Про заговор на трезвость и немножко еще про говно

Верка, в замужестве Полтухина а в девичестве Валуй ( вот ведь дал Господь фамилию, не фамилия а кличка какая-то), вышла замуж очень рано даже по местным местечковым меркам.
В семнадцать.
Мамка справку для загса в медсанчасти заводской купила о том что Верка в положении, да по-скорому свадьбу ту и сыграли.
А положение Веркино потом на десять лет почти растянулось.
Кто ж его знал то что так оно будет!
Если б мамке тогда сказал кто, что Верка в подоле еще не скоро принесет, то мамка бы разве отдала бы дочку единственную за кого попало и в такую рань? Да никогда б!

Мамка Верку очень даже любила.
Но пестовала умеренно, особо не усердствуя.
А потому как некогда ей было. В одни руки девку растила.
Отец? Да кто его знает где и кто был тот отец.
Верка чуть подросла, выучила мамкину фразу ТвойатецКабель! и больше вопросов по поводу своей родословной не имела.

Малышкой в детский сад Верка не ходила.
Просидела все время в песочнице во дворе их трехэтажного развалюшного дома, построенного еще пленными немцами после войны: косой забор, помойка, три сарая с поросятами и куча серого песка возле них.
Соседка баб Нина малышку за десятку, мамкой подаренную, днем доглядывала, пока мамка на работе своей работала.
Она бы и так доглядывала, не выкидывать же девку, и мамку ей было жалко, но десятка тож не лишняя, кто ж откажется.

А как время Верке в школу подошло, тут мамка поднапряглась, не пожадничала: портфель с пеналом, форму с фартуком на вырост в сельпо купила и самолично за руку дочу на первую линейку отвела.
Собственно это был первый и последний раз, когда мамка в школе Веркиной была.
Учение для бабы не главное - тут с мамкой было не поспорить. Ибо у ней уже был опыт.

А из опыта мамка вынесла, что главное в жизни - счастье.
Его то она и искала всю свою не такую уж и долгую, но слегка непутевую жизнь.
Мужья появлялись и исчезали в их с Веркой доме с удивительной быстротой.
Только на него порадуешься, а он был да сплыл.
Вот так всегда - не отчаивалась мамка - ищешь, ищешь это счастье, а приобретаешь опыт.
Каждый раз мамке казалось, что вот оно, счастье! Вот!
Ан нет, опять этот гадский опыт.
Но она, стойкая душа, не переставала надеяться.

И потому, за мамкиной вечной занятостью, учебой своей Верка занималась сама.
Сама буквы выучила, сама в прописях корябала, сама книжки читать начала, сама себе завтраки собирала, сама форму стирала-гладила, сама в дневнике за мамку расписывалась под записками вредной класснухи: "Смеялась на уроке!", " Бегала!", " Вера не приносит кал на анализ. Повлияйте!"
Вобщем со всем сама справлялась неплохо.
Замостоятельная задалась девка.

Только вот в десятом классе взяла да и замуж вышла.
За Славку Полтухина, ну за того, что барабанщиком в рок-группе "Пульс" на танцах в ДК играл и который ради справедливости говоря, был очень неплохим барабанщиком.
А то что весь ансамбль какафонь какую-то играл, так это просто оттого что остальные игруны были всегда под шафэ и в ноты не попадали.
Ритм то Славка всегда верный держал, задавал тон, так сказать.

Ритм то он ритмом, а железные ножки мамкиной двуспальной кровати предательски продавили гнилой дощатый пол в их квартирушке, когда Славка зашел к Верке воды попить в мамкино отсутствие, оставив глубокими и зияющими дырками неопровержимые улики Веркиного грехопадения.
Мамка сильно Верку ругать не стала, разок ремнем по спине лупанула и да пригласила Славку на ужин.
Я так подозреваю для оттого чтоб посмотреть какой будущий зять аппетит имеет.
Ну и степень его пьючести определить.
А когда уже достаточно определила и Славка освоился в гостях, разомлел от еды да осовел, тут мамка свой ремень опять достала и лупанув по столу, велела не болтаться ему тут как цветуй в проруби и кроватей чужих зря не мять.
А жениться на Верке и все тут.

В ответ придуревший Славка утвердительно помотал головой, с торчащим из нее куском колбасы и был уложен спать в уже освоенную им койку,- кто ж пьяного почти зятя на ночь глядя на улицу выставляет.
На том и порешили. Честным мирком да за свадебку.

И ровнехонько через неделю красивая Верка: люстры в ушах, платье с разрезом и взрослая прическа-начес, торжественно бракосочеталась с так и не вышедшим из комы Славкой в местечковом ЗАГСе.
Вокруг звучала музыка Пахмутовой на стихи поэта Добронравова и мамка расчувственно всхныкивала, отвернувшись к окошку с бархатной пыльной занавеской.

