего не присходило. Кошкин мурлыкала и лежала. Волна текла и плескала. Но (если мы присмотримся к про-исходящему: прямо-ходящему, прямо-лежащему и прямо-текущему мимо), сразу становится ясно, что именно так всё главное и получается! Встречаются две совершенно разные природы своего бытия...
    Встречаются две совершенно разные погоды своего настроения...
    А меж них происходит невидимое взаимное проникновение.
    -  Хочешь, я расскажу тебе сказку о колобке? - сказала моей кошке моя же волна.
    Так оно и было: они обе мои, это мой мир.
    Кошкин молча мурлыкнула, не сказав ни да, ни нет. Это был единственно возможный ответ.
    -  Ну, в общем, эту историю все знают: катится себе колобок и катится, - сразу «взяла быка за рога» моя  премудрая волна, намекая, что сказку о премудром коте, что ходит по цепи кругом, тоже все знают…
    Кошкин (на этот раз вполне согласно) мурлыкнула.
    -  И встречаются с ним (вполне для себя напрасно) разные волки и хитрые лисы, и никто не может ни ку-со-чеч-ка (даже щё-че-чки) от колобка  отведать… А всё почему?
    Кошкин (которая - как тот колобок - тоже гуляла само по себе) промолчала.
    -  Правильно, - плеснулась о берег (совсем рядом с кошачьею лапкой) волна. – На каждый голодный и ждущий (и потенциально - тебя поедающий) роток есть свой платок, который можно накинуть.
    Кошкин молча мурлыкнула, и волне показалось, что вдоль речушки (малой Невки, словно бы домашней - как кошка - реки Невы) катится колобок и прямо на «ходу» (с бока на бок перекатываясь) говорит:
    - Не ешь меня, лисонька (а так же прочие медведи с волками), не то сами станете колобками! Вольно вам тогда будет, как волна в Малой Невке, катиться, с волны на волну перекатываясь… Или можете оставаться как есть!
    Кошкин мурлыкнула, давая понять: она точно попробовала бы съесть!
    Может, она даже (когда-то) попробовала это самое «съесть», и у неё даже (в этом самом «когда-то») получилось. И теперь она (давая нам с вами об этом понять) была бы не прочь в это «когда-то» сама возвратиться… Волна (как ни была вольна) никак не могла с ней согласиться.
    -  Вот ты, кошка-кошкою, хочешь - живешь на берегу и можешь даже увидеть, как мимо течет река. А хочешь - можешь не видеть и с берега попросту уйти… Понимаешь, это только колобок принадлежит своему пути: у него нет выбора, он не может остаться на месте.
    Кошкин лизнула лапку, давая понять: вот волна-то сейчас подле неё задержалась! А ведь она тоже само по себе - колобок, переваливается с бока на бок… Волна тотчас её перебила:
    -  Это выглядит очень мило, конечно, но мне это удалось потому, что ты - cit, и когда ещё такое случится? Скажи, когда?
    -  Никогда! - вслух мурлыкнула кошка и оставила в покое лапку. - Я не люблю воды.
    Она встала на лапки (для этого она и оставила лапку в покое) и прямо с берега за загривок волны скакнула.
    -  Ой! - сказала волна.
    Но кошкин не утонула, а побежала себе дальше, перескок совершив уже на другую волну.
    Луч солнышка, упавший на воду, эту воду пронзил и осветил до самого дна.
    Тогда я, рассказчик всей этой небольшой истории, обратился к этому дну реки:
    -  Вот видишь, это очень даже с руки, когда на берегу моя кошкин отыскал себе отдых. Это очень даже с руки, когда волна наиско'сь (словно выдох или же вдох) наблюдает за моей кошкиным, когда, она бежит по волнистой глади воды...
    -   Эта история таится в моей груди: там, где сердце. Это всё - моя родина, то есть родина и реки, и кошкина, и какого-нибудь колобка, которого (якобы) ничто не может (пока он катится, с боку на бок переступая) коснуться...
    -   Ой! Она тоже вольна! -  сказала волна.
    Просто-напросто кошкин перебежала реку и улеглась на другом берегу.
    Ну что ж, посмотри: вот же он, кошкин дом.
    Моя кошкин словно бы улеглась в мою руку.