Часть2, глава1 Пустота

«Человек без имени», часть 2
Глава 1
Пустота.

Трое суток на улице лил дождь.
Температура резко опустилась на 10 градусов и осень, наконец-то, окутала землю.
По ночам это был негромкий, плаксивый дождь – с большими каплями, прохладным воздухом и бесконечным гипнотизирующим плеском.
А днем это было серое, пустое небо, срывающийся резкий ветер и настойчиво-хмурый ливень. Его капли стучали в окно, сползая по стеклу медленно, словно кровь по рукам из порезанных вен.
Ночью дождь рыдал, днем же истекал кровью. Его словно мучили глубокие раны, поразившие самый центр неба.
Погода от этих ран была очень тяжелой, печальной.


Но не той печалью она была пропитана, от которой рождаются прекрасные стихи и тихие видения, а жуткой, загадочной печалью и холодной – проникающей в самое сердце и замораживающей его.
Даниил проснулся после кошмара на полу. Как он там оказался, Даниил не помнил, вероятно, упал с кровати во время сна. Все его тело страшно ломило, как будто он на самом деле упал и со всей силы шмякнулся о землю.
Собрав последние силы, он приподнялся с пола и заполз на кровать.
Волчонок не знал, от кошмара ли это или от приближающегося полнолуния – да и ему было наплевать на это.
Добравшись до кровати, Даниил лег на правый бок и уставился в стенку.
Он смотрел так долго, не моргая и не двигаясь, и абсолютно ничего не чувствовал.
Сначала внутри него была боль – она распространилась от груди и до самых кончиков пальцев рук и ног, после чего так измучила Даниила, что душа онемела и он перестал что-либо чувствовать.
Волчонок ощущал себя тряпичной куклой. Которая сама не двигается, ничего не хочет и не ощущает. Тело было не его, а души у него не было вовсе. Единственное, что было – глаза, которые смотрели, смотрели, смотрели и не видели ничего, кроме серой стены.
Спустя несколько часов Даниил заснул и провел весь последующий день в кошмарах.
Знаете самый хороший способ избавиться от кошмара? Правильно, проснуться.
Даниил не мог сделать этого на протяжении десяти снов, а иногда и больше.
Его кошмары будто бы обладали сознанием, разумом. Они не давали Волчонку проснуться, а если он даже и пытался, насильно затягивали его обратно.
В одном из таких вот кошмаров Даниил, почему-то, завис в воздухе. Он был очень ЗОЛ, НЕВЕРОЯТНО ЗОЛ. Кроме слепящей ярости он не чувствовал вообще ничего.
Мысли были странные и обрывочные. Тело ему совершенно не подчинялось.
Опустив глаза вниз, он заметил спешащих куда-то людей. Была ночь, кругом пустырь и полоска леса где-то справа.
С неба срывался дождь с градом и снегом. Люди кричали и плакали, кто-то проклинал его, а кто-то выкрикивал что-то вроде «Сатана!» и «Дьявол!». Даниил заметил, что убегая, люди оборачиваются, чтобы посмотреть вверх, на него: с диким ужасом, ненавистью и... обожанием.
Даниил тогда подумал, что это свойственно только людям: поклоняться и восхищаться тем, кто может легко их раздавить и порой занимается этим.
Терпение Даниила давно кончилось. Он поднял руки вверх, и над ним закружилась огромная воронка – вихрь, собирающий у него над головой свинцовые тучи.
Волчонок рывком бросил руку в сторону людей, и в землю ударила молния.
Где-то заплакал младенец.
Люди бросались врассыпную, кто-то уносил раненых, кто-то прижимал к груди детей.
Они бежали, падали и спотыкались, и были похожи на тараканов, разбегающихся по столу.
Гневу Даниила не было предела. Он метнул еще одну молнию, и она попала прямо в лес.
Деревья вспыхнули. Запахло гарью, а огонь, несмотря на дождь, быстро расползался по округе.
