Барт о лютеранской теории предопределения
Тем не менее, Барт не оставляет попытки избежать «лабиринтов предопределения» кальвинизма, и соединить его со строгим христоцентризмом. Поскольку кальвинистские тексты 16-17вв. сплошь и рядом игнорируют главенство спасения во Христе, подчиняя его вечному выбору таинственной божественной сущности, о которой мы только знаем, что она абсолютно свободна и всемогуща, то Барт обращается к лютеранам: «Итак, следовало воспрепятствовать фаталистическому поиску выбора, происходящего в какой-то божественной сокрытости позади Христа и выше Него.. Еще лютеранство «формул согласия» явно пребывало тут в смущении, опасаясь, что оно не сможет выйти в этом направлении за пределы простого отрицания кальвиновского «абсолютного решения» … ортодоксальное лютеранское учение о предопределении.. характеризуется примечательным образом тем, что понятие предопределения, или избрания, как таковое поначалу вообще было отодвинуто на задний план, на первый же выдвинуто определенное основное положение.. Общую рамку, в которую заключается понятие предопределения, или избрания, составляет у лютеран учение «о всеобщем милосердии Божьем и благодетельной ко всем воле» (так у Герхарда)… Ее предмет – весь падший во грехе род человеческий.. Внутрибожественное основание этой всеобщей милости – «заступничество Сына Божьего.. который от века в тайном решении Пресвятой Троицы для совершеннейшего оправдания.. взамен и на месте всех людей.. принес и пожертвовал себя самого».. Она есть как таковая «предшествующая воля» Бога. Она имеет, безусловно, серьезный характер, т.е. она желает спасения людей не мнимо, но с абсолютной откровенностью и настойчивостью. Она не есть и простое желание, .. не недейственная воля, но «действенная воля, в коей Бог всерьез вознамерился спасение людей, которого Он горячо желал, также и осуществить, достичь с помощью достаточных и действенных средств… поскольку Он есть сам в себе, желает Он равным образом спасения всех людей (Квенштедт).. Эта милость, впрочем, не «абсолютная», но «упорядоченная»: «ибо она основывается на Христе и определяется Им в цели и средствах, коими она (милость) возбуждается .. Эта благосклонная воля Божья есть первое основание спасения людского»» .
Итак, если в Формуле Согласия еще присутствовал кальвинистский оттенок избрания до Христа, то у лютеранских ортодоксов 17 века он вроде бы исчезает. Приведенные Бартом цитаты из Герхарда и Квенштедта ясно говорят о том, что для них первичным было представление о воле Божьей к спасению всех без исключения – это роднит их с традиционной доктриной Церкви. Никакой сокрытой воли, которая не желала бы спасения всех, мы не видим – и ничего похоже на иррациональную волю из лютеровского трактата «О рабстве воли» мы, на первый взгляд, не видим. Более того: лютеранские схоласты, защищая положение о благоволении Бога ко всем, ссылались на известные места из Нового Завета: 1Тим.2,4; Рим.11,32; 2Пт. 3,9 – где однозначно засвидетельствовано желание Бога спасти всех. У Герхарда эти ссылки дополнены еще таким аргументом: все люди как таковые созданы быть образом Божьим. Следовательно, Бог не может кого-то не спасти – как если бы кто-то из людей таковым образом не являлся. Здесь все антикальвинистично: благоволение Бога есть Его воля к спасению всех – никаких кальвинистских ужасов насчет того, что благоволение Бога выражается не только в спасении людей, но и в их беспричинном отвержении и вечном проклятии! Какое извращенное сознание додумалось до того, чтобы благоволением Бога называть беспричинное осуждение на вечные муки стольких людей! Но этими правильными высказываниями выдающихся лютеран еще не решается мучительный вопрос спасения: хорошо, Бог желает спасти всех, но почему же спасаются не все? Кальвинистское богословие было по-своему весьма логичным: спасаются не все? Ну так Бог и не желает всех спасать? Почему? Это тайна, божественная тайна, не спрашивай, а то окажешься в аду. Вот, собственно, и все. Лютеране не настолько логичны (к счастью) и начинают с вполне «христианской интуиции» о любви Бога ко всем – но что дальше?
Дальше мы видим следующее: «Бог избирает тех, кого Он избирает, взирая на известный Его предведению двойной факт дела Христова и веры, направленной на это дело… к самому Божьему решению об избрании относится.. взгляд Бога на веру, которой человек на это дело отвечает, в которой он должным образом распоряжается им.. «Заслуга Христа никому не приносит пользы без веры» (Герхард).. Согласно лютеранскому учению, избранные Богом от века – это те, кто, согласно Божьему предвидению, правильно и плодотворно распоряжаются этим делом в вере, - ..в вере серьезной и сохраняющей стойкость до конца.. Существует – здесь Квенштедт употребляет примечательное выражение – некий «круг избрания» … Итак, божественная воля руководствуется в этом выборе божественным знанием, но поскольку это так, то оно руководствуется также и реальностью предмета, отличного от Бога. Однако этот предмет есть ведь, с одной стороны, Христос, а с другой – даруемая Духом Святым вера. Поэтому следует признать, что, согласно Рим.9,16, все зависит не от кого-то желающего и подвизающегося, но от милости Божьей. Следует признать, что речь идет о вечном, особенном и неизменном благодатном избрании. Только не об абсолютном решении! Этого не может быть именно потому, что.. Бог находит свое благоволение, в котором Он избирает тех, кого Он избирает, именно в учрежденной Им самим «заслуге Христа, предвиденной и предопределенной». И этого не может быть именно потому, что Его выбор определен в том числе и с учетом веры, дарованной человеку опять-таки Им самим, веры, в которой человек усваивает эту заслугу Христа. Таким путем Квенштедт надеется избежать как пелагианства, так и «абсолютизма»» . На первый взгляд, эти высказывания, опять-таки, звучат более-менее ортодоксально: Бог делает спасти всех; и Он спасает людей через «заслуги Христа» (терминология западная, но не в этом суть) и предвидении веры и верности человека Христу вплоть до смерти. Кажется, что перед нами – классическая православная концепция синергии. Но мы-то знаем, что это совершенно не так, и что символические книги лютеранства осуждают синергию как злобную полупелагианскую ересь. Мы знаем, что человек в символических книгах лютеранства (Формула Согласия и т.д.) сравнивается с соляным столпом, статуей, деревом – т.е. чем-то неподвижным и пассивным. И потому спасение человека, получение им веры, происходит только при действии одной стороны – божественной. Человек же только переносит на себе божественной воздействие, он пассивен при получении благодати. В этом вопросе особенных разногласий между лютеранами и кальвинистами усмотреть невозможно. Приведем конкретные слова: «в отношении своего обращения человек исключительно пассивен, то есть совершенно ничего не совершает для этого, но лишь только переносит то, что Бог созидает в нем» . Чуть ранее та же «Формула согласия» признает, что для своего обращения человек может сделать столько же, сколько камень, глыба или глина . Как говорится, - найдите здесь две разницы с кальвинистским пониманием оправдания.