Собственно ничего в жизни их сильно та свадьба и не поменяла.
Славка по-прежнему по выходным барабанил в своей рок-группе, не приходя иногда ночевать, а в будни на заводе слесарил слесарем первого разряда.
Через год второй дать обещали.
Верка, закончив школу, пошла табельщицей на этот же завод.
У них в городке один завод был, единственный. Поэтому на нем все и работали.

Вот только детей у них никак.
Не завязывались.
Сначала Верка думала от того что Славка через бень бухой и дома не ночует, на репетиции группы задерживаясь, где ж тут детям то.
Но спустя несколько лет умные люди посоветовали анализ сделать. Оказалось у Славки там что-то вяло и плохоподвижно.
Верка не поверила - претензий то с ее стороны к Славке не было никаких.
Даже более того, устала Верка от конкуренток отбиваться.
Но класснуха, специалист по ботанике, по старой дружбе просвятила, что одно с другим не связано никак. И Верка смирилась.

Смирение очень важное в жизни женщины качество.
Оно просто должно быть и все.
Иначе твой быт превратится в ад и ты будешь постоянно чувствовать несовершенство собственного существования, которое станет приносить тебе трудновыводимые пятна, наветы свекрови, дурацкие подарки, кошачьи лужи и прочую энтропию.
Верка чувствовала это интуитивно. Как идет жизнь, так и идет - не противилась.

А мамка нет.
Чувствовала она за собой вину перед Веркой. За ее скоропалительное замужество.
Почти десять лет она ждала-терпела Славкины похождения, а на одиннадцатом решилась на решительные действия.
С чего это вдруг?- спросят автора читатели.
Да просто потому, что у нее на это время свободное повилось.
От нее очередной муж свалил.
Куда-куда. Куда всегда. За кудыкину гору.
Так что времени у мамки свободного стало - завались.

А тут баб Нина еще ей про ведуна, что в соседнем районе объявился, рассказала.
Мол поселился в Покрове дед Васыль.
За малую денежку по фотографии что хошь наколдовать может.
Бабы сказывали и приворот сделать может, и сглаз снять и порчу туда-сюда, по желанию.
На все руки.
И с гарантией.
Мамке особо про гарантию и малую денежку понравилось.
Потому как с денежками у них с Веркой всегда было не очень. Ну а гарантии, сами знаете, на дорогах не валяются.
Баб Нинка пообещала адресок узнать и мамка начала Верку подговаривать, морально готовить, значит.

А Верка тем временем влюбилась.
В командировачного, что к ним в цех приехал с Урала. Станки их уральские устанавливать да запускать.
Умный такой, и собой так ничо.
Хорошего ничего - сказала мамка и запретила Верке даже думать в ту сторону.
Потому что по ее, мамкиному, опыту ловить там было нечего от слова совсем.
Да разве ж молодости запретишь!

Игорьком того инженера звали.
Домашний, нежный, набалованный.
Жена с ребенком дома остались, а он на три месяца у баб Нинки. Комнату ему завод снял.
Комнату то снял, а жрать и негде.
В заводской столовой сами знаете, от одного запаха помереть не долго.

Вот Верка и раскинула сети.
Потому как только на очарование ее Игорек не велся.
Вернее велся, но робко. По-интеллигентному.
Первым интеллигентом в мировой истории кажется был Понтийский Пилат.
Помните сколько он колебался: убить-не убить, казнить-не казнить?
Хотя многие считают, что он не столько сперва колебался, сколь потом мучался. Но не суть.
Вот это то как раз и свойственно нашей русской интеллигениции, к которой себя Игорек гордо причилял. Характерно для класса, так сказать.

История жизни интеллигентного Игорька была написана красивым русским языком.
В отличие от Веркиной, корявой и двусмысленной.
Когда жизненная стори написано хорошо, она выявляет уникальность человека, ограняет его достоинства и скрадывает недостатки.
Игорек был уникален: умен, красив, образован.

Веркину же историю я коротенько как описала выше.
Какой она есть.
А когда написано плохо, то это просто толпа, и куда она идет, не интересно совершенно.
Верка, со своей дворняжной родословной и мудростью подворотни была толпой в глазах Игорька.
И выделялась только милой молодостью на фоне его трехмесячного командировачного бытонеустройства.
В котором еда имела наипервейшее значение.

