Кружок живописи

КРУЖОК  ЖИВОПИСИ

          Это было первое занятие кружка живописи. В небольшом кабинете на втором этаже Дома Культуры собрались любители прекрасного, пришедшие по объявлению о наборе всех желающих приобщиться к миру искусства. Любителей было немного, в основном женщины. Руководитель кружка, местный художник Северин Суров (урождённый Иван Хорошкин) обвёл взглядом своё потенциальное воинство, вздохнул и произнёс:
          – Знаете ли вы, что такое живопись? Живопись – это способность человека увидеть взором, прочувствовать душой и затем отобразить умелой рукой на холсте нечто! Три составляющие, которые, будучи доведёнными каждая до наиболее высокой степени совершенства, позволяют приступить к созданию шедевра! Три составляющие, которые, в принципе, даруются нам Богом, но тем не менее, могут быть развиты, при желании, любым из здесь присутствующих.
          Было что-то притягательное в этом Северине Сурове, в голосе, в плавных движениях рук, мгновениями вспыхивающих глазах. Трудно сказать насчёт живописи, а вот мэтр Римме Беловой точно понравился. На занятия кружка Римма попала совершенно случайно, по дороге  в магазин. Увидела на заборе объявление и вдруг почувствовала, что  кружок живописи это как раз то, что ей сейчас нужно, ибо жизнь стала в последнее время абсолютно серой, однообразной до отвращения, как полотно бесконечного шоссе.
          «В конце концов, магазин никуда не денется, – подумала Римма, – а вот мой спонтанный порыв может раствориться в любой момент и тогда я в очередной раз что-то потеряю, не успев даже приобрести.»
          Чистенький, уютный кабинет с красиво встроенным в стену электрокамином и неожиданным циферблатом часов, изображённым во весь потолок, сразу же понравился Римме. Здесь было необычно, уже само по себе это предвещало нечто любопытное. Римма устроилась на одном из мягких стульев и стала изучать других присутствующих. Кроме двух серьёзного вида юношей это были женщины разных возрастных групп и, возможно, социальных слоёв.
          «Наверное, тоже ошалевшие от однообразия будней, как и я. – решила Римма по итогам осмотра. – Ну что же, ничего удивительного.»
          Спустя некоторое время, со вниманием глядя на вдохновенно разглагольствующего об искусстве Северина Сурова, Римма тихо радовалась игре случая, приведшей её сюда, и незаметно для себя проникалась симпатией к этому немолодому уже, но элегантному
мужчине. Решение о том, что кружок живописи должен стать одним из непременных
пунктов её бытия укреплялось в сознании женщины.

          Когда уйдя в магазин Римма припозднилась с возвращением на целых три часа, её муж Радий Белов был, мягко говоря, весьма удивлён. Ибо, что ни говори, а приготовить и подать ужин на стол есть несомненная обязанность женщины. Точно так же, как обязанность мужчины, съев этот ужин, либо похвалить кулинарные способности жены, либо покритиковать – в зависимости от состояния дел и настроения. Таков регламент. И вдруг – трах-бабах! – уж вечер на дворе, а ни жены, ни ужина не наблюдается. Это было серьёзное нарушение кодекса семейных взаимоотношений. Поэтому, по возвращении блудной супруги в родные пенаты, случилось вполне естественное для такого события выяснение причин произошедшего. И вот тут-то оказалось, что к подобному повороту дел Радий совсем не готов. То-есть, два раза в неделю оставаться без законного ужина в связи с отсутствием Риммы дома и присутствием её где-то там, на кружке живописи, да плюс к тому ещё и с внеплановыми выездами группы начинающих художников на пленэр то в лес, то в поле, то на речку – это... вообще чёрт знает что!
          Разговор пошёл на повышенных тонах. Однако, супруги не первый год жили вместе и, зная слабые места в защитных построениях друг друга, были вынуждены прийти в конце концов к компромиссу. Ибо любовь, изначально заставлявшая одну из сторон полностью капитулировать, с годами превратилась в чувство несколько неопределённых очертаний, что вынуждало либо уравновешивать взаимные требования, либо вставать на путь, ведущий к разводу, чего по мягкости характеров оба старались избежать.
          Таким образом, отстояв своё право на «капельку личной жизни», по вторникам и пятницам Римма теперь после работы отправлялась на занятия кружка живописи.
          Радий очень скоро стал замечать перемены в её поведении, в манере разговаривать.  У них  дома появились некоторые принадлежности художнического ремесла, какие-то эскизы, тюбики с краской, наброски карандашом на ватмане, кисти, книги о живописи и прочее. Жена прямо на глазах приобретала определённые отличия от самой себя прежней.
          «Неужели она всерьёз считает, что становится привлекательней для меня, когда рассуждает о творчестве Рафаэля или Дега? – раздражённо думал Радий. – Чушь! Это всё та же старая моя жена, тело которой я хорошо знаю, и что бы там ни плёл сейчас её язык, физическую притягательность для меня оно уже не представляет. Так какого чёрта!»
          – Мы вот всё твердим: живопись, живопись! А что это такое, собственно говоря? Ведь это способность человека увидеть взором, прочувствовать душой и затем отобразить умелой рукой на холсте нечто! Три составляющие, которые, будучи доведёнными до наиболее высокой степени совершенства, приводят художника к созданию шедевра!.. – взволнованно излагала Римма существо своих нынешних переживаний, ничтоже сумняшеся используя текст Северина Сурова.
          «Ах, какая чушь! Чу-у-ушь!» – мысленно кричал Радий, едва не морщась как от зубной боли.
 