В глазах Даниила заплясали яркие огоньки. Иногда смотреть на огонь действительно приятно – его яркое мерцание успокаивает и усыпляет, что является, скорее всего, еще пещерным инстинктом и ассоциацией с защищенностью в дикое время.
Придя в себя, Волчонок проснулся.
И продолжил смотреть в стену.
Так прошел его второй день.
На третий день ничего не изменилось.
У Даниила не было никакого желания двигать телом, что-то делать и, уж тем более, есть.
Организм включил программу саморазрушения, потому и пить Даниил тоже не желал.
Волчонок отчасти был животным, а про животных говорят – если зверь не ест, он заболел. Если не пьет – умирает.
Так что Даниил увядал на глазах.
Вечером третьего дня шок от боли  утих, так что она вновь захватила его, целиком.
Он вспомнил, что Аня ненавидит его.
А значит, они больше никогда, никогда, никогда не будут вместе.
Она никогда его не любила – все догадки Даниила были выдумкой, иллюзией, которую он так хотел увидеть.
Она всегда относилась к нему так – как к инвалиду, к животному.
Она ему не верит – и никогда не поверит.
По ее словам его любви вообще не существует. Он даже не представляет, что такое любовь. Вот, как она относится к его высоким чувствам.
Кроме того, унизительно она ткнула ему его же возраст. Он был слишком маленьким, а значит, недостойным, неумеющим, не вызывающим доверия и не имеющим права на любовь.
Даниилу стало очень больно и захотелось плакать. У него даже сдавило горло, но заплакать он никак не мог, и от этого было еще больнее.
Через несколько часов к нему вернулось прежнее состояние неодушевленности, и Волчонок уснул.
На четвертый день у него начались галлюцинации. То и дело, всюду шмыгал какой-то кот. Стены поплыли, а голова у Даниила сильно закружилась. Сказывалось сильное обезвоживание.
К середине дня это начало слишком пугать Волчонка, так что он все-таки решился спуститься и немного попить.
Это оказалось немного сложнее, чем он думал – ноги затекли и не слушались его, тело являлось в основном кожей, натянутой на кости, так что у него не было никакого депо нужных для жизни веществ. От движения ему стало плохо и, дойдя до двери, Даниил медленно сполз в обморок прямо в дверном проеме.
Отдышавшись, он поднялся снова.
В глазах снова потемнело, виски сдавило, и очнулся он, снова сидя на полу.
Пришлось какое-то время посидеть так, пока изображение кругом расплывалось и немного двигалось,  а по углам и мебели продолжали шмыгать какие-то странные коты.
Потихоньку Даниил все-таки смог спуститься и добраться до воды. Если Даниил прекращал двигаться, его тело переставало чувствовать вообще что-либо. Рука казалась чужой рукой и так далее.
Но вдоволь напившись, Волчонок все же почувствовал себя лучше.
Умирать он пока не собирался.
Так прошли оставшиеся дни, и вот уже была ровно неделя, как они с Аней прекратили общение.
Иногда, проходя мимо ее комнаты, ему чудилось, будто она плачет. Но Даниил себе больше не доверял, да и не хотел к ней заходить.
От голода у него начали дрожать руки. Все тело стало слабым, его чувствительность сильно искажалась, и мыслить стало достаточно тяжело.
Но так было даже лучше. Тогда боль меньше беспокоила и душила Даниила.
Он ничего не делал, ничем не занимался, просто лежал на кровати и все.
Временами боль становилась такой невыносимой, что хотелось наложить на себя руки. Только нарастающая слабость не позволяла ему сделать хотя бы одно лишнее движение.
Днем, внезапно, в его дверь постучали.
В тот момент Даниил как раз думал о том, что его жизнь оказалась пустой и бессмысленной. Его единственная цель была не более, чем сном. Все, ради чего он старался, жил и терпел все, что было внутри – было ложью. Ему незачем было теперь стараться и жить.
Не для чего и не для кого. У него больше не было цели. Ему не для чего было шевелиться.
В дверь постучали еще раз, более настойчиво.
-Эй, Даниил – позвал из коридора чей-то голос. – Я войду?
Даниил молчал. Алина осторожно толкнула дверь и зашла на порог.
