Десять лет за колючей проволокой

Глава 2





Прямо в омут с головой

Назвался груздем, полезай в кузов – (Из школьного альбома)

Итак, вопрос о моей работе был окончательно решен, но прощаясь, начальник колонии сказал: «Сейчас вас комендант отведет в жил городок, а завтра приходите на службу, в 9.00 в штабе будет оперативное совещание». И небесная книга судеб открыла новую страницу в моей и  в целом нашей земной жизни.

ИТК (лагерь), как и жил городок, который для меня в данный момент оказался пупом земли, располагался в центре плоской, голой, пустой степи, где даже глазу не за что было зацепиться, раскинулась во все стороны до горизонта. На западе, куда каждый день прячется солнце, чернелись строения жил городка. На юг, до самых небес вздымались конусы градирен, строящейся ТЭЦ-2 и справа от нее огромное поле, огражденное столбами с натянутой колючей проволкой, где разворачивалось строительство комбайного (ныне тракторного) завода.

Прошло 14 лет после Победы в жесточайшей, кровавой и разрушительной войне, где полстраны от Бреста до окраин Москвы, было разбито, разграблено и сожжено, и страна Советов волей партии и силой народа, его тружеников, восстановилась из пепла и развернула дальнейшее созидание своей материально-технической базы – освоение залежных и целинных земель, повсеместное жилищное строительство, возведение новых электростанций, заводов и фабрик. Только в одном Павлодаре строились сразу две ТЭЦ, комбайновый и алюминиевый заводы, как грибы после дождя, в городе вырастали жилые дома, школы, детские сады и кинотеатры, а в Павлодарской области были распаханы тысячи гектар целинных полей, с обустройством новых совхозов и жилья для новоселов. И везде не хватало рабочих рук. Безработных не было, но тунеядцы, от самых расфуфыренных до заморошенных, были. Все ели, да не все трудились, даже те, кто был (числился) на работе. Лозунг социализма: «Кто не работает – тот не ест», – в жизни не выполнялся. Кстати, ныне при демократическом преобразовании «проклятого советского прошлого» самым модным протестом стали проведение коллективных голодовок с требованием выплат за уже выполненную работу. И это происходит и по сей день в стране, которая по-прежнему претендует на звание «Великой Державы», богатейшей в мире по запасам полезных ископаемых, лесов, воды и земельных угодий.

А ведь с тех пор, как я ступил на павлодарские земли, прошло еще 50 лет и в целом 64 года после войны, за время которых выросло три поколения: я, мои дети и уже их дети (Женя, Лена, Глеб, Рита; на подходе Рома, Андрюша, Поля, Даша и Анастасия). Изменился мир, изменилась жизнь до наоборот. Из общества созидания мы попали в общество потребления, где кровавые  преступления стали повседневными, убийства стали обыденными, проститутки стали называться «путанами», профессиональные убийцы –  «киллерами», воры и жулики – «господами», разграбление народного достояния – «приватизацией», бывшие инженеры – «бомжами», безработные – «развитием конкуренции для повышения производительности труда», зато в переполненных тюрьмах и изоляторах проводится «евроремонт и устанавливаются цветные телевизоры». Работы для осужденных и изолированных, то бишь заключенных, нет, как ее – работы – нет и для миллионов сельских тружеников, разоренных бывших колхозов и совхозов, создававшихся ранее такой кровью, испытанных годами военных лихолетий и достигших высоких показателей в предперестроечное горбачевское время.

 Работы нет и для бывших рабочих заводов и фабрик, автопредприятий и строительных организаций. А там, где все-таки идет бурный капиталистический расцвет – в Москве, все строительство ведется руками бедных гастарбайтеров из бывших союзных республик, включая «незалежную» Украину, и квалифицированными рабочими турецких строительных фирм. На ткацких фабриках Иваново оживляют производство ткачихи из Узбекистана. В прочем, меня все заносит в сторону сегодняшнего дня. Вернемся в павлодарские дали.

И повел нас комендант к нашему месту жительства, к нашему первому самостоятельному жилищу. Тревожно и радостно сердце бьется в груди, наконец-то закончились наши студенческие страдания и испытания. Начинается по-настоящему самостоятельная семейная жизнь. Пришлось нам идти по степи до нашего «городка» около трех километров. Наш «городок» был по счету третий, начиная от того, где был расположен «штаб» колонии. Вокруг голая степь, ширь без конца и края, и абсолютная пустота.