Пусть даже лютеране говорят о стойкости в вере до конца, допуская, что человек может спасение потерять – это не меняет дела. Они не арминиане: в обращении, когда человек получает веру и спасение по вере – действует только Бог. И дальнейшие ссылки на то, что тогда-то человек и становится свободен, ничего не меняют: в выборе спасения человеку в свободе отказано. И нет оснований полагать, что Герхард или Квенштедт как-то подвергали сомнению это положение о полной пассивности человека: ведь об этом столько раз говорил сам Лютер, и любая другая точка зрения столько раз осуждалась лютеранами еще в 16 веке.. Следовательно, Бог спасает людей через Христа не нас основании их свободного выбора в их христианской жизни, не на основании их добровольного сотрудничества с благодатью, но на основании веры, которую Сам Бог вложил в людей при их совершенной пассивности – разве это сильно отличается от кальвиновского предопределения? Т.е. Бог, по сути, так же безусловно спасает людей, как и в реформатстве: через веру, которую Сам дал человеку, т.е. через Свою же благодать. Существенная разница в том, что лютеране начинают с христианской интуиции любви – Бог любит всех и хочет их спасти во Христе, - а кальвинисты начинают с нехристианской интуиции предопределения, - Бог решил сразу же спасти одних и осудить других, Он извечно не любит всех и не желает их спасать. Но затем лютеране переходят к тому, что Он безусловно спасает только некоторых, - формальное условие о выборе со стороны человека соблюдено (вера, соответствующая жизнь как ответ на дар благодати), но фактически оно полностью нарушено, ибо человек никак свободно не действует при обретении веры и получении спасения по ней. Т.е. кальвинисты сразу начинают с Сокрытой Воли, а лютеране уже в заключение, когда речь идет о спасении конкретных людей, приходят к ней: получается, что Бог, желающий всех спасти, во Христе спасает только избранных – при совершенно пассивном участии самого человека. В принципе, это в определенном отношении близко тому, что пытается доказать Барт, но все равно очень далеко от учения Церкви. А как же? Лютеране ведь не отказались от спасения по вере? Еще бы, ведь это основа протестантизма. И даже арминианское допущение хотя бы какого-то сотрудничества Бога с человеком в спасении – было им чуждо. Попытки Меланхтона и некоторых других допустить необходимость добрых дел в спасении – натолкнулись на непреодолимую преграду уже в 16 веке. И тогда снова всплывает вопрос, как остров в океане предопределения: почему же Бог, желающий спасти всех, не всех спасает – хотя они сами никак в спасении не участвуют? Лютеране говорят, что это совершенно непознаваемо, это божественная тайна – и все те набившие в данном случае оскомину слова, которые мы в изобилии слышали уже от кальвинистов.
Потому что, когда не знаешь, что ответить – можно всегда сказать, что это божественная тайна. И, конечно, сущность Божия непостижима, но Он сообщил нам в Писании и Церкви то, что достаточно для нашего спасения. И то, что Бог сообщил нам, предполагает, при всей непостижимости, возможность пояснить другому человеку в «разумных и моральных» терминах – любой догмат. А тут вдруг натыкаешься на глухую стену: нельзя, нельзя, нельзя! А почему? А потому что за стеной – сокрытая воля, взятая не из Библии, абсолютной иной Бог, о котором Писание и Церковь ничего не знают. Эту священную тайну протестанты охраняют как зеницу ока. Так что объяснить разуму и совести – почему Бог не спасает всех и даже желает, по-видимому, спасения только избранных – протестанты не могут, и остается только слепо в это верить – ведь сам Кальвин сказал! Сам Лютер написал! Можно констатировать, что кальвинисты в своей доктрине предопределения гораздо логичнее лютеран: они сразу говорят – Бог не желает всех спасать, и далее конструируют последовательность божественных декретов об избрании и предопределении, - это действительно «излюбленный конек» реформатов, их схоластика наиболее интересна именно в этом отношении, тут все проработано до мелочей. Из первичного решения Бога (неважно, что аморальное) кальвинисты выводят спасение конкретных людей во Христе. Лютеране же стараются быть логичными в прямо противоположном духе, близком церковному христианству – но говоря о всеобщей милости Бога, они эту милость потом суживают до избранных, будучи не в состоянии объяснить почему – т.е. они все время вроде бы как ортодоксы, но как дело дошло до индивидуального спасения, - они сразу стали малоотличимы от кальвинистов. Это так, потому что обе стороны придерживаются первой максимы Реформации: человек спасается независимо от дел. Через эту адскую щель, и в лютеранское учение проникает Сокрытая Воля Бога, которая запрещает Богу спасать людей на основании их выбора, и в итоге запрещает Ему искренне желать спасения всех. Но разве возможен «неискренний Христос»?! Если только в аду.
50.