-Я пришла тебя проведать. Как ты?
-Нормально. – Тихо ответил Даниил.
-Слушай – На лице Алины отражалось крайнее беспокойство. – Ты очень плохо выглядишь...
-Спасибо – саркастично ответил Волчонок снова.
-Я не хотела тебя обидеть. Я к тому, что... Ну... Ты бы ел хоть немного?.. Я не видела тебя ни за обедом, ни за завтраком, уже давно. Все за тебя беспокоятся.
Даниилу хотелось спросить «кто это, все», но сил на это совсем не было.
-Тебе опасно ничего не есть, ты итак был очень худенький – почти ласково продолжила Алина. – Если хочешь знать, Аня не ест со всеми, так что можешь не бояться, что вы пересечетесь.
-Хорошо. – Коротко произнес Даниил.
Алина ушла.
Волчонок пролежал без сна до глубокой ночи.

***
Его все время мучила боль внутри. Одна заменялась другой, потом снова прежней...
Ночью, открыв глаза, Даниил видел перед собой темную комнату.
Почти синего оттенка, освещаемую лунным светом из окна, которые сейчас бывают в предподвальном помещении, как бы уже не первый этаж, но уже и не подвал.
Помещение пахло затхлостью и сыростью. Пол в некоторых местах был разъеден.
Если бы не этот запах, сама комната была достаточно уютной, с приятным светом для глаз.
Время в этой комнате замерло. Из нее исчезли все люди, движение, события. Окно от ветра не поскрипывало, ветер не забивал в стекла мелкие камушки, и пол под ногами не скрипел от тяжести ходящих.
Несмотря на пустоту и замершее время, в этой комнате было что-то, что нагнетало тревогу и страх. Иногда так бывает в местах, где совершались массовые убийства или какие-нибудь жуткие пытки и обряды.
Но Даниил не видел ни пыток, ни обрядов. Он смотрел на окно. Интересно, что там, во дворе?..
Волчонок не помнил момента, когда это окно так запомнилось ему. Он хотел избавиться от наваждения, но моргнув, он продолжал видеть все ту же комнату, все тот же свет.
Видение было навязчивым и цепким.
От неприязни к происходящему, Волчонок сел. Постепенно, на него накатывал ужас. Бывал он и раньше, но рядом с Аней Даниил позабыл о нем.
Теперь же он вернулся снова.
Страх невозможно было подавить или контролировать. Каждый шорох казался опасным, и Волчонка затрясло от мысли, что сейчас его кто-нибудь поймает.
Он ощущал себя не волком, а маленькой испуганной мышкой, притаившейся в кустах.
В углу что-то ясно издало хлопок, Волчонок подскочил и что было сил прислонился спиной к стене.
Стена деформировалась в большую спинку кровати, а та, в свою очередь, в огромное количество огромных, толстых червей, шевелящихся и кишащих друг на друге.
Волчонок тихо заскулил, и ему снова захотелось плакать.
Тени надвигались на него. Сейчас дверь распахнется и кто-то страшный придет за ним. Вот-вот он услышит этот  страшный голос в темноте.
Даниил знал, что черви ему только кажутся. А потому решил терпеть их, продолжая прижиматься к стене хоть для какой-то защиты.
Ужас был настолько сильным, что хотелось провалиться сквозь землю. Тогда Даниил обнял колени, прижал их к себе поближе и уткнулся в них что было сил.
Так он просидел до самого рассвета. Когда тело начало страшно ныть от боли – страх, наконец-то, отступил.
А чтобы было легче, на следующий день Даниил решил все-таки немного поесть.
Живот болел уже давно, и, может быть, станет легче?..
Легче действительно стало. Со следующим разом боль в теле немного прошла.
Еще после одной порции, в другой день, голова перестала так сильно кружиться и Даниил смог нормально передвигаться по дому.
А еще через день Даниил уже спокойно мог кушать и даже этого хотеть. Еда, как ни странно, давала стимул к жизни и немного, но все-таки облегчала душевные страдания.