          – Вот все говорят: живопись, живопись! А что такое живопись и не знают! Ведь это не всем данная способность увидеть взглядом, прочувствовать собственной душой и отобразить умелой рукой на холсте нечто! Это те три составляющие, которые, будучи  доведёнными каждая до наиболее высокой степени совершенства, позволяют художнику однажды создать шедевр! – чуть хрипловатым голосом, дымя зажатой в тонких пальцах сигаретой, открывала глаза на мир своему собеседнику Нонна Лосева.
          Радий Белов слушал её монолог, совершенно очарованный девушкой. Молоденькая, начинающая художница, с которой его познакомил приятель на вечеринке, вскружила  Белову голову настолько, что он даже не замечал практически полной идентичности её слов тем словам, которые совсем недавно ему излагала жена. Римма и Нонна, обе посещавшие кружок живописи Северина Сурова, шпарили тексты своего мэтра едва ли не один в один. Однако, если в устах Риммы они вызывали у Радия отвращение, то произносимые Нонной они глубоко проникали в душу и удивительно волновали! Более того, появлялось вполне ощутимое желание самому взяться за кисть и написать что-нибудь этакое, от чего Нонна всплеснула бы в восхищении руками. Право же, живопись оказывалась далеко не однозначным делом.
          Радий смотрел в хрустально-синие глаза Нонны и лихорадочно пытался вспомнить смысл красивых определений типа «пленэр» или «сфумато», чтобы блеснуть ими в  разговоре с милой художницей, но – увы! – безжалостно пропущенные мимо ушей ранее, эти слова оставались недоступными для использования и сейчас, хотя неожиданно стали жизненно важными в силу того, что Радий в какой-то момент чётко осознал: Нонна – это свет в оконце, и надо приложить максимум усилий, чтобы он сиял как можно дольше.

          Римму не могло не радовать вдруг появившееся у мужа желание слушать её рассказы о тайнах живописи и великих мастерах этого дела.
          «Само Провидение привело меня тогда в Дом Культуры! – улыбалась мысленно Римма. – Кем я была для Радия до того, как погрузилась в мир искусства? Старой, скучной женой. А теперь! Вон как увлечённо слушает! Значит, я определённо выросла в его глазах, стала ценной собеседницей! Не то, что раньше.»
          Внезапный к ней интерес мужа, однако, начинал ставить Римму в несколько двусмысленное положение, ибо её робкое поначалу влечение к мэтру Северину Сурову выросло в процессе занятий в нечто большее, и однажды, во время выезда всей группой на натуру, вдруг подкрепилось взаимностью. Они с Суровым как-то, словно бы невзначай, отделились от остальных и под прикрытием густого ивняка были ввергнуты в объятья друг друга мистической силой страсти. Дело могло бы зайти гораздо дальше поцелуев, не будь рядом некоторого количества начинающих художников, которые хотя и были заняты рисованием с натуры, но вполне могли отвлечься по той, или иной причине, и ненароком набрести на свихнувшуюся от любви парочку. Именно с этого дня Римма незаметно для себя стала использовать любое негативное действие или слово мужа в целях оправдания своей грешной тяги к Северину. А муж, словно подыгрывая ей, делал одну промашку за другой. Стена отчуждения меж супругами росла.
          И вот внезапно Радий переменился! Мало того, что стал с неподдельным вниманием слушать её откровения, так ещё и сам начал требовать всё новых и новых подробностей по достаточно разнообразным вопросам живописи. В его глазах появилось столько серьёзной заинтересованности, что Римма поняла – она одержала победу! Радий увидел в ней нового человека – привлекательную, умную женщину. И это после стольких лет серой, монотонной жизни, убившей почти все яркие эмоции супругов. Ну, как было не радоваться подобному волшебству! И Римма с удовольствием  делилась услышанной от мэтра Сурова информацией со своим мужем, благо Северин очень много чего рассказывал на занятиях, будучи по сути довольно словоохотливым человеком.