Жилые городки – квадраты из длинных одноэтажных сборно-щитовых бараков с потолками-крышами, покрытыми черным рубероидом. В каждом бараке по три подъезда, в каждом подъезде по три квартиры: одна – прямо, вторая – налево, третья – направо. Через узкую фрамугу над входной дверью в прихожий тамбур пробивается скупой свет и в прихожей царит вечный полумрак.

Комендант тяжело вздохнул после утомительного пути и сказал: «Ну, вот… мы и пришли, располагайтесь», – и открыл дверь одной из квартир в среднем подъезде крайнего барака.

Мы зашли в одну большую комнату с запачканными масляными пятнами тусклыми обоями и серым, замусоренным полом. С невысокого двускатного потолка, который был и крышей, на длинном электрическом шнуре свисал черный патрон без лампочки.
– Вот вам ключ. Здесь вы будете жить. Располагайтесь, – сказал комендант. – Завтра я вам пришлю кровати, – и вышел.

Мы остались одни, стоя посередине такой же пустой, как и окружающая степь, комнаты, так как в ней абсолютно не было никакой мебели, ни скамьи, на что бы можно было присесть.

Через некоторое время в дверь без стука и без всяких церемоний вошла бойкая, средних лет, гораздо старше нас, белобрысая, с несколько растрепанными завитыми волосами на голове женщина и прямо с порога сказала: «И кого это к нам в соседи Бог послал? Давайте знакомиться. Меня звать Зина». Мы ей растеряно ответили: «Здравствуйте. Вот, видите…», – и развели руками. Видно на наших лицах застыла брезгливая гримаса от неопрятности комнаты, в которой мы находились.
– Да это ничего, – сказала Зина. – Сейчас я вам дам ведро с тряпкой. Вы здесь помоете, и все будет хорошо.

Вскоре она принесла ведро с водой и половую тряпку и продолжала разговаривать с нами, как будто мы сто лет были хорошо знакомы и так мы в ее лице и позже ее мужа Васьки Серого приобрели первых друзей на земле павлодарской, где счастливо прожили первые пять лет самостоятельной жизни. Не зря говорится, что если Бог хочет поощрить или наказать человека, то это он делает не сам, а посылает человека к человеку. Зина и Василий Серый были теми простыми, незатейливыми людьми, которые первыми были добрыми посланцами к нам в новом, совершенно неизвестном и далеком нам краю. Когда Галя вымыла пол, обмела стены и потолок, протерла окна, Зина принесла нам стеганое одеяло, которое мы расстелили на полу, как расстилают киргизы кошму в юрте, и мы смогли тогда и сидеть, и лежать. На этом одеяле мы и спали свою первую ночь на новом этапе нашей семейной жизни. Ночь мы проспали беспокойно, нас атаковали полчища клопов, от которых мы ничем не могли защититься, кроме как давить их и давить, задыхаясь от зловонного их запаха.

                ЛИХА БЕДА НАЧАЛО

               (Продолжение главы 2)




На второй день комендант нам привез две старые кровати с железными спинками и панцирными сетками, и мы смогли перебраться с пола на кровати. И чтобы клопы не атаковали нас с пола, вокруг всех ножек кроватей мы насыпали дуст, по доброму совету соседей. Но еще долго, пока мы в квартире не навели должную чистоту и не уничтожили клопиные гнезда во множестве щелей, клопы по ночам, в темноте, по стенам взбирались на потолок и от туда падали к нам в постели, да так порою активно, что на утро простыни были все в кровавых пятнах. Особенно мы переживали за сына – к ребенку они имели особое предпочтение. Во время войны, будучи детьми, мы сами испытывали страдания не только от постоянного голода и зимой от холода, но и от кровососущих нас вшей, которых мы у себя постоянно выискивали, вычесывали из волос на голове, а они плодились и плодились до тех пор, пока не кончилась война и жить стало лучше. А здесь мы испытали шок от клопов, редкой гадости в наших родных солнечных краях Киргизии.

Из мебели у нас долгое время ничего не было, да и купить ее поначалу было негде и не за что. Спасибо все тому же соседу Васе Серому (он с семьей приехал в Павлодар из Кирова на стройку), который за небольшую плату смастерил для нас из грубо отесанных досок три подобия табуреток и кухонно-обеденный стол, которым мы пользовались долгое время, пока не приобрели мебель в магазине.