Так, Даниил постепенно пришел в себя и начал нормально питаться.
А потом еда кончилась.

***

Москва тревог не прятала, Москва видала всякое
Но беды все и горести склонялись перед ней
Любовь Москвы не быстрая, но верная и чистая
Поскольку материнская любовь других сильней (с)

Я рисую на асфальте белым мелом слово ХВАТИТ!
Хватит лжи и хватит боли, отпусти себя на волю
Я рисую белым мелом все, что так давно хотела
Линий взлет, кардиограмма, сердце мира терпит раны (с)

Даниил рывком схватил паука и засунул его себе в рот. На вкус, конечно, гадость, но все же лучше, чем ничего.
Когда еды не стало, а есть хотелось – он вспомнил, как ел в лесу ягоды и разных жучков. Так, как это делали другие волки.
У Даниила в комнате бывали разные насекомые. А так же, у него сохранились некоторые сушеные фрукты, с тех времен, когда они с Аней общались.
«Общались с Аней» - звучало как приговор. Даниилу иногда казалось, что это было так давно, что и не было вовсе. А иногда он просыпался и думал «зайду к Ане», и только потом вспоминал, что этого он уже больше никогда не сделает.
Жизнь без Ани превратилась в Ад. Не только потому что Ад окружал Даниила и весь его приют, а еще и потому что жил Волчонок теперь только в собственном мире, в своей закрытой душе, которая для него являлась худшим Адом, какой только можно себе представить.
Иногда Даниил вспоминал разговор с Аней в лесу. Тогда он обнял очередное дерево спиной и спросил:
-А как ты думаешь, города живые?
-С чего это им быть живыми? – Улыбалась Аня.
-Ну не знаю. Мне так кажется. Вот если я родился в этой... В Москве. Наверно, Москва очень любит меня?
-Я никогда не думала о том, что города могут быть живыми. Они же как бы... не существа?
-Почему не существа? – недоумевал Даниил.
-Но ведь это просто территория!
-А наша кожа? Тоже территория? Но ведь она живая. И все чувствует...
-Ну да, ты прав... Но в любом случае... говорят, что Москва – жестокий город. И очень хладнокровный.
-Но ведь про меня тоже так говорят!

Интересно, что было бы, попади Волчонок в Москву? Может быть, там его ждало будущее?.. Он не раз задумывался об этом.
Когда он остался абсолютно один, борьба перестала иметь для него такое важное значение. За себя бороться не хотелось, да и усталость давала о себе знать. День за днем он постепенно скатывался в состояние гниющего трупа. Безысходное, тяжелое состояние.
Еще одним фактором боли была для него ненависть к себе. Он не упивался ею и не думал о ней часто. Просто ненавидел и все, как факт.
И было это не тем обманным чувством, о котором говорят люди, обожая себя и лелея, а той, настоящей ненавистью, при которой перестаешь бороться за человека, желаешь ему плохого и совсем о нем не заботишься.
Даниил был очень сложным человеком – и за это он ненавидел себя еще больше. Со временем, наблюдая за собой, вспоминая других людей, Даниил понял, что не все слова говорятся прямым текстом. Раньше он этого не знал, не замечал этого в себе. Но это оказалось именно так.
У человека, который находился в состоянии постоянной травматизации (как со стороны общества и условий, так и со стороны себя и собственных воспоминаний) появлялся свой язык. Его фразы, которые он говорил, порою, даже сам себе, означали совсем не то, что по идее имелось в виду. Если он говорил, что справился со всем сам – это обычно означало «никто не услышал моего крика о помощи», когда он говорил «я молодец, раз пережил это один» скорее значило «никто не поддержал меня и мне очень больно», если он считал, что лучше быть одному, то на самом деле это значило лишь то, что он не хочет быть один, но с кем-то еще было бы гораздо больнее, и так далее.