          Читать специальную литературу Радию было, откровенно говоря, лень. Поэтому-то он столь охотно и выслушивал изречения из уст своей супруги, запоминая их, чтобы затем использовать в беседах с Нонной. Немудрено, что очень скоро они с молодой художницей обнаружили сходство своих рассуждений о живописи. Такое единомыслие не могло не радовать. Хотя Белов, догадываясь об истинных причинах этого факта, как мог, старался облекать Северинские высказывания в причудливую вязь прилагательных и глаголов. В отличие от девушки, хорошая  память которой позволяла ей цитировать фразы Сурова почти без изменений. Что ужасно напрягало Радия, поскольку выслушивать мысли, рассуждения, откровения и т. д. приснопамятного мэтра и от жены, и от Нонны становилось утомительно в высшей степени. Посему Радий старался по возможности переводить темы разговоров с  чрезвычайно увлечённой художницей в какие-нибудь другие сферы бытия.
          А тяга к ней, между тем, росла и крепла едва ли не в геометрической прогрессии с каждым днём. И вот однажды, встретившись с Нонной по обыкновению в городском саду, и поговорив для начала об удивительной манере письма Леонардо да Винчи, Радий цветисто высказался в том духе, что всё искусство – из любви и для любви, повернув тем самым на особо волновавшую его тему. Ибо времени со дня их знакомства миновало более чем достаточно, а отношение к нему Нонны до сих пор оставалось весьма неопределённым. Несколько раз уже, правда, они целовались в укромных уголках сада не без пылкости, однако из этого совсем не вытекало, что при следующей встрече поцелуи  будут как минимум продолжены с того же места, на котором были прерваны. Отнюдь! Девушка мягко, но категорично отстранялась и начинала очередную искусствоведческую беседу. Результатом чего и явилось сложившееся у Радия убеждение, что поцелуи Нонны – это просто способ удерживать его возле себя с какой-то непонятной целью. И не более того. Подобное положение дел изрядно тревожило Радия, поскольку грозило внезапным крахом без видимых на то причин. Насущно требовалась определённость. И вот в погоне за ней Белов и решил идти ва-банк.
          – Конечно, любовь и искусство всегда рядом. – согласилась Нонна. – Одно подпитывает другое.
          – Послушайте, Нонна, должен вам признаться, – начал Радий и хрипло рассмеялся, – я старый солдат и не умею красиво говорить, – в случае чего он собирался всё сказанное обратить в шутку, – но на закате своих дней я встретил пышную розу, способную украсить собой остаток моей жизни. Это – вы, донна Роза!.. то-есть, это – ты, милая моя Нонна!
          На некоторое время воцарилась тишина, подобная той, что предвещает собой бурю.  Они прошли несколько шагов вперёд по аллее и девушка заговорила совершенно серьёзным тоном, не приняв шутливой уклончивости Белова:
          – Ах, Радий, как я тебя понимаю. Я сама точно в таком же положении – я влюблена в человека, который не отвечает мне взаимностью. Только встречи с тобой, моим добрым другом и ангелом-спасителем, помогают мне справиться с отчаянием.
          Когда до Белова дошёл смысл сказанного, он хотел что-то произнести, но не смог – до такой степени судорога злобы перекосила его лицо.
          Они продолжали идти молча. Радий пытался выдавить из себя хоть какую-нибудь нейтральную фразу, дабы разрядить обстановку, но проклятая судорога мгновенно кривила его лицо и он задыхался набранным в грудь воздухом. Правильнее всего сейчас было бы повернуться и быстро уйти прочь. Навсегда. К чёрту! Но Радий всё так же деревянно шагал рядом с девушкой, которую в эту минуту и ненавидел и боготворил одновременно.
          – Как же всё на свете глупо и несправедливо! – вновь заговорила Нонна. – Пошлый водевиль: ты любишь меня, я люблю его, он любит её, она любит того, тот любит ту, а та любит тоже кого-то.
          Белов наконец догадался достать сигареты и закурить. Нонна последовала его примеру. Потом продолжала:
          – Я очень люблю Костика Соловьёва, прости, Радий. Но не печалься, потому что моё чувство безнадёжно, Костик влюблён в Инку Швецову, да только зря, она, дура, втюрилась в Северина Сурова! Он ей в отцы годится! Дура и всё тут. Хотя бы потому, что Северин,
похоже, крепко запал на Римму. А та динамит его, видимо, по причине своего
благородного воспитания. Вот так! И все – в дураках! И нет никакой вселенской гармонии, а есть только сплошной хаос!
          Постепенно сложная комбинация доходила до угнетённого сознания Белова. Ему было совершенно безразлично кто есть кто в этом клубке взаимонесчастных персонажей, но он всё-таки спросил об этом, скорее просто для того, чтобы что-нибудь спросить.
          – Костик – это очень талантливый парень, настоящий художник, с большим будущим, так говорит Северин. Инка – моя подружка, дура, как я тебе уже сказала. Мы все занимаемся  в кружке живописи при Доме Культуры. Я вроде упоминала о нём уже?
          – Да-да, я помню, – откликнулся Радий фальшиво-заинтересованным голосом, уже не слушая. Собственно говоря, всё было предельно ясно. Нехорошее чувство давило изнутри на черепную коробку и следовало как можно скорее уходить, пока оно не вырвалось наружу каким-нибудь диким или жалким образом.
          И вдруг!
          – Постой, постой, – Радий выплюнул окурок сигареты и остановился, поражённый внезапной догадкой, – а что это за Римма такая, на которую крепко запал ваш Северин?