Рассмотрим, как сам Барт оценивает эти лютеранские попытки сделать предопределение строго христоцентричным, исходящим из всеобщей любви Бога: «мы должны безоговорочно признать, что эта попытка понять идею избрания так, чтобы она всесторонне отвечала.. Еф.1,4, была действительно серьезной. Ортодоксальное лютеранское учение о предопределении есть основательная попытка устранить пустое пятно абсолютной бессодержательной божественной свободы позади божественного решения о спасении и выше него, уродующего все реформатское, и в особенности чрезмерно консервативное в этом отношении реформатское, учение о предопределении, и сделать указание на это божественное первичное решение в полном смысле указанием на Христа… Если же сравнить его с учением о предопределении, данного Дортским синодом, то следует признать, что оно выгодно отличается явной заботой, проявленной в самом исходном пункте, о христианском понимании всей этой статьи» . Разумеется, Барт весьма сожалеет, что реформаты не исправили те опасные зигзаги, которые были в кальвинистской доктрине предопределения. Лучше было бы, по его мнению, все же сотрудничать в этом вопросе. Однако эти благие пожелания профессора богословия так и остаются пожеланиями: он-то хорошо знает, что после окончательного становления лютеранской и кальвинистской версий христианского учения, - что к концу 16 века, видимо, совершилось, - сотрудничество было не очень вероятным. Разделение лютеран и реформатов стало свершившимся фактом, и прошло оно по линии реформация/революция. Лютеранский вариант предполагал реформирование католического наследия (литургия, таинства), а реформатский – практически выбрасывание этого наследия. Вспомним, как еще Лютер готов был согласиться с предшественником Кальвина Цвингли во всем, кроме реального присутствия Христа в причастии. Это и есть «яблоко раздора» - как бы Меланхтон ни пытался согласовать лютеранское и кальвинистское учение о причастии – они были не согласуемы, как и христология двух исповеданий. В этом смысле сотрудничество в вопросе согласования доктрины избрания было бы потерей времени: две главных реформированных церкви пошли разными дорогами. Но похвалы Барта в адрес лютеран вполне объяснимы: «пустое пятно» иррационального предопределения лютеране вроде бы устраняли – сохраняя при этом общепротестантскую канву учения о спасении. Надо признать, что наш теолог нашел прекрасные слова об этой Сокрытой воле у протестантов: «пустое пятно абсолютной бессодержательной божественной свободы». Ведь именно это и остается от Бога кальвинистов, если убрать черты христианской любви, «протереть зеркало избрания» – именно это их «главное божество», определяющее все остальное – даже подвиг Христа: просто Свобода как таковая, Абсолютная Свобода безо всякой любви, Абсолютно Пустая Свобода. Ощущение такое, что ты смотришь в любящие глаза Христа, и там, в центре зрачков видно слепое пятно пустоты, там на самом дне, Абсолютная Свобода и никакой любви.. Как будто «двойное дно» у Бога – и вот, сквозь Христову Любовь, сквозь муку Распятия, вдруг видишь прямо противоположный дух – если не прямо дух дьявола, дух антихриста, то уж точно не Божий – кто может обрекать людей на вечные страдания только потому, что ему так хочется?! А если не Божий – что еще остается? Человеческий дух ненависти? Но он в конечном счете тоже восходит к сатане. Воистину страшно, когда за ликом Божьей любви прозреваешь эту первичную тайну кальвинистов, - это «Я хочу потому что Я хочу» - и больше ничего, ни Креста, ни Воскресения. И не знаешь, куда бежать, - и это не гнев Божий, это гнев-сам-по-себе, он существовал бы, даже если бы не было никакого греха, ни людей, ни дьявола. Потому как это Абсолютная Свобода находит себя в чем угодно, а не в вечной Любви – и если она способна отправить в ад миллиарды, то разве это не беспричинный ужаснейший Гнев?
Однако, признав первородную порчу кальвинистской доктрины предопределения в декларировании некоего произвола до и выше Христа, Барт не согласен принять лютеранскую доктрину даже в том виде, как она стала существовать в 17 веке. Более того, он полагает понятным уклонение реформатов от сотрудничества с лютеранами и сохранение ими концепции «абсолютного решения» Бога, поскольку та якобы позволяла лучше сохранить христианский подход к проблеме. Свою позицию швейцарский теолог определяет так: «Мы также сочли необходимым с самого начала понять учение об избрании как сумму Евангелия, как первое и важнейшее, относящееся к учению о Боге как к таковому, выражение для понимания «божественного благоволения по отношению ко всем людям». Но толковать изначально в этом смысле идею избрания, изначально выводить ее отсюда – это нечто иное. А именно это последнее очевидным образом и делали старые лютеране. Разве это прекрасное «всеобщее благоволение Божие», эта «всеобщность отеческой милости» не является у них общей истиной, систематическим принципом, который затем должен быть развит в учении о предопределении и быть соблюден при всех обстоятельствах? Невозможно отказаться от признания заслугой старореформатского и кальвиновского «абсолютного решения» то, что эта идея была способна препятствовать слишком поспешному предзнанию того, чем во всяком случае желает быть Бог.. ибо она указывала также и поверх «отеческой милости» Бога ввысь, на самого Бога, на свободу Его милосердия» . Если верить профессору Барту, то получается, что принцип любви Бога ко всем, который лютеране отстаивали в согласии с древней Церковью, - не может быть первичной истиной богословия, из которой выводятся остальные догматы? Это по меньшей мере странно – странно слышать и слова о том, что, неужели принцип всеобщности любви Божьей должен быть соблюден «при всех обстоятельствах»; простите, а что, - любовь Божья знает исключение при определенных обстоятельствах? Но это же не любовь Кальвина, в самом деле! Такое впечатление, что Барта не устраивает «просто» любовь Бога ко всем, хотя о всеобщей любви Бога он в своем догматике много говорит. Так что же его не устраивает конкретно? Судя по похвалам доктрине «абсолютного решения» у Кальвина, Барта не устраивает вот что: исключительный акцент на любви Бога ко всем без такого же, если не большего акцента – на свободе этой любви. Обратите внимание на последовательность: есть всеобщее отеческое милосердие Бога, но «ПОВЕРХ» этого, в Самом Боге (!), - есть свобода Его милосердия. Т.е. к кому хочу милосерд – к кому хочу не милосерд. Для Барта снова, как видим, важнее любви Бога – свобода Его любви. И не надо спешить ссылаться на Рим. 9,18 – ибо эти слова ап.Павла нельзя понять без фундаментального тезиса о том, что Бог есть любовь. Те, кто пытался взять эти слова, - «кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает», - в отрыве от всеобщего милосердия Бога, и построить на этих словах целое богословие – принесли очень много вреда христианству..