Про таких людей говорят, что их душа кричит. Но у души свой язык, он не имеет прямоты. Человек, со своей сложной психикой, опытом и травмами, мыслит искаженно и неправильно. Пытаясь защититься – мы кричим, пытаясь стать сильнее – становимся злее, отталкивая – желаем любви и защиты, а когда мы становимся холоднее – нам очень нужно получить тепло. Все это – лишь мера защиты, на которую способен один, конкретный человек. Многие люди, попадая в трудную и страшную ситуацию, цепенеют, а потом обвиняют себя за это. Но на самом деле это тоже реакция защиты. Чтобы защитить себя от внешних воздействий, замереть, чтобы не травмироваться еще больше борьбой. Даниил не мог осуществлять свою защиту адекватно, от чего и ненавидел себя еще больше.
По ночам, когда становилось совсем худо, он не хотел даже защитить себя. Все, что ему хотелось – умереть. Ему было слишком больно, чтобы думать – и слишком плохо, чтобы жить. Жизнь не имела смысла – ни для него, ни для многих других, кто жил в приюте или погибал на войне. А потому – зачем ему было жить?
Но временами, когда боль усиливалась, он не думал даже об этом. Все, что он чувствовал – душераздирающую, застилающую глаза боль. Он знал, что не сможет из нее выбраться, пока помнит все, что с ним произошло. Отчаяние душило его.
Кстати, то же происходило и с телом. Даниил тогда еще не знал, от чего так происходит, но это было очевидно – стоило ему почувствовать радость, как тело становилось гиперчувствительным. Оно ощущало буквально все – и это приносило ему радость. Но как только он чувствовал страх и тревогу – тело будто бы немело само по себе. Даже очень болючие щепки Даниилом попросту никак не ощущались. Все это было усиленной защитной реакцией, сродни аллергии. Но почему-то даже это очень злило Даниила.
Временами он беспокоился – как там поживает Аня? Но потом вспоминал – у Ани много друзей, она смелая и может жить гораздо спокойнее, чем Даниил, не боясь других людей. К тому же, у Ани всегда был фактор, способный вытащить ее из любой сложнейшей ситуации – это был  Алексей.
С помощью Леши она могла достать себе еду. Ведь еда, по сути, была. Просто ее было мало – и за нее детям всегда приходилось бороться. Кто успел – тот и съел. С тем учетом, что Даниил абсолютно не был приспособлен к выживанию в мире людей, он, конечно же, оставался ни с чем. Так было не с каждым.
Иногда он плакал. Особенно тогда, когда думал о маме. Как ему сейчас ее не хватало! Как бы он хотел увидеть ее, хоть на миг. Чтобы она обняла и утешила, вытерла его слезы и побыла с ним хотя бы немного. Но даже когда он звал ее своими слезами, сразу же начинал думать, что маме – никогда в жизни не рассказал бы об этом. О том, как было ему тяжело, как больно. О том, что случилось с ним в детстве. О том, как болит душа – до сих пор. Как она умирает.
Маме – никогда. Ведь он так любил ее. Разве мог он ее так расстроить?? Он представлял, с какой болью она будет на него смотреть, как она заплачет  и придет в ужас. Разве мог бы он довести ее до такого?..
Поэтому Даниил, представляя маму рядом, говоря с ней мысленно или вслух, всегда рассказывал ей самое хорошее, самое доброе и лучшее, что мог рассказать. Чтобы мама там, где она сейчас была, радовалась и никогда бы не плакала из-за него.
Дождь лил целыми неделями. Из-за того, что у Волчонка почти не было одежды, он просто старался не выходить, без надобности, на улицу.
Он мало пил и почти ничего не ел. Когда он ничего не делал, просто лежал и смотрел в стену. Иногда до того, что начинало сильно рябить в глазах. Тело его ослабло, а дух, хоть и был силен, подстраивался под его тело и медленно угасал у него внутри.
Иногда Даниил вспоминал себя из снов – сильного, красивого, с огромными, мощными крыльями. Неужели, он правда был таким?? И что теперь с ним стало? Он всего лишь слабое ничтожество...
От этих мыслей сдавливало горло и ему снова хотелось плакать. Как он до этого докатился, почему так произошло? За что его так наказали, и, главное – кто???