        Первой нашей покупкой в 1960 году был круглый, раздвигающийся стол, красиво отделанный светлым дубовым шпоном, который и теперь еще верно служит в семье у дочери Гали, которой мы отдали стол уже здесь, по приезду на Рязанщину. Тогда же мы купили 4 венских стула и кухонный буфет с антресолями. Приобретения мебели всегда были семейными событиями. Такими же событиями было приобретение двухместной спальной кровати рижского  производства в 1966 году в г. Шевченко на Мангышлаке и мебельной стенки югославского производства в 1981 году в Беловодске за 6 тысяч рублей, по цене, за которую можно было купить авто «Москвич».

На второй день, как и было указано, я к 9 часам утра пришел в штаб колонии. В кабинете начальника колонии проходило «оперативное совещание». На нем майор Говорунов представил меня начсоставу и назвал мне присутствующих: зам. начальника по режиму ст. лейтенант Лихачев, зам. начальника по ПВР (политико-воспитательной работе) ст. лейтенант Сирота, начальник спецчасти капитан Красавин, начальник оперчасти – Середа, оперуполномоченный лейтенант Шалифов, начальник ЧИС (части интендантского снабжения) капитан Кузьмин, начальник медчасти ст. лейтенант Хабибулин, начальник отрядов майор Озимов, капитан Курмакалиев, лейтенант Ракитин, лейтенант Камалитдинов, капитан Котягин, лейтенант Ивашко, инспектор по кадрам мл. лейтенант Рябов, он же секретарь парторганизации.

Все заключенные были разделены на «отряды» по сто человек и размещены каждый по отдельному жилому бараку. В бараках были установлены двухъярусные железные койки на всю длину барака с проходом посередине. Между койками имелись тумбочки для хранения личных вещей и туалетных принадлежностей. Кровати заправлялись суконными одеялами по армейскому образцу.

Внутри отряда заключенные были разделены по производственным бригадам с учетом специальностей по производимым работам. Руководил отрядом начальник отряда. Он проводил воспитательную работу с заключенными, отвечал за их поведение: соблюдение внутреннего распорядка дня и режима содержания, трудовую дисциплину и выполнение норм выработки, проводил с ними культурно-массовые мероприятия, организовывал их профессиональную подготовку и общеобразовательное обучение, проводил политзанятия и индивидуальные беседы, формировал актив отряда из бригадиров производственных бригад.

         В Совет отряда кроме бригадиров входили члены совета, которые выбирались открытым голосованием на общих собраниях заключенных отряда. На Совете отряда обсуждались общие вопросы жизни отряда, соблюдения режима содержания и выполнения производственных заданий, разбирались злостные нарушения, а также рассматривались заявления и просьбы о представлении к условно-досрочному освобождению и снятию ранее наложенных взысканий.

         Одним словом у начальника отряда было хлопот полон рот. Он непосредственно лицом к лицу ежедневно контактировал со всем  составом  заключенных отряда, нес персональную ответственность за  каждого подопечного,  отвечал за их безопасность и все видимые и невидимые их проделки и нарушения  режима содержания, был первым козлом отпущения в случае ЧП.

Я не знаю, как другие начальники отрядов, имели ли специальную для этого подготовку или нет. Все они были старше меня. Некоторые из них, как мои родители, еще рожденные до октябрьской революции, но большинство из них были участниками войны. Мне было только 24 года, а они часто заводили разговоры о том, что скорее бы «выйти на пенсию». Такие разговоры были для меня непонятной абстракцией. Как они оказались на работе в органах, я не знаю, но какой-то специальной подготовки они не выказывали, потому что вряд ли обладали ею. Все они  были  практики.

Для введения меня в курс дела закрепили за мной шефа начальника отряда капитана Котягина Ивана Петровича, узкоплечего, невзрачного на вид, с хитрым прищуром карих глаз мужичка в заношенном кителе с примятыми погонами на плечах. Кроме того, мне было рекомендовано ознакомиться в спецчасти у Капитана Красавина с руководящими приказами, циркулярами и по списку заключенных в отряде с их личными делами, чтобы знать, кто и за что осужден, на какой срок, сколько уже отсидел, а также об имеющихся поощрениях и наказаниях. 

И окунулся я во весь этот омут с головой и вынырнул только через десять лет.


                ОБЯЗАНОСТИ БЕЗ ПРАВ

                (Продлжение  главы 2)


В служебные обязанности начальника отряда входило прежде всего исполнить приговор суда об уголовном наказании осужденного за совершение уголовного преступления, т.е. лишение свободы путем нахождения его в местах заключения, исключающих уклонение от этого наказания путем побега из-под стражи.