По сути, Барт опять возвращается к Сокрытой Воле, которая выше всеобщей Любви Бога – более того, о ней говорится как о Самом Боге! А всеобщее милосердие – не Сам Бог?! И Барт, скорее всего, ответил бы: да, Бог – любовь, но это свободная любовь, и эта свобода как бы перекрывает божественную любовь, превращая любовь в свое орудие – кого хочу полюблю, кого хочу осужу. Сразу говорить о всеобщей любви Бога к людям без указания на эту абсолютную свободу любви – для Барта есть тяжелый грех; он тут же вам заявит, что это означает несвободу Бога, Его связанность любовью. Кальвинисты ни в коем случае не хотят допустить, что свобода Бога обусловлена Его любовью к нам – Он любит нас всех, и всех желает спасать, и спасение в Любви не может быть принудительным. Кальвинизм же хочет разрушить этот «гармоничный порядок любви»: для него любовь Бога обусловлена свободой, сама же свобода должна оставаться как можно более необусловленной ничем – желательно, абсолютно. Поэтому свобода любви выше самой любви. Кальвинисту непонятно, как это Бог любит не «кого хочет» и спасает не «кого пожелает» - а всех; что же, Его что-то принуждает спасать и любить – спросят они вас; нет, никто и ничто Его не принуждает – Он Сам так решил в силу Своего бесконечного благоволения к нам. Это предполагает такое подчинение божественной свободы Его милосердию, что – Он не может нас не любить. У Барта и кальвинистов же получается, как будто Бог выбирает – любить Ему и ли не любить, спасать Ему или не спасать. Сначала свобода, а затем любовь. Сначала предопределение к спасению и отвержению, а затем Христос. Так и все христианство оказалось «затем», а на первом месте – пестуемая этими людьми Неограниченная Свобода на Самом Верху.
Чтя эту свободу, Барт, естественно, отвергает слишком сильный акцент лютеран на любви Бога: «Действительно ли в этом основополагающем их учении идет речь об Иисусе Христе, а не о божественном благоволении как таковом, понятом как систематический принцип? .. Если правда то, что Он пришел, а значит, был от века определен и уполномочен искать и спасать погибших, то точно также правда и то, что.. Он есть Тот, по кому различаются духи, и что как таковой Он в не меньшей степени есть Исполнитель божественной воли и само божественное благоволение. Именно то, каково это благоволение, какова эта любовь Бога ко всем людям, в этом-то и вопрос, и на это.. дан ответ в реальности Иисуса Христа, но это нельзя от нее отделять, нельзя систематизировать, возводить в принцип и тем самым все же и ограничивать через предвосхищающее положение о «всеобщем благоволении Бога», которое тайно обретает власть над этой реальностью и заранее налагает обязательства на Бога. Как раз Евангелие не подходит для того, чтобы переводиться и превращаться в такой принцип. «Что же касается Его, Он желает, чтобы все люди равным образом спаслись» - это Евангелие, переведенное и превращенное в принцип! Но его нельзя переводить и превращать даже в такой прекрасный сам по себе принцип. Ибо Евангелие есть то, что оно есть, в самом богочеловеческом Лице Иисуса Христа. Это Лицо нельзя перевести в какое-либо положение. Мы должны понимать это Лицо не из абстрактно сформулированного и априорного евангелия, но из этого Лица мы должны понимать конкретное Евангелие. Мы должны предоставить этому Лиц его свободу – именно свободу открытой и действующей любви Божьей .. узнав это лютеранское.. учение, мы ничего не ожидаем меньше, чем сообщения, что в рамках названой всеобщности отеческой милости все же происходит некое божественное избрание.. Как же в таком случае она может быть избирающей волей? Разве Он в таком случае не связан заранее и в себе самом своим предметом, а значит, всей совокупностью людей? Где же тогда Его свобода? Где тогда характеризующая Его свободная благодать? Лютеране отвечают: Он есть именно воля упорядоченная, а не абсолютная. Это верно; но тем, что Он учреждает некий порядок и придерживается этого порядка, что Он, таким образом, действует в рамках этого порядка над совокупностью всех людей, этим понятие божественного выбора, свободно управляемого и осуществляемого различения между людьми, входящими в эту совокупность, еще не достигнуто и, тем более, не исчерпано. В этом состоит великая.. путаница их учения о предопределении. Если присмотреться к их учению внимательнее, окажется, что оно вовсе не говорит о том, что Бог избирает, но оно говорит, что Бог решил осуществить и осуществляет свое всеобщее спасительное намерение в такой форме, что при этом, как следствие, необходимо происходит выбор между людьми – выбор, о котором Бог.. от века знает и с которым Он.. также и соглашается, но с которым Он все же соглашается лишь потом и который, ввиду того, что Он с ним соглашается, в строгом смысле не является Его собственным выбором. Момент свободного божественного избрания в этой конструкции оказывается перечеркнут. В этом оно сходно, при всех прочих отличиях, с отвергнутым.. учением арминиан.. То, что причину избрания нужно видеть в открытом в Иисусе Христе божественном спасении, означает в лютеранской конструкции, что решение об избрании растворяется и исчезает в решении о спасении» .
Мы сразу же должны здесь отклонить неправомерное сближение Бартом арминиан и лютеран: сходство разве что формальное: и те, и другие говорят о всеобщей любви Бога; и те, и другие учат, что Бог спасает через Христа на основе веры и восприятия веры в течении жизни; но все же арминиане допускают определенное сотрудничество человека с Богом в процессе спасения, а лютеране в общем и целом отрицают. И в этом смысле они явно ближе к реформатам, а не к арминианам, и если Барт в чем-то справедливо проводит линию от арминиан к нынешним неопротестантам, то от лютеран такой линии не проведешь – современным баптистам и пятидесятникам они все равно будут казаться полупротестантами-полукатоликами. Итак, основное возражения Барта против лютеран: нельзя принцип любви ко всем возводить в основу догматики вообще и сотериологии в частности. А почему, собственно, нельзя? Этот принцип открыт в Библии, где неоднократно говорится о любви Бога ко всем и о Его желании всех спасти: и это не просто буква – это дух Нового Завета, неслучайно вылившийся в известные слова, которые можно считать самым коротким символом веры: Бог есть любовь. Т.е. это не просто «хорошо подобранные» цитаты из Библии, но сама основа жизни во Христе, суть общения Церкви с Богом. Очень странно читать у Барта, что принцип всеобщей любви «ограничивает» (!) реальность Христа, обретает тайно (!) власть над Ним и налагает обязательства на Бога. Во-первых, что же тут тайного? Это же не кальвинистская темная «сокрытая воля», действия которой столь ужасны, что понять их нельзя, и потому нужно постоянно говорит о «тайнах» этой воли! Все совершенно открыто: Бог любит всех – где тут «тайная власть» над Христом?? Всеобщая любовь не может иметь никакой власти над Христом, поскольку Он и есть Любовь, он и есть божественная Жертва для спасения всех и каждого. Да, всеобщая любовь налагает обязательства на Бога – но это не какие-то «внешние обстоятельства», которые оказались могущественнее Всевышнего и заставили Его спасать всех людей. Он сам наложил на Себя эти обязательства, и даже еще сильнее: Он и есть по сути эти обязательства Любви, согласно которым Он изо всех сил жаждет спасти всех. Но Барта, как мы много раз могли убедиться, интересует другое: как сохранить ничем не сдерживаемую свободу Бога, не сдерживаемую даже Его любовью – как возвести на первое место абсолютную свободу, а не свободу, «упорядоченную», любовью? Барт восклицает: нельзя Евангелие превращать в принцип всеобщей любви! Почему же нельзя? Разве Евангелие – это не доказательство любви Бога ко всем?? Или все же Барт сомневается, что Бог по-настоящему и искренне любит всех? Или ему кажется, что вся Церковь, а затем и лютеране – неправильно понимают эту всеобщую милость Бога?
