Глава 2. Агата и ее утренние заботы

Словно в белопенном  кружеве, в белокаменной резьбе нежится самый богатый палаццо Венеции – Дворец Дожей. Еще тишина окутывает его, точно розоватое кисейное покрывало. Еще только намечающиеся, едва различимые звуки знаменуют пробуждение жизни, но уже пряный и глубокий, бодрящий и будоражащий, растекается в утреннем мареве тонкий запах итальянского кофе. Все настойчивее щекочет ноздри и заставляет подняться с кровати восхитительный и упоительный  аромат свежеиспеченной сдобы, словно по мановению волшебной палочки возникший под рукою дворцовой кухарки Агаты, девушки мягкой как внутренними своими качествами, так и внешним обликом.
Агата была личностью, весьма примечательной. Высокая и пышная, словно круассан, сладкая и аппетитная, как булочка с корицей, она источала добродушие и жизнелюбие и изливала их от всей своей широкой итальянской души на окружающих. И излитие это было таким постоянным и непрекращающимся потому, что место ее было почти всю ее жизнь именно среди обитателей Дворца. 
Проживала она по большей части  в camera – «камере» в нижнем этаже дворцовых покоев – маленькой комнатке, в которую вмещалась только скромная кровать, небольшой шкафчик для вещей, коих немного было скоплено за ее недолгую пока еще кухарочью жизнь, да крохотный столик с прилагающимся к нему жестким стулом. Украшений было немного, но они создавали в каморке тот неповторимый уют, который всегда необходим в часы отдыха от множественных дворцовых забот, плодящихся как мухи на помойной яме. И несть им числа. Среди этих мелочей самой дорогой была яркая маска, купленная Агатой на скопленные лиры для первого в ее жизни карнавала. Это была маска Коломбины. Она висела на стене как раз против иконы Богородицы, подаренной любимой бабушкой Лючией. На столике расположился небольшой деревянный кораблик, вырезанный братом Агаты Бенвенуто на ее совершеннолетие. Это был не простой кораблик, а древний символ Венеции – бучинторо. Он напоминал Агате о празднике Вознесения, который выпадал ежегодно на день ее именин. Именно 29 мая каждый год состоялась удивительная  церемония, носившая романтичное название «Обручение с морем» и ставшая, как и кораблик, своеобразным символом государства. Вот и все немудреное хозяйство юной кухарки, да еще несколько пар белья, самого простенького, да несколько скромных платьиц. И умещалось оно в один сундучок, задвинутый однажды под кровать и стоявший там до времени.
Каждый день вот уже семь лет Агата вставала чуть свет и, сполоснув лицо свежей прохладной водою из дворцового колодца, принималась за дела. День двигался по одной и той же привычной колее. После  более чем скромного завтрака, состоявшего из вчерашней булочки с засахарившимся джемом и чашечки кофе, недопитого накануне господами, Агата шла к дворцовому колодцу за свежей студеной водой. Да-да,  именно к колодцу. Кому-то это покажется странным, но в городе на воде ее всегда не хватало. Особенно в моменты наводнений. Тогда питьевая вода здесь приравнивалась к золоту. Только серебристая колодезная влага придавала тесту и кофе их неповторимый вкус и аромат.  Однако, следует заметить, что просто так воды из колодца набрать было невозможно. «Почему же?» - спросит пытливый читатель. Дело в особенном устройстве этих достаточно древних сооружений. В то время венецианцы не знали, что такое чистая питьевая вода. Их колодцы отличались от колодцев на материке: собирали в чашу дождевую воду, которую тщательно очищали. Сооружение накрывалось специальной крышкой из камня, которая накрепко запиралась замком, а ключи от него хранились у специального человека. Городские колодцы работали строго по расписанию. Разумеется, расписание не распространялось на дворцовый колодец. Но ключи от крышки были всегда под строгим надзором у дворцового ключника Бенито. А потому Агате каждый раз приходилось делать крюк до его каморки, находившейся в доме на калле Форно, и тащить его к колодцу. Следует отметить, что Бенито был страшный соня и ужасный ленивец и ворчун. Вот под скрипучую музыку его брюзжания Агата наконец и запасалась на день живительной влагой.
Процесс вымешивания теста Агата любила. С любовью она отмеряла и смешивала ингредиенты, строго выдерживая количество и последовательность. Нежно мяла и перекатывала массу, то укладывая ее на дно глиняного корыта, то снова вынимая из спячки. А тесто сонно похрюкивало от удовольствия в руках мастерицы. Потом после длительной процедуры тесто отдыхало и росло в своем глиняном ложе, добрея и расплываясь во всю ширь своего сдобного тела. А вот Агате было не до отдыха. Она без устали крутила ручку фамильной кофемолки, которою снабдила ее бабушка Лючия, провожая на службу. Зерна кофе трещали и поскрипывали, не желая быть раздавленными. Но участь их была решена упорной Агатой, и запах от размолотых зерен тонкими струйками уползал в щели. По дворцу расползался щекочущий аромат. А через некоторое время он смешивался в причудливое сладостное дыхание корично-кофейной сдобы, которую срочно хотелось отведать. 
Запах этот сквозь сон настойчиво вползал в дожа. Тот беспокойно ворочался на постели, подергивая большим носом и почмокивая тонкими старческими губами. Сон вцепился в его вялое тело и не хотел отпустить к человеческим слабостям, предлагая все более и более причудливые образы утренних призрачных сновидений. Надо заметить, что Пьетро Градениго не был обделен одним из самых распространенных человеческих  грехов – чревоугодием. Не мог он устоять и перед утренним кофе с булочками. Дож просыпался…