Вот как интеллигент к еде относится?
Правильно, потребляет. И нередко с аппетитом.
Но заботиться о ней он не станет.
Интеллигент он вообще выше еды, он где-то там летает с серафимами и херувимами.
Картошечку с капусточкой он себе точно не станет жарить, и с котлетками священнодействовать побрезгует.
А простой человек и поджарит, и подмаринует, и угостит и поколдует над этой едой.
Верка со всем размахом своего мещанства любила и умела вкусно поесть.
Поэтому когда Игорек возвращался голодным с работы, то запахи Веркиной стряпни сбивали его с ног еще при подходе к подъезду.

И выбора ему по-любому не оставалось как зайти на огонек к хлебосольной соседке.
А там-раздирающее наискось зрелище:
на косоногий кухонный стол наброшена белая скатерть, а на ней миска с круглой, в лужицах топленого духастого маслица картошечкой, стопочка пупырчатых малосоленых огурчиков, посыпанных укропом, полукружия розовой редиски, политых ароматным домашним постным и сковорода румянозажаренных карасей из заводского пруда.
И над всем потно возвышается четверка чистого как слеза, крепкого как утренняя потенция юноши, ценностновечного как Слава КПСС, бабкиНинкиного самогону.

Кто бы выдержал, а Игорек нет.
Сдавался без бою.
И ел.
С большим аппетитом.
А потом спасибкался и, не дожидаясь чаю, мужественно не глядя на Веркины прелести, шел не твердой походкой к баб Нинке на продавленную лежанку, отдыхать от трудов.
Оставляя Верку в полной недоуменке, а мамку утвержденной в уверенности в правоте ее опыта.

Бедная Веркина голова отказывалась понимать происходящее.
Вобщем-то голова у нее всегда была последним местом, которым она что-либо понимала.
Как и мамка, Верка уверенно знала, что ум для бабы-все равно что горб.
Баба, она умна должна быть прежде всего низами.
От них ей всю жизнь одни радости, оргазмы, дети, власть над мужиками, а иногда и денег пререпадает.
А от головы одни расходы, неприятности, антидепрессанты и мать-одиночка.
Поэтому и мамка, и Верка считали, что дружить с головой им совсем не обязательно. Деловых отношений вполне достаточно: я ее кормлю, а она думает.
Но Игорек порвал шаблоны.
Был загадочен и непонятен. Ни верхам. Ни низам.

Поэтому идея поездки к ведуну возродилась с новой силой.
И хотя у мамки и у Верки мотивация была разной,( мамка везла Славкину фотокарточку на предмет узнать за внуков, а Верка вытащила из личного дела крохотную фотку Игорька - табельщица же, своя рука владыка - надеясь на приворот и еще какую любовную травлю, кто ж его знает весь прейскуран того волшебного Васыля), но в ближайшую пятницу они уже брали штурмом рабочий поезд, который три раза в неделю делал пятиминутную остановку в том самом Покрове, где ведун с некоторых пор и обосновался.

В кассе, получая картонные карточки билетов, мамка узнала, что ехать им целый час, и успела еще до объявления посадки купить в буфете жареных пирогов с требухой, сигарет и четыре бутылки пива.
Чем очень скрасила их стояние в тамбуре, ибо вагон был под завязку и сидячих мест не оказалось.
Народ ехал с хатулями и корзинами, в коробах тащили цыплят, в мешках визжали поросята.
Ну кто ездил в рабочих поездах, тот знает о чем я.
Во время штурма вагона мамка собрала в кулак весь свой матерный вокабуляр и отбила им с Веркой люксовое место у выдавленного оконца напротив туалета-и свежо, и прохладно, и мусор с окурками кидать удобно.

Но только они развернули свои припасы, как из соседнего вагона к ним втиснулся худющий мужик с татуированными кулачищами и хриплым баском спросил по-свойски:
-Ну чо, девки, давно откинулись то? Где сидели? Не земляки?
А надо сказать, что Верка с мамкой были очень меж собой похожи, одного размера и роста. Мамка ж Верку то рано родила.
И выглядели они почти ровестниками.
Ну и одевались похоже.
А сегодня они обе, не договариваясь, в полосатые похожие кофты нарядились.
А у Верки еще и татушка на голом плече - то ли буковки, то ли узоры.
Ошибнулся мужик короче, за своих принял, за откинутых.

Пока выяснили что да как, пока знакомились, - мужик Лехой оказался, кстати, зеком недавним, в смысле только что вышел, ни дома, ни семьи, -тот час и пролетел.
В дороге время идет быстро.
Верка Лехе пива пожертвовала бутылку.
А мамка пирог свой отдала.
Разговорились.
Леха честно признался-за воровство.
А освободился за поведение, раньше срока.
И сходить оказалось им вместе. На Покрове.