Неужели, в  той жизни он сделал что-то настолько плохое?
А ведь тогда он был здоровым мальчиком, со здоровой душой. Теперь уже все иначе.
Теперь он не был так уверен, что имеет право зваться мальчиком. Он не знал, чего хочет – и что хочет именно он, а что диктует ему его прошлое. Может, он был бы не таким, если бы не его травма. Может, у него был бы совсем иной характер? Иные желания. Если бы ничего не случилось, может, они бы не были так искажены? И характер его был бы проще...
Но глупо зацикливаться на прошлом. А значит, напрашивался вывод – ты стал ненормальным, ненормальным и живи. Все твои желания – извращения, все, чего ты хочешь – не имеет права на существование. Если ты хочешь чего-то – чувствуй вину.
Так, с самого детства, у него отказала способность что-либо говорить. Да, он хотел – хотел многого. Но сказать это или осознать – было сплошной каторгой. Он мечтал, что будет рядом тот, кто поймет его желания без слов. Потому что, если говорить о своих желаниях, будет больно и очень плохо. Пытаясь высказать их – все желания пропадут. Лучше уж никак, чем так. Лучше быть одному, чем снова ранить то, что изранено до помрачения рассудка.
Можно было много рассуждать о том, что не так было в самом Волчонке, и о чем он там думал в одиночестве. Но в целом, все сводилось к тому, что жить так было невозможно. При том факте, что жизнь, сама по себе, никуда не девалась.
Сколько любви оставалось в Данииле, несмотря ни на что, сколько нежности! Он сам однажды понял – если это есть в человеке, значит он правда такой. А если это затмевается якобы «плохой жизнью», значит, не так и хорош сам человек. Он рассуждал так не с потолка, а потому что имел полное право так рассуждать, убедившись в этом на своем собственном опыте.
Если бы у него был хоть кто-то... Если бы у него была дочка – как бы он заботился  о ней, как бы страстно он ее любил! Он бы давал ей все, на что только был бы способен, защищал бы ее от всего и жил бы ради нее. Но, наверно, он задушил бы ее своей любовью так же, как сделал это недавно с Аней... Кроме того, дети могли быть только у девочек (ты еще не в курсе, как это делается, Даниил =_= ), а значит, эти мысли – пустая трата времени.
Да и смог бы он защитить свою дочку по-настоящему? Ведь он даже себя не смог однажды защитить. Любила бы она его? нет. Аня ясно дала понять, что любить его невозможно.
А этого, пожалуй, хотелось больше всего на свете. Наверно, даже больше, чем смерти.
Даниил перевернулся на другой бок и задумался – а смог ли он вообще защищать кого-либо? Это была его идея-фикс, его самый основной инстинкт, наверно, именно поэтому ему так нравилось имя Александр. Он был рожден защитником и куда больше хотел защищать, чем быть защищенным. Но теперь этот вопрос уже не имел смысла – ведь ему некого было защищать. Разве кто-то нуждался в его защите до сих пор?
Волчонок еще больше нахмурился и задумчиво буравил стену своим взглядом.
А когда он, наконец, заснул, ему приснился очень странный сон.
В этом сне он был одет во что-то до одури прекрасное. Серебряные тона, пурпурный плащ, лазурные тона – все цвета холода и зимы. Он был красив и ухожен, как никогда ранее.
Вокруг него сновали слуги, везде было чисто и прекрасно – как в сказочном королевстве. Он стоял в огромном зале, посреди которого стоял длинный стол, уставленный всеми возможными  и невозможными явствами. Это был королевский прием.
Резная мебель, яркие занавески на огромных окнах, теплые, бежевые стены, приятный говор веселых людей. Даже слуги здесь чувствовали себя как дома – ведь Матфей был прекрасным и добрым лидером.
К Даниилу подошла красивая женщина, это была его мать. Она бережно поправила ему одежду и убрала челку со лба.
-Теперь ты стал самим собой – нежно сказала она и обняла Даниила.
-Что происходит? – растерянно спросил Даниил.