51.
В известном смысле слова, опасения Барта кажутся понятными: тут надо принять во внимание его антисхоластический пафос. Видимо, он боится, что некая абстрактная универсальная любовь затмит облик реального Бога в лице Иисуса Христа, как в средневековой схоластике этот облик затмил абстрактный Разум и абстрактное Благо, а у строгих кальвинистов – Абсолютная Воля. Но ни Писание, ни Церковь, ни даже ортодоксальные лютеране – явно не имеют в виду некую идеальную платоновскую «субстанцию любви» - тем более, в духе современного «всепрощения» и т.д. Речь идет именно о Живом Боге, опыт общения с Которым – начиная с апостолов и заканчивая современными подвижниками, т.е. опыт Тела Христова на протяжении всех этих 20 веков, - подтверждает, что Бог есть Любовь, и эта Любовь не знает исключений, и в Евангелии мы это видим с начала и до конца. И этот опыт общения в православие не знал схоластики, которой так опасается Барт – только если в виде внешних заимствований. Так что ни в коем случае дело не обстоит так, что некая обезличенная любовь, абсолютное благоволение – подавляют остальные качества Бога – например, свободу и т.д. Речь только о том, что все качества Бога находятся в гармонии, и это – гармония любви, ибо все действия в Бога подчинены любви, а не свободе, как нам пытаются доказать кальвинисты. Барт пытается выйти из затруднения, из этого тупика свободы, которую он желает возвысить над любовью Бога, - он говорит, что Евангелие это не всеобщая любовь, а само Лицо Христа. Это Лицо нельзя понимать, исходя из некоторого абстрактного принципа, но, наоборот, из этого Лица мы должны понимать конкретное Евангелие. Так ведь любовь Бога ко всем – это не абстрактный принцип, это сущность живого общения человека со Спасителем! В жизни Церкви человек постоянно это ощущает – и когда исповедуется, и когда причащается, и когда отпевают усопших, и когда он сражается с дьяволом, - в каждый момент своего существования. Когда Барт говорит, что мы должны понимать Евангелие, исходя из Личности Христа, - это звучит удивительно для протестанта. А откуда мы знаем о Христе? Для протестанта возможен только один ответ: из Нового Завета, из Библии. Здесь же наш теолог предлагает нечто противоположное: двигаться от Христа к Евангелию, от реального общения с Богом к слову о Боге. Это, быть может, звучит весьма традиционалистски, но.. Но Барт находится вне Церкви, и потому общение с Христом здесь имеет специфический «реформированный» оттенок. Точнее, на это общение накладывается изрядная тень волюнтаристской ереси. И если для Церкви Христос есть воплощенная любовь к каждому, то здесь, какие бы интерпретации кальвинизма мы ни взяли – реальна только любовь к избранным. Т.е., исходя из опыта Кальвина, - Евангелие вовсе не есть всеобщая любовь Бога к людям, ибо это нарушает свободу Бога. Отсюда и требование Барта – «предоставить» Христу свободу в любви, - как будто всеобщая любовь сковывает эту свободу, и свобода хочет вырваться как джинн из бутылки, и существовать независимо от любви, диктовать свои условия любви – и Барт еще будет говорить что-то против «Скрытой Воли» предопределения!
Соответственно, раз лютеране не отказываются, хотя бы теоретически, от универсальной милости Бога – Барт обращает к ним все стрелы критики. И он задает весьма примечательный и весьма логичный вопрос: а где же тут избрание? Под избранием здесь понимается не условное избрание православия, когда, если ты взаимностью отвечаешь на благодать, то ты избран, - но избрание беспричинное, - кальвинисты ведь другого не знают. Если же лютеране настаивают и на любви ко всем, и даже на том, что Бог спасает в соответствии с верой и следованием этой вере, - то Барт сразу забрасывает их вопросами: где свобода Бога? Ведь тогда выходит, что Бог заранее «связан» обязательствами с людьми, Он «обязан» всех любить и спасать их в определенном «порядке», а это ненавистно нашему реформату. А раз Бог заранее соглашается с принципом всеобщей любви и с какими-то условиями со стороны самого человека, - то избрание Бога вообще не есть Его выбор, оно не свободно. Мы уже столько раз говорили: кальвинисты понимают свободу Бога исключительно в духе абсолютной независимости, - когда им говоришь, что Бог Сам добровольно подчиняет Свою свободу любви, всеобщему благоволению, т.е. ради творения Он действует согласно «обусловленной» свободе – тебе кивают, но продолжают твердить, что на самом деле свобода Бога абсолютная. И это притом, что кальвинисты не отрицают Боговоплощения, а его просто бы не могло быть, настаивай они на абсолютной свободе – раз Бог воплотился, и это не случайно, это отражает глубины Его природы, - это доказывает, что в спасении Бог действует именно через Свою обусловленную свободу, предполагающую спасение вместе с выбором человека; иначе выходило бы, что Бог только на время земной жизни Христа придерживался принципа обусловленной свободы, а до и после – только свободы, никак не связанной с действиями творения. Отвязать свободу Бога от Его любви – первейшая задача и у Барта, - и лютеранам крепко достается за то, что у них-де «избрание растворяется во всеобщем спасении». Но сколько сам Барт критично писал о том, что в ортодоксальном кальвинизме, наоборот, решение об избрании растворяет в себе решение о спасении во Христе, делая Христа каким-то «меньшим богом»! Но лютеране все равно виноваты – до конца признать церковное учение о первенстве в Боге любви ко всем – Барт не в состоянии. Ведь тогда придется полностью и навсегда отказаться от примата Свободы, Сокрытой Воли в Боге – а это для Барта означало бы окончательно порвать с кальвинизмом и с реформатской церковью, пастором которой он являлся..