Мамка Лехе чуток про деда Васыля намекнула и про цели свои, а он уж все знает.
И где того найти, и зачем.
Сам к нему за счастьем едет, про смысл спросить и про ваще.
Ему то, Лехе, больше ума попытать не у кого.
Детдомовский он.
А детдомовские они того, ангельские души, ничего ж в этой жизни не смыслят.
Нас, говорит, там на зоне много таких, слепых по жизни и в людЯх не зрячих. Еду к деду, может прибьюсь к нему, кем путным стану. А то устал я от ремесла своего и от казенного проживания.

Верка, услыхав про Лехину специализацию, сумку сразу на другое плечо перевесила, подальше от греха.
А мамка, как опоили ее, щебечет и знай про жизнь свою рассказывает.
Леха хоть и не красавец, но ростом видный, и по всему видать, глаз на мамку положил.
А то что худоват и лицом масловат, так с лица водку не пить, лишь бы человек хороший был.
Тут у мамки же богатый опыт, все ж помним.
Пока шли они до деревни со станции, мамка Лехе и вторую бутылку пива отдала.
Жарко же было очень!
А от жары у баб душа еще больше расширяется.
Пришли уже к вечеру, усталые и со стертыми по колено ногами.

Думали что в избу придут.
Надеялись может хоть в тенистых в сенях отдохнуть.
Но где там!
Двор искомый скорее на брошенный скотный сарай оказался похожим. Весь в коровьем навозе, солома кругом и колодец с журавлем посредине.
Дед Васыль, нестарый еще мужик, с седой бородкой и желтыми зубами, сидел на лавке под навесом, а ноги держал в ржавом цинковом тазу с зеленой водой.
На лавках, гоняя мух ветками, сидели две бабки и сонно переговаривались, разморенные к вечеру долгим дневным жаром.
Завидев входящих, дед вытаращил глаза на идущую первой Верку и закричал:
-Куда приперлась, лахудра! Говно пусть ест, а не разносолы! Домой иди, девка! И не дури! Не мозоль мне глаза, срамница!
Бабки проснулись, захлопотали- заохали "родимай, не серчай, вредно тябе, успокойсси!"
Верка испуганно шарахнулась за ограду и спряталась за куст отцветшей сирени.

А мамка с Лехой замерли плечом к плечу, не понимая сразу разворачиваться бежать или спросить чего можно.
Переведя на них взгляд почти белых глаз, дед посветлел лицом и промолвил:
-А вам чаго? Я вам ня нужен! Женитеся и живитя с миром. Сына Василем назоветя и на том спасибо.
Мамка еще дернулась в сумку за Славкиной фотографией, но бабки зашикали на нее, затолкали к выходу, но червонцем за прием не побрезговали.

До станции шли быстро и в неловком молчании.
На вечерний поезд едва успели.
Только обнялись на прощание, как вагон тронулся и мамка с Веркой вскочили на подножку.
Леха помахал им рукой, а потом, как опомнившись, стремглав бросился догонять все набирающий скорость поезд, неловко, по-лосиному выворачивая на бегу мосластые ноги.
В руке у него был зажат кошелек. Мамкин.
-Адрес! Скажи адрес! Я вернууу! Я нечаяянноооо! По привычкеее!
Мамка прокричала адрес. Внятно и четко. Три раза.
А Леха все бежал и бежал, размазывая по грязным щекам невесть откуда взявшиеся слезы.

Через год мамка родила мальчика. Назвали Васей.
Леха в нем души не чает. Ну и в мамке конечно же.
Она ж молодая еще, мамка Веркина!
Леха ее даже ревнует иногда.
Ну и балует их, само собой. Подарками и лаской одаривает щедро.
Он же мастерством своим хорошо зарабатывает!
Нее, не то что вы подумали, нет.
Его мамка в часовую мастерскую устроила на рынке. У нее ж везде знакомые, она ж давно местная, в городке всех знает.
С Лехиными тонкими руками и чуткими пальцами цены ему нет в часовом деле, от клиентов отбоя не бывает.

А Верка девочку родила.
От Славика, а от кого же еще то?
Не знаю уж про неподвижность эту, про нее давно все забыли.
А трезвость? Да кому она нужна, трезвость эта? Разве ж в ней счастье то?
Про Игорька и не спрашивайте.
Он еще тогда, до их приезда с Покрова, от баб Нинки съехал.
Куда? Да на другую квартиру.
Покомфортабельнее и с двухразовым питанием: завтрак и ужин.
За ними же, за интеллигентами, уход особый нужен. Баб Нинке не справиться.

Вот так и закончилась наша история. Или скорее продолжилась.
Господь - у него ведь прекрасное чувство юмора!
Он всегда с любовью смотрит на нас и радуется.
Главное не шалить сильно и будет нам по трудам нашим.
Или у кого есть другое мнение?