-Это твоя коронация. – прямо как в сказках – гости собрались здесь из-за тебя, мой милый. Ты – единственный наследник. – женщина обвела взглядом зал. – все это теперь твое.
-Мое?.. – Еще больше растерялся Даниил.
Краем мозга, все еще существующим вовне сна, Даниил вдруг осознал, что у него нет матери. Она умерла, как и отец. Но сейчас она находится здесь, как и...
Все эти слуги, бегающие туда-сюда люди, восхваляющие его и поющие песни... Все они тоже умерли...
Их всех убили вместе с его родителями.
-Не плачь, мой хороший – шепотом сказала Елена. – Ты настоящий наследник, наш наследник. Только чего-то тебе не хватает.
Женщина задумчиво посмотрела на Волчонка, а затем подняла руки и сняла со своей головы свою серебряную диадему, украшенную блестящими, лазурными камнями.
Чуть погодя, она надела ее Даниилу на голову и поднялась с колен.
-Вот теперь все готово.
-Получается, я... совсем как принц? – робко спросил Волчонок.
-Да. Ты самый настоящий принц, любимый.
У Даниила сильно закружилась голова и он открыл глаза.
Все та же комната, те же потолки и серое небо за окном.
Уже день... А все, что было – было не более, чем обычным, глупым сном.
Он принц? А в будущем король. Как в сказках из чужих стран. Король какого королевства?
Даниил потихоньку пришел в себя и внезапно понял – а ведь больше он не чувствует никакой боли! Его сердце словно бы выпало из груди. И он уже совсем ничего не чувствовал. Абсолютно ничего.
Окунувшись в свое воображение, Даниил сделал шаг вперед. Пол, по которому шагал Даниил, постепенно покрывался льдом – и этот лед исходил из него самого. Он целиком и полностью окружал Даниила.
Волчонок медленно шагал, а пол при этом покрывался толстым слоем ровного льда, сложенного, словно плитки прозрачного мрамора.
Постепенно лед разрастался все больше, и вот, из него построились стены, великолепные витражи, окна и двери. Еще секунда – и он уже стоял в самом центре ледяного зала, в собственном замке изо льда.
Замок был похож на хрусталь. Такой же блестящий, прозрачный и резной – только холодный.
Вот – его настоящее королевство. Вот, где он должен был быть королем. Снежный принц, в своем ледяном заточении.
Где не будет ни предательств, ни боли. Где он сам будет господином для себя.
Даниил чувствовал, как все внутри покрывается тонким слоем льда. А затем все более, более плотным. Все его воспоминания, все его раны и боль – засыпали во льдах. Он словно бы был ростком, который спит под снегом в ожидании весны, чтобы вновь начать расти.
Боль ушла от него. Ушли и гнетущие его воспоминания. Остался только он – живой, настоящий, готовый бороться. Его глаза больше не были бескрайним небом – теперь они были льдом, в холодную зимнюю ночь.
Все его страхи, искаженные желания и прошлая жизнь – все это заледенело и застыло. И Даниил знал – так будет всегда. Он больше не вспомнит о былом и не почувствует той дикой боли, пока кто-нибудь не потревожит спящее подо льдом. А он об этом позаботится...
С этого момента Волчонок стал самым обычным мальчиком. С самыми обычными желаниями – выиграть в войне, найти любовь и приходить в свой дом, где его бы каждый раз встречала любящая жена, самая прекрасная на свете.

***
Один шаг. Еще один. И еще.
Сердце в волнении замерло в груди.
Даниил медленно поднимался по лестнице, с совершенно спокойным видом. Но в душе у него разразился шторм.
Он принял верное решение. И теперь собирался воплотить это решение в жизнь.
Волчонок собрал все свои силы в кулак и постучал в дверь товарища Ковалева.
-Кто там пришел? – отрываясь от собственных мыслей, спросил он.
-Э-это я – робко ответил Даниил.
-А, Соколов. Заходи. – радостно улыбнулся Ковалев.
-Я пришел по делу – Даниил заговорил решительнее и, чтобы не волноваться, задумал сказать все сходу. – Я пришел сказать.. что я согласен