Барт прекрасно видит, что на самом деле лютеране не так уж далеки от кальвинизма, как он порой пытается это представить: да, они, видимо, исходят не из «абсолютного решения» Кальвина, но из тезиса о всеобщей милости; однако на этом их верность учению древней Церкви заканчивается. Далее начинаются рассуждения, основанные на принципе гарантированного спасения по вере, и тут Барт улавливает явную близость между лютеранами и кальвинистами: «Лютеране.. настойчиво утверждали, что к свободному решению и собственному делу Божьему должно возводиться не только предусмотренное Богом дело Христово, но также и «предусмотренная вера».. Но именно здесь.. должна была возникнуть следующая опасная дилемма. Либо вполне серьезно утверждается, что и эта предусмотренная вера должна возводиться к благодати Духа Святого, а значит, к воле Божьей. Тогда свободное божественное избрание ясно предстает основой всего происходящего, ибо в таком случае ясно, что если .. такие-то люди наделяются в своей вере делом Христовым и если они позволяют в своей вере наделить себя им, то это исходит от Бога; это означает, что они действительно поняты как избранники Божьи, а не как избравшие себя таковыми. Но как избежит тот, кто это признает, того кальвиновского «абсолютизма», которого как раз хотели избежать лютеране? Или же свобода Духа Святого не признается в полной мере, поскольку дар веры в отношении человека хотя бы частично обусловливается и ограничивается не-сопротивлением человека. Тот, кто займет такую позицию, избежит «абсолютизма». Но как тогда избежит он пелагианства? Лютеранские богословы не утверждали, что такое ограничение и обусловливание имеет место. Напротив, они отвергали это мнение как «схоластическое» и «папистское» лжеучение (Квенштедт). Но последнее, что они могли бы здесь заявить, это то, что они и не желали утверждать такого ограничения и обусловливания. И как они могли этого не утверждать, если они хотели не признавать и другого – безусловной Божьей воли по отношению к человеку… Разве не было необходимым.. следствием следующее: «Бог знает от века о не-сопротивлении тех-то и тех-то людей и после того, как Он узнает, что эти люди таковы, Он их избирает?». Ввиду этого последнего следствия, которое не высказывалось, и даже отрицалось, но которого трудно и даже невозможно было избежать предметно, кальвинисты в конечном счете отвергли положение о предусмотренной вере, а с ним и все остальное лютеранское учение о предопределении. Они считали, что именно в этом важнейшем пункте отношений между Богом и человеком.. Бог полностью свободен в своей благодати. Они предпочли остаться при абсолютном решении, чем во избежание его ступить на путь, который.. в конечном счете мог привести к угрозе для главной цели Реформации. Почему лютеране в решающем пункте обусловливали волю Божью знанием.. почему вообще они сочли нужным вводить понятие предусмотренной веры, если они не желали ставить под угрозу эту основную цель – защиту свободной благодати Божьей от всякого пелагианства? Поскольку лютеране не смогли объяснить этого реформатам, вышло так, что те решили предпочесть Сцилле Харибду, т.е. сохранить приверженность своему абсолютному решению, и, таким образом, лютеранское учение о предопределении не стало плодотворным импульсом, каким оно по своей направленности.. заслуживало стать .. Чистота намерения лютеран оказывалась.. под подозрением ввиду того, что все ортодоксальное лютеранское богословие сочло правильным усвоить себе иезуитское учение о божественном scientia media (среднем знании), отчасти прямо давая этому такое обоснование, что с его помощью можно бороться против кальвиновского абсолютного решения, а позитивно оно может помочь объяснению важнейшего пункта.. понятия предусмотренной веры. Ведь названное иезуитское учение говорит об особой форме божественного предведения, в котором оно имеет в качестве предметов свободные акты твари как таковые, причем так, что эти акты потенциально предшествуют решению божественной воли, а значит, божественная воля ими ограничивается и определяется. Если божественное предведение и предусмотренную веру.. хотели понимать таким образом, то это означало бы отказ от основной цели Реформации. В таком случае лютеранское учение.. могло стать лазейкой для нового пелагианства. И нельзя отрицать, что некоторая предрасположенность, имевшаяся в этом пункте в ортодоксальном лютеранстве еще со времен Меланхтона, имела затем и соответствующие последствия» .
52.
Бедные лютеране – кругом они виноваты! Хотя Барт затем все же мягко журит и кальвинистов, которые могли бы все-таки сделать какие-то шаги в ответном направлении.. По существу же, несмотря на наше неприятие кальвинизма и бартовского его «христоцентрического смягчения», надо признать, что профессор во многом прав: лютеране действительно попытались усидеть на двух стульях – а это никогда не бывает успешным, тем более, в богословии. Как известно, лютеране с самого начала пытались быть и католиками (литургизм), и протестантами (оправдание по вере). Но на самом деле так не бывает, - какое-то начало начинает сильно тянуть в свою сторону, и вся конструкция начинает шататься; общепризнано, что пиетизм в лютеранстве был во многих отношениях сродни пуританству, являясь кальвинистской реакцией в лютеранской церкви. Кальвинисты и остальные более радикальные протестанты, уже в 16 веке спрашивали лютеран: зачем вам таинства, исповедь, реальное присутствие Тела в причастии, если спасение только по вере, и ему не нужны промежуточные звенья, иначе получается, что мы все-таки спасаемся через Церковь? Лютеране отвечали, что спасение по вере предполагает всю веру, в том числе, и веру в необходимость таинств – но тут-то их и подловили: а зачем таинства в виде действительного сообщения благодати, если мы уже и так по благодати спасены? У остальных протестантов таинства скорее напоминание о спасении, главной роли в освящении они не играют. И лютеране отвечали что-то вроде – таинства необходимы, но не абсолютно необходимы. Это был уже весьма слабый аргумент: если необходимы, но не совсем, тогда и вовсе не необходимы. Здесь со стороны Барта мы видим примерно то же: вы, лютеране, говорите о всеобщей милости Бога к людям; вы говорите о том, что Бог спасает людей на основе их веры и восприятия благодати Бога этой верой. Но тогда вы должны признать и то, что Бог не абсолютно свободен в выборе спасения, а Его выбор неразрывно связан с тем, как люди воспринимают Его дар спасения. Это самый страшный грех для протестанта – «ересь пелагианства»! Конечно, позволительно спросить: а как Барт и все протестанты, которые постоянно бросаются обвинениями в пелагианстве в адрес всех тех, кто хоть в какой-то степени допускает свободу человека в спасении, - как они понимают, что есть пелагианство? Историческое пелагианство предполагало непризнание первородного греха и, по сути, самоспасение человека: если ты сделаешь такие-то добрые дела, то Бог не откажет тебе в благодати, - тогда получается, что Бог все же принуждаем человеческими действиями? Или спасение частично осуществляется Богом, а частично – самостоятельными усилиями человека? Но в действительности ни одно традиционное исповедание в это не верило и не верит – все признают первородный грех, и никто не верит, что без благодати можно сделать «ряд рывков» - и Бог тебя за это наградит раем. Правда, некоторых отцов Церкви обвиняли в полупелагианстве, но это было типичное «натянутое обвинение»: они просто выступали за синергию, - разве что некоторые из них допускали высказывания, что человек может сам сделать первый шаг к благодати. Но в целом это была обычная синергия, предполагающая не частичную благодать и частичное самоспасение, а тот факт, что спасение на 100% зависит от Бога, и на 100% от человека – как и Христос был полностью Богом и полностью человеком. Кто отрицает полную зависимость спасения от Бога – тот пелагианин и несторианин. Кто отрицает полную зависимость от человека – тот «предопределенец» и в чем-то «монофизит», - что, кстати, примечательным образом противоречит именно кальвинизму с его несторианскими тенденциями в христологии. Или это просто значит, что протестанты в «теории спасения» монофизиты, а на «практике» - несториане? В теории они за строгое предопределение, а на практике – пелагиане, поскольку человеческой свободе они, особенно неопротестанты, дают явно больше места, чем благодати? Оставим эти вопросы без ответа.