          Будучи благовоспитанной и к тому же замужней женщиной, Римма никак не могла отважиться на решительный шаг, хотя Северин настаивал, говоря, что после ЭТОГО всё будет гораздо легче, и вообще станет ясным и однозначным. Каким образом ЭТО могло повлиять на определённость их положения Римме было непонятно, но голос мэтра звучал столь убедительно, словно в самом конце фразы он всегда добавлял – «и мы с тобой поженимся!» И тут очень кстати пришлась метаморфоза, вдруг произошедшая с мужем. На днях он пришёл домой поздно вечером, какой-то хмурый и пришибленный. И с этого момента их отношения вновь переменились к худшему. Если взглянуть со стороны, то получалось так, что живут двое людей под одной крышей, изо всех сил стараясь как можно меньше контактировать друг с другом, и по возможности даже не встречаться взглядами.
          «Да он просто всё знает!» – в какой-то миг поняла Римма и в неописуемом душевном состоянии внезапно решилась на предложение Северина. Теперь терять, казалось, было уже нечего.
          После очередного занятия кружка Римма задержалась в кабинете и они с Суровым некоторое время целовались и ласкались, как истинные влюблённые. Северин назначил долгожданное «рандеву» на субботу. В 15.00 Римма должна была постучать в дверь его квартиры со всеми вытекающими из этого последствиями.
          – Почему днём, а не вечером? – спросила она. – Вечером, при свечах, было бы так
романтично!
          – Ну, свечи и романтику, милая, я и так обеспечу. – благодушно рассмеялся Суров. – А что касается вечера, так извини, меня просто не будет дома, на 20.00 у меня назначена
деловая встреча. Я отменил бы её, если бы знал заранее. Но ты ведь такая внезапная! Не правда ли?
          «Это верно, – подумала Римма, – я действительно непредсказуема.»
          – До девятнадцати ноль-ноль я – абсолютно твой, душой и, конечно же, телом! Времени вполне достаточно, не смотри, что в запасе всего лишь четыре часа. Эти часы будут сказочными, уж поверь мне. – Суров улыбнулся. – Да и потом, расстанемся мы совсем ненадолго, не правда ли, милая?
          Они очень нежно расцеловались напоследок.

          Узнав истинное положение дел, Белов тем не менее не испытывал к жене ненависти. Вначале он вообще был просто оглушён свалившимся на него двойным сюрпризом и никак не мог отделить одну боль от другой. А когда он попытался расставить всё по своим местам и хоть что-нибудь предпринять, в голове его произошло что-то вроде короткого замыкания, и перегорел некий предохранитель, в результате чего Белов как-то угас, сник, и, махнув рукой, стал просто жить, молчать и ждать логического завершения этого кошмара.