Второе, за время отбывания срока заключения содействовать, так сказать, его исправлению, т.е. раскаянию в совершенном преступлении, в восстановлении материального ущерба в размере, определенном приговором суда, и возвращению его к общественно-полезной деятельности. Главными лозунгами, украшающими жилые зоны колоний, были: «Встань на путь исправления, тебя ждут дома!»

Рабочий день начальника отряда длился не менее 16 часов, т.е. от подъема – в 6.00 до отбоя – в 22.00. За это время он обязан был осуществить контроль за одновременным подъемом всех после сна, утренним туалетом и заправкой постели, завтраком и утренней проверки о наличии заключенных отряда.

В 7.00 присутствовать на разводе заключенных на работу по бригадам и передачу их под охрану солдат для конвоирования на строительный объект к месту работы. Время от времени сопровождать колону во время конвоирования. В обязательном порядке самому находиться на рабочем объекте, контролировать поведение заключенных и их работу, содействовать администрации стройки в организации строительства того или иного объекта. Присутствовать на так называемом «съеме» после рабочего дня, когда снова заключенные строятся по бригадам и персонально по карточкам: фамилия, имя, год рождения, статья, срок, передаются конвою для конвоирования с рабочего объекта в жилую зону.

Заключенные по перекличке по одному через пропускные ворота (весь объект обнесен забором с колючей проволкой со сторожевыми вышками) выпускаются с охраняемого объекта и строятся в колону по пять. Главным во время марша (передвижения) обратно в жилую зону, как и ранее на объект является начальник конвоя. Он объявляет заключенным: «Во время движения соблюдать строй, не разговаривать; шаг вправо, шаг влево – стреляю без предупреждения! Начинай движение!» По приходу к жилой зоне (для пешего движения не более трех километров) начальник конвоя, так же персонально по карточкам передает заключенных охране колонии.

Начальник отряда после проведения ужина организует культурно-массовую работу в отряде, проводит разбор нарушений, индивидуальные беседы и т.п. Постоянно начальнику отряда надо работать с личными делами осужденных: писать характеристики, отвечать на запросы, приобщать к личным делам выписки о поощрениях и наказаниях за нарушения установленного режима содержания.

Особо напряженными являются выходные дни и праздники, когда заключенные не выводятся на работу и поэтому целый день нужно организовывать здоровый досуг, чтобы не допустить всевозможных ЧП, на которые даровиты все заключенные: безделица – мать всех пороков. За поведением заключенных круглые сутки наблюдают надзиратели из числа старослужащих сержантов или контрактников, которые подчиняются зам. начальника колонии по режиму. Надзиратели среди заключенных называются «дубоками». Вообще между собой заключенные разговаривают на лагерном жаргоне, ботают на фене, и все наделены своими кличками: начальник колонии – хозяин, начальник оперчасти – кум, начальник санчасти – лепило, бригадир – бугор, начальник отряда – КВЧ, дневальный по бараку или бригаде – шнырь. Самыми распространенными нарушениями являлись: отказ от работы, хранение запрещенных предметов, употребление наркотиков и спиртных напитков, игра в карты, несоблюдение распорядка дня, невыполнение норм выработки, оскорбление нач. состава, драки и т.п.

Все это и многое другое я узнал не сразу. Лагерная жизнь, как оборотная сторона Луны, таинственна и скрыта от постоянных взоров людей, но это две стороны одной и той же медали. Та же иерархия. Власть силы, а не добра, свои понятия о справедливости: прав тот, у кого больше прав. И девиз «умри ты сегодня, а я завтра», «все люди каждый за себя, один Бог за всех», «через труд – в семью горбатых». Об эгоистические устремления каждого разбиваются все благие общественные устремления воспитателя.

Мое согласие работать в исправительных колониях по сути своей было добровольным заключением: я так же не принадлежал сам себе, а вышестоящему начальнику, был лишен свободы действий и передвижения, ненормированного рабочего дня и культурного досуга с собой подобными. И все это за 1200 рублей в месяц (с 1961г. – 120 руб.), казенные штаны и фуражку, гарантированную жил. площадь, для того, чтобы мог существовать сам и содержать семью на самом необходимом минимуме. В прочем, все мы в то далекое время – 1959 году, т.е. спустя только 14 лет после смертельной и разрушительной войны, жили по принципу: «не до жиру, быть бы живу».