Ясно только, что синергия – это не пелагианство. Ибо последнее всегда отрицает полную зависимость спасения от Бога. Критика католической церкви за «пелагианство» со стороны протестантов, очевидно, предполагала не то, что католики верят в спасение без благодати, а то, что они слишком уж уповают на дела, превращая их в заслуги, что как бы оттесняет благодать на второй план, и заставляет думать, что спасение действительно зарабатывается человеком. Но обвинения лютеран в пелагианстве просто смешны, и Барт не может этого не понимать. Тем не менее, он правильно замечает, что в «теории» лютеране пытаются избежать и четкого безусловно предопределения, когда «сразу все ясно», как у кальвинистов, - и четкой зависимости спасения от человека, как это имеет место у православных и католиков. Но в действительно лютеране в теории спасения всегда были правоверными протестантами и порицали любые формы синергизма не хуже кальвинистов. В этом смысле ссылки на Меланхтона, который несколько «смягчал» оправдание по вере, ничего не дают: Лютер проводил доктрину спасения по вере в самой последовательной форме, и Формулу Согласия, как мы уже видели, не оставляет никаких сомнений на этот счет: любую самостоятельность человека в деле спасения лютеране считают ересью – т.е. «папизмом». Значит, они только формально кажутся находящимися в противоречии с кальвинизмом, ибо разница только в акцентах: лютеране начинают в противоположность кальвинизму со всеобщей любви, но заканчивают практически также – есть избранные к спасению безусловно, а остальные – Бог весть. Чем не умеренный кальвинизм, который тоже говорит об избрании только к спасению, а про остальных – что Бог проходит мимо, но непосредственно извечно их не отвергает? Так что ссылки Барта на то, что лютеране подверглись иезуитскому влиянию (ох уж эти козни иезуитов!) – мало помогают его аргументации. На самом деле иезуитское учение о «среднем знании» несет в себе мало специфически иезуитского, а просто является попыткой объяснить традиционное учение об условном предопределении Бога, когда Господь спасает человека на основе его свободного восприятия благодати. Для кальвинистов это означает, что Бог несвободен и Он якобы «пленник» творения, пленник этого порядка спасения. Но на самом деле совершенно ясно, что Бог-Любовь подлинно свободен именно тогда, кода Он Сам, Своей абсолютной волей, соединяет Себя со свободой человека в его спасении, не желая превращения человека в «игрушку в руках мастера» - определяя Свое решение через выбор самого человека. И, наоборот, Бог-Любовь подлинно не свободен, когда Свобода, стоящая за Его спиной, заставляет Его непреодолимо спасать одних и губить других – т.е. насилует любовь Бога ко всем и извращает ее. Барт делает свой окончательный выбор в пользу свободы Бога. И лютеране, увы, тоже. Они только формальные синергисты и сторонники условного предопределения: да, Бог спасает нас на основании веры и ответа на благодать – но раз человек в полном согласии с Реформацией совершенно несвободен и пассивен при обретении благодати – то условие со стороны человека мертвое, сухое, нулевое – а в действительно Бог спасает Его на основании собственного дара веры, а это и есть тот кальвинистский «абсолютизм», которого тщетно пытались избежать лютеране – т.е. по букве они его избегали, а по духу, по существу, - нет. Просто они останавливались там, где кальвинисты устроили целое богословие двойного предопределения.