          В субботу после обеда Римма стала куда-то собираться.
          – У нас выход на натуру! – зачем-то очень громко произнесла она, словно Радий её об этом спросил. Но нет, Радий молча лежал на диване и смотрел в телевизор.
          «Вот и лежи себе, чурбан бесчувственный!» – подумала зло Римма и побежала в ванную комнату.
          Спустя некоторое время оттуда донёсся её встревоженный голос:
          – Радик! Радик! Здесь трубу прорвало!
          Не торопясь Белов поднялся с дивана и двинулся на место происшествия. Отвод, шедший на кран с синим значком, действительно высвистывал сквозь малую трещинку струйку воды в стену. Следовало, пожалуй, поставить на пути струйки преграду, чтобы она стекала не на пол, а в ванну, но Радий решил действовать радикально и поэтому принялся перекрывать вентиль на основной трубе.
          Шшшик! – и упругий поток воды хлестнул в лицо Радия. Старая, проржавевшая конструкция не выдержала воздействия его рук. И – НАЧАЛОСЬ!
          Только великим мастерам пера под силу описать события, воспоследовавшие далее. Чего стоят, например, судорожные попытки заткнуть дыру в трубе пальцем! А каково это – в субботний день найти сантехника! А можете ли вы представить себе сцену объяснения с соседями, живущими этажом ниже? Не дай вам Бог.
          Впрочем, всё когда-то кончается. Кончился-таки и этот ужас. Спустя три часа мокрые,  обалдевшие от стресса и визита подгулявшего сантехника Радий и Римма отжали последние тряпки в ванну и перевели дыхание.
          – Вот это сходила ты сегодня на натуру! – проговорил Радий, с вымученной улыбкой глядя на жену.
          Мгновение оба обменивались взглядами, затем громко расхохотались. Кажется, ледяная стена отчуждения между ними дала трещину.
          Понятно, что никакого свидания сегодня быть уже не могло. В таком состоянии Римма вряд ли была бы способна на что-то романтическое. Единственное, что следовало сделать – это позвонить и извиниться перед Северином за непредумышленный обман ожиданий.
          Римма набрала номер квартиры Сурова с телефона соседей и приготовилась услышать его встревоженный, мягкий баритон. И вдруг:
          – Алё? – раздался в трубке неприятный женский голос.
          Римма немножко растерялась, но тут же собралась:
          – Позовите к телефону Северина, пожалуйста.
          – Не могу. Он в ванной.
          – У него сегодня важная деловая встреча в 20.00. – зачем-то сказала Римма официальным тоном.
          Незнакомка на том конце линии громко расхохоталась:
          – А вам-то откуда это известно? Важная деловая встреча у Северина должна была состояться со мной, да он освободился пораньше… – голос вдруг приобрёл ехидную интонацию: – Ах, Риммочка, золото, это ведь ты, правда?.. Ну, конечно же, это ты! А раз так, то не пойти бы тебе знаешь куда? Вот-вот, именно туда, куда ты и подумала. Чтобы не разевала свою пасть на Северина! Он мой! Запомни это! Мой!
          Голос в телефонной трубке показался Римме знакомым, эти чуть истерические нотки она уже где-то слышала. Но где же?.. Ах да! Ну, конечно – на занятиях кружка! Однажды Инна Швецова читала им вслух свои стихи, очень своеобразно выговаривая слова. Эта её манера осталась в памяти. Стало быть, Инна…
          Римма похолодела. Вот тебе и Северин! Вот тебе и любовь тире морковь!
          Из телефонной трубки меж тем донёсся вдруг раздражённый мужской голос и не совсем понятные столь же раздражённые слова Инны в ответ. Потом раздались гудки отбоя.
          Римма сидела, стиснув трубку в руке. Щёки у неё пылали. Гадость, какая гадость! На что она рассчитывала, собираясь идти к Сурову? Ну, неужели же не ясно, что жизнь мало похожа на киномелодраму, и всё, на что можно рассчитывать в данной ситуации, это банальная возможность стать любовницей пожилого жуира, одной из многих, и далеко не лучшей. Уж во всяком случае Инка Швецова помоложе и поинтересней будет.
          Римма положила трубку на аппарат.
          «Боже мой, как хорошо, что Радий сломал этот несчастный вентиль в ванной! Он просто спас меня, сам того не подозревая. А я ещё психовала на него за эту поломку. Как же это замечательно, что мы «утонули»! Иначе «утонула» бы я одна, и так жестоко!»
          Полученных за день эмоций оказалось слишком много. Римма совершенно обессилела и кое-как дойдя до родного дивана, где лежал Радий, опустилась на краешек, рядом с ним. Её ладошка нашла его руку, сжала, и тепло, вскоре появившееся там, стало медленно, но верно растекаться по закоченевшим на ветру жизни телам обоих супругов.