На уровне «невоплотимости» у лютеран все было церковно – всеобщая благодать и условное предопределение, но разъясняя то, как именно спасается человек, - они де-факто говорили то же, что и кальвинисты: Бог почему-то спасает только избранных и без свободного их участия. Об остальном лютеране стыдливо умолчали, а кальвинисты все расписали – в живописных и омерзительных подробностях. Но даже такая стыдливость лютеран и их попытка хоть в чем-то быть верными учению Церкви, - даже она оттолкнула кальвинистов. Наш теолог говорит про своих единоверцев: «Они считали, что именно в этом важнейшем пункте отношений между Богом и человеком.. Бог полностью свободен в своей благодати»: простите, а какие в таком случае отношения между Богом и человек могут быть, если Бог абсолютно свободен? Это скорее похоже на «отношения» насильника и его жертвы: вас полюбили и спасли, но сами вы не только не участвовали в этом свободно, но даже сопротивлялись, а потом у вас нет ни единой возможности отвергнуть эту любовь! Т.е насильник не только «полюбил» вас, но и заставил жениться, и расторгнуть брак вы не можете – это такие отношения любви? Конечно, можно сказать, что между насильником и жертвой есть известные отношения, но это не отношения двух личностей, ибо один из них всего лишь объект непреодолимого воздействия другого – вот и весь кальвинизм, видящий в лице своих богословов любые отношения между Богом и человеком именно в такой «перспективе»: и не надо говорить, что это все ради добра, что у Бога при этом добрая цель спасения человека; Бог не действует по принципу «все средства хороши» или «цель оправдывает средства», а Бог в кальвинизме действует часто беспринципно, и даже осуждает беспричинно на вечные муки. Вдумайтесь, кальвинисты: Вас непреодолимо полюбил Тот Самый, Кто также беспричинно осудил на ад неисчислимое множество душ, - вам не страшно? Вы правда думаете, что здесь нет ничего от отношений маньяка и его жертвы? Если Бог в вашем учении способен на ТАКОЕ, как предопределение к проклятию, то почему вы так уверены, что Он, раз Он не придерживается традиционных моральных норм, именно относительно вас всегда будет морален и добр? Вам внушают это ваши богословы? Они говорят, что Бог неизменен по Своей природе? Но ведь они сами сконструировали такой образ Бога, Который двуедин: одних беспричинно любит, других беспричинно ненавидит – вы правда верите в это неизменное двуличие? Ваши богословы верят, и все время отдают этому Своеволию божественные почести. Немудрено, что даже лютеранский «внешний компромисс» между Абсолютной Волей и всеобщей любовью оказался для них совершенно неприемлем. И они, как изящно выразился профессор Барт – предпочли «Сцилле Харибду» (т.е. один ужас другому ужасу!) - хотя и то, и другое, означает ведь кораблекрушение судна протестантской церкви! Почему бы не предпочесть истину Христову? Вот и Барт предлагает даже еще менее «стыдливый» вариант, чем лютеране (чтобы согласовать его с кальвинизмом): Бог во Христе есть любовь ко всем, но это с самого начала свободная любовь – в смысле необусловленной в первую очередь свободы – и потому избираются ко спасению лишь те, кого хочет избрать Бог. Т.е. все равно всеобщая любовь существует только в небесном идеале, а на практике непреодолимой благодатью спасаются лишь немногие. Скрытая Воля снова торжествует, и свергнуть ее с пьедестала протестантизм не в состоянии – ведь тогда, как сказал Барт, будет угроза для главной цели Реформации! Главная же цель Реформации – это, видимо, утвердить этот Верховный Произвол в качестве Бога, - но при этом так, чтобы «все наши» были уверены в спасении, а остальные – о, это тайна, и в эту бездну предопределения к проклятию вам лучше не совать свой нос!
Пока же пастор Барт снова поет гимн избирающему Богу: «Бог в себе самом.. есть не кто иной, как Избирающий в своем Сыне.. Поскольку Бог не только есть Любовь, но Он любит, постольку Он избирает в акте своей любви, определяющем все Его существо. Поскольку же акт любви есть избрание, постольку он есть одновременно.. акт Его свободы.. Нет такой христианской истины, которая не заключала бы в себе изначально, в качестве своей основы то, что Бог есть от века и вовеки Избирающий.. вечное избрание, в котором и в силу которого Бог не хочет быть Богом без своих людей, без своего народа!» . Кстати сказать, разве последняя патетическая фраза не напоминает известные слова яростного порицаемого Бартом Силезиуса, - «Я знаю, что без меня Бог не может прожить ни мгновения / Если исчезну я, и Он непременно испустит дух»? Впрочем, оставим это. Притворимся протестантскими «буквалистами» и спросим: в Библии мы сразу же видим, что Бог есть любовь, а где там такие же ясные и недвусмысленные слова о том, что Бог есть Избирающий и вечное избрание? Вот что бросается в глаза: у Барта Бог не просто любит, и он даже отваживается на слова, что Бог «не только есть Любовь», - как будто в Боге есть что-то еще! Как будто Бог не есть Свет без всякой тьмы, а, напротив, такая тьма есть – и не только в качестве тени, но и, скорее, за светом – то самое избрание, свобода, Абсолютная Воля. В Истинном Триедином Боге христиан все качества Бога совершенны только в Его любви, но вы слышали: не только любовь! Дело в том, что для Барта любовь Бога с самого начала избирающая, т.е. свобода Его выбора тут же предопределяет и сковывает любовь, ведь избирает Бог не всех – все свойства Бога становятся совершенны только в Неконтролируемой Свободе: в православии Бог любит, и потому избирает, а здесь скорее – Бог избирает и потому любит. Заметьте: у Барта вся догматика должна строиться именно на этом основном принципе – не просто Любовь, но Любовь, в которой Бог свободно избирает ко спасению некоторых «счастливчиков». Значит, вся догматика должна быть насквозь отравлена ядом верховного своеволия, когда Скрытая Воля руководит миром так, как ей вздумается. И зачем тогда так патетично восклицать: Бог не хочет быть Богом без Своего народа! А как же исключенные из этого списка? Почему Он не хочет быть и их Богом? Они даже не имеют права сказать Ему – Милостивый Бог! Они даже в лике Христа не увидят любящий и кроткий Лик Спасителя? Православные сказали бы: да, Бог избирает как Любовь – но при этом Он избирает всех. И при этом Он избирает всех через их выбор. В этом состоит великое смирение Любящего перед возлюбленными. Бог, готовый отказаться от Себя, оставаясь при этом Богом – вот смысл христианской веры (но у кальвинистов Бог не желает отказываться от Своей свободы, и это разрушает все). И воплощением во Христе Бог это показал – показал с невиданным страданием, без которого никто не увидел бы спасения. Кровь Христа – это кровь Бога, Который любит всех. Наш Бог – это Бог, Который в крови избирает все человеческие души, бывшие со времен Адама к вечному блаженству. Если хоть одна душа обойдена этой Кровью, этим Милосердием – тогда Бог не Бог. Те же, кто в аду – они сами не пожелали этой Любви, но Любовь направлена и к ним в не меньшей степени, чем к святым, - суд именно в этом, - Бог любит тех, кто не любит Его. И пусть кальвинисты верят в Бога Своеволия, пусть считают себя избранными – но пусть помнят и о неизбранных, и о гневе Божьем. Вот Сын Божий пришел на место всех грешников, всех, кто своими грехами причислил себя к неизбранным – грехами, а не предопределением. Пусть и кальвинисты постоянно помнят об этом и причисляют себя к неизбранным – ибо тот, кто не ощущает себя грешником, никогда не знал, что такое божественная любовь и никогда не спасется. Те же, кто уверен в своем спасении и своей святости – пусть помнят слова Павла: «только бы нам и одетым не оказаться нагими» (2Кор. 5, 3).
Свидетельство о публикации